- Тогда Алексей Харитонович останется без сахара, без чая,нерешительно возразил я.
      - Теперь не останется! - уверенно бросил отец.
      Когда Абакумов проводил гостя, мы с ним стали устанавливать приемник.
      Отец давал советы лежа.
      Абакумов заметно приободрился. Он верил, что жизнь его теперь переменится к лучшему. "Дмитрий Николаевич поможет". Но временами на него находили сомнения, и тогда он мрачнел.
      Он как мальчишка радовался приемнику. Когда в избе раздался голос диктора: "Говорит Москва, московское время..." - на глазах Абакумова выступили слезы. Давно бы ему приемник достать!..
      Мы почти весь вечер слушали радио. Когда я уже лег спать, отец подозвал Абакумова.
      - Ты хочешь стать советским человеком, Алексей? Ты доверишься мне? тепло сказал отец, взяв его за руку.
      Абакумов вздрогнул и заметно побледнел.
      - Вы меня прощаете, Дмитрий Николаевич?
      - Я-то готов все забыть,- мягко ответил отец, глядя Абакумову прямо в глаза.- Трудно будет с Женей... Сын Михаила Михайловича... Он здесь, на плато. Понимаешь? Трудно ему будет. Я не уверен, что он захочет тебя понять. Но в юриспруденции, кажется, есть такое понятие, как давность привлечения к уголовной ответственности. Так вот я думаю, что это к тебе применимо. За давностью времени... Через пятнадцать лет, если человек за это время не совершил нового преступления, вообще все погашается.
      - Но прошло только десять с половиной! - в отчаянии воскликнул Абакумов.
      - Ничего. Мы возьмем тебя под свою защиту, коллектив полярной станции. Тебе придется завоевывать их доверие, как ты завоевал мое и вот - Коли. У тебя сколько классов образования?
      - Всего пять, Дмитрий Николаевич!
      - Ты довольно развит.
      - Поднаторел в жизни, Дмитрий Николаевич. Читать люблю. Еще в госпитале пристрастился. Там хорошая библиотека была.
      - У тебя есть книги?
      - Как можно без книг... одному-то? Полный сундук. Набралось за десять лет.
      - Покажи!
      Я моментально спрыгнул с печки. Абакумов раскрыл большой самодельный сундук. Он оказался битком набит книгами. Одни были приобретены на факториях за песцовые и горностаевые меха; другие - в маленьких лавчонках на колесах в геологоразведочных партиях или таежных селениях; доставлены за те же меха "доброжелателями" вроде Кэулькута, бравшего у него мех за бесценок. Иные книги достались на глухих зимовьях - кто-то прочел и бросил в пути - или по завещанию, как завещал ему Евангелие монах.
      Отец с интересом рассматривал книги. Я присел на корточки возле сундука. Мне тоже хотелось выбрать что-нибудь почитать.
      Абакумов, добродушно улыбаясь, довольный нашим интересом к его книгам, клал их одну за другой на стол. Так появилась в родственной близости "Страна Муравия" Твардовского, "Воскресение" Толстого, поэмы Пушкина, зачитанный томик записок Шерлока Холмса, "Арифметика" Малинина-Буренина... С десяток книг "Народного университета на дому" конца двадцатых годов, давно ставших библиографической редкостью... "Дон Кихот", "Избранные трагедии" Шекспира. Первый том "Тихого Дона", шестой том "Истории России с древнейших времен" Соловьева, дореволюционного издания, еще с твердым знаком и буквой "ять". Несколько романов Мамина-Сибиряка - приложения к "Ниве", (у бабушки, я видел, хранились такие же). "Спутники" Пановой, "Северные рассказы" Джека Лондона, популярные лекции по астрономии, сельскохозяйственные брошюры и, наконец, к моей великой радости, "Всемирный следопыт" за 1927 год. Я сразу схватил его и полез на печку.
      Отец задумчиво просматривал эти читаные-перечитаные в долгие полярные ночи книги. Случайный подбор, как случайна вся жизнь этого непутевого человека.
