Россия и последние войны ХХ века

"Новое руководство страны, - заявил один из из представителей МВФ, - должно осознать ограниченные возможности в условиях тяжелых долгов и низких доходов... У нас есть данные, что в Молдавии существует мнение о том, чтобы вообще не платить по долгам. В таком случае республика не сможет получать новые кредиты и окажется в компании стран, которым объявлен дефолт. Таким государствам очень трудно восстанавливать свою репутацию".
      Главное, стало быть, сказано, и Кишинев откровенно предостерегли от попыток смены предписанного МВФ экономического курса. Не менее откровенно ему указали и на другое. Ян Бжезинский, сын автора "Великой шахматной доски", работающий в Комитете по международным отношениям сената США, подчеркнул: "Украина делает большую ошибку, что не выявляет желания вступить в НАТО. Молдова также делает ошибку, если она действительно хочет присоединиться к союзу России и Белоруссии".
      Остается добавить, что и Россия делает большую ошибку, форсируя давление на ПМР, в том числе и в вопросе о вывозе вооружений, надеясь скомпенсировать утраченное усилением своих позиций в Молдове. Некоторые убеждены даже, что РФ может сохранить свое военное присутствие на столь важном приднестровском плацдарме, именно силой вынудив Тирасполь к объединению с Кишиневом, который, по этой логике, тогда и примет нужное России решение о создании ее военной базы на собственной территории, каковой будет считаться Приднестровье.
      Опасные иллюзии. Во-первых, Кишинев уже отклонил как "бредовое" предложение Тирасполя выступить с инициативой аннулирования решений Стамбульского саммита применительно к данному региону. Во-вторых, речь идет о выборном президенте, исключительно с личностью которого было бы верхом легкомыслия со стороны России связывать свои долгосрочные интересы на столь значимом для нее юго-западном рубеже. Все может измениться через несколько лет (предупреждения, как видим, уже прозвучали), и тогда новое руководство РМ уже на вполне законных основаниях может потребовать аннулирования российской базы в Приднестровье, усилиями России втиснутом в единую Молдову.
      Не может не вызывать удивления и странное, прозвучавшее еще в апреле 2001 года предложение о снятии миротворческих блокпостов, стоящих между Приднестровьем и Молдавией. "Уйдут все", - подчеркнул Воронин, отвечая на вопрос корреспондента "Сегодня" о том, означает ли такое снятие, что должны уйти также и российские миротворческие силы. Однако МС России вошли в регион в 1992 году по соглашению, подписанному молдавским и российским президентами и выведены могут быть лишь по аналогичному соглашению какового, на момент озвучивания Ворониным его странной инициативы, не существовало. Так что же стоит за ней?
      Ответ, похоже, был получен 28 июня 2001 года в Брюсселе, где была озвучена мысль о присоединении Молдовы в качестве полноправного члена к Пакту стабильности для Юго-Восточной Европы. А это значит, что ее будущее связывается с таким устройством Юго-Восточной Европы, которое явилось прямым следствием серии балканских войн последнего десятилетия ХХ века и обвальной утраты Россией практически всех исторически приобретенных позиций на Балканах.
      * * *
      Еще за несколько лет до событий в Косово был озвучен план Балканского Версаля - иначе говоря, проект "кооперации стран Юго-Восточной Европы: республик бывшей СФРЮ, Венгрии, Болгарии, Греции и Турции" и объединение их в союз, страны которого вовлекаются в НАТО без юридического оформления членства в нем, что, собственно, и происходит сегодня. Тогда же бывший посол США в Югославии Д. Андерсон выступил с предложением провести "балканскую версальскую конференцию", на которой и связать воедино членов союза. Развивший идею директор Американского института безопасности Дж. Фридман пришел к выводу о необходимости "создать ось Загреб - Белград Афины". Которая, добавлю, на Север продолжается тоже давно проработанной осью: Белград -Будапешт. Именно это имеет в виду Пакт стабильности для Юго-Восточной Европы, к осуществлению которого приступили сразу же после операции в Косово.
