Отшельничий остров (№2) - Инженер магии

Все причалы пусты, окна складов плотно закрыты ставнями. Возле западного мола на колодах покоится «Хартагей».

Привязав Меривен под навесом верфи – сейчас стапеля пусты – юноша берет кожаную папку и направляется в здание, рядом с которым находится шхуна.

– Только ты мог притащиться в такую погоду, – ворчит управляющий по имени Тирел.

Расстегнув куртку, Доррин достает из папки чертежи и раскладывает их на столе, придавив утлы кусочками кирпича.

– Мне нужно, чтобы платформа была обрасоплена вот так, – говорит он Тирелу, указывая на верхний рисунок. – Лестницы...

Тирел, не обращая внимания на копоть и запах не совсем чистого масла, поправляет лампу так, чтобы на стол падало больше света, и всматривается в чертежи.

– Ну и крепкую же платформу ты хочешь! На кой тебе такая?

– Мне нужна очень крепкая, чтобы выдержала сто стоунов железа.

– Тогда тебе потребуется какой-то противовес, а то и перевернуться недолго. И потом – ежели мы установим эту штуковину, как ты собираешься попадать в трюм?

Тирел подходит к очагу и бросает туда маленькое поленце.

– Ну и зима, того и гляди задница отмерзнет! Не иначе как поганые чародеи наворожили.

– А ты что предлагаешь? – спрашивает Доррин, глядя на чертежи.

Протолкнув кочергой поленце поглубже, Тирел возвращается к столу, закусывает нижнюю губу выступающими передними зубами и бормочет:

– Ежели, например, передвинуть вот эту часть на пару локтей...

Доррин хмурится, понимая, что в таком случае наклон оси окажется еще больше, тогда как он всячески стремился свести его чуть ли не на нет. Правда, с другой стороны ось тогда будет короче, а значит и легче.

– Ладно, но коли так, то и брасопить придется по-другому, – говорит он.

– Это-то мы сделаем, – ворчит Тирел. – Чем еще заниматься-то? Но учти, когда спустишь посудину на воду, тебе потребуется охрана.

– Догадываюсь.

– И вот еще. Эта штука выходит наружу ниже ватерлинии. Чтобы в корпус не попадала вода...

Лампа мигает, выбрасывает струйку черного дыма, но спустя мгновение снова начинает светить ровно. Снаружи, загоняя под навес легкий снежок, свистит ветер.

CXXXIII

Насыпав в ступку ивовой коры и звездочника, Доррин берется за пестик, чтобы измельчить смесь в тонкий порошок.

– Знаешь, тебе было вовсе не обязательно сюда приходить, – говорит Рилла, добавив к толченому бринну капельку сиропа.

– Наверное, нет, – рассеянно отзывается юноша, глядя в маленькое, так и оставшееся не закрытым ставнями окошко с южной стороны дома. Снаружи метет пурга.

– Мерга говорит, ты все стараешься наладить машину для своего корабля.

– Машина почти готова, осталось довести до ума паровой котел да доставить все детали на верфь, – откликается Доррин, продолжая орудовать пестиком. Ивовая кора поддается плохо: вместо порошка у него получается что-то вроде мелкой стружки.

– Котлы, машины – по мне это та же магия, – бормочет Рилла, перекладывая ложкой микстуру в чашечку, наливая туда горячего сидра и размешивая снадобье. – А как дела у Лидрал?

– Ей становится лучше, но... – юноша пожимает плечами. – Иногда хочется не только любить, ждать и терпеть.

– А что, свою машину ты смастерил за пару восьмидневок? – спрашивает целительница не то сварливо, не то лукаво. – Или нашел какой-то способ получать все, что нужно, мгновенно?

– Нет, конечно, – вздыхает Доррин. – Да только от этого не легче.

Он пересыпает смесь в кисет и идет в переднюю, где возле сидящего на стуле бледного паренька стоит грузная, закутанная в линялую вязаную шаль женщина.

