За этими двумя походами последовали карательная операция Грозного, спланированная начальником штаба вооруженных сил Ичкерии Асланом Масхадовым, и жестокие столкновения в районе Урус-Мартана. А 26 ноября оппозиция, за неделю получившая 35 танков Т-72, вновь двинулась на Грозный, однако на сей раз события развернулись по иному сценарию. Едва только общая колонна, выйдя из Толстой-Юрта, подошла к селу Петропавловское, как попала в засаду: обстрел по ней вели две гаубицы, зенитная пушка и АГС неприятеля, а также замаскировавшиеся автоматчики. Все указывало на тщательную и заблаговременную подготовку засады, а стало быть, и на соответствующую информированность дудаевской стороны. "На пути в город, - рассказывает участник событий, - встретились и другие засады, но оттуда били преимущественно пулеметы и гранатометы".
      Тем не менее силам оппозиции, шедшим со стороны Толстой-Юрта, удалось добраться до Театральной площади (где она и зарождалась), однако, не доходя до площади Шейха Мансура они попали в окружение; гантамировцы, вошедшие в Грозный со стороны Черноречья, в Заводском районе натолкнулись на отборных бойцов Абхазского батальона. Больше половины бронетехники было уничтожено, были большие потери и в живой силе. Мощному пушечному обстрелу подвергся отряд Лабазанова, задачей которого было войти в город через площадь Минутка и по проспекту Ленина подойти к президентскому дворцу; однако лишь два танка из лабазановского отряда смогли выполнить эту задачу, но и те были подбиты на подступах к дворцу. Оппозиция, хотя и сумевшая захватить телевидение, отступила, унося с собой более сотни убитых. Чуть больше месяца оставалось до 31 декабря 1994 года, и если я так подробно остановилась на событиях 26 ноября, то и потому, в частности, что даже их топография похожа на эскиз грядущего новогоднего штурма.
      По данным Р. Хасбулатова, только в Грозном к осени 1994 года находилось около 3,5-4 тысяч боевиков, прекрасно знавших город, отлично вооруженных и экипированных; более 150 снайперов, более 200 иностранных наемников, много гранатометов, отлично работающая связь. Разумеется, все это не могло не быть известно и российской разведке. И если Москва все же пошла на такую достаточно жестокую по отношению к оппозиции акцию, как та, что произошла 26 ноября, то ее смысл мог бы, по крайней мере, состоять в извлечении уроков. Но, напротив, словно убедившись, в какие засады может попадать и как может гореть на городских улицах бронетехника, опыт, теперь уже в расширенном масштабе, решили повторить. И это - одна из первых и самых страшных загадок длящейся по сей день странной войны.
      В сущности, с учетом того, что "ползучие" военные действия разворачивались в республике на протяжении уже, по меньшей мере, полутора (а если считать от нападений на военные городки и склады - то и трех) лет, а также и того, что операция федеральной армии в Чечне так и не получила внятного правового определения, сам по себе ввод войск 11 декабря 1994 года в Чечню вряд ли, строго говоря, может считаться днем начала войны.
      Однако все прекрасно понимали, что речь идет именно о войне - и не только потому, что резко изменился весь масштаб событий, но и потому также, и это даже прежде всего, что, казалось, формула Клаузевица являла себя здесь в чистом виде. Российская Федерация приступала к разрешению военными средствами проблемы, которую не могла разрешить средствами политическими. Впервые с распада СССР Россия получала карт-бланш (поскольку, в отличии от Карабаха, Южной Осетии, Абхазии, Приднестровья, а уж тем более Балкан, события разворачивались теперь на ее собственной территории) на предъявление собственного проекта организации пространства пришедшей в движение Сердцевинной Евразии. Однако весь ход событий, череда которых открылась 11 декабря 1994 года, говорит об ином: о том, что - в лучшем случае - такого проекта, а стало быть, и внятной политической цели не было, а в худшем - что он существовал, но представлял собой лишь элемент чужого проекта, и что именно поэтому итогом двух чеченских кампаний оказалось масштабное сращивание этого вначале относительно локального очага нестабильности на территории России с международным феноменом моджахедизма - вплоть до посещения, по некоторым данным, Чечни Усамой бен Ладеном.