      Последняя, как, впрочем, и все войны 1990-х годов на Балканах, и была предназначена обеспечить необходимую реструктуризацию "мягкого подбрюшья Европы". А "план, - откровенно заявил Дж. Сорос, имея в виду Пакт стабильности, - завершил бы то, что не сумели сделать бомбардировки". Конечный же смысл всего проекта состоит в том, чтобы, с учетом изоляции Ирака и давления на русско-иранские связи, окончательно оформить охват России со стороны Юго-Восточной Европы и Передней Азии широким фронтом, выходящим к ее границам. Контур этот, в целом, воспроизводит тот, что рисовался во время Второй мировой войны Германией, которая не только горячо поддержала идею Пакта, но, по некоторым сведениям, являлась его инициатором. Картину довершали прозвучавшие уже тогда предложения включить в Пакт и Молдавию, а это резко актуализирует проблему Приднестровья, особенно после политических перемен, совершившихся осенью 2000 года в Белграде и обозначивших дрейф Югославии в орбиту Запада, не исключено - и НАТО.
      Полнота повторения стратегических планов Третьего рейха в этом случае становится почти абсолютной, а плоды победы Приднестровья, не позволившего в 1992 году реализовать "доктрину Транснистрии" образца 1942 года, могут быть утрачены - с самыми тяжелыми для России последствиями. Сегодня есть много признаков того, что Запад еще колеблется - пересекать ли ему "днестровский Рубикон" или остановиться на этом историческом пограничье двух миров. Приднестровье уже успело продемонстрировать, что оно "крепкий орешек"; ясно также, что любая нестабильность здесь - а республика не примет без сопротивления втягивания ее в Румынию - грозит распространиться за пределы самой ПМР, вовлекая в конфликт также Украину и Россию.
      Молдова сама по себе никому не видится достаточно убедительной силой, а вступление в конфликт Румынии - это уже серьезная угроза большой войны. В нее, вполне вероятно, окажется втянутой и Венгрия: при любом изменении границ в этом регионе она может поставить больной вопрос о Трансильвании. А румынско-украинские территориальные проблемы? И не с учетом ли всего этого, выступая в апреле 2000 года на пресс-конференции по итогам визита в РМ, председатель Сената Румынии Мирча Ионеску-Кинтус заявил, что "в рамках расширения Евросоюза на Восток его граница должна проходить по Днестру, а не по Пруту"? (А значит, не по Бугу.)
      Но это - "программа-минимум", а ясно, что существует и "максимум". Иначе к чему бы регулярно проводить молдово-румынские учения (5-20 мая 2000 года на полигоне румынской армии "Смырдань")? А главное - упорно форсировать вопрос не только о выводе остатков 14-й армии и арсеналов из ПМР, но даже и о замене российских миротворцев "голубыми касками" самого пестрого состава, которые, при отсутствии подлинного решения проблемы, вряд ли удержат ситуацию под контролем, а в Приднестровье по определению будут вызывать глубочайшее недоверие и опаску как, по меткому выражению Бершина, возможные вершители "Варфоломеевской ночи".
      Здесь, коль скоро в оборот вошел этот образ из эпохи ожесточенных религиозных войн, уместно будет заметить, что именно на берегах Днестра более всего обнаружила себя незначимость конфессиональных разделений для конфликтов на постсоветском пространстве. Под Кошницей и в Бендерах насмерть бились православные, чьи догматы, обряды и религиозно-бытовые привычки не разнились ни на "единый аз". Подлинный водораздел был культурным: Приднестровье хотело и хочет сохранить как базовую русскую, шире - восточнославянскую культуру, а также стремилось остаться в геополитическом поле России.
      Все это оказалось сфокусировано в памяти о Великой Отечественной войне, и покуда Запад в качестве своего "полномочного посла и представителя" будет рекомендовать Румынию (тоже, между прочим, православную, что отнюдь не делает воспоминания о румынской оккупации более идиллическими), он лишь продолжит стимулировать приднестровское сопротивление. Удивительно, что это не понимается до сих пор, и в Вене на Сессии ОБСЕ летом 2000 года находили возможным благосклонно выслушивать речи бывшего премьера РМ Иона Стурзы и бывшего советника президента Лучинского Анатола Царану, выдержанные в духе НФМ образца 1989-1990 годов.