Паренька лихорадит. Подкрепив его прикосновением гармонии, Доррин вручает снадобье матери.

– На завтрак и ужин добавляй по две щепотки порошка в чашку с чем-нибудь горячим. Это поможет сбить жар.

– Спасибо, целитель. После каждой встречи с тобой ему становится получше, только вот ненадолго.

– Я делаю что могу.

Женщина вручает ему медяк, и он не отказывается, поскольку намерен передать монету Рилле. А та пытается уговорить больную старуху принять лекарство:

– Герд, тебе нужно это выпить.

– Так ведь гадость же, Рилла. Воняет, как гнилая рыбья требуха, а то и похуже.

– Да это же сидр с сиропом, тут и порошка-то чуть-чуть.

Герд подносит чашку ко рту, но тут же ставит обратно.

– Чуть-чуть, а воняет, как из выгребной ямы.

– Хочешь окочуриться, так и пожалуйста, – рявкает Рилла. – Жалко только, что я зря перевела ценное снадобье на такую дуреху!

– Да выпью я эту гадость, – ворчит больная. – Выпить выпью, но любить ее вовсе не обязана, – она залпом опустошает чашку и морщится.

Доррин ее прекрасно понимает. Бринн – действенное средство против вздутия живота, но его горечь ни сидром, ни сиропом не перебить.

– Скоро тебе полегчает, – заверяет Рилла, вручая женщине крошечный матерчатый квадратик. – На ночь залей этот мешочек чем-нибудь горячим и выпей.

– Обязательно?

– Вовсе нет. Можешь ничего не пить и спокойно ждать, пока у тебя кишки наизнанку не вывернет. Только боюсь, ты тогда и до меня доползти не сможешь.

– Ох, Рилла, больно уж ты строга.

Целительница фыркает.

Когда и эта больная, завернувшись в плащ, выходит за дверь на холод, Рилла поворачивается к Доррину.

– Незачем тебе было сюда являться, – повторяет она. – А ну-ка брысь! Надевай куртку и дуй в свою кузницу. У тебя своих дел по горло.

– Я прихожу сюда не потому, что делаю тебе одолжение, – возражает Доррин. – Понимаешь, как ни крути, но моя помощь Бриду оборачивается гибелью людей. Исцеляя других, я, хотя бы отчасти, восстанавливаю Равновесие.

– Так уж устроен мир, – качает головой целительница. – Иногда убийство нельзя остановить ничем, кроме убийства. Но так или иначе, на сегодня у нас здесь все, и ты можешь отправляться домой.

– Я пытаюсь найти новый, лучший способ...

– Ага... Вот еще одна закавыка.

Доррин, уже натягивая куртку, бросает на нее вопросительный взгляд.

– Новый способ вовсе не обязательно лучший.

– Ты говоришь совсем как мой отец.

– Тогда добавлю, – смеется Рилла, – что про старые способы можно сказать то же самое. Одни привержены старине, других тянет на новизну, а чтобы суметь отобрать по-настоящему лучшее и из старого, и из нового, нужны и мудрость, и сила духа. Ладно, брысь. Мне не сможем сказать, плоха или хороша твоя машина, пока ты ее не закончишь, а ты едва ли закончишь ее, ежели будешь точить тут лясы со старой целительницей.

Уже подходя к своей кузнице, Доррин вновь вспоминает ее слова и ухмыляется. Пожалуй, некоторые высказывания Риллы стоят того, чтобы занести их в тетрадь, где собраны его мысли о хаосе и гармонии.

CXXXIV

Маг с окладистой бородой рассматривает лежащий на столе развернутый пергамент. Рядом крошево голубого воска – то, что осталось от сломанной печати.

Завывающий за окном ветер не может заглушить позвякивание мастерков и стук укладываемых камней. Окно заделано плохо, и порывы ветра порой заставляют трепетать огоньки вставленных в трехсвечный канделябр свечей.