      И я вдруг подумал, что главное в жизни - никогда не идти по воле случая, как бы ни был соблазнителен его зов. Своя цель должна быть, у человека, и эта цель может быть только одна: осуществление заветной мечты. Какая это мечта, уж зависит от самого человека. У хорошего человека и мечта хорошая.
      Отец сказал Абакумову:
      - Что ж, лучше одну книгу прочесть со вниманием, чем тысячи поверхностно. Важно не сколько, а как! - и взялся за "Историю России".
      Польщенный его словами, Алексей Харитонович сел у приемника и стал слушать концерт из Колонного зала Дома союзов. Я там бывал не раз...
      Глава семнадцатая
      ЩЕДРЫЙ ДАР
      На другой день, только что Абакумов сделал отцу перевязку, услышали мы шум мотора, и вертолет опустился прямо в огороде.
      Я выбежал как был, неодевшись, и попал в объятия Ермака, а потом Ангелины Ефимовны и Вали.
      - Ты простудишься! - закричала мне строго тетя Геля. В избе обе женщины начали плакать и обнимать отца.
      - Мы думали уже, что вы с Колей погибли! - сказала Валя со слезами, но тут же начала громко смеяться от радости.
      Оказалось, что Ермак, возвращаясь после вынужденной посадки, приземлился на леднике и понял, что мы ушли домой. Когда на плато нас не оказалось, радость за благополучное возвращение Ермака быстро сменилось беспокойством за нашу судьбу. Что они перечувствовали в уютных домах во время пурги, по их словам, "не поддается описанию". Искать было бесполезно в такой кромешной тьме. Кучеринер попыталась успокоить всех, заявив, что Черкасов опытный полярник и несомненно пережидает метель где-нибудь в сугробе в одном спальном мешке с сыном.
      В общем, все ужасно волновались, только и разговоров было, как мы переносим эту пургу и где. Гарри Боцманов расстраивался чуть ли не больше всех. Он сказал, что искренне полюбил начальника. "А мальчишка еще лучше! Если такие люди начнут замерзать в снегу, то что это будет!"
      Едва приутихла пурга, Кэулькут отпросился у Ангелины Ефимовны "поискать за Ыйдыгой", и, хотя было мало шансов, что мы попадем в ту сторону, она разрешила. Как Кэулькут нас "искал", уже известно. Но это неважно, главное, что он нас нашел, о чем и возвестил торжественно и во всеуслышание на полярной станции.
      Выслушав отчет Кучеринер, отец сурово осведомился у Вали, почему она оставила метеовахту.
      - Я же почти никогда не отлучаюсь с плато,- досадливо возразила Валя,мне просто захотелось прокатиться на вертолете, а...
      - А вахта? - заорал отец.
      - Там за меня Женя. Ангелина Ефимовна предлагала ему - даже просила сопутствовать ей, но он наотрез отказался.
      - А-а... Чаю хотите? Алексей Харитонович, напоите же гостей чаем!
      Абакумов бросился кипятить чай. Отец лежал на топчане и, видимо, стеснялся своего заросшего лица. Гости сели у постели полукругом, а я стоял в ногах, так как сесть уже было не на что.
      - Что же с вами случилось? - спросила Ангелина Ефимовна.
      Отец рассказал коротко. Меня прямо подмывало рассказать самому, и я даже позволил себе несколько раз перебить его и поправить.
      - Дайте Коле слово,- попросил Ермак.
      Отец махнул рукою, что я счел за знак согласия и тут же рассказал обо всем подробно. А так как Абакумов как раз пошел доить оленей, чтобы угостить желающих парным молоком, то я рассказал и о нем.
      - Эт-то страшно! - с ужасом произнесла Ангелина Ефимовна.
      Она всегда произносит с ударением на первом слове: "Эт-то страшно!" А Валя даже побледнела: "Несчастный человек!" Так как Абакумов все не возвращался, то папа рассказал про его жизнь. И Ангелина Ефимовна еще раз, но уже с другим выражением в голосе, сказала: "Э т-т о страшно!"
