XXXI

– А каков он, Спидлар? – заинтересованно спрашивает Доррин.

– В основном там все так же, как и везде в Кандаре, – задумчиво отвечает Лидрал, – за исключением того, что тамошний Совет до сих пор не подчинился Фэрхэвену. Народ в Спидларе еще упрямее, чем в Аксальте, и тяготеет, по большей части, не к хаосу, а к гармонии. Возможно, потому, что живет главным образом торговлей.

– Никогда не думал о торговцах как о рьяных приверженцах гармонии, – отзывается Доррин, хлопая себя по шее.

– Ты мазью намазался?

– Забыл.

Юноша изгибается в седле, стараясь дотянуться до правой седельной сумы. В этот момент его и кусает москит, и Доррин едва не сваливается с Меривен прямо на повозку.

– Ты дурака валяешь или убиться хочешь? – саркастически спрашивает Кадара, но за ее тоном юноша улавливает озабоченность.

– Думаю, и то и другое, – бормочет Доррин, ухитрившись выудить снадобье и удержать Меривен на узкой тропе. Он возвращается к разговору с Лидрал: – Но ты так и не объяснила, какая связь между торговлей и гармонией.

– Мне кажется, честная торговля требует некой внутренней гармонии. А честные купцы ведут дела успешнее, во всяком случае вдали от Фэрхэвена. Не знаю почему, может быть, потому, что люди им доверяют. У спидларцев хорошая репутация, но есть и немалые трудности. Торговцы, связанные с Белыми магами, – это по большей части кертанцы и лидьярцы – имеют слишком много преимуществ. За небольшую пошлину к их услугам великолепные белые дороги и порт в Лидьяре. Принадлежность к Фэрхэвенской гильдии позволяет не платить въездную пошлину в каждом городе и продавать свои товары напрямую в самом Фэрхэвене, а это очень выгодно.

– Так почему же спидларцы не рвутся в эту гильдию?

– По природному непокорству. А также потому, что ведут, главным образом, морскую торговлю и в чародейских дорогах не очень-то нуждаются. А Белым не нужны хлопоты с Аналерией, Кифриеном и Спидларом одновременно.

– Но ведь Кифриен – часть Галлоса, – подает голос Брид.

– Скажи это кифриенцу, – хмыкает Лидрал.

– И Спидлар так и не покорился Фэрхэвену!

– Сохранял независимость почти два столетия, пока Белые никак не могли достроить свою проклятущую дорогу через Рассветные Отроги. Как я понимаю, ваш Основатель – Креслин – малость замедлил их продвижение. Но нынешние дела, эти новые горы, беспокоят Спидлар. Во всяком случае, должны беспокоить.

– А с чего бы им, собственно говоря, беспокоиться? Как я понял, они ничем, кроме торговли, не занимаются, так какая им разница, чья власть? Фэрхэвен никому торговать не запрещает.

– Ну, торгует-то каждый на свой лад. Спидларцы продают все и вся, включая свою службу. Думаю, в разных армиях Кандара наберется больше спидларских наемников, чем в войске Совета. Служить в собственном войске у них чуть ли не позорно.

– А в чужих что, почетно?

– Я же не говорила, будто в этом есть смысл, – говорит Лидрал, щелкая вожжами. – Кроме того, в других местах им больше платят, – она поднимает глаза к небу, затянутому плотными облаками, и качает головой. – По правде сказать, мне хотелось бы миновать холмы прежде, чем пойдет дождь.

Брид щиплет себя за подбородок.

– Похоже, наемные клинки есть повсюду.

– Мне это не нравится, – говорит Кадара.

– Но ведь и голодать тебе тоже неохота.

– А как насчет тебя, Доррин?

Юноша пожимает плечами:

– Дело для целителя найдется почти везде. Правда, я предпочел бы работать в кузнице.

Все трое смотрят на худощавого паренька.

– Я крепче, чем кажусь с виду. Это даже отец Кадары говорил.

Лидрал поднимает брови и снова бросает беглый взгляд на облака.

– Хегл был кузнецом. Он меня многому научил.

– Вы все трое выросли вместе?

– Нет, – отвечает Брид. – Я познакомился с ними позже.

– Почему тебя так беспокоят облака? – спрашивает Доррин, направляя Меривен поближе к повозке.