Подойдя к окну, маг смотрит сквозь затуманенное стекло вниз, туда, где отбывающие повинность крестьяне медленно подтаскивают камни, которые тут же пускают в дело каменщики. Небо затянуто темными тучами, но ни дождя, ни снегопада пока нет.

– Что они предлагают? – спрашивает наконец маг, кутающийся в теплый шерстяной плащ.

– Все что угодно, лишь бы спасти свои шкуры, – смеется Фидел. – Готовы выдать всех «неверных», распустить стражей, оставив только горстку, открыть все дороги для наших торговцев...

– Так почему ты не принимаешь их предложение? – спрашивает Керрил.

– Ты слишком много на себя берешь.

– Вовсе нет, – возражает Керрил с негромким смехом. – Мне просто интересно знать, почему ты не принимаешь предложения Спидларского Совета.

– Неужели непонятно? Чего ради я буду сообщать об этом Джеслеку, который заслал нас сюда, а сам наслаждается в Фэрхэвене теплом, хорошей едой и кое-чем еще. Да и вообще стоит повременить: возможно, к весне мы получим еще более выгодные предложения.

– Не получим. Да и рассчитываешь ты не на это, а на то, что Джеслек свернет себе шею, столкнувшись с каким-нибудь могущественным Черным. Только ничего из этого не выйдет. Да неужто ты и вправду веришь, что Отшельничий пошлет в Спидлар войско или магов?

– Конечно, нет, – смеется Фидел. – Но какой нам резон облегчать Джеслеку жизнь? Отдавать ему победу, после того как он провозился год, ничего не добившись?

– А как насчет новобранцев? Зачем без надобности губить людей?

– Ты не в меру добросердечен, Керрил. Что могут значить жизни нескольких сотен никчемных крестьян?

Керрил молча качает головой.

За окном по-прежнему свистит ветер, и пламя свечей колеблется. Близится вечер, но каменщики своей работы не прекращают.

Часть четвертая

КУЮЩИЙ ГАРМОНИЮ

CXXXV

Из соседней комнаты слышно дыхание Лидрал. Доррин жалеет, что не лежит рядом с ней. Хотя сейчас они уже могут обниматься и обмениваться короткими поцелуями, душевные раны от пережитых ею мучений лишь затянулись, но отнюдь не зажили. За окном свистит ветер. Пусть дни и становятся длиннее, но зима еще не кончилась.

Положив тетрадь в шкатулку, юноша откидывается на стуле, продолжая размышлять о гармонии. Его мать, отец, Лортрен – все они отождествляют гармонию с благом, а вот он превратил ее в средство разрушения. Но можно ли назвать благом убийство, пусть даже убийство убийц, утверждающих хаос через насилие?

В идеальном смысле, скорее всего, нет. Однако чистая гармония при столкновении с чистым хаосом почти неизбежно обречена на поражение. А вот Креслин обратил магию гармонии в оружие и остановил Белых, применив против силы силу.

Так все-таки, позволительно ли использовать гармонизированный металл как средство разрушения, пусть даже это поможет воспрепятствовать распространению хаоса? И если всякое разрушение само по себе есть зло, то не вправе ли противники гармонии заявить, что все, противостоящие им средствами разрушения, сами творят зло?

Если же разрушение во имя благой цели есть благо, то значит ли это, что благая цель может оправдать любые средства?

Юноша качает головой, сознавая, что в данном случае логика не подскажет ему верного ответа, ибо он, безусловно, в состоянии придумать доводы для оправдания чего угодно. Правда, отец говорил ему, что для разрешения любой проблемы должен существовать способ, основанный на гармонии.

Скажем, Белые умеют наводить морок, заставляя человека видеть то, чего нет. Так они поступили с Лидрал, навязав ей воспоминание о нем как о ее мучителе. Но если так, то не может ли он с помощью гармонии создавать истинные изображения? Конечно может, но какой в этом прок? Правдой никого не обманешь, хотя... лгать он не мог и не может, но вот скрыть часть истины...

