Россия и последние войны ХХ века

      Именно такова динамика армяно-азербайджанского конфликта, в котором ярко и масштабно обозначились все описанные стадии и который стал первым в цепи аналогичных, переходящих в войны конфликтов на территории СССР, создал прецедент, а в немалой мере послужил и детонатором общего взрыва. При этом, если пальма первенства в использовании акций уголовного террора для решения этнотерриториальных проблем принадлежит Азербайджану (Сумгаит говорит сам за себя), то Армения зато была застрельщицей процесса превращения остро развивающегося конфликта в инструмент прямой атаки на Союз как таковой и его демонтажа.
      Этот тезис, несомненно, требует комментария, ибо за 12 миновавших с тех пор лет подросло поколение тогдашних детей; а для этого поколения и Сумгаит, и все последовавшее за ним - "преданья старины глубокой", к тому же преданья о событиях, случившихся в совсем другой, не их стране. Уловить связь между теми, совсем недавними и такими далекими событиями и "железным кольцом вокруг шеи России" для этого поколения мудрено; и уж тем более невозможно представить, какой острой травмой для общественного, еще инерционно державного сознания стал тот факт, что первый толчок к разрушению державы пришел из Армении. Ведь ее привыкли считать традиционно русоцентричной, и это, в целом, соответствовало основной исторической тенденции, однако не отражало всей сложности вопроса.
      Но именно другую его сторону проницательно исследовал молодой русский философ (и славянофил немецкого происхождения) Владимир Эрн. Именно он, почти одновременно с Сергеем Сазоновым, министром иностранных дел Российской Империи, в 1916 году представившим Совету министров Докладную записку по армянскому вопросу, которая исходила из концепции ничем не омраченного русско-армянского союза, отобразил иной аспект проблемы в своем - к сожалению, забытом и с должным вниманием не прочитанном - очерке "Автономная Армения" (1915 год).
      Рассматривая вынашивавшийся частью армянской интеллигенции проект не включения турецкой Армении в состав Российской Империи (в случае победы последней в войне), а предоставления ей особого автономного статуса, Эрн пришел к выводу, что этот довольно коварный замысел выражал затаенное желание части армянской интеллигенции увеличить свою независимость от России, не теряя, однако, возможности в случае необходимости защититься ее силой. При этом весьма мало задумывались о том, сколь разрушительными для самой русской спасительной силы могут оказаться подобные игры, и руководствовались отнюдь не интересами жертв жестокого геноцида.
      "Конечно, не этим несчастным нужна "автономия", - писал Эрн. - Если их перестанут грабить, насиловать, жечь и уничтожать в самом буквальном, физическом смысле слова, - то это предел их желания. "Автономия" нужна для тех, кто не довольствуется сравнительно очень широкими правами, которыми пользуются русские армяне. Армяне имеют в России: безусловную свободу вероисповедания, совершенную церковную автономию, преподавание в школах на своем родном языке и полное политическое равенство с коренным русским населением. Приверженцы "автономии" не довольствуются и этим. В таком случае они хотят больше прав, чем те, коими пользуется в русском государстве само русское население".
      Именно такая тенденция заявила о себе в карабахском движении, когда реальная, но частная проблема в ряду многих, с которыми сталкивалось огромное многонациональное государство, стала поводом и предлогом для раскачивания антиимперских и антирусских настроений. Именно карабахское движение дало толчок формированию национальных Народных фронтов, для которых - в период, когда они еще рассматривали вариант сохранения, в той или иной форме, Союза, - стало характерным требование бульших прав для титульной нации, нежели те, которыми пользовались все остальные, и прежде всего русские, сразу ставшие олицетворением "имперского зла". Ничто не могло быть более разрушительным для целого. Как писал Эрн, "стремление к такому плюсу, которым не обладает все население Империи, является по замыслу своему антигосударственным и сепаратистским... Рост и развитие новых государственных форм должны быть делом всероссийским и общероссийским, проходить через коренное население России к окраинам, а не наоборот".