      Вошел Алексей Харитонович, и все стали обсуждать папино падение в расщелину.
      - Надо немедля вызвать врача! - предложила Кучеринер.
      - Можно вызвать по радио хирурга из Магадана,- заметил Ермак.
      - Ничего не надо,- поспешно возразил отец.- Алексей Харитонович очень удачно выправил мне бедро. Теперь нужен лишь покой, и все пройдет. Придется мне здесь пожить.
      - Но как же без врача? - удивилась Ангелина Ефимовна.
      - Свой костоправ есть,- засмеялся отец и переменил разговор: - Вы привезли мне бритву, Ермак? Я просил в письме.
      - Вот она...- Пилот передал бритву, мыло, полотенце, белье. Я заметил, что у него отморожена часть щеки,- синее пятнышко величиной с пятак. И вообще Ермак казался каким-то расстроенным. Я почему-то подумал, что, пожалуй, для мужчины он невысокого роста. Валя была выше.
      - Почту привез...- сказал пилот и, с сомнением взглянув на Ангелину Ефимовну - та отвернулась,- передал отцу пачку писем, газет и журналов.
      Письма были больше деловые, а также от коллег-ученых; одно письмо для меня, от бабушки. Мама совсем не написала нам, наверное, было некогда театр уже забрал ее целиком.
      Все-таки она могла бы написать хоть две строчки, что скучает и любит. Наверное, так подумал и папа, потому что по лицу его словно тень прошла.
      Его товарищам тоже, кажется, было неловко и обидно за него. Все, наверное, как обычно, получили письма, только ему не было ни от мамы, ни от бабушки. И я вдруг решил непременно написать бабушке про отца, какой он хороший и добрый и что она напрасно была о нем такого плохого мнения.
      - Лиле приходится сейчас очень много работать,- заметил отец, должно быть неожиданно для самого себя.- Сколько лет потеряно для искусства! Но эти годы она была поистине настоящей женой географа и путешественника. На "Заре", когда нас затерло льдами, ее мужеством все восхищались.
      - Охотно верю,- кротко согласилась профессор Кучеринер.- Лилия Васильевна, без сомнения, способна на любой подвиг, если только есть перед кем демонстрировать этот свой подвиг...
      - Вы не любите ее? - смущенно спросил отец. (Я думал, что он рассердится, а он смутился.)
      - Да,- коротко ответила Кучеринер, потом взглянула на меня и, в свою очередь, смутилась.
      Им обоим не шло смущение. Не то что не шло - не подходило к характеру.
      "Мама ее тоже терпеть не могла!" - подумал я.
      За чаем отец попросил Абакумова рассказать о своем огороде. Тот охотно очень толково и понятно рассказал. Ангелина Ефимовна, вначале с интересом и подозрительностью относившаяся к Алексею Харитоновичу, под конец заинтересовалась самим рассказом. Не допив чая, она вскочила и пожелала видеть горячее озеро. Абакумов с готовностью встал из-за стола.
      Я тоже пошел с ними.
      Снег, заваливший после пурги все долины и горы, почти растаял на огороде и в леске. Везде сырели проталины, как весной. А ведь была еще полярная ночь. Впрочем, начинался рассвет: над горами уже светилась нежная полоска зари и в безоблачном лиловатом небе побледнели звезды, как бывает утром.
      Озеро представляло собой две соединенные бессточные воронки, заполненные горячей водой. Диаметр каждой воронки был метров пятнадцать, а глубина - четыре метра (Абакумов измерил шестом). Конечно, Ангелина Ефимовича тотчас измерила температуру воды - на поверхности оказалось 39°! Временами вода, по словам Абакумова, уходит на глубину, из воронок тогда пахнет тухлым яйцом.
      - Зимой, когда приедешь с охоты усталый, выкупаешься - всю усталость как рукой снимет,- добавил, улыбаясь, Абакумов.
      - Можно мне выкупаться? - обрадовался я.
      Ангелина Ефимовна не разрешила. (Я потом купался, когда никого не было. Э т-т о замечательно!)