– В скалах по-прежнему много льда и снега, – объясняет Лидрал, кивая в сторону оледенелых пиков. – Теплый дождь – а надвигается как раз такой – может быстро растопить и то и другое.

Менее чем в трех локтях ниже дороги протекает мелкая речушка с кромкой льда у берегов.

– Скоро ли зарядит дождь?

– Еще до полудня. Облака будут здесь к середине утра.

– Но ведь лед растает не сразу?

– На то и надеюсь, – Лидрал щелкает вожжами. – Но нам нужно выбраться из ущелья прежде, чем хлынет настоящий ливень.

Они успевают проехать еще пять кай прежде, чем все вокруг затягивает тончайшая кисея тумана.

Там где можно – на прямых отрезках дороги – Лидрал старается прибавить скорости.

– Еще несколько кай... – бормочет она.

– Несколько кай, и что? – спрашивает Брид.

– И мы сможем не бояться наводнения.

Теплая капля падает Доррину на нос.

Чуть поотстав от повозки, Кадара поплотнее запахивает куртку. Брид приноравливает коня к шагу ее лошади, и скоро их тихие голоса уже теряются в плеске дождевых струй и нарастающем шуме потока, в который превращается мелкий ручей слева от дороги. Однако чем дальше по дороге, тем глубже врезано в камень речное ложе, так что последние три кай тропа проходит не менее чем в тридцати локтях над водой.

– Хвала тьме, худшее мы миновали. И как раз вовремя, – говорит Лидрал.

Вода, вспучиваясь и вспениваясь, прямо на глазах начинает заполнять ущелье. Порой из пены выныривает и погружается вновь черная макушка дерева. Дождь забирается за ворот, холодя спину.

– И долго это продолжится? – бормочет Доррин.

– Это мы тебя должны спросить, – ехидно замечает Кадара.

Покраснев, Доррин, как учил его отец, направляет свои чувства к облакам, но улавливает лишь давящую тяжесть влаги.

– Слишком много воды, – вздыхает он.

– Значит, надолго? – уточняет Брид.

– Вроде того. В облаках очень много влаги.

– Здесь всегда так, – говорит Лидрал. – Ветер приносит тучи с запада, и дожди заряжают надолго. Едем дальше.

Съежившись под курткой, Доррин следует за Бридом и повозкой Лидрал, время от времени утирая лоб. Каньон становится все шире, а стены его все ниже. Хоть одно хорошо: дождь разогнал москитов.

XXXII

Через три дня дожди стихают, и на город Клет опускается густой туман. Река Джелликкор, все еще бурля в своем каменном ложе, проносит мимо какой-то мусор, а порой и ледяные глыбы. Лидрал отступает на шаг, обводит взглядом троицу с Отшельничьего, чуть дольше задержавшись на Доррине, оборачивается на стоящего у румпеля шкипера и вручает Кадаре и Бриду по два серебреника.

– Жаль, что так мало, но...

– Мы и так тебе благодарны, – говорит Брид. – И за плату, и за компанию, и за наставления.

– Непременно скажите Джардишу, что вы от меня. Рада бы поплыть с вами, но шкипер ждать не станет.

Кадара смотрит на речную шаланду, качающуюся на волнах взбухшей от дождей реки. Посудина трется бортом о старую деревянную пристань.

Доррин жалеет, что по части бойкости языка ему до Брида очень и очень далеко. Он будет скучать по Лидрал, тем паче что под внешностью обычной торговки сумел уловить нечто иное. И вот досада – нужные слова никак не приходят ему на ум! Тем временем она вкладывает ему в руку два серебреника.

– Надеюсь, ты сумеешь найти в Дью подходящую кузницу. Дай Джардишу знать, где тебя можно будет найти. Я наведываюсь в Дью довольно часто.

– Спасибо тебе, Лидрал.

Та улыбается.

– Приятно было путешествовать в компании. А то ведь я, признаться, уже позабыла, как это может быть славно. Но, – тут тон ее делается строже, – пора расставаться.

– Эй, купчиха, – кричит с борта бородатый шкипер, – мы отчаливаем!

Лидрал поднимается на борт, когда неряшливый юнец уже отвязывает передний линь.

Доррин провожает отходящую шаланду долгим взглядом.

– Доррин, нам тоже пора. Скоро полдень.

Доррин медленно взбирается в седло.