Переведя взгляд с лампы на стоящее на сундуке зеркало, юноша берет лампу, ставит ее перед зеркалом а сам встает позади лампы. Именно это – лампу и человека – отражает зеркало. Такое отражение полностью правдиво, но ведь если в зеркале отразится только он, оно станет не ложным, а всего лишь неполным.

Заинтересованный этой мыслью, Доррин сосредоточивается на том, чтобы каким-нибудь способом оставить в зеркале лишь собственное отражение. Сосредоточивается и... комната неожиданно погружается во тьму, столь полную, что даже он, прекрасно видящий в темноте, способен определить местоположение предметов лишь с помощью чувств. Удивившись, юноша утрачивает сосредоточенность и комнату вновь заливает мягкий свет лампы.

Доррин тихонько смеется.

Разумеется, отсутствие лампы должно означать отсутствие света, а стало быть, темноту. Другое дело, что лампа-то на месте, и это помрачение могло иметь место не в помещении, а только в его сознании. Или же ему все же удалось убрать... не саму лампу, а ее отражение?

Лоб его покрыт испариной, и в висках слегка покалывает. Глубоко вздохнув, он закрывает шкатулку со своей писаниной и убирает ее на место.

Снаружи по-прежнему стонет ветер, за стеной беспокойно ворочается Лидрал, а где-то в Клете Кадара и Брид готовятся отразить весеннее вторжение Белых.

Улегшись на узкую койку, заменившую ему тюфяк, когда стало ясно, что выздоровление Лидрал отодвигается на неопределенный срок, Доррин накрывается стеганым одеялом и задувает лампу.

CXXXVI

– Военачальник Брид, верно ли, что если не остановить силы Галлоса и Кертиса перед Клетом, то они займут весь Спидлар?

– Да, почтенный глава Совета, – отвечает Брид сидящему напротив него за столом седовласому мужчине в ярко-синем бархате. – И они намерены это сделать.

– А не намереваются ли они уничтожить всех спидларских торговцев?

– Я не умею читать мысли, почтеннейший.

– Ну что ж, военачальник, попробую спросить иначе. Позволяют ли они спокойно жить попавшим под их власть торговцам или вообще кому-либо из противившихся хаосу?

– Нет. Кого не убивают, тех угоняют.

Глава Совета разводит руками:

– В таком случае мы не должны позволить им развить наступление.

Двое других членов Совета согласно кивают.

– Это желательно, почтеннейшие, – отзывается Брид, склоняя голову. – Но мне хотелось бы знать, какими средствами вы намереваетесь добиться подобного результата? Насколько я знаю, вам удалось собрать триста полуобученных кавалеристов и около тысячи новобранцев. Гарнизон Белых в Элпарте насчитывает вдвое больше бойцов, а на весну они объявили набор еще пяти тысяч. Кроме того, с ними чародеи, способные разить молниями.

– Средства и способы ведения войны, военачальник, – это как раз то, что мы оставляем на твое усмотрение. Ты должен остановить врага под Клетом, а как – решай сам.

– Могу ли я спросить, пытались ли вы вести с ними переговоры? – спрашивает Брид.

Неожиданно в палате Совета становится душно.

– Мы направили посланцев, – неохотно говорит глава Совета.

– И?

– И пришли к выводу, что переговоры пока преждевременны.

– Могу я понимать это как приказ удержать Клет любыми средствами, невзирая на потери и жертвы?

– Как уже было сказано, в военных вопросах мы полностью полагаемся на тебя. Но если Клет падет...

Взгляд главы Совета холоден, словно лед.

CXXXVII

– Они понастроили с южной стороны укреплений, – говорит Доррин, склоняясь с седла к Лидрал. В ее повозке сложено восемь проволочных ловушек, предназначенных для установки на реках. Другие его приспособления еще в работе, но лед в этом году начал таять раньше, а ловушки потребуются Бриду сразу, как только реки сделаются судоходными.