      Но впрямь ли не понимается? Даже с учетом стереотипности, присущей западной ментальности, - особенно во всем, что касается России и восточнославянской цивилизации в целом, - трудно поверить в подобную неспособность учитывать реальную ситуацию. Тем более, что ПМР сегодня - это не ПМР в 1992 году, мышление здесь стало гораздо более прагматичным, а надежды на Россию ослабели. Иными словами, Европа получила шанс относительно мягкого инкорпорирования этой территории, коль скоро таково ее стремление. И тем не менее, она с завидным упорством продолжает репрезентировать себя Румынией, депутаты которой на встрече с молдавскими парламентариями в Яссах весной 2000 года даже пообещали поддержать стремление Молдовы подключиться к Пакту стабильности для Юго-Восточной Европы.
      Но коль скоро продолжает педалироваться так раздражающий Приднестровье румынский фактор, то напрашивается другая гипотеза. А именно: Запад потому и делает это, что ему нужно поддерживать здесь перманентную нестабильность. Накопленный опыт уже показал, как легко и быстро тлеющие угли можно раздуть в пламя. Новая же война - коль скоро ее начнут нужным развязать - позволит уже, так сказать, в полевых условиях решить проблему "голубых касок" по балканскому образцу. Это, разумеется, крайний вариант, однако вполне исключать его нельзя.
      Пока все еще зависит от России - даже в ее нынешнем состоянии. Радикальный вариант имеет на Западе не только сторонников, но и противников - ввиду связанных с ним опасностей разрастания конфликта, о которых речь шла выше. А потому тем большее удивление вызывает линия, проводимая начавшей свою работу в регионе в июле 2000 года Государственной комиссии под руководством Евгения Примакова.
      Последний, кажется, хочет быть большим католиком, нежели сам Папа, и по ряду вопросов руководимая им комиссия заняла такую промолдавскую позицию, что вызвала удивление даже у европейских дипломатов и заставила вспомнить времена Андрея Козырева. В частности, это касается концепции общего государства (в составе РМ и ПМР как равноправных субъектов), по которой некоторые представители ОБСЕ готовы были идти на уступки. Предложенный же Примаковым вариант явно возвращает ситуацию к идее единого государства РМ, а это далеко не одно и то же. Хуже того: в октябре 2000 года в руках приднестровцев оказался конфиденциальный документ под названием "Базовые принципы Мандата сил по поддержанию мира и стабильности (СПМС) ОБСЕ в Приднестровском регионе Республики Молдова (ПРРМ)" (курсив мой - К.М.).
      Как стало известно, он готовился к Венскому совещанию министров иностранных дел ОБСЕ при активном участии комиссии Примакова и содержит, в частности, коварный пункт о вменении в обязанности СПМС "обеспечения охраны и содействия беспрепятственному вывозу российского вооружения и боеприпасов из Приднестровского региона Республики Молдова".
      Иными словами, речь идет о прекращении переговоров с ПМР по этому больному для нее вопросу и переходе к силовому его решению. Впрочем, как указывает лексика, упразднению подлежит и сама ПМР. Является ли сам Примаков инициатором этой линии, либо же он проводит курс нового руководства РФ? Скорее второе: ведь и о создании комиссии было объявлено в ходе визита В. Путина в Кишинев, состоявшегося летом 2000 года. Как заявил тогда российский президент, отвечая на вопрос об обязательствах Москвы по Стамбульскому саммиту, Россия будет учитывать и решение международных организаций, и Конституцию Молдавии (не допускающую существования иностранных военных баз) и стремиться их выполнить.
      Разумеется, и Путин, и Примаков прекрасно понимают, что как только Россия окончательно уйдет с берегов Днестра в качестве самостоятельной силы, здесь тотчас же появятся другие иностранные базы. Ведь по информации самого Кишинева, РМ в 2000 году участвовала более чем в ста совместных с НАТО "военных мероприятиях". И, стало быть, Россия сама "зажигает зеленый свет" дальнейшему наращиванию такого партнерства, итогом которого почти наверняка станет полное перекрытие для нее выходов в Причерноморье на Юго-Западе. А ее собственная армия, которую, как любят повторять в Приднестровье, привел сюда Суворов, в лучшем случае обрекается на "косовский формат" присутствия в качестве подчеркнуто неравноправной и несамостоятельной силы, уже утратившей позиции в Средиземноморье и на Балканах. То есть - там, где, в итоге цепи самых жестоких их локальных войн последнего десятилетия ХХ века и II-тысячелетия, оказались утраченными плоды ее собственной вековой работы, а в более широком плане - пошатнулись и позиции славянства. В определенном смысле Косово-99 стало реваншем не только для албанцев-мусульман, но и для Альфреда Розенберга. А это имеет непосредственное касательство к вопросу о возможном дальнейшем развитии событий на берегах Днестра.