– Нам перепало больше, чем я ожидал, – говорит Брид Кадаре.

– Конечно, – с широкой ухмылкой отзывается девушка, – и спасибо за это скажи Доррину.

– Спасибо, Доррин, – с такой же ухмылкой произносит Брид.

– За что? – спрашивает Доррин, чувствуя, что заливается краской.

– За то, что ты безусловно очаровал нашу купчиху.

– Это точно, – весело подтверждает Кадара.

– Жаль ее, – говорит Брид, направляя мерина в сторону от реки, мимо каменных загонов с козами и маленьких хижин.

Кадара кивает:

– Да, она все тянет на себе, а этот ее братец – пустое место. Белые по-прежнему воюют с Преданием.

– Не всякий мужчина – пустое место, – замечает Доррин.

– Так ведь суть Предания вовсе не в этом, а в том, что случилось, когда мужчины не пожелали слушать женщин и даже отказали им в равном праве высказываться.

– Куда прете! – внезапно орет какая-то женщина, и Доррин натягивает поводья, чтобы Меривен не наехала на мальца, бросившегося ей чуть ли не под копыта за своим мячиком.

– Смотреть надо, куда едете! – кричит женщина, размахивая метлой так, что летит солома. – Скачут сломя голову, демоном проклятые чужеземцы! Того и гляди задавите человека!

Последняя фраза несется уже вдогонку Доррину.

– Верно, Доррин, – качает головой Кадара. – Будь осторожнее, а то весь город передавишь.

– Хотелось бы мне знать, где это и когда у женщин не было права высказываться? – бормочет про себя Доррин.

Над его головой смыкаются облака. За его спиной река Джелликкор течет на север к холодному морю, а женщина в серых лохмотьях размахивает соломенной метлой и выкрикивает ругательства.

XXXIII

Стоит Доррину сунуться на кухню, как кухарка, неприветливая особа с плоским носом, заметив его, кричит:

– Нету здесь Джардиша, он к Хиттеру пошел! Скоро вернется. А хочешь позавтракать, так помоги нам, – она указывает на бак с водой. – Вот ведро. Воду бери из заднего колодца – по этой лестнице ты спустишься прямиком к нему.

Доррин берет ведро и открывает заднюю дверь.

– И хорошенько вытри ноги, парнишка, – несется ему вослед.

Юноша выходит на утренний холод, жалея, что не смог поспать подольше. Впрочем, что за радость ворочаться в спальном мешке на жестких чердачных досках, когда в трех локтях от него спят в обнимку Кадара с Бридом?

Лестница выводит его на огороженный двор. Половину его занимают взрыхленные, но еще не засеянные грядки. Почва подернута инеем, и, направляясь к колодцу, он выдыхает пар.

Дубовое, скрепленное железом ведро, опускаясь на веревке, проламывает ледок, успевший сковать поверхность колодца. Юноша ставит колодезное ведро на уступ и переливает из него воду в ведро кухонное, не такое большое и тяжелое. Холодная вода расплескивается, обжигая его руки, как жидкий лед. Над дымоходом поднимается и сносится ветерком белая струйка дыма.

– Ноги вытри, – напоминает кухарка, когда Доррин возвращается с ведром на кухню.

Она стремительно шинкует и нарезает кубиками какие-то сомнительные овощи.

– Что, никогда не видел, как готовится похлебка? – хмыкает кухарка, завидя, что он не может отвести глаз от стремительно двигающегося ножа.

Чтобы наполнить бак, Доррину приходится спуститься к колодцу трижды.

– Управился-таки, – хмыкает кухарка – Садись, завтрак на столе.

– Спасибо, – добавляет большеглазая служанка Лисса.

– Не за что его благодарить, девочка. Он всего-навсего очередной бродяга, который спустя восьмидневку уберется неведомо куда, ежели его раньше не сцапают Белые стражи. Не могу понять Джардиша.

Выдвинув табурет, Доррин садится за исцарапанный стол, на котором красуются каравай черного хлеба, треугольник сыра, тарелка с сушеными фруктами, три побитые глиняные кружки и серый кувшин, над которым поднимается пар.

– А как насчет твоих приятелей, парень? – ворчит стряпуха. – Они что, весь день собрались дрыхнуть?