      К сожалению, тогдашнее руководство СССР не только ничего не делало, чтобы воспрепятствовать деятельности грубо этнократичных и, стало быть, по определению антидемократичных Народных фронтов, но, напротив, поощряло ее причем не только на авансцене, но и за кулисами. Сегодня материалы, свидетельствующие о связях "героев" борьбы за национальную независимость (Прунскене, Ландсбергиса, Чепайтиса в Литве, Друка в Молдове, Леннарта Мери - позже президента Эстонии) с госбезопасностью, пестовавшей их в своих многозначных целях, появились в открытой печати; они никем не опровергнуты, но в обществе вызвали отклик небольшой - процесс уже состоялся, и сегодня мы имеет дело с его результатами. И на пути к этим результатам огромное место принадлежало Законам о языках, триумфально принятым в 1989 году практически во всех союзных республиках и утверждавшим исключительные права языков "титульных наций". Так закладывались мины будущих конфликтов.
      В Армении же чистота эксперимента усугублялась тем, что в этой, самой мононациональной из всех республик бывшего СССР, не было, соответственно, и почвы для реальных противоречий между русскоязычными и, если можно так выразиться, "титульноязычными" (которые имели место в Прибалтике, Молдавии, Средней Азии, на Украине), и гонения на русский язык осуществлялись, так сказать, из принципа. Газета "Голос Армении", характеризуя ситуацию, писала 29 марта 1991 года: "..."Гоненье на язык", - так, перефразируя слова Грибоедова, можно, очевидно, определить отношение к русскому языку, сложившееся в последнее время в нашей республике... Все чаще раздаются возмущенные голоса иных депутатов: зачем у нас столько памятников русским писателям?"
      И в другом месте: "...Мерилом патриотических чувств становится степень неприятия всего русского: то есть чем больше я ненавижу русский язык, русские книги, русские передачи, русские газеты и т.д., тем больший я патриот" ("Республика Армения", 1991, № 32).
      Была ликвидирована русская редакция в ведущем государственном издательстве республики, да и первый политически окрашенный акт вандализма в отношении памятника Пушкину был совершен в Армении; почти одновременно был снесен памятник Чехову.
      А по обретении независимости нигде, даже в Прибалтике, русские школы не закрывались столь массово и безусловно, как в Армении (аналогию являет разве что Западная Украина).
      В эту общую тенденцию оказался вписан и Карабахский конфликт; а беженцы, счет которым уже шел на сотни тысяч, жертвы погромов, которых были уже сотни, позволяли относить их также (а порою даже и преимущественно) на счет "империи", Москвы, России, обманувшей армян, бросившей их на растерзание "туркам" и т.д. и т.п.
      Между тем реальному турецкому фактору еще только предстояло вступить в игру, однако позже и притом в форме далеко не столь примитивной, как это живописали идеологи карабахского движения, бередившие больную память о геноциде 1915 года и одновременно усиленно разрыхлявшие СССР (именно в эту разрыхленную зону и начнет, позже, входить Турция). И как бы ни показался неприятен такой вывод иным из моих армянских друзей, исследовательская объективность заставляет констатировать: в тот период Армения и НКАО, оседлав перестроечную риторику, сознательно выбрали вектор разрушения своих связей с Союзом, видя себя в будущем фаворитами Запада.
      Ни Армения, ни НКАО не участвовали в референдуме 17 марта 1991 года по вопросу о сохранении Союза. Впрочем, уже 20 сентября 1990 года Левон Тер-Петросян (тогда - председатель ВС Армении) обратился к Ельцину с требованием о выводе союзных войск из НКАО, мотивируя это тем, что Советская армия используется здесь Союзным центром и Азербайджаном в качестве репрессивного органа. Само это пренебрежение Союзом, выразившееся в выборе адресата (ведь СССР еще существовал, Ельцин же был главой РСФСР), говорило о многом. А словечко "оккупанты", обращенное к советским солдатам и офицерам, я сама слышала из уст карабахских детей. Разумеется, оно было вложено взрослыми, и эти взрослые в вопросе требований о выводе союзных войск опережали даже Прибалтику. Этого, кстати, и не скрывают тогдашние лидеры армянского общественного мнения. Так, поэтесса Сильва Капутикян уже в 1995 году напомнила - без сожалений и даже, похоже, с гордостью, - что в Армении лидеры "призывали к выходу из Союза чуть ли не первыми из всех других республик" ("Литературная газета", 22.II.1995).
      И, надо заметить, в общей враждебности к СССР и Советской армии лидеры АОДа (Армянского Общенационального Движения) и азербайджанского Народного фронта сходились настолько, что армянская печать соглашалась даже микшировать факты, касающиеся погромов армянских сел, таким образом, чтобы единственным виновником их представал "общий враг", то есть Союз.