      А также - нарастающее вмешательство международных инстанций (ОБСЕ, ПАСЕ, лидеров иностранных государств) во внутренние дела России. Запад быстро перемещает вопрос о Чечне из абстрактной области прав человека и гуманитарных озабоченностей в область откровенно политическую. Так, бывший председатель ОБСЕ Кнут Воллебэк уже не раз подчеркивал, что роль ОБСЕ в Чечне должна быть политической - а мы знаем, по опыту Югославии, что под прикрытием ОБСЕ очень удобно действовать НАТО. Госсекретарь США Мадлен Олбрайт так прокомментировала итоги Стамбульского саммита, на котором Россия пошла на столь значительные уступки по вопросу своего военного присутствия в Закавказье и на Днестре, мотивируя их устремлением обеспечить автономность своих действий в Чечне: "ОБСЕ фактически пришла к консенсусу, что внутренние конфликты, которые способны вызвать нестабильность в регионе, являются делом всех. И следующим шагом мы дадим ясно понять, что исполнение международных норм во внутренних конфликтах является делом ОБСЕ. Консенсус мы уже имеем".
      Все это позволяет сделать обоснованный вывод, что Чечня стала для Запада территорией, на которой, как и на Балканах, интенсивно развивается процесс сращивания подпольно-террористического и высокого, вплоть до ведущих международных организаций, уровней мировой политики и параполитики. Если итог пока не оказался тем же самым, то, разумеется, не в последнюю очередь потому, что даже и современная, усеченная по отношению к своему историческому формату Россия - это все же не Югославия, не Ирак и не Индонезия, и для достижения аналогичных целей здесь требуются более изощренные приемы. Однако это различия скорее в форме, нежели в сути, каковой является бурная интернационализация конфликта в Чечне на обоих уже упомянутых уровнях. И она, в случае весьма вероятного третьего витка военных действий, может принять уже гораздо более сходный с балканским (или афганским) вариантом вид. Об этом, однако, речь еще впереди; а сейчас вернемся к началу странной войны, возымевший на сегодняшний день столь странный результат.
      Гроза
      10 июня 1817 года в русском лагере в долине реки Сунжа "было совершено торжественное молебствие, а затем при громе пушек заложена была сильная крепость о шести бастионах, которую Ермолов назвал Грозной". Так повествует историк ХIХ века о рождении города, самому имени которого всю полноту заложенного в нем значения предстояло развернуть в конце ХХ века. А ведь считалось, что уже к 1870 году крепость как таковая утратила свое значение и потому была упразднена и преобразована в окружной город Терской области. Город быстро рос, из долины Сунжи взбираясь на склоны Сунженского хребта, чему немало способствовали проведение железнодорожного пути Бислан-Грозный (в 1893 году продолженного до Баку) и начало освоений месторождений нефти в Грозненском районе. В 1917 году здесь уже действовало 386 скважин; абсолютное большинство работающего на них персонала составляли русские. От Грозного же прошел первый в России нефтепровод (в регион нынешней Махачкалы, ранее носившей имя Петровск-Порт).
      Однако уже сразу после Февральской революции 1917 года Грозный снова стал крепостью для своих жителей (тогда в подавляющем большинстве русских). Защищаясь от пытающихся овладеть им восставших чеченцев, они вынуждены были окопаться и обнести город проволочными ограждениями, по которым пропускали электрический ток. Тогда предводитель восставших шейх Арсанов приказал поджечь нефтяные факелы вокруг города, которые горели почти два года; и этой картине начала века суждено было повториться в его конце, когда входящие в город российские части увидели восходящие к небу столбы из пламени и копоти.
      Предвестие грозных событий, свидетелями которых стало последнее десятилетие ХХ века, чуткое ухо могло уловить и в волнениях, потрясших город в 1958 году, когда началось возвращение депортированных чеченцев на родину и одновременно с ним развернулись акции жестокого насилия против русских. Тогда они, по понятным причинам, не получили большого резонанса, были замяты. И, как это было и со времени пленения Шамиля вплоть до Февральской революции 1917 года, прочность империи создавала иллюзию прочного и окончательного замирения. Однако стоило ей зашататься, Грозный вновь оказался на передовой.