      - Еще поблизости есть термальные... горячие источники? - осведомилась Кучеринер.
      - А как же! Здесь их много. Есть совсем горячие, как кипяток.
      - Много?
      - Более пятнадцати... Я не считал.
      - Провести к ним можете?
      - Проведу.
      Профессор живо вытащила из своего чемоданчика пузырьки и стала набирать воду для лабораторного анализа. Абакумов с любопытством наблюдал.
      Когда мы вернулись в избу, Ермак и Валя уж одевались: пора было возвращаться на плато.
      Ангелина Ефимовна оставалась с нами. Я так и знал, что от горячих источников ее теперь не оттащишь.
      - Тридцать девять градусов на поверхности! - крикнула она с порога.Изумительно чистая вода! Бесцветная и необыкновенно чистая. Уверена, что радиоактивная. Валечка, захватите эти пузырьки и сделайте, пожалуйста, анализы проб, как я вас учила.
      Валя взяла пузырьки. Не знаю, спорили они без нас или еще почему, но все трое казались расстроенными, особенно Валя. Я понял, что они говорили об Абакумове. Прощаясь, Валя всем пожала руку, и Абакумову тоже. Меня она бесцеремонно расцеловала в обе щеки. Ермак отделался общим поклоном.
      Вертолет улетел, как странное гигантское насекомое с другой планеты. Абакумов, словно маленький, с восторгом смотрел вслед. Он еще не видел вертолета так близко, рядом.
      Ангелина Ефимовна тотчас заставила его вести нас к источникам.
      В этот день мы осмотрели четыре источника. Особенно ее заинтересовал "Грифон парящий", как она назвала этот источник. Мы пришли туда на лыжах. Абакумов взял с собой ружье на случай встречи с медведем.
      Ангелина Ефимовна не без опаски посматривала и на ружье, и на самого Абакумова, Он это заметил и усмехнулся в свою черную, как у атамана разбойников, бороду. Она заметила усмешку и рассердилась так, что ее большие черные глаза с желтоватыми белками засверкали, как у кошки, которую раздразнили мальчишки. Абакумов потом спрашивал меня: "А что, профессорша армянка или еврейка?"- и очень удивился, узнав, что она русская.
      Грифон парящий был не что иное, как естественный огромный котел метра три в поперечнике. Дно его было заполнено валунами. Вода и пары с сильным шумом выбрасывались из-под валунов. Над котлом стоял высокий столб пара. Как мы потом узнали, температура на дне котла, между камнями, была больше ста градусов по Цельсию!
      Налюбовавшись вдоволь Грифоном парящим, Ангелина Ефимовна стала осматривать окрестности - мы по пятам следовали за ней - и нашла, что "в образовании долины принимали участие ледники".
      - Смотрите, какое количество кар, цирков и корытообразных долин! Здесь было сильнейшее оледенение.
      В последующие дни, пока папа поправлялся, мы только и делали, что ходили от одного термального источника к другому и брали пробы. Профессор Кучеринер нашла еще несколько новых источников, о которых не подозревал даже Абакумов. Там были грифоны не только парящие, но и пульсирующие, Грифон верхний, Грифон нижний и еще какие-то, уже забыл.
      Грифон пульсирующий оказался воронкой метра четыре в поперечнике, глубиной пять метров. Со дна с клокотаньем выбрасывалась кипящая вода и вытекала из воронки горячим ручейком.
      Ангелина Ефимовна пребывала в непрерывном восторге, потому, что никто из ученых отродясь не подозревал о существовании таких источников в этом районе Заполярья.
      - Э т-т о поразительно! - восхищалась Ангелина Ефимовна.- Уже первые примитивные химические анализы показали наличие больших количеств брома, йода, сурьмы, цинка, натрия, мышьяка и других редких элементов! И главное, одновременно! Ведь крайне редко бывает, чтоб одновременно! Замечательные источники! Радостные источники! Здесь можно устроить здравницы для всего Заполярья! Источники такого состава могут быть показаны при заболевании суставов, мышц, при нарушении обмена веществ, при невралгии, невритах, при ослаблении деятельности сердца и уплотнении сосудов. Надо вызвать сюда сестру, пусть полечится! А какая радиоактивность! Выделение эманации до восьмидесяти семи единиц Махе!