      Так, 8 мая 1991 года "Республика Армения" опубликовала интервью с лидером азербайджанского движения "Мусават" Ниязи Ибрагимовым, весьма выразительно подтверждающее это сходство позиций. Ибрагимов, в целом, согласился с данной Левоном Тер-Петросяном квалификацией событий в селах Геташен и Мартунашен (о них чуть позже) как "государственного терроризма" не более, не менее. Что же до прямых насилий именно азербайджанцев над армянами, то их с общего согласия тоже отнесли на счет "империи", - в лице азербайджанского президента Аяза Муталибова, свержения которого добивался Народный фронт.
      Свой голос подал и "третий участник" - московский КРИК (Комитет российской интеллигенции в поддержку Карабаха), тогда же выступивший с заявлением, в котором говорилось, в частности: "Ответственность за новое чудовищное преступление против армянского народа несет государственное руководство СССР", будто бы предпринявшее эти действия с целью насильственного удержания Армении в составе СССР. (Позже то же самое азербайджанский Народный фронт, находя полную поддержку среди московских демократов и частичную даже среди армянских, станет говорить о январских событиях 1990 года в Баку* .)
      "Хор" был услышан, и войска выведены, что стало прологом уже к настоящей войне в Нагорном Карабахе. Но прежде, нежели перейти к ней самой, следует хотя бы вкратце напомнить предысторию вопроса, суть рокового "спора о Карабахе".
      * * *
      Разумеется, нет смысла уходить в дебри казуистики и тонуть в океане аргументов, посредством которых каждая из сторон стремилась доказать свое "исконное" право на него. Однако, в общем, можно считать доказанным древнеармянское принадлежание Карабаха (Арцаха) еще, по крайней мере, с V века н.э.; об этом пишут не только армянские историки, но и С.М. Соловьев в "Истории России с древнейших времен". Вместе с тем исторически достоверно и то, что активное заселение территории тюрками также шло уже, по крайней мере, с XII века. Но для понимания существа вопроса в интересующем нас контексте последних войн ХХ века как инструментов самого масштабного за последние 300 лет реструктурирования Хартленда гораздо важнее другое. А именно: то, что еще в 387 году Великая Армения, утратив самостоятельность, частично была поделена на сферы влияния между Византией и Сасанидской Персией, причем Арцах оказался в сфере Персии, а затем, с IX века, перешел под арабское владычество.
      Иными словами, здесь на протяжении почти целого тысячелетия проходил стыковочный шов крупных империй (впоследствии - Российской и Османской/Оттоманской), что программировало его общую нестабильность и статусную неопределенность. Равно как и неустойчивость ориентации, естественную при такой зависимости от мощных протагонистов истории. Эта специфика задала, если можно так выразиться, алгоритм всех последующих событий.
      Период довольно высокой, более чем вековой стабильности наступил здесь после 1813 года, когда близ села Гюлистан (ныне - Шаумянский район НКР) был подписан Гюлистанский мирный договор между Россией и Персией, по которому Арцах (Нагорный Карабах), равно как и ряд других территорий Закавказья, "на веки вечные" перешел от Персии к России. Стоит напомнить, однако, что внутреннее противоречие не ушло, но лишь "притонуло" на время: ведь и в состав Российской Империи арцахские княжества, управляемые армянскими меликами, вошли, будучи объединенными в Карабахское ханство, да и само имя, под которым Россия приняла и знала эту территорию, было тюркским.
      После распада Российской Империи и возникновения, в 1918 году, никогда ранее не существовавшего государства Азербайджан споры возобновились с новой силой. Тогда же Армения согласилась признать спорный статус Нагорного Карабаха и передать территориальный спор на решение международного сообщества - с учетом, однако, права народа Нагорного Карабаха на самоопределение. Каковое и было признано Азербайджаном в 1920 году; но уже 5 июля 1921 года решением Кавказского бюро ЦК (Кавбюро ЦК РКП(б)) Нагорный Карабах был включен в состав новообразованной Азербайджанской ССР "на правах широкой автономии со столицей в Шуше". Оно-то и станет позже отправной точкой разрушительных для СССР событий конца ХХ века.
