Отшельничий остров (№2) - Инженер магии

В седло он взлетает с куда большей легкостью, чем мог даже мечтать в тот день, когда впервые взгромоздился на Меривен.

Едва свернув на проходящую за домом Яррла дорогу, Доррин нагоняет фургон, помеченный эмблемой Хонсарда, каковой самолично сидит на козлах.

– Добрый день, мастер Хонсард, – говорит Доррин, слегка склонив голову.

– День добрый, – бурчит с козлов возница.

Легкие белые облака клубятся над западным горизонтом в свете послеполуденного солнца, когда Доррин останавливает Меривен напротив трактира. Точнее, перед его обгорелыми, дымящимися развалинами.

Какой-то солдат из Спидлара придерживает коня перед покосившейся стеной и закопченной вывеской неподалеку от того места, где остановился Доррин. На вывеске угадывается дно пивной кружки; верхняя часть изображения выгорела. Позади чудом не рухнувшей стены высится здоровенная, в рост человека, груда мусора и обломков, усыпанных сверху черепицей от провалившейся крыши.

– Демоны! – бормочет солдат себе под нос.

На камне возле дымящихся развалин сидит женщина с перепачканным сажей лицом и младенцем на руках.

– Господин, – умоляюще произносит она, завидев солдата, – подай на еду, мне и моей дочурке.

Воин колеблется, но потом машет рукой и со словами «а, все равно бы пропил!..» бросает на мостовую монету.

Женщина тянется за ней, но тут из проулка выскакивает какой-то оборванец. Схватив медяк, он пытается улизнуть.

– Вор! – пронзительно и отчаянно кричит нищенка. Доррин не успевает понять, как оказавшийся в его руках посох словно сам собой сбивает похитителя наземь.

– Ублюдок! – злобно рычит тот, вскакивая на ноги и выхватывая нож.

Неуловимое движение посоха – и выбитый ударом по запястью нож со звоном падает на камни.

– Отдай женщине ее монету, – говорит Доррин.

Юнец смотрит на свой нож, потом поднимает глаза на Доррина и, внезапно отскочив в сторону, припускает бегом в другой проулок.

На сей раз Доррин не успевает зацепить его посохом. Надо бы побольше упражняться верхом, но где взять время еще и на это?

Юноша поднимает нож – белая бронза окутана хаосом, болезненно воспринимаемым его чувствами, – и опускает трофей рукоятью вверх в маленький мешочек у передней луки седла.

Встреча с Кадарой и Бридом была назначена в «Пивной Кружке», а не в «Рыжем Льве» Кирила. У солдат вообще принято посещать «Кружку», тогда как завсегдатаи «Льва» – в большинстве своем горожане.

– Видно, приятель, придется теперь и нам ехать к Кирилу, – замечает солдат. – Как я понимаю, теперь, кроме «Рыжего Льва», податься некуда.

Он поворачивает серого в яблоках коня и направляет его вверх по улице. Доррин, бросив последний взгляд на сгоревшую гостиницу, берется за поводья, но его останавливают жалобные причитания нищенки:

– А мой медяк, господин? Как же мой медяк?

От нее исходит ощущение хаоса, однако не зла, а просто беспорядка.

Порывшись в кошельке, Доррин бросает ей медяк, а потом, взяв двумя пальцами отобранный у воришки нож, кидает ей и его:

– Возьми. Может, сумеешь продать.

Порыв жаркого ветра бросает ему в лицо сажу, и Доррин смаргивает, а когда открывает глаза, нищенки перед развалинами «Кружки» уже и след простыл.

Возле конюшни «Рыжего Льва» Доррин спешивается и, держа поводья в одной руке, а посох в другой, заглядывает под узкий навес.

– Привет, целитель, – говорит кудлатый конюх, волокущий тюк сена к стойлу.

– Привет, Ваос. Сегодня у тебя конюшня битком набита.

– Кирил будет рад, но вообще-то от солдатни одна морока.

– Что, все они так уж плохи?

– Демоны, конечно же, нет! Но почем мне знать, кто из них расщедрится на хорошую выпивку, а кто будет скупердяйничать? Ну а скупердяи нам ни к чему... Поставь свою кобылу в крайнее стойло, рядом с Кириловой. Он весь в делах и ничего не заметит, а лошадки обе славные, так что они поладят.

– А можно?

– Раз я сказал, значит, можно. Положись на меня, целитель.

– Спасибо, приятель, – с улыбкой говорит Доррин, потрепав Ваоса по плечу. Тот выразительно посматривает на свой тюк. Заметив это, Доррин отставляет в сторону посох, вручает юнцу поводья и взваливает кипу сена себе на плечи.

– Нести-то куда?

– Брось в ту кормушку, во втором