      И даже сегодня, уже после второй чеченской кампании, штурм Грозного в ночь на 1 января 1995 года и последовавшие за ним два месяца жестоких боев остаются едва ли не самой трагической, а вместе с тем и самой загадочной страницей странной войны. Точнее - все ее нераспутанные загадки оказались сосредоточены в этом штурме, "грозненском жертвоприношении", как назвал его спецназовец Александр Скобенников ("Солдат удачи", № 5(56), 1999 год). Эти загадки стали следовать одна за другой с первых же часов после начала общевойсковой операции федеральных войск в Чечне 11 декабря 1994 года.
      Накануне, 10 декабря, в 22.00 командующий войсками СКВО доложил о готовности группировок федеральных войск к проведению операции, которая и началась на следующее утро. Федеральные войска тремя колоннами (с севера, со стороны Ингушетии и со стороны Дагестана) вошли на территорию Чечни в 7.00 - с опозданием на 2 часа, которое сразу же спутало карты. Предполагалось, что сопредельные с Чечней районы Ингушетии и Дагестана войска пройдут ранним утром, около 5 часов, когда дороги еще безлюдны. Однако необъяснимая задержка с началом движения сразу же привела к столкновению колонн с массами местного населения. К тому же, по всем признакам, в толпу, традиционно идущую и едущую на рынки и по иным своим делам, были заблаговременно внедрены боевики, а это значит, что чеченская сторона была хорошо информирована о времени и маршруте движения военных колонн. В первый же день на подходах к Чечне со стороны Ингушетии и Дагестана были взяты в плен десятки солдат федеральных войск - взяты способом, с которым Российская армия будет сталкиваться далее и в самой Чечне и который не имел бы ни малейших шансов на успех, если бы не предательская невнятность распоряжений российского командования.
      Происходило это так: женщины и дети из местных селений обступали и останавливали боевые машины, следующие в походных колоннах, а затем рассредоточенные в толпе боевики разоружали солдат. Последние же не имели четкого приказа на применение оружия и открытие огня на поражение, что уже само по себе, по меньшей мере, странно для армии, начинающей военную кампанию. Между тем странность эта присутствовала и далее, отмечается многими участниками военных действий в Чечне, но до сих пор не получила вразумительного объяснения. Российским солдатам, рассказывает один из них, постоянно приходилось действовать с оглядкой на работников военной прокуратуры, на которых помимо прочих задач был возложен контроль за правильностью применения оружия российскими военными, что не давало последним возможности, особенно вначале, адекватно реагировать на действия боевиков. "Перед тем, как произвести выстрел, солдат думал о том, не займется ли им в последствии военная прокуратура. Право "первого выстрела" принадлежало боевикам, чем они и не преминули воспользоваться".
      Уже на первом же этапе движения, еще до подхода к Грозному, машины, перевозившие солдат, колесная бронетехника приводилась в негодное состояние; разворачивались уже и настоящие боевые действия. При этом возникли новые странности. Когда одна из групп спецназа обнаружила чеченские "Грады" (те самые "Грады", о которых потом говорили как о "сюрпризе") с РСЗО, приведенными в состояние боевой готовности и направленными в сторону движения российских войск, об этом, естественно, сообщили командованию.
      "Наверху усомнились и выслали еще группу на вертолетах, "доразведать", - рассказывает Александр Скобенников. - Первое сообщение подтвердилось. Запросили "добро" на ликвидацию "Градов". Командование отвечает: "Подождите, вопрос решается". Прилетевшие вертолеты покружили и, не получив команды на открытие огня, развернулись и ушли. Потом в одном из них насчитали двенадцать пробоин. Ну, а "духи" дали залп по колонне наших десантников. Были большие потери, в том числе погибли офицеры штаба ВДВ. Только после этого дали приказ уничтожить "Грады". Однако чеченцы не стали дожидаться, когда их размажут. Отстрелялись и тут же ушли".
      Ситуация типичная для странной войны. "..."Подождите, вопрос решается", - это приходилось слышать в Чечне постоянно. Только мы потом ждать-то перестали. Чего пацанов даром гробить. Действовали все чаще и чаще на свой страх и риск..."