      В 1923 году на части территории края была образована АОНК (Автономная область Нагорный Карабах), при этом за пределами автономии остался ряд карабахских районов с преимущественно армянским населением (Лачинский, Кельбаджарский, Шаумянский) и значительные территории, включенные в состав Ханларского, Физулинского, Агдамского, Дашкесанского, Кедабегского, Бардинского, Джебраильского, Кубатлинского районов Азербайджана. Именно здесь развернутся наиболее активные боевые действия.
      Разумеется, в приглушенном виде межэтнические противоречия существовали здесь на протяжении всего советского времени. Однако они не достигали уровня взрыва, покуда сильным было само союзное государство, самой своей безусловностью гасившее не только эти противоречия, но, еще более, интриги тех, кто - как внутри страны, так и за ее пределами - хотел бы использовать заложенную здесь историей взрывчатку в своих целях.
      Но стоило ему зашататься, как "шов" разошелся и лава вырвалась наружу. И, разумеется, совсем не безучастными - и непричастными - остались к этому внешние силы, тотчас же усмотревшие здесь возможность дальнейшего разогрева ситуации и подрыва геополитического соперника. Об этом неопровержимо свидетельствует та горячая поддержка, которую лидеры ведущих стран Запада, равно как и пресса, на первых порах оказывали карабахскому движению, при этом даже не чураясь антиисламских выпадов. Что, конечно, особенно впечатляет на фоне резко выраженной происламской позиции, позже занятой теми же странами и теми же изданиями по отношению к событиям в Боснии, Косове и Чечне, и лишний раз говорит о том, сколь откровенно конъюнктурными соображениями руководствуется Запад в своих кампаниях по "защите прав человека".
      Так, американский "Тайм" писал 23 октября 1989 года в связи с событиями в Нагорном Карабахе и вокруг него: "Одна сторона справедливо требует вернуть то, что по праву принадлежит ей, а другая, просто сопротивляясь, возводит горы лжи, ничем не брезгует, вплоть до политического преступления - блокады* . Но, как ни странно, судья (то есть Москва - К.М.) до сих пор благосклонен к боксеру, сидящему в зеленом углу с символом полумесяца".
      Джордж Буш уже тогда позволил себе беспрецедентное вмешательство во внутренние дела СССР, резко отозвавшись о состоявшемся 18 июля 1988 года рассмотрении Президиумом Верховного Совета СССР решения областного Совета НКАО от 20 февраля 1988, согласно которому область выходила из состава Азербайджана и переподчинялась Армении. Президиум Верховного Совета СССР отменил решение областного Совета НКАО, и Буш заявил по этому поводу: "Дешевый фарс... в СССР нет и не может быть народовластия", присовокупив к этому еще и свои суждения о "присущем коммунизму цинизме".
      В 1988-1990 годы ряд парламентов, в том числе Конгресс США и Европарламент, потребовал (!) от союзного руководства "такого решения карабахского вопроса, которое учитывало бы волеизъявление населения края" ("НКР: история и современность", Степанакерт, 1998, с.14). А в 1989 году в ФРГ вышла книга Тесы Хофман под совсем уж откровенным названием "Танки против перестройки", столь же грубо и конъюнктурно трактовавшая одну из самых сложных и запутанных проблем региона. Все это указывало на очевидную вписанность провинциального, на первый взгляд, конфликта в "макроформат", в сценарий приближающегося финала "холодной войны" и событий в Восточной Европе - что, впрочем, вовсе и не скрывалось армянской стороной.
      Так, Шаген Мкртчян, автор книги "Арцах" (Ереван, "Айастан", 1991 год), прямо проводит параллели: "Великий гуманист Сахаров также побывал в Карабахе и его столице. Он не сделал различия между Чехословакией 1968 года и Карабахом 1988 года - между Берлинской стеной и Лачинской дорогой, между правом на самоопределение Прибалтики и Арцаха" (Курсив мой - К.М.).