– А помогут эти укрепления? – спрашивает Лидрал, трогая пальцами свой лук.

– Против Белого мага, способного воздвигать горы и рушить стены? – невесело усмехается юноша. – Если чародеи подойдут к городу, то, конечно же, нет.

День стоит погожий, теплый южный ветерок гонит по небу пушистые белые облака. Дорога влажная, однако вполне проезжая, грязи на ней не так уж много. Путников, кроме Доррина и Лидрал, не видно. Что же до следов, то все они ведут из Клета.

У грубо сколоченной сторожки – поста на западном подступе к городу – несут караул четверо солдат.

– Куда едете, по какому делу? – спрашивает плотный мужчина в плохо подогнанном стальном нагруднике.

Доррин по привычке присматривается к доспеху, оценивая работу, но тут же бросает это занятие и говорит:

– Едем к Бриду, везем заказанное снаряжение.

– Ага, – смеется солдат с бородкой, – а для нас, ручаюсь, вы прихватили доброго вина.

– Не думаю, что Брид будет доволен, если вы помешаете ему получить заказ, – строго произносит Доррин, смыкая пальцы вокруг посоха.

– Заказ... хочешь сказать, что в этой колымаге ты везешь что-то важное? И охота тебе было тащиться из Дью...

Движение Доррина неуловимо, а посох в его руках подобен черной молнии. Миг – и его окованный кончик упирается в горло караульного.

– Меня зовут Доррин. Я кузнец Брида, и ты нас пропустишь. А если хочешь, можешь и проводить к нему.

– Доррин... проклятье... – тихо бормочет боец. – Должно быть, тот самый Черный кузнец... Фредо проводит тебя, Мастер кузнец.

Повозка едет дальше, но Доррин до самого Клета держит посох наготове.

– Рыжая кошка предупреждала Ральта, что ты можешь приехать, – тараторит между тем словоохотливый Фредо, – но он не верил: нынче, дескать, все уносят из Клета ноги, и никто туда не попрется. А я ему так сказал: ни могучему Бриду, ни грозной Кадаре, хоть они вдвоем целого войска стоят, без помощи супротив Белых не устоять... Толкуют, – продолжает солдат, – будто ихнюю рать ведет самый наиглавнейший Белый Колдунище, и он, вроде бы, хочет народ наш со свету сжить, а землю прибрать под свою руку. Правда, я, может по глупости, в толк не возьму, на кой ему это надо. Страна у нас бедная, не то что Кертис или там Галлос. Все наше богатство – это скот да купцы. Порой, конечно, – тут Фредо смеется, – одних от других не отличить, но ежели по правде, так с нашими торгашами еще жить можно. Без крайней нужды они не гребут всех подряд в рекруты и не обдирают народ как липку налогами...

Больше половины домов в Клете оставлены жителями. Некоторые заперты, а окна, там где нет ставен, заколочены досками, но многие просто брошены. Окошки в них выбиты, а двери сорваны с петель.

На главной улице торгует одна-единственная продуктовая лавка, возле которой толкутся стражи и новобранцы в синих мундирах. На едущую в город повозку все смотрят с немалым удивлением. Проехав три кай Лидрал и Доррин добираются до южной окраины города, где находятся казармы и штаб.

– Вон там, – показывает Фредо на крытый черепицей кирпичный дом, – нынешняя ставка Брида.

Рядом со штабным зданием сильно пахнет навозом. Этот навоз кстати бы пришелся сейчас на грядках, думает Доррин. Поравнявшись с часовым, стоящим перед входом, Лидрал останавливает повозку. Доррин спешивается.

– Меня зовут Доррин. Не можешь ли ты сказать Бриду, что...

– Доложу немедленно, мастер Доррин, – заверяет солдат.

– Видел бы это Ральт, – бормочет Фредо. – Штабные стражи обращаются с ремесленником, как с важной шишкой, вроде гильдейского советника...