– Не думаю, – отвечает Доррин, глядя на серую марь за окошком, – но ведь еще только-только как рассвело. Разве не так?

– Если хочешь, чтобы из тебя вышел толк, не спи после вторых петухов.

Лисса, перед тем как уйти с пустым подносом, с улыбкой бросает на Доррина взгляд.

– Скажи старой миссус, что ежели она хочет горячего сидра, пусть дважды позвонит в колокольчик! – мелькающий нож застывает, и кухарка сметает овощи в бурлящую в глубокой кастрюле темную жидкость.

Доррин наливает кружку горячего сидра, потом отрезает хлеба и сыра. Хлеб теплый, хорошо пропеченный, сыр холодный и острый.

– Очень вкусный хлеб, – хвалит он.

– А то как же! Я другого не пеку. Если за что-то берешься, то уж делай на совесть, а иначе будешь просто занимать место.

– И сидр замечательный.

– Ты что, не слышал меня, парнишка? Я хорошая повариха и плохой снеди не подаю. А вздумайся мне подавать, так я буду не повариха, а невесть кто.

– Ага, вот где это место! – доносится с лестницы добродушный голос Брида.

– Какое еще место? – фыркает кухарка, когда Брид ступает на широкие половицы. – Ты бы лучше пошевеливался, а то и к закату не растрясешься.

– Твоя правда, матушка, – беззлобно отзывается Брид, выдвигая табурет напротив Доррина и наливая две кружки горячего сидра.

– Конечно, моя, но я не нуждаюсь, в том, чтобы мне говорил об этом сопливый мальчишка.

Кадара садится на табурет рядом с Бридом, берется обеими руками за горячую кружку. Пар клубится прямо в лицо.

– А ты слишком хорошенькая, чтобы быть бойцом, – нож кухарки тычет в сторону Кадары. – Своими глазками ты сразишь больше мужчин, чем той железякой, с которой притащилась вчера.

Кусок хлеба застревает у Доррина в горле.

– Ни слова, – шепчет Кадара Бриду. – И ты тоже! – эти слова обращены уже к Доррину.

Доррин смотрит на Брида и ухмыляется.

– В том, чтобы девушка знала себе цену, нет ничего дурного, а вот излишняя скромность торит дорогу для демонов. Да-да, многие девицы оказывались брошенными с младенцами лишь из-за того, что не верили в свою красоту. Ха!

Снова мелькает нож, и в кастрюлю падает очищенная от мяса кость.

Дверь открывается, и на кухню заходит Джардиш.

– Хорошо выспались? Чую, к обеду будет славная похлебка. Аромат, Джэдди, уже и сейчас дивный.

Сняв тяжелую куртку, он вешает ее на один из крючков у двери.

– Никогда не доверяй языку мужчины, – фыркает Джэдди, – ни когда дело касается еды, ни – особливо! – ежели речь идет о любви,

– Она за словом в карман не полезет, – усмехается Джардиш, беря длинную глиняную трубку и доставая из жилетного кармана кисет. Набив и раскурив трубку, он подталкивает к столу единственное кресло, усаживается и, выпустив струйку дыма, спрашивает:

– Значит, вы скоро отбудете?

– Да, почтеннейший, – отвечает Брид. – Как только доберемся до Дью, мы с Кадарой попробуем наняться в дорожную охрану.

– Вас наймут, тьма свидетель. Они наймут любого, кто мало-мальски способен махать клинком.

– Ты, похоже, не слишком высокого мнения о спидларских охранниках.

– Это точно, они способны лишь пугать мелких воришек, у которых кишка тонка податься в разбойники.

– И забавлять своими россказнями шлюх по тавернам, – добавляет Джэдди.

– Ну а ты, паренек? – спрашивает Джардиш, выпустив струйку дыма в направлении Доррина.

– Я хотел бы поступить подмастерьем к кузнецу.

– К кузнецу? А не хиловат ли ты для этого?

– Я крепче, чем кажусь с виду.

– А навык хоть какой-то имеешь?

– Да, я уже работал в кузнице.

Джардиш вынимает трубку изо рта и выдувает дым в сторону Доррина. Тот изо всех сил старается не закашляться. На Отшельничьем никто не курит, но юноша читал об этом занятии, особенно распространенном в Хаморе.