      Разумеется, у столь тождественных концепций должны были существовать и тождественные "спонсоры"; и в том, что касается высшего советского руководства, то армянская сторона позже сама назвала одного из них: А.Н.Яковлев. Выпасавший самое радикальное, каунасское, крыло литовского "Саюдиса", что известно со слов первого министра охраны края (то есть министра обороны) Литвы г-на Буткявичуса, он не оставил своим вниманием и Карабах. "Голос Армении" писал 18 мая 1993 года, когда московские опекуны уже бросили Карабах на произвол судьбы, ибо "мавр сделал свое дело": "...Для нас полезно вспомнить, что именно Александр Яковлев и его окружение сыграли большую роль в стимулировании карабахского процесса (сбор подписей в Карабахе и др.), и они же потом, когда уже произошли Сумгаит, Кировобад и Баку, резко переменили позицию и выступили против законного требования армян, подтвержденного результатами карабахского референдума".
      Они, как и Маргарет Тэтчер, выступали за целостность Азербайджана прекрасно понимая, что теперь подобное решение вопроса в форме возвращения к status quo уже невозможно, и, стало быть, преднамеренно толкая регион к настоящей войне. Ибо уже пролилась кровь, и немалая, забыть погромы в Сумгаите и Баку было невозможно; не могли, в раскаленной атмосфере, вернуться на прежние места своего проживания и сотни тысяч беженцев - ни армяне, ни азербайджанцы. Предлагать в этих условиях детсадовское "замирение" значило лишь сознательно бередить открытые раны. И "процесс пошел", развиваясь из стадии каких-то почти первобытных столкновений толп людей, вооруженных примитивными орудиями крестьянского хозяйства, а в лучшем случае охотничьими ружьями (парадоксальным образом эти стычки слагали системную целостность с мощной демонстрацией военной техники Запада в Заливе), до перестрелок из автоматического оружия. А там дело дошло и до тяжелых вооружений - распад СССР предоставил в распоряжение союзных республик, ставших независимыми государствами, целые арсеналы; и это уже была настоящая война, в ходе которой на поле боя на основе начальных примитивных групп самообороны родилась карабахская армия, по мнению ряда экспертов, самая боеспособная в регионе.
      Формирование ее началось параллельно с операцией "Кольцо", с апреля по август 1991 года проводившейся силами МВД и МО СССР. Операция эта - одна из самых мрачных страниц в истории конфликта, многие ее эпизоды остаются неясными до сих пор, однако в целом она имела антиармянский характер, явив собою грубую попытку решить вопрос простейшим образом - посредством депортации армянского населения из ряда "острых" районов: Ханларского, Шаумянского, Шушинского и Гадрутского. Было изгнано население 24 сел (по другим данным - 65), общее число беженцев превысило 100 тысяч, а особо грубой зачистке в апреле-мае 1991 года подверглись армянские села Геташен и Мартунашен (азербайджанское название - Чайкенд), что вызвало ожесточение против России уже среди армянского крестьянства - впервые в истории.
      Однако было бы ошибкой рисовать армянскую сторону исключительно в ангельски страдательном образе, да этого и не бывает в межэтнических конфликтах. Со слов людей, служивших в это время в Карабахе и хорошо знакомых с ходом операции "Кольцо", картина предстает еще более мрачной и отталкивающей, нежели была бы она в случае пусть односторонней и ошибочной, но все же честной и принципиальной поддержки СА одного из участников конфликта. В действительности же иные офицеры, и таких было немало, соглашались - за плату, разумеется, - сдавать военную технику (с экипажами) в "аренду" и армянам, и азербайджанцам; так что, случалось, один и тот же взвод в один и тот же день стрелял и по армянским, и по азербайджанским селам. Увы, в распадающемся государстве неизбежно распадается и армия, а дни жизни СССР были сочтены.
      Но не только проявления низости и корысти отметили закат великой армии великой страны. Были те, кто самоотверженно - "душу свою за други своя" становился меж враждующих сторон, свято веруя, что защищает Советский Союз, уже приговоренный за их спиной к смерти соучастниками небывалого в истории сговора. Так погиб один из последних настоящих героев Советского Союза (не путать с тремя "героями августа 1991") полтавчанин Олег Бабак, лейтенант 21 бригады особого назначения МВД РФ (Софринской), которая с июня 1989 года по июль 1991 года выполняла боевые задачи в Баку, Нагорном Карабахе, в районе армяно-азербайджанской границы. 7 апреля 1991 года, в Светлое Воскресение, лейтенант Бабак, начальник заставы в крохотном горном селе Юхары Джибикли на границе Азербайджана и Армении, погиб в бою на участке дороги Горис-Кафан - по всем признакам, от пули армянских боевиков-федаинов. Русская армия уже не была неприкосновенной и для них.