      Последнее было для меня вроде китайской грамоты. Но уж с учеными так: только заслушаешься, как они переходят на "иностранный язык".
      Потом они стали бродить вдвоем: Кучеринер и Абакумов, так как отец спохватился, что я совсем забросил уроки.
      Пришлось начать заниматься под неусыпным наблюдением отца. Он быстро поправился. По его выражению, на нем "зарастало, как на собаке". Я очень соскучился по Кудеснику, но по совету отца не брал его сюда: еще медведи порвут.
      Абакумов рассказывал, что в первое время, когда он здесь поселился, медведи приходили к нему, "как к Сергию Радонежскому". Но, в отличие от загорского отшельника (мы с бабушкой ездили раз в Троице-Сергиеву лавру), Абакумов не делился с ними последним куском хлеба, а встречал пулей. Шкура, на которой Алексей Харитонович спал, принадлежала именно косолапому гостю. Постепенно медведи обиделись и больше к нему не ходили: наверное, уведомили всю лесотундру. Ангелина Ефимовна теперь знала историю Абакумова во всех подробностях, и, когда отец напрямик спросил ее, что она думает по этому поводу, Кучеринер резко ответила:
      - Если человек однажды ошибся, всю жизнь, что ли, ему поминать?!
      Накануне нашего отъезда на плато (Женя так и не навестил нас ни разу!) Ангелина Ефимовна заявила отцу, что на источниках Абакумова необходима постоянная гидрометеорологическая станция. Она предлагает сама лично научить Абакумова вести несложные наблюдения по программе метеостанций второго разряда и просит положить ему оклад наблюдателя.
      Абакумов даже побледнел от радости. Отец молча пожал ей руку.
      - Вот этого я и ждал, признаться, от вас! - сказал он очень довольный.Метеостанция здесь действительно необходима, хотя бы как филиал полярной станции. И кому же на ней работать, как не первооткрывателю этих источников!
      Я так был рад за Алексея Харитоновича, что подскочил к Ангелине Ефимовне и стал ее целовать.
      - Что еще за телячьи нежности! - проворчала она, улыбаясь. Мы долго не ложились спать. Сидели у стола, пили чай и беседовали. Между прочим, Ангелина Ефимовна рассказала отцу, что Ермак делал Вале предложение. То есть предложил быть его женой, но она категорически отказала. Ермак очень это тяжело пережил.
      - Он очень славный человек, Ермак! - сказал с сожалением отец.
      - Конечно, славный! Он был бы ей прекрасным мужем,- горячо согласилась Ангелина Ефимовна,- но не о нем Валя думает, когда остается одна...
      - Вы подразумеваете... Женю? - с запинкой спросил отец.
      - А кого же еще? - удивилась Ангелина Ефимовна.- Именно Женю... Но он, кроме науки, ничем не увлекается. Странный юноша. Такой замкнутый... Он тяжело пережил смерть отца, до сих пор не забыл его, и... он злопамятен! По-моему, он не умеет прощать...
      И мы поняли, что Ангелина Ефимовна сказала этим: он не потерпит, чтобы мы приняли Абакумова в свою среду. Он потребует расплаты.
      Отец переменил разговор. Заговорили о значении тепла Земли - конек профессора Кучеринер. Она увлеклась и прочла нам целую лекцию. Боюсь, что внимательно ее слушал только я... На меня это произвело огромное впечатление! Почему-то я об этом не забыл и с тех пор читал все, что мог достать по этому вопросу, лишь бы было достаточно понятно написано.
      ...Помню, Ангелина Ефимовна рассказывала о теории Шмидта (она была сторонницей этой теории), о том, как в недрах Земли происходит беспрерывный радиоактивный распад. Поэтому многие радиоактивные источники и. несут в себе следы сложных процессов распада там, на страшной глубине.