      "Сюрпризы", подобные описанному, изобиловали на протяжении всего продвижения к Грозному (которое растянулось более чем на две недели), и это тем более удивительно, что, по меньшей мере, с 1 декабря Российская армия вела интенсивную воздушную и наземную разведку. По свидетельству спецназовцев, "все маршруты предстоящего вторжения были изучены нами досконально. Мы знали буквально каждый бугорок, каждый кустик. Знали поименно всех полевых командиров, зоны ответственности их групп, вооружение, численность". Но - "вся информация, собранная нами потом и кровью, оказалась совершенно невостребованной".
      Что дудаевцы были хорошо информированы о предстоящих военных действиях и основательно готовились к ним, говорил и генерал-полковник А.Квашнин (позже начальник Генштаба), по словам которого, "группировка дудаевских вооруженных формирований к 21 декабря 1994 года была сосредоточена в 40-45 опорных пунктах, хорошо оборудованных в инженерном отношении, включая завалы, минные заграждения, позиции для стрельбы из танков, БМП и артиллерии" (цит. по В.Н. Новичков, В.Я. Снеговский, А.Г. Соколов, В.Ю. Шварёв, "Российские Вооруженные Силы в чеченском конфликте. Анализ. Итоги. Выводы". Париж. Москва, 1995 год).
      По словам П.Грачева, места дислокации бойцов Дудаева, численность которых по предварительным данным МО составляла 10-12 тысяч, были хорошо известны разведке. Не могло не быть известно и то, что в Грозном шла активная подготовка к обороне: сооружались завалы и баррикады, дооборудовались и создавались долговременные огневые точки, минировались подходы к особо важным объектам. Вывозились из города в сельские районы чеченские семьи - женщины и дети, а это явно указывало на то, что город готовится к боевым действиям. При этом выезду русского населения чинились препятствия: его готовились использовать как живой щит. Одновременно формировались отряды ополчения, в места их дислокации направлялись вооружение и боеприпасы. Всем пограничникам было предписано немедленно прибыть к месту прохождения службы, Дудаевым был издан Указ "О придании судам ЧР статуса военно-полевых". Согласно документам, которыми располагало ГРУ ГШ, мобилизация мужчин в армию началась уже летом 1994 года, а это полностью опровергает растиражированную СМИ во время первой чеченской кампании версию спонтанного "народного ответа" на действия Российской армии.
      Известно также, что еще до начала операции российских войск правительство Дудаева выступило с экстренным обращением к мировому сообществу, заявив о начале "новой русско-кавказской войны" и заранее возложив всю ответственность за это на Россию. По данным Интерфакса, было также принято решение обратиться со специальным посланием к Клинтону и призвать его приложить все усилия, дабы приостановить развязывание "крупномасштабной кавказской войны", которая, как подчеркивалось, затронет интересы многих государств, в том числе и стран НАТО.
      По всем признакам, Дудаев основательно готовился к войне, и это не могло не быть известно российскому командованию. Правда, можно отметить некоторый разнобой в определении численности дудаевских сил. Так, если МО, как уже сказано, давало цифру 10-12 тысяч человек, то, по данным секретаря Совета безопасности О. Лобова, только Грозный обороняли до 15 тысяч бойцов регулярной армии. По его же данным, к началу штурма города в нем находились 2,5 тысячи иностранных наемников, притом профессионалов высокого класса. К середине февраля, по данным ГРУ, их число увеличилось до 5 тысяч и в дальнейшем продолжало расти.
      По заявлению руководителя командования группировкой федеральных войск в Чечне (с 01 февраля 1995 года), заместителя министра внутренних дел А. Куликова, после захвата федеральными войсками 25 января личного архива Д. Дудаева он располагает документами, из которых следует, что "армия Чечни по состоянию на 1 января 1994 года представляла собой наиболее крупное вооруженное формирование в Северокавказском регионе" ("Красная звезда", 04 февраля 1995 года).
      Наконец, по оперативным данным МВД РФ численность вооруженных сил Чечни на начало конфликта составила 15 тысяч человек регулярной армии и 30-40 тысяч вооруженного ополчения. Кроме того, согласно трофейным документам мобилизационного плана, Д. Дудаев мог при объявлении мобилизации поставить под ружье 300 тысяч человек ("Российские Вооруженные Силы...", соч. цит., с. 38).