      На этом фоне группы самообороны, возникшие в Карабахе еще осенью 1988 года (тогда же был образован и областной штаб сил самообороны Арцаха, в который вошли командиры всех групп), начали сливаться во взводы и роты, и уже в конце 1991 - начале 1992 года в Карабахе их было образовано около 10, и они объединили более тысячи добровольцев. Так Карабах - первым среди всех так называемых "самопровозглашенных государств" - сделал шаг к формированию регулярной армии, создав прецедент, которому вскоре последовали и Приднестровье, и Абхазия. Опираясь пусть на маленькую, но уже организованную военную силу, руководство Нагорного Карабаха сделало важнейший после 20 февраля 1988 года политический шаг: 2 сентября 1991 года в Степанакерте состоялось совместное заседание Нагорно-Карабахского и Шаумянского районных советов. Оно-то и приняло постановление, в соответствии с первым пунктом которого была провозглашена Нагорно-Карабахская республика. В ее состав вошли территории НКАО и Шаумянского района.
      Азербайджан, разумеется, воспринял это как вызов, и 25 сентября того же года Степанакерт впервые был обстрелян из Шуши ракетной установкой типа "Алазань", что в дальнейшем обрело систематический характер. При этом город подвергался ракетному обстрелу с четырех сторон, хотя в нем еще размещался личный состав 336 мотострелкового полка, и армянская сторона до сих пор укоряет "русских" за невмешательство. Однако Советская армия после распада Союза была уже окончательно обездвижена. Апеллировать теперь следовало к России, но Нагорный Карабах, где референдум по вопросу о государственной независимости состоялся 10 декабря 1991 года, сразу после Беловежья, в отличие от других "непризнанных" (Южной Осетии, Приднестровья, Абхазии), ни разу за все время не подтвердил формально желания следовать Гюлистанскому договору, то есть остаться в составе России, и было бы странно, в атмосфере разогретой "антиимперскости", России самой настаивать на этом.
      Кроме того, напомню, что Левон Тер-Петросян потребовал вывода советских вооруженных сил еще в марте 1990 года, и потому довольно странные впечатления производят сетования Сенора Асратяна ("Гоямарт. Краткий очерк о боевом пути армии Обороны НКР", Степанакерт, 1992 год) по поводу вывода, 10 марта 1992 года, 336-го полка: "Тем самым с повестки дня был снят вопрос защиты народа, проживающего на южных рубежах некогда "единой родины"... Все было брошено на произвол судьбы. Оставалась только надежда на собственные силы".
      Для укрепления этих сил карабахцы не останавливались даже перед такими акциями, как разоружение выводимых советских частей. Так, в декабре 1991 года при выводе Саратовского полка МВД они заполучили около 1000 автоматов, пулеметов; при выводе 336-го полка им досталось примерно треть вооружений, в том числе около 30-40 единиц БМП (записано со слов очевидца).
      Если это действительно имело место (а скорее всего так, и подобный метод самовооружения практиковался и другими "непризнанными" и, стало быть, не имеющими права на свою долю при разделе советского военного имущества), то вряд ли можно сомневаться, что подобное было возможно лишь при достаточно вялом сопротивлении "разоружаемых". И такова была та единственная форма, в которой армия переставшего существовать государства еще могла оказать поддержку "народу, проживающему на южных рубежах".
      Отныне ему предстояло выстаивать самостоятельно - и это в условиях, когда Азербайджан располагал теперь и авиацией (около 120 боевых самолетов), и частью Каспийской флотилии (15 боевых кораблей). Разумеется, Карабах в какой-то мере опирался на поддержку Армении (например, получая от нее горючее на протяжении всей войны, а также помощь в приобретении вооружений). По многим признакам, была поддержка и более серьезная. И хотя Армения отрицает участие своих вооруженных сил в войне НКР с Азербайджаном, многим западным обозревателям это кажется совершенно невероятным - с учетом того факта, что на стороне армяно-карабахских войск в наступлении участвовало немалое количество тяжелой техники, в том числе танки Т-72, штурмовые вертолеты МИ-24.