      Ангелина Ефимовна говорила еще про разломы 3емли, где ее горячее плазменное дыхание рвется наружу... Горячие источники как раз находятся на местах таких гигантских разломов.
      Ангелина Ефимовна ужасно возмущалась тем, что человечество так позорно мало знает планету, на которой живет.
      Не знаю, или ее страстность так подействовала на меня, или мое воображение захватила головокружительная мысль превратить внутреннее планетарное тепло Земли в источник бесконечной даровой энергии, но только с тех пор я стал постоянно думать об этом.
      Может, меня поразили грустные слова Ангелины Ефимовны:
      - Мое поколение, наверное, уже не успеет решить эту благороднейшую и величайшую задачу. Ну что ж, тогда она достанется тем, кто сейчас еще только растет и учится - поколению Коли. Это ведь как эстафета: мы начнем, они подхватят.
      Абакумов казался взволнованным и потрясенным. Я это понял, когда повнимательнее взглянул на него. В его темных, запавших глазах, устремленных на отца, светилась глубокая преданность. Конечно, он не слышал ни слова, думал о своем, не мог не думать. Хотя он и был благодарен "профессорше" за доброе отношение, но мой отец чем-то его потряс до глубины души. Впоследствии я понял чем. Мало того, что отец, столько перенесший по вине Алексея Харитоновича, пожелал понять его и, поняв, простить его вину, но, назвав Абакумова первооткрывателем ценнейших минеральных источников, он этим самым как бы дал совсем иное толкование этим десяти годам блужданий и одиночества Абакумова.
      Этим отец мой и цель дал всей последующей жизни Абакумова: продолжать начатое дело! И Абакумов сразу это понял и всем сердцем был благодарен отцу за его поистине щедрый дар.
      И еще один человек это понял сразу: Евгений Михайлович Казаков. А поняв, не пожелал примириться с таким истолкованием.
      Глава восемнадцатая
      ЖЕНЯ ТРЕБУЕТ СУДА НАД АБАКУМОВЫМ
      Мы стояли на плато и, как солнцепоклонники, с восторгом приветствовали появление светила.
      Солнце взошло еще несколько дней назад, но его не было видно за горами. А сегодня мы впервые после надоевшей полярной ночи увидели его воочию: огромный, сияющий, золотистый шар!
      Ангелина Ефимовна даже прослезилась, а Валя всех перецеловала и прыгала, как коза.
      По поводу дня рождения солнца в кают-компании должен был произойти "пир на весь мир". Гарри Боцманов сказал, что он всех удивит.
      Абакумов, по распоряжению отца, уже зачислившего его в штат, переехал временно на плато: он проходил стажировку при полярной метеостанции.
      Ангелина Ефимовна и Валя учили его практически метеонаблюдениям и их обработке. Кроме того, он должен был пройти курс метеорологии по учебнику. Трогательно было видеть, как этот таежный волк (или тундровый полярный волк, как хотите называйте) старательно, волнуясь и радуясь, учился производить метеорологические наблюдения. Как он смущенно, со скрытой гордостью открывал дверцы будок и внимательно записывал показания самописцев и приборов.
      Он сразу понял, как определять облачность, и однажды даже поспорил с Валей. Она сказала, что это "альтакумуле четыре десятых", а он уверял, что это "просто кумуле", то есть кучевые и пять десятых. Пока они спорили, облака снизились, и Вале пришлось согласиться с Абакумовым.
      Женя ходил бледный, раздраженный, возмущенный и ни с кем не разговаривал. Он обдумывал, как ему поступить. И надумал. Он не нашел ничего лучшего, как испортить всем праздник. Или он просто не мог больше терпеть?
      Когда все принаряженные и веселые собрались в кают-компании, Женя не явился. Все сначала подумали, что он запоздал. Папа послал меня за ним. Я нашел Женю в магнитном павильоне.
      На столе лежал раскрытый том математики Смирнова и лист бумаги с вычислениями. Видно было, что Женя только что занимался.