      Что до ополчения, то оно представляло собою вовсе не оснащенных подручным инструментом или дедовскими двустволками разъяренных крестьян, как следовало из антиармейской пропаганды московских СМИ, а состояло из хорошо обученных, хорошо вооруженных и мобильных отрядов, оснащенных полевыми стационарными и индивидуальными портативными рациями. Местами их постоянного местопребывания в Грозном были подвалы, тщательно подобранные и оборудованные. В обязательном порядке подводилось электропитание (от движков) и, если возможно, то и газ, устанавливались печи и плиты; в этих же подвалах размещались столовые и медсанчасти. Было организовано централизованное снабжение боеприпасами и вооружением - словом, ни о какой импровизации и спонтанности не могло быть и речи.
      Что касается вооружений дудаевцев, то они, как явствует из сказанного выше об оставленных в Чечне советских арсеналах, были такими же, как и у Российской армии.
      На вооружении чеченцев были танки Т-72, Т-62, БТР-70, САУ2С1, 2С3, противотанковые пушки М-12, РСЗО "Град". В большом количестве использовались также противотанковые гранатометы, противотанковые кумулятивные ракеты и минометы. Имелись также переносные зенитные ракетные комплексы типа "Стрела-2". По некоторым данным, имелись и "Стингеры" (у арабских и афганских моджахедов), хотя в марте 1995 года, когда я была в Грозном, военные отрицали это. Однако и без них вооруженность дудаевской армии была очень велика и ничем не уступала вооруженности объединенной группировки федеральных войск в Чечне.
      Равным образом, одинаковой была и подготовка: ведь подавляющее большинство личного состава регулярной армии Чечни и вооруженного ополчения прошло службу в рядах СА, многие имели опыт участия в боевых действиях в Афганистане и в горячих точках на территории СССР.
      Особо следует сказать о дудаевских снайперах, ибо их количество и профессионализм уже сами по себе опровергают домыслы о стихийном и "любительском" характере войны со стороны чеченцев. По некоторым данным, 26% ранений военнослужащих федеральных войск в первой чеченской войне пулевые.
      Большинство смертей в госпиталях - результат проникающих ранений черепа (от снайперского огня) и грудной клетки от осколков. "По утверждению военных, в боях за Грозный только в 8-м армейском корпусе по состоянию на начало января 1995 г. в звене взвод-рота практически все офицеры были ранены или убиты снайперским огнем" ("Солдат удачи", № 2(29), 1997 год).
      Правда, некоторые участники военных действий считают такую оценку роли снайперов преувеличенной, но это - разница в оценках степени явления, но не его сути. Суть же заключается в том, что выдвигающимся в Чечню российским частям готовилась противостоять хорошо подготовленная и многочисленная армия. Вряд ли 30-тысячный российский контингент (такова его первоначальная численность) можно было считать достаточным для быстрого и эффективного решения поставленных задач. Во всяком случае, вскоре А. Квашнин, исходя из состава группировки противника в городе и оценки его оперативных возможностей, заявил, что для штурма Грозного необходимо было иметь в составе группировки российских войск как минимум 50-60 тысяч человек. Тем не менее на штурм были брошены те силы, которые были, и в том состоянии, в котором они находились.
      О том же, каково было это состояние, свидетельствует документ, 28 января 1995 года опубликованный "Новой ежедневной газетой". Документ этот представляет собой рапорт одного из высокопоставленных военных, который на основе совместной работы с генералами и офицерами ГШ и СКВО доложил свое мнение о подготовке руководства штабов войск по организации и ведению боевых действий. В нем указывалось, в частности, на недостаточную военную подготовку и обученность личного состава. И речь шла не о каких-нибудь мелочах - хотя, по мнению опытных военных, о таковых и вообще-то с трудом можно говорить в боевых условиях. Но в данном случае речь шла о таких принципиальных вещах, что, читая, отказываешься верить своим глазам.
      Вот фрагменты из раздела 111 ("Подготовка войск"):
      "...2. Войска не обучены совершению марша, ведению наступательного и оборонительного боя.
      ...4. Слабые навыки в ведении боевых действий военнослужащими в одиночном порядке и в составе подразделения.
      5. Слабые навыки личного состава в ведении огня из личного и группового оружия.
      6. Механики-водители и водители имеют слабые навыки в управлении боевой техникой.
      7. Наводчики-операторы БМП, наводчики танков не знают правил стрельбы и ведения огня по появляющимся и движущимся целям, неуверенно действуют при вооружении...