      Опыт истории, в том числе и Великой Отечественной войны, выявил некоторые особенности геополитической динамики данного региона. Процесс обретает здесь парадоксально-диахронный характер, так что, например, Тирасполь был оставлен советскими войсками 8 августа 1941 года (Кишинев пал 16 июля), то есть - спустя месяц после того как немцы подошли к Киеву.
      Так же обстояло дело и в конце войны: Тирасполь был освобожден 12 апреля 1944 года, когда Витебск был еще в руках немцев, и лишь 20-29 августа прошла Ясско-Кишиневская операция; а уже 31 августа пал Бухарест. Как видим, разница в сроках, для тогдашней скорости движения фронта, впечатляющая, и она рождает ощущение почти мистических свойств приднестровской "капли".
      Но дело, разумеется, не в мистике, а в том, что Россия, ввиду этих свойств Приднестровья, его резко выраженных качеств плацдарма, получала жизненно необходимое ей время для собирания сил. Отсрочка была дана и в конце XX века. Бесконечно длится она, однако, не будет. И если отпущенное время окажется потраченным понапрасну, то макропроцесс, разворачивающийся на Юго-Востоке Европы (или на Юго-Западе бывшей "Большой России"), рано или поздно захлестнет и берега Днестра - с самыми тяжкими для Российской Федерации последствиями.
      Глава IV
      Под звездами балканскими
      Приговор
      Новый миропорядок, который на наших глазах устанавливается после распада СССР и которому, по-видимому, надлежит определять облик планеты по крайней мере в первых десятилетиях XXI века, по ряду принципиальных положений глубоко отличен от того, что был доминирующим во второй половине XX века. Тот, уходящий миропорядок стал итогом Второй мировой войны; именно это и было, кроме определения послевоенных границ, главным содержанием "Ялты и Потсдама", подтвержденным Заключительным актом Хельсинки 1975 года - так, во всяком случае, предполагалось замыслом СССР, главного инициатора Хельсинского совещания. В правовом смысле он основывался на фундаментальном понятии государства-нации как субъекта международного права, в идеологическом - на признании полной равноправности таких субъектов, вытекающей именно из их суверенитета, а не соответствия каким-либо и где-либо установленным критериям "цивилизованности" и "демократичности". Рузумеется, послевоенный порядок, явившийся результатом победы антигитлеровской коалиции, по определению не мог даже косвенно намекать на "неполноценность" и какую-то исходную "порчу" целых народов, а также на возможность карательных международных операций против них.
      Правовое оформление эти принципы получили в Уставе ООН, и пока существовал СССР, они, с теми или иными отклонениями, регулировали жизнь международного сообщества и формировали соответствующее общественное мнение. Однако с резким ослаблением Советского Союза в горбачевскую эпоху, а затем и его исчезновением зашаталось и обрушилось все здание послевоенного международного регулирования.
      Теперь только Запад, а еще точнее, одно государство, США, единолично устанавливая критерии добра и зла, разделяет страны и народы на "чистых" и "нечистых", "овец" и "козлищ", направляя первых в рай "цивилизованного сообщества", а вторых - в ад. И это даже в буквальном смысле слова, что может засвидетельствовать каждый, кто видел изуродованные пытками трупы в Гагринских ущельях, обугленные Бендеры и, особенно, ввергнутые в новый цикл многовековых распрей Балканы.
      То, что произошло за истекшее десятилетие с Югословией и в Югославии, подвело черту не только под "Ялтой и Потсдамом", но и под "Хельсинки". Н. Нарочницкая справедливо отметила в своем докладе на III Международной конференции "Россия и Центральная Европа в новых геополитических реальностях" (Москва, 10-11 сентября 1999 года): "Агрессия против Югославии - суверенного государства, основателя ООН и участника Заключительного акта Хельсинки, совершенная под надуманным предлогом, завершила целую эпоху в международных отношениях XX века, которую еще вспомнят с сожалением".