      Я с интересом покосился на плотно закрытую дверь в темную комнату, где находилась аппаратура по изучению земных токов. Вход туда был категорически запрещен. Сам Женя заходил, лишь когда надо было сменить ленты на фотосамописцах.
      - Тебе что нужно? - нелюбезно встретил меня Женя. С тех пор как я привязался к Абакумову, он и знать меня не хотел.
      - Вас все ждут в кают-компании,- сказал я.
      - Пусть обедают без меня, я потом поем,- буркнул Женя.
      - Но они не садятся за стол без вас. Почему вы не хотите со всеми вместе обедать?
      Последнее время, с тех пор как Абакумов ел с нами в кают-компании, Женя под разными предлогами обедал и ужинал прямо в камбузе у Гарри.
      Женя хмуро взглянул на меня. Надо упомянуть, что Женя никогда не относился ко мне, как к маленькому. Он всегда говорил со мной по-мужски: прямо, откровенно и серьезно. И в этот раз он счел нужным объяснить мне все.
      - Не понимаю, как вы можете пожимать ему руку, есть за одним столом, дышать одним воздухом?
      Мне было жаль Казакова, потому что я видел - он страдал. И зло меня брало на него.
      - Если преступник искренне исправился,- возразил я, горячась,- если он не способен уже сделать плохое, неужели его карать до самой смерти? Разве вы не можете простить Абакумову? Он ведь раскаялся...
      - Я бы не стал спасать преступника! - запальчиво бросил мне Женя.
      - Что же, по-вашему, бросить человека на произвол судьбы? - спросил я с укором.
      - Нет. Не на произвол бросить, как ты говоришь. Его надо предать суду, и чем скорее, тем лучше, пока он не сбежал еще раз, вторично обворовав экспедицию.
      Я обиделся за Абакумова и ушел.
      - Он занят и пообедает после! - объявил я в кают-компании.
      Папа переглянулся с Ангелиной Ефимовной и пожал плечами.
      - Садитесь к столу, товарищи! - сказал папа.
      Гарри действительно удивил всех. На первое был необыкновенно вкусный грибной суп. На второе - "седло" дикой козы, зажаренное вместе с гречневой кашей, а на третье - огромный торт, похожий на солнце с лучами, и художественно выполненное мороженое в форме белого медведя.
      Мы наградили Гарри аплодисментами. Гарри скромно раскланялся. В белом колпаке и белом халате, из-под которого виднелась полосатая тельняшка, он походил на бравого, румяного корабельного кока, кем он и был на самом деле. Я знал, что он очень тосковал о море и о ребятах-матросах, своих друзьях.
      Бехлер откупорил несколько бутылок шампанского.
      Выпили за солнце, за мир на земле, за Международный геофизический год, за дружбу. Но настроение было не особенно веселое; всех тяготило демонстративное отсутствие Жени.
      После обеда Женя Казаков попросил у отца полчаса времени и о чем-то серьезно беседовал с ним. А вечером отец созвал внеочередное собрание сотрудников полярной станции.
      Узнав об этом, я проскользнул в кают-компанию заранее и скромнехонько уселся в уголке за библиотечным шкафом, надеясь, что меня там не заметят. Никто на меня и внимания не обращал, все были расстроены и смущены.
      Пришли эскимосы, оба брата (теперь они уже не казались мне такими похожими), и Мария. Все трое сели позади, неподалеку от меня, и молчали весь вечер. Ермак явился в полной форме пилота (обычно он ходил в чем попало, чаще в джемпере или пиджаке) и был погружен в задумчивость.
      Женя потребовал предать Абакумова суду, угрожая, что иначе он сам вызовет по радио кого следует. Оказалось, что Женя вспыльчив, как мой отец (человека узнать - пуд соли с ним съесть). Он так разошелся, что обвинил сотрудников полярки в... укрывательстве преступника.