– Он и есть самый настоящий гильдейский советник, – шепчет на ухо солдату Лидрал. – В Дью ему все кланяются.

Спустя несколько минут часовой возвращается. Вместе с ним из дома выходит незнакомый Доррину командир, а следом и Брид.

– Привет, Доррин!

– Я тут привез тебе кое-что из обещанного.

– Киррас проводит тебя в оружейную, где ты сможешь разгрузиться, а потом поможет поставить твоих лошадей в стойла. Мы с тобой поговорим, но чуть попозже.

– А где Кадара? – спрашивает Лидрал.

– В патруле, – Брид явно спешит.

– Буду рад, – говорит Доррин, понимая, что военачальник нарасхват и ему непросто выкроить минутку для разговора.

Оружейная представляет собой прилепившийся позади штабного здания большущий сарай. Там устроена кузница, которую Доррин рассматривает с немалым интересом. В одном из охладительных баков вместо воды плещется какая-то маслянистая жидкость, главная наковальня будет побольше, чем у него, но кроме нее имеется еще несколько железных болванок различной формы.

Помимо оружейника, в мастерской работают два молотобойца и несколько мальчишек подручных. Один подтаскивает уголь, другой орудует мехами, а третий растирает золу, не иначе как для полировальной пасты.

Завидя вошедших, оружейник снимает заготовку шлема с болванки, кладет ее на кирпичи и подходит к двери.

– Мастер Доррин изготовил для военачальника Брида несколько образцов оружия, – обращается Киррас к долговязому, тощему оружейнику. – Его изделия следует поместить в кладовую под замок.

Доррин стоит в дверях, но внутрь не входит.

– Мастер Доррин, я Велка, оружейник Стражи.

– Рад познакомиться.

– А уж я-то как рад! Мечтал об этом с тех пор, как увидел твои... устройства.

Доррин на миг опускает глаза, но потом встречается с оружейником взглядом.

– Я... мне, по правде, век бы ничего такого не делать!

– Понимаю, – отзывается Велка с кривой улыбкой. – И думаю, это очень хорошо для всех нас. Тот щит, который ты смастерил для Брида, – он из чего?

– Черное железо.

– Я так и думал. Жаль. Этому ведь не научишься, верно?

– Нет, если только ты не способен работать с гармонией.

Пока кузнецы беседуют, Киррас и двое подмастерьев Велки заносят в отгороженное помещение восемь свертков, завернутых в парусину. Киррас закрывает окованную железом дверь и запирает ее на замок.

– Ну что ж, Мастер Доррин, ты делаешь большое дело. Конечно, в нынешние времена можно пожалеть о том, что ты не можешь ковать острое оружие, но я встречал пару Черных кузнецов и знаю, что вам это не под силу. Должен заметить, что ты... хм... приспособился к обстоятельствам лучше них.

– Я работаю на пределе своих возможностей.

– О том, что там в парусине, я и спрашивать не стану.

– Думаю, ты прав. Не стоит.

– А можно спросить, почему ты вообще этим занимаешься?

– Кадара и Брид – мои друзья, я в долгу перед ними и перед приютившим меня Спидларом. Кроме того, я обязан противостоять хаосу.

– Я вижу, к своим обязанностям и обязательствам ты относишься серьезно.

– Более чем серьезно, – говорит за юношу Лидрал.

– Приятно было познакомиться, мастер Доррин, – говорит Велка, возвращаясь к своему горну.

– Тьма... – бормочет Фредо. – Видать, этот Доррин и впрямь особенный малый. Совсем ведь молоденький, а все к нему с уважением – и тебе командир, и оружейный мастер.

Они возвращаются к штабному зданию. Киррас проводит их мимо часового и, оставив в маленькой, обставленной только стульями прихожей, говорит:

– Я доложу Бриду.

– Ты, я вижу, совершенно особенный кузнец, мастер Доррин, – с улыбкой говорит Лидрал.