      Правда, на конференции речь шла, главным образом, об агрессии США в Косово, но эта агрессия стала лишь кульминацией десятилетнего процесса. Притом - не только событий, происходивших на протяжении этих лет в самой бывшей СФРЮ, но также и тех, что совершались в то же самое время на просторах бывшего СССР. С той лишь разницей, что вмешательство внешних сил в конфликты на постсоветском пространстве все же было опосредованным, и это по определению исключало как прямое применение ими военной силы, так и наиболее разрушительных экономических санкций. И сколько бы ни была ныне зависимой от Запада сама РФ, сколь бы ни было, по большей части, неадекватно ее поведение в конфликтных зонах, все же даже вялых ее поползновений было довольно, чтобы остаточной тенью своего величия прикрыть тяготеющие к ней народы от самого худшего.
      А каким может быть это худшее, воочию увидела Югославия, ставшая объектом давления и террора со стороны новых структур международного управления в еще большей мере, нежели Ирак, избавленный, по крайней мере, от кровавых междоусобиц и прямой оккупации. Суть же нового миропорядка состоит в появлении всевластных и мощных надгосударственных структур, выполняющих функции не столько регулирования международных отношений, как то предполагалось Заключительным актом Хельсинки, сколько управления и господства. Сеть транснационального чиновничества бесчисленных международных структур и организаций, их уполномоченных представителей, которых никто из народов, чьими судьбами они теперь самовластно распоряжаются, не выбирал, быстро трансформируется в инструмент обслуживания транснациональной олигархии - того, что Н. Рокфеллер в свое время с вызовом определил как "сверхнациональную власть интеллектуальной элиты и банкиров".
      В международно-правовом смысле становление такой власти означает не только "конец Ялты и Потсдама", но и открытие эпохи пост-Хельсинки, что делает особенно бессмысленными выборочные, ad hoc, апелляции Запада к Заключительному акту, в особенности же к пресловутой гуманитарной "третьей корзине". Положение о правах человека откровенно превратилось в руках Запада в инструмент реализации его и только его геостратегических и финансово-экономических интересов. Нарушение прав человека толкуется исключительно в связи с последними и чем дальше, тем больше приобретает прямо-таки устрашающий смысл, как обвинение в ереси, звучащее из уст инквизитора: свирепая кара должна последовать неотвратимо. Югославия познала это в полной мере.
      Если же говорить о России, то для нее "конец Ялты и Потсдама" означал возвращение к эпохе "до Тегерана". Депутат Госдумы первого и второго созывов С.Н. Бабурин напомнил на уже упоминавшейся Московской конференции: "До Тегеранской конференции 1943 года США и Великобритания, представлявшие, по сути, тогда всю европейско-атлантическую цивилизацию, рассматривали СССР лишь как союзника по войне.
      Начиная с Тегеранской конференции, и особенно это проявилось в период Ялты и Потсдама, им пришлось исходить из того, что и в вопросах послевоенной организации и устройства мира наша страна не может не быть равноправным партнером" ("Национальные интересы", Москва, N 4/5, 1999 год, с. 4).
      События в Косово сделали уже совершенно очевидной для всех утрату Россией роли не только сверхдержавы, но даже и великой державы регионального, европейского масштаба. Наглядной предстала ее не просто экономическая и политическая, но, что еще важнее, глубокая психологическая зависимость от Запада, резче всего сказавшаяся в унизительном положении российского миротворческого контингента в составе КФОР международных сил ООН в Косове. А то, что оно создалось уже после знаменитого броска российских десантников из Тузлы в Приштину, на краткий миг ожившего воспоминания о канувшей в Лету великой стране, лишь довело до логического конца тенденции, формировавшиеся на протяжении десяти лет. Суть их превращение российских контингентов в составе сил ООН во вспомогательные части НАТО, обслуживающие цели Альянса, к формированию которых Россия как держава не имеет ровным счетом никакого отношения и реализация которых подрывает ее собственные позиции в мире - даже там, где закрепленные за ней историей плацдармы влияния были на диво прочны и устойчивы.
      Именно это произошло в Югославии, именно это продемонстрировал уже российский миротворческий контингент в Боснии, и потому особенно нелепы все попытки журналистов, да нередко и самих наших солдат говорить о "новой встрече на Эльбе".
      Так, летом 1997 года "Литературная газета" (06 августа 1997 года), поместив посвященную российским миротворцам статью Валентина Запевалова, сопроводила ее фотографией с напыщенной подписью: "Лето 1997 г. Босния-Герцеговина. Внуки тех, кто когда-то так же стоял плечо к плечу на Эльбе, восстанавливают, охраняют сегодня мир на Балканах. Американо-российское братство по оружию". Сам Запевалов рисовал не менее патетическую картину: "1387 российских солдат и офицеров участвуют в первой (давалось, видимо, понять, что не в последней - К.М.) крупной интернациональной миротворческой миссии. А дважды в неделю - вот уж действительно братья по оружию - патрулируют регион вокруг Тузлы".