– Но ведь кузнец кузнецу рознь, парень. В Дью, должно быть, с дюжину кузниц – не то чтобы я их всех знал, – и у каждого кузнеца свой конек. Кто подковы ладит, кто гвозди, кто что.

– Мне бы в такую, где куют инструменты да детали для фургонов или там лесопилок.

– Таких кузниц в Дью две. Одна, за южной стеной, как раз у заставы, принадлежит Генштаалю. Хорошее заведение, солидное. Ну а кузница Яррла на северной стороне, близ сторожевой дороги.

Доррин молча жует кусочек ябруша.

– У Генштааля три взрослых сына, все старше тебя. А вот у Яррла только дочка и никаких подмастерьев, во всяком случае не было, когда я последний раз о нем слышал. Поговаривали, будто дочка-то ему и помогает.

Эта фраза завершается еще одним облаком дыма.

– А что не так с Яррлом?

– Хм... не сказать, чтобы не так просто... Ну, говорят, будто у его жены дурной глаз, а у дочки язык... К тому же они приезжие. Яррл устроил там мастерскую, когда я был самую малость постарше тебя, и никто по сей день не знает, откуда он родом. Мастер он хороший, но у него что на уме, то и на языке. Короче, ученики в этой кузне не задерживаются. Последний проработал три дня.

– Единственное, что я могу сделать, это попробовать.

– И то сказать, – Джардиш поднимается. – Молотком не стукнешь – гвоздя не вобьешь, не подоишь корову – молока не попьешь.

Поняв намек, поднимается и Доррин.

– Мы отправимся в путь, как только уложим свои котомки.

– Стоит ли так торопиться? Пусть красотка-боец допьет свой сидр.

– Большое спасибо за гостеприимство, – говорит, встав из-за стола, Брид.

– Не стоит благодарности. Я кое-чем обязан молодой Лидрал, а это зачтется мне в счет долга.

Сделав извилистый жест трубкой, Джардиш кладет ее на блюдо и обращается к Джэдди.

– Я пошел на пристань, к баржам. Может быть, на рынке будет зимняя форель.

– Если будет, бери только серебристую. Тусклая горчит.

Пожав плечами, Джардиш натягивает куртку.

Как только он покидает кухню, Доррин поднимается по лестнице, чтобы собрать свои вещи, пока Кадара и Брид заканчивают завтрак. Плотно скатав постельные принадлежности, он укладывает их в седельную суму, надевает куртку и с сумками через правое плечо, посохом в правой руке и спальным мешком в левой снова спускается на кухню.

Брид уже доел темный хлеб и поставил на стол кружку. У Доррина свербит в носу, и он сопит, изо всех сил стараясь не расчихаться.

– С тобой все в порядке? – спрашивает Брид.

– Да, – Доррин огибает стол и подходит к задней двери, которую открывает перед ним улыбающаяся Лисса.

Джэдди, не переставая колдовать над мукой, качает головой.

На свежем, прохладном воздухе зуд в носу Доррина унимается. Когда он открывает стойло, Меривен тихо ржет, поднимая голову над пустой кормушкой.

– Знаю, проголодалась, – бормочет юноша. – Ты у меня все время голодная.

Заглянув в закрома с кормом, он находит овес и совок. Хотя вопрос о корме они с Джардишем не обсуждали, несколько совков овса торговца не разорят. Но от одной этой мысли у Доррина начинает болеть голова. Видимо, придется оставить за этот корм монету – другую.

– Вечно ты мне хлопоты доставляешь, – укоряет он лошадь, наполняя кормушку.

Меривен принимается за еду, а он достает щетку и начинает ее чистить. Головная боль все не отпускает. Убрав щетку в седельную суму, Доррин направляется на кухню.

Кадара и Брид попадаются ему навстречу.

– Ты куда?

– Кое-что забыл, – поясняет Доррин.

– Что? – настороженно спрашивает Кадара. – У тебя вид какой-то... виноватый.

– Я тут лошадке корму добавил... Нужно заплатить.

– Нашел о чем волноваться. Горсть овса торговца не разорит.

– Нет, я должен, – обогнув девушку, Доррин шагает к лестнице.

– Думаю, Кадара, у него нет особого выбора, – говорит Брид. – Он ведь целитель.

– Что тебе, парень? – спрашивает Джэдди, руки которой по локоть в муке, когда юноша вновь появляется на кухне.