– Кузнец я вовсе не особенный, – возражает Доррин, со скрипом поворачиваясь на своем стуле. – Просто не все способны так выворачивать душу наизнанку.

– Тебе ведь трудно делать оружие, верно?

– Еще как трудно, но при нынешних обстоятельствах я не вижу другого выхода. Мне это не по нраву, но остановить хаос способна только сила.

Снаружи доносится стук копыт. Конный отряд выезжает в дозор.

– Сила или насилие? – уточняет Лидрал.

– Ты права, одной только силы, видимо, недостаточно, – улыбается Доррин. – Но насилие мне противно вдвойне.

– Мир полон насилия.

– Только не Отшельничий.

– Как думаешь, они выслали тебя, чтобы ты это понял?

– Возможно, – задумчиво произносит Доррин. – Но, скорее, все же из-за того, что я помешался на своих машинах.

Дверь с тихим скрипом растворяется – на пороге стоит Брид.

– Простите, что я так долго, – говорит он, откидывая со лба светлую челку и жестом приглашая их в свою комнату. Ее обстановку составляют круглый стол, несколько стульев и открытый шкаф, на полках которого разложены карты.

– Что ты изготовил на сей раз? – спрашивает военачальник.

– Разновидность той же «сырорезки», только для рек. Я смастерил восемь штук, а когда началась оттепель, решил, что больше не успею, и повез то, что было готово.

– Да, скоро реки станут судоходными, – кивает Брид, потирая лоб. – А могу я попросить тебя об одном одолжении?

– Каком?

– Помоги Кадаре установить эти штуковины! Мне отсюда не вырваться, некогда.

– Что, обстановка тяжелая?

– Да. Совет приказал мне защищать Клет любой ценой. Во что бы то ни стало.

– Они рассчитывают на то, что, даже если ты не можешь остановить нашествие, Белые понесут большие потери, и с ними можно будет торговаться, – понимающе произносит Лидрал. – Но ты ведь знаешь, Доррин вовсе не воин.

– Понимаю. Но с ним будет Кадара, и ему не придется делать то, что ему не по душе. Просто...

– Просто ты хочешь, чтобы я увидел Белых в действии, – вдруг это подскажет мне какие-нибудь новые идеи, – говорит Доррин. – Угадал?

– Угадал, – отвечает Брид, не отводя взгляда.

Доррин опускает глаза, но тут же поднимает их снова:

– Ладно. Будь по-твоему, но имей в виду: у меня полно работы с машиной.

– Ты только покажи, как их устанавливать, а дальше мы сами.

Доррин понимает, что ему не отвертеться. Придется некоторое время исполнять обязанности военного инженера. Обязанности, сопряженные с насилием, а стало быть, не сулящие ему ничего хорошего.

CXXXVIII

– Тьма! – восклицает Доррин, ступив на лед в тени скалы, поскользнувшись и ухватившись за камень. Хорошо еще, что на нем толстые рукавицы. Слева от него бурлит река, однако поток уже не столь силен, как на прошлой восьмидневке. Паводок идет на убыль.

Юноша знает, что выше по течению на воду спущены плоскодонки и баржи с кертанскими и кифриенскими новобранцами. Войска Галлоса двинутся на север сушей.

Произведя в уме подсчеты, Доррин машет рукой людям на противоположном берегу реки. Здесь, в узком месте, ширина русла ненамного превышает три рода.

– Ставим тут? – спрашивает Кадара. Рядом с ней стоит лучница.

– Если мы установим одну штуку там, – Доррин указывает на большой валун выше по течению, – эту здесь, а третью пониже, то... По крайней мере, из этого может что-то получиться. Я натяну проволоку на разной высоте.

Лучница посылает через реку стрелу с прикрепленным к ней шнуром. Доррин достает из петли на поясе молот, а из торбы за спиной первую крепежную опору – штырь, выкованный из черного железа.

Вскоре штырь уже прочно вбит в камень, а невидимая черная проволока протянута примерно в локте над водой к такой же опоре на восточном берегу.