      Эти розовые иллюзии (или, может быть, сознательное выдавание желаемого за действительное?) были особенно смехотворны на фоне того, о чем "Вашингтон пост" откровенно повествовала еще в феврале того же 1997 года, поведав об интенсивных занятиях, проводимых американскими военнослужащими с "мусульманскими бойцами".
      А еще двумя годами раньше, осенью 1995 года, "Телеграф Интернейшнл" писала: "Клинтон произносил свои тирады против отмены эмбарго на поставку вооружения (сербам - К.М.) как раз тогда, когда, как это стало теперь известно, США тайно сбрасывали с самолетов на парашютах боевое снаряжение для мусульман, а американские военные советники тайно обучали мусульманскую и хорватскую армии". Один из таких учеников позже, в беседе с корреспондентом "Вашингтон пост", небезосновательно - что и показало Косово - уповая на подобную помощь и поддержку, угрожал в новой войне "довести до конца решение сербского вопроса" (курсив мой - К.М.).
      Лексика эта настолько специфична и узнаваема, настолько явно отзывается Третьим рейхом, что особо зловещий и циничный смысл получает новая "встреча на Эльбе", когда Россия теперь сотрудничает с США в переустройстве Балкан по картам и схемам, намеченным еще в эпоху Drang nach Osten. События в Югославии, особенно после Косово, ярче всего на сегодняшний день показали, до какой степени гитлеровская политика в Восточной Европе была лишь частным, конкретным вариантом общезападного проекта, к реализации которого возвращаются вновь и вновь с завидной настойчивостью.
      Конечно, весь процесс "на западном рубеже", как мы уже могли видеть, в целом также развивается по той же схеме, а в Приднестровье уже оказались "отмыты" и геополитические притязания одной из стран гитлеровской оси. Однако в Югославии прямая связь "конца Ялты и Потсдама" с гитлеровскими планами на Балканах была явлена в формах особо масштабных и впечатляющих.
      Авиация НАТО бомбит Белград 5 апреля 1999 года, почти в точности, с разницей лишь в сутки, повторяя гитлеровскую операцию "Кара" 6 апреля 1941 года. И вновь единым строем, только на сей раз предводительствуемые США, выступают против сербов Германия, хорваты, боснийские мусульмане, албанцы и венгры, при благожелательном нейтралитете Румынии и Болгарии. Такое не объясняется простым совпадением, игрой исторических случайностей. Равно как и специфическое отношение "цивилизованного сообщества" к сербам, убийство которых вообще перестало считаться преступлением, как это было и для гитлеровцев во время Второй мировой войны, не объяснишь радением о "правах человека". Руководитель Центра по изучению современного балканского кризиса института славяноведения РАН, доктор исторических наук Е.Ю. Гуськова пишет: "Согласно данным экспертов ООН, на Балканах в последних войнах было совершено самое маленькое 55 тысяч военных преступлений. Из них большинство над сербами в Хорватии". Но "до сих пор ни одному хорвату или мусульманину не предъявлены обвинения в преступлениях против сербов" (Предисловие к: Лиляна Булатович. "Генерал Младич: военный преступник?" М., 1998, с.6).
      Большая часть западных СМИ, в особенности электронных, вообще ничего не сообщала о насилиях, совершавшихся по отношению к сербам; была ли то война в Хорватии, Боснии или Косове, сербы неизменно рисовались патологическими насильниками и убийцами, с едва ли не генетически запрограммированной склонностью к зверствам. Показательна в этом отношении книга англичанина Тима Джадака, корреспондента журнала "Экономист" и газеты "Таймс", в годы новых балканских войн находившегося в Югославии.
      В отличие от большинства своих коллег, Джадак делает хотя бы слабые попытки быть объективным и, по крайней мере, упоминает и о зверствах, чинившихся по отношению к сербам в войнах последнего десятилетия, и о страшном терроре хорватских и мусульманских усташей периода Второй мировой войны. Но как он это делает!