      - Это уже не гуманность, как вы себе представляете,- кричал он, будто выступал на митинге перед толпой,- это гнилой либерализм! Этот матерый хищник, тундровый волк, люмпен-пролетарий, уголовник и убийца, прикинулся, когда его разыскали, овечкой, а вы и растаяли. Зачислили в штат полярной станции, обращаетесь с ним запанибрата, сюсюкаете и умиляетесь! Нашли чему умиляться!.. Абакумов обворовал экспедицию, в результате чего погибли двое людей, и сам Черкасов спасся только случайно. Абакумов десять лет скрывался от советского правосудия. Теперь он разоблачен и должен понести ответ за свои деяния...
      Я посмотрел на Абакумова. Если это и был волк, то затравленный. В глазах его застыла такая тоска, что я просто не мог на него смотреть и отвернулся. Он сидел на стуле у окна, и Женя все время следил за ним, наверное опасаясь, как бы тот не убежал. Сейчас, когда всю радость Абакумова как рукой сняло, он опять походил на бродягу, бирюка.
      Счастье, как говорится, лишь поманило его. То счастье, что так щедро предложили ему мой отец и Ангелина Ефимовна,- счастье интересного, радостного, творческого труда - существовало, видно, для чистых, а он принадлежал к нечистым, его прошлое было замарано и довлело над ним. Тюрьма снова зияла перед ним, как справедливая расплата, ибо преступление он все же совершил.
      Но мне было очень жаль Алексея Харитоновича, и я подумал с упавшим сердцем, что, наверное, Женя убедил всех. Ведь то, что он говорил, было правдой. Еще я подумал так потому, что все отводили друг от друга глаза. Селиверстов упорно смотрел в пол, Валя опустила ресницы и как будто сидела спокойно, но я заметил, как она нервно крутила пальцы. И никто уже теперь не смотрел на Абакумова. В тот час он был один и почувствовал это.
      Один, если не считать моего отца, он-то его не покинул. Я, конечно, не запомнил слово в слово, что говорил отец, потому передам приблизительно.
      Отец считал, что предание суду должно производиться с разумом и ни в коем случае не носить характера мести. Другое дело, если необходимо оградить общество от посягательств преступника,- у нас не тот случай!
      Абакумов никому зла не принесет. Целых десять лет он жил охотой и если никому не принес пользы, то никому не причинил и вреда. Бесполезное существование в первую очередь разит его носителя, что мы и видели: Абакумов даже хотел покончить с собой...
      - Выдумки и громкие слова! - выкрикнул Женя.
      Он был очень бледен (бледнее Абакумова) и тоже ни на кого не смотрел, как будто ему было чего-то стыдно.
      - Это правда! - звонко крикнул я, не выдержав.
      Сердце у меня отчаянно колотилось. Кажется, я покраснел, как рак. Но зачем Женя сказал, что это все выдумки, когда это было правдой!
      Я думал, что отец осадит меня, но он не сделал никакого замечания. Отец обратился к Жене:
      - Ты говоришь, что Абакумов - люмпен-пролетариат, то есть человек опустившийся, деклассированный. Как писал Маркс: "Пассивный продукт гниения самых низших слоев старого общества". У нас в Советском Союзе люмпен-пролетариата, как такового, уже давно нет. Абакумов последний из могикан. Ты видишь, Евгений, что я не отрицаю этого. Абакумов всю жизнь был бродягой "золотишником", индивидуалистом, всю жизнь искал свою страну Муравию. Он бродяжил до тех пор, пока это вообще стало невозможным. Для Абакумова снова тюрь-м а будет гибелью, если не физической, то духовной, что хуже. Потому что духовно и граждански он еще не окреп.
      Ты, Женя, молодой коммунист, и не пристало тебе судить с обывательских позиций. Твой отец был моим лучшим другом, я сам едва не погиб тогда, но я не толкаю человека на явную гражданскую гибель... Если бы твой отец был теперь с нами, он бы сказал то же самое, потому что он был настоящим коммунистом. Я не люблю громких слов, но я должен напомнить: мы живем на подступах к коммунизму. Ленин не раз говорил, что коммунизм надо строить с теми людьми, которые живут сегодня, других нам никто не даст. Строительство коммунизма заключается и в коммунистическом воспитании человека. Предлагаю оставить Абакумова в нашем коллективе.