      ...20. Опыт афганской войны не нашел применения при ведении боевых действий".
      К этому следует добавить недостаточное, мягко выражаясь, техническое и тыловое обеспечение: нехватку запчастей и ГСМ, а также плохое обеспечение личного состава теплым бельем, рукавицами, подшлемниками, питанием (по 6-8 суток приходилось проводить без горячей еды) и полное отсутствие банно-прачечного обслуживания.
      Кроме того, согласно тому же документу:
      "1. Своевременно не вскрывались возможные места блокировки колонн на маршрутах выдвижения.
      2. Разведывательные подразделения не проводили предварительной разведки маршрутов".
      Разведчики говорят иное, - а именно: что вся проделанная ими работа пошла прахом по причинам, которые до сих пор не получили внятного объяснения. Но одна все-таки известна и называется практически всеми. Это недопустимое отсутствие взаимодействия между различными родами войск, атмосфера корпоративного соперничества внутри командования, отсутствие хорошей связи между частями (при том, что у чеченцев, по многочисленным свидетельствам, она была налажена отлично) и подразделениями, что приводило к трагическим последствиям: обстрелам и бомбежкам федеральных войск своими же. Подобный обстрел случился, по рассказу "Монаха"* , во время штурма морпехами площади Минутка, что он объясняет нетрезвым состоянием бойцов одного из артиллерийских дивизионов ("Солдат удачи", № 1, 1999 год). На счет таких обстрелов "по ошибке" некоторые офицеры склонны относить едва ли не больше половины всех потерь Российской армии в первый месяц военных действий в Чечне. А некоторые полагают, что вряд ли здесь можно обойтись лишь словом "ошибка" и что в иных случаях приходится предполагать чье-то прямое предательство и сговор. Это особенно относится к так называемым "гуманитарным коридорам", которые теоретически оставлялись для выхода гражданского населения, но по которым реально беспрепятственно курсировали чеченские связные и боевики.
      Однако больше всего вопросов возникает в связи с новогодним штурмом. Нет никаких сомнений в том, что в целом российское командование имело достаточно полное представление о том, что вокруг Грозного в течение 3-х лет были сформированы три линии обороны. Выступая 28 февраля 1995 года на совещании высшего руководства ВС РФ, А.Квашнин так охарактеризовал их:
      Внутренняя - радиусом от 1 до 1,5 км - обходила президентский дворец; средняя - на удалении до 1 км от границы внутреннего рубежа - пролегала в северо-западной части города и до 5 км в его юго-западной и юго-восточной частях; внешняя проходила в основном по окраинам города и была вытянута в сторону Долинского.
      На внутреннем рубеже вокруг президентского дворца были созданы сплошные узлы сопротивления, основой которых были капитальные каменные строения. Нижние и верхние этажи зданий были приспособлены для ведения огня из стрелкового оружия и противотанковых средств. Вдоль проспектов Орджоникидзе, Победы и улицы Первомайская были созданы подготовленные позиции для ведения огня артиллерией и танками прямой наводкой. С учетом сказанного не может не вызывать удивления упорство, с каким российское командование бросало войска именно на это, так хорошо укрепленное направление - поставив целью непременно овладеть президентским дворцом, словно бы это был Рейхстаг. "...Командование никак не могло придти в себя, - рассказывает участник событий, - реально взвесить обстановку и начать действовать трезво. Сверху была только одна команда: "Вперед, на президентский дворец!" Как будто на этом дворце свет клином сошелся, и он какой-то необыкновенно важный стратегический объект. Уже целый разведбат, выполняя таким образом приказ, положили..."
      Но это лишь частность, хотя и трагическая. Главным же остается сам вопрос о внезапном решении штурмовать Грозный и, особенно, так широко использовать при этом танковые соединения, вводимые прямо под боеготовную внутреннюю линию обороны. При этом в авангарде колонн шли элитные части ВДВ на БТРах, словно бы специально подставляемые под огонь. В довершение всего, не было даже карт города и, по свидетельству одного из участников штурма, им приходилось пользоваться простым путеводителем.