      Абсолютно мотивированный, как мы увидим ниже, страх сербов перед новым пришествием усташей он иронически описывает как проявление застарелого невроза. Только представим на минуту, какова была бы реакция "цивилизованного сообщества", коль скоро кто-нибудь бы вздумал так иронизировать по поводу еврейского невроза, связанного с той же эпохой.
      А вот по отношению к сербам оказался допустимым почти непристойно-гаерский тон, которым отличались многие западные репортажи с Балкан. Зубоскальство ("им повсюду мерещатся усташи!") соединялось с фарисейски-инквизиторскими копаниями в сербской национальной психологии, с целью доказать, что усташи в общем-то ни при чем, поскольку "преступные наклонности" этого народа коренятся гораздо глубже. В качестве подтверждения такого тезиса Джадак предъявляет не более не менее, как поэму национального классика Пйтра Пйтровича Негоша "Горный венец", до сих пор изучаемую в сербских и черногорских школах.
      Пйтр Пйтрович Негош - светский и духовный правитель независимой Черногории (в сан митрополита был рукоположен в России), а его знаменитая поэма, увидевшая свет в 1847 году, была посвящена событиям двухвековой давности и касалась такой больной проблемы национальной истории, как отношения сербов, сохранивших православную веру и сербскую идентичность, с "потурченами" - соплеменниками, принявшими ислам и, в соответствии с законами Османской империи, получившими ряд социальных привилегий. Разумеется, отношения эти были далеки от идиллических, отмечены множеством взаимных жестокостей, что, естественно, нашло отражение в поэме. У нас в стране "Горный венец" известен мало, но некое представление об атмосфере этой братоубийственной розни русский читатель может составить по аналогии с "Гайдамаками" Тараса Шевченко, где, например, отец убивает своих окатоличенных малолетних сыновей.
      Надо ли читать мораль поэту по поводу изображенной им исторической трагедии? И кто вообще имеет право на это? Оказывается, когда речь идет о сербах, то не только читается такая мораль, но дается понять, что сербам, если они хотят быть принятыми в "цивилизованное сообщество", следует вообще исключить Негоша из числа изучаемых в школе классиков. "Можно ли представить себе, - риторически вопрошает автор, - чтобы, например, в Германии могла быть приемлемой сегодня побуждающая к убийству евреев и сожжению синагог поэзия, каковы бы ни были ее литературные достоинства?" (Tim Judack, "Serbs", New Haven-London, 1997; р.78).
      Коварство этого приема, вводящего в историю Сербии никакого к ней отношения не имеющую, но предельно криминализующую ее в глазах западного общественного мнения тему Холокоста, очевидно. Но также очевидна, при сколько-нибудь внимательном рассмотрении, его недобросовестность. Разумеется, в Германии очень тщательно относятся к теме Холокоста, что не мешает, однако, чтить Карла Великого, методом этнических чисток, выражаясь современным языком, освободившего от славян земли будущей Померании, Пруссии и берега Эльбы, славянской Лабы. А для самих евреев, как, впрочем, и для христиан священной книгой остается Ветхий Завет, который - если подходить к нему с той же меркой - с его рекомендациями истреблять "каждого мочащегося к стене" (то есть даже младенцев мужского пола) при вхождении евреев в Землю Обетованную остается непревзойденным пособием по проведению этнических чисток.
      Следуя предложенной логике, следовало бы объявить неприемлемым и все, перечисленное выше, но, разумеется, об этом и речи нет. Как справедливо заметил другой англичанин, так и назвавший свою работу, посвященную проблеме этой вопиющей предвзятости: "Сербия - исключение из всех правил" ("Serbia - The Exception to all the Rules").
      "Исключением" она является до такой степени, что Джадак, выражая, несомненно, основную ориентацию западного общественного мнения, находит возможным, говоря о сербах, ставших жертвами не только этнических чисток, учиненных хорватами и мусульманами, но и экономических санкций, высказать прямо-таки чудовищный взгляд на вещи: " Равным образом, сербов тоже терзали хорваты и мусульмане, но после множества преступлений, совершенных сербскими группами, было невозможно донести до общественного мнения это послание. На международном уровне тот факт, что дети страдали и могли умереть в Белграде потому, что там больше не было лекарств от лейкемии, произвел мало впечатления (курсив мой - К.М.) на фоне того, что сотни детей умирали в Сараево от сербских ракет" (соч. цит., с. 282).