      Правда, карабахцы, участники военных действий, уверяли меня, что первые танки (всего два) и первые "Грады" (тоже два) появились у них как трофеи и лишь в ходе боев за Шушу. И это сходно с тем, что происходило и в других "непризнанных", начинавших войну со стрелковым оружием, - в Абхазии и Приднестровье. Но, во всяком случае, Армения поставила вертолеты МИ-24 (этого никто не отрицает) и снабдила карабахские войска своими инструкторами, выделила финансы в бюджет Карабаха, а правительство Армении координировало всю армянскую военную помощь Карабаху. Однако главная тяжесть войны ложилась исключительно на него самого. И, надо сказать, боеспособность карабахских новорожденных частей, равно как и уровень стратегического мышления здесь оказались на несколько порядков выше, чем в Азербайджане, неготовность которого к эффективной обороне удивила экспертов и стала главной причиной неблагоприятного для него исхода войны.
      Впрочем, счастье, особенно на первых порах, вовсе не всегда улыбалось армянской стороне. Более того: после успешной ликвидации карабахцами опорной базы азербайджанского ОМОНа в районе Кркжан города Степанакерта и ликвидации огневых точек в прилегающих к столице селах Малибейлу и Чушчилар (21/22 января и 10 февраля 1992 года), 23 февраля город вновь подвергся артобстрелу из Шуши, и, что еще больше осложнило обстановку, азербайджанцам удалось легко захватить агдамский окружной склад боеприпасов бывшей Советской армии, а это: 728 вагонов артиллерийских и 245 вагонов реактивных снарядов, 131 вагон боеприпасов к стрелковому оружию.
      С этого момента начинают работать дальнобойные орудия из огневых точек, расположенных по всему периметру азербайджанско-карабахской границы. А наиболее мощные обстрелы велись из окружающих Степанакерт сел, в том числе - Ходжалы, где в феврале произошли трагические и до сих пор запутанные события. Карабахское командование стремилось во что бы то ни стало ликвидировать расположенный здесь азербайджанский плацдарм и тем самым разблокировать дорогу, соединяющую Степанакерт с пригородными селами. 15 февраля 1992 года карабахцы, заняв позицию в западной части села, потребовали от азербайджанцев покинуть его, обещая предоставить коридор.
      О том, что произошло дальше, а особенно в ночь с 26 на 27 февраля, стороны рассказывают по-разному. Согласно армянской версии событий, всю ответственность за массовую гибель мирных жителей несут азербайджанские военные, использовавшие их в качестве живого щита, под прикрытием которого они возобновили обстрел Степанакерта. По азербайджанской же версии - армяне нарушили свое обещание предоставить свободный коридор и расстреляли поверивших им людей, число жертв среди которых заметно превысило цифру 20, называемую армянами. (Эта версия получила художественное воплощение в рассказе азербайджанского писателя Анара "Номер в отеле".)
      Армяне полагают, что здесь имела место кровавая провокация со стороны азербайджанского Народного фронта, использовавшего события в Ходжалы для свержения президента Аяза Муталибова и прихода к власти самой радикальной части народофронтовцев во главе с Абульфазом Эльчибеем. И, в общем, того же мнения придерживается и сам Муталибов - лицо, безусловно, не заинтересованное в демонизации своей страны и своего народа, образ которых и так пострадал вследствие погромов в Сумгаите и Баку. А ведь Ходжалы потрясало воображение прежде всего уголовным характером примененного здесь террора. Муталибов в своем интервью, данном "Независимой газете" по горячим следам событий (2 апреля 1992 года), не только не отрицал этого, но и объяснил потрясающую жестокость убийц именно внутриазербайджанской политической мотивацией.
      "Вопрос. Что вы думаете о событиях в Ходжалы, после которых вы ушли в отставку? Трупы ходжалинцев были найдены недалеко от Агдама. Кто-то сначала стрелял в ноги, чтобы они не могли уйти дальше. Потом добивали топором. 29 февраля мои коллеги снимали их. Во время съемок 2 марта эти же трупы были скальпированы. Какая-то странная игра....
      Ответ. Как говорят те ходжалинцы, которые спаслись, это все было организовано для того, чтобы был повод для моей отставки. Какая-та сила действовала для дискредитации президента. Я не думаю, чтобы армяне, очень четко и со знанием дела относящиеся к подобным ситуациям, могли позволить азербайджанцам получить разоблачающие их в фашистских действиях документы. Можно предположить, что кто-то был заинтересован в том, чтобы потом показать эти кадры на сессии ВС и все сфокусировать на моей персоне..."