      Хорошо известно, что боевые действия в городе относятся к высшей категории сложности, а опыт их, - хотя в ходе Великой Отечественной войны Красная армия, начиная со Сталинграда и вплоть до Берлина, накопила его огромный, - с трудом поддается обобщению и передаче: слишком большую роль играют всякий раз специфические конкретные условия. Тем не менее некоторые основополагающие принципы такого рода действий были сформулированы, и в числе их первое место занимает положение (вошедшее даже в армейский Устав) о нецелесообразности штурма городов танковыми войсками и, особенно, ввода танков в город. Задачей танковых войск, как правило, является окружение городов, их блокирование и обеспечение, совместно с другими войсками, действий пехотных частей и подразделений. И уж тем более недопустимо движение растянутой колонной, а именно так входила в Грозный российская бронетехника.
      Невозможно предположить, чтобы министр обороны этого не знал. Но если бы даже и не знал, то существовал уже печальный опыт 26 ноября, который сам Грачев прокомментировал весьма высокомерно: "Я не очень интересуюсь тем, что там происходит. Вооруженные Силы там не участвуют. Хотя я смотрю телевидение и слышу, там вроде пленных захватили... Я бы никогда не допустил, чтобы танки вошли в город. Это безграмотность дикая (курсив мой. - К.М.). А во-вторых, если бы воевала армия, то одним парашютно-десантным полком можно было бы в течение двух часов решить все" ("Известия", 29 ноября 1994 года).
      И он же, выступая 20 февраля 1995 года на научно-практической конференции на подмосковном полигоне в Кубинке, опровергая обвинения в свой адрес как раз в связи с массированным использованием бронетехники при штурме Грозного, заявил нечто прямо противоположное: "Без действий танков Грозный взять бы не удалось" ("Российские Вооруженные Силы...", цит., с. 55).
      Вторым, столь же хрестоматийным, что и недопустимость штурма города танковыми соединениями, является положение о перекрытии всех путей поддержки обороняющихся. Однако и это условие не было выполнено: перекрытие не было сплошным, особенно с юга. По заявлению самих чеченцев, недостатка в вооружениях и боеприпасах в течение декабря-января они не испытывали. Вооружение и боеприпасы поступали к ним с юго-запада в размерах не меньших, чем получала федеральная армия. По некоторым сведениям, снабжение шло через Ингушетию из самой России ("Известия", 21 января 1995 года).
      Тем не менее, решение о штурме было принято, как говорилось, с расчетом на фактор внезапности. Однако внезапным оно, по многочисленным свидетельствам, оказалось разве что для федеральных войск, и происхождение его до сих пор остается загадочно-зловещим. При этом версия о том, что оно родилось в ходе празднования дня рождения П. Грачева, еще не самая худшая. Александр Скобенников вспоминает: "Новогодний штурм, если его, конечно, можно назвать штурмом, оказался для нас полной неожиданностью, как, впрочем, и для всех. Есть основания предполагать, что приказ о штурме был дан сверху вопреки очевидной неготовности группировки. Мне также доподлинно известно, что не последние люди в руководстве государством вмешивались в проведение войсковых операций, отдавая распоряжения напрямую, минуя силовых министров" ("Солдат удачи", № 5(56), 1999 год. - Курсив мой - К.М.).
      Как указание на то, что приказ о штурме Грачев получил "сверху", можно понять и слова генерал-полковника в отставке Э.Воробьева, по мнению которого, министр обороны, побывав в Моздоке, должен был набраться мужества и сказать Б.Ельцину, что армии нужно время для проведения операции с минимальным количеством жертв. Вызывает вопросы и то, что в тех случаях, когда армия действовала с наибольшим успехом и минимальными жертвами, на нее оказывалось давление с целью принудить изменить этот оправдывающий себя тип действий - словно бы и впрямь требовалось жертвоприношение.
      Так было тогда, когда Лев Рохлин, задачей которого было войти в Грозный с Севера по Петропавловскому шоссе, изменил первоначальный план, ибо проведенная им разведка показала, что здесь его части поджидают засады боевиков (а это говорит о том, что для дудаевцев не были тайной ни сроки начала операции, ни маршруты движения войск). Рохлин сымитировал движение по шоссе силами одного батальона, основные же силы корпуса провел "огородами". Именно благодаря этой военной хитрости ему удалось застать врасплох и уничтожить значительную чеченскую группировку, почти без потерь войти в город через аэропорт "Северный" и закрепиться на консервном заводе.