Юноша успевает проделать то же самое еще дважды, когда прискакавший с юга всадник докладывает Кадаре:

– Командир, баржи идут!

– Все в укрытие! – командует рыжая, указывая за скалу. Доррин тоже ныряет туда.

– Ты правда хочешь остаться? – спрашивает Кадара.

– Вовсе не хочу. Однако мне трудно создавать действенное оружие, не имея настоящего представления о бое.

Больше всего ему хотелось бы оказаться как можно дальше отсюда: он не боец, не герой и даже прикосновение к посоху не приносит успокоения. Вдобавок виски опять начинает сдавливать боль.

Лучники рассредоточиваются за валунами.

– Сюда бы побольше стрелков, – шепчет Доррин Кадаре.

– Да ты, я вижу, заправский вояка, – отзывается та. – Верно мыслишь, только вот взять их неоткуда.

Доррин понимает – настоящего лучника надо готовить долго. Как и кузнеца.

Вода холодна и темна, берега пустынны. Река течет по открытой местности, где всегда находились лишь сенокосы да пастбища, и вдоль ее русла почти нет деревьев.

Доррин и Кадара ждут.

Наконец из-за широкой излучины выплывает темная баржа. Следом появляются еще две. Первая плывет под зеленым знаменем Кертиса, вторая – под золотым кифриенским... На каждой, помимо пары десятков новобранцев, есть и лучники. Белых стягов Фэрхэвена над рекой не видно.

Доррин, затаив дыхание ждет когда первая баржа налетит на проволоку.

И... вот оно! Троих лучников, находившихся на носу, рассекает пополам. Над рекой разносятся вопли. Однако тела погибших оттягивают проволоку вниз, и она цепляется за корпус баржи.

Спидларские стрелки поднимаются из укрытий и осыпают баржу градом стрел. Однако лучники на второй барже тоже берутся за свое оружие.

Доррин прячется за пнем. Все оборачивается не так, как было задумано. Кадара выпускает стрелу за стрелой. Тела, одно за другим, падают в воду.

– Ложись! – кричит Доррин, уловив чувствами, что проволока вот-вот не выдержит и лопнет.

Кадара остается на ногах, продолжая стрелять. Рядом с ней выпускает стрелы Ворбан.

Доррин в прыжке сбивает Кадару с ног и валит на землю.

– Ты что, спятил?!

– Лежи! – рявкает кузнец и, перекатившись, дергает Ворбана за ноги. Жилистый боец вырывается.

Проволока лопается, и две ее половины, как два невидимых смертоносных кнута, хлещут в разные стороны. Вторая баржа уже почти догнала первую, и пришедшийся по ней удар рассекает сразу четверых лучников. Однако другая половина с той же силой хлещет по берегу и разрубает оставшегося на ногах Ворбана.

Доррина ослепляет приступ боли, и он без сил опускается на землю.

К тому времени, когда ему удается прийти в себя и выпрямиться, Кадара успевает выпустить по баржам еще несколько стрел. Передовая баржа налетает на следующую, натянутую выше проволоку, что стоит жизни сразу трем офицерам. Многие новобранцы с перепугу прыгают в воду.

Рулевой третьей баржи резко разворачивает свое судно, и оно утыкается в восточный берег выше по течению. Как раз напротив того места, где на западном укрылись основные силы Кадары.

Вторая баржа налетает на проволоку следом за первой. Некоторые бойцы успевают распластаться на палубе, оставшихся на ногах сметает проволока. В лежащих с берега летят стрелы.

Третья проволока почти полностью очищает палубу передовой баржи от людей, но зацепляется за поднятый рулевым и вставший торчком румпель.

– Ложись! – орет Доррин.

– Ложись! – вторит ему Кадара и сама распластывается ничком.

Спидларцы прекращают стрелять. Лопнувшая со звоном третья проволока, разрубив зацепившего ее румпелем рулевого, хлещет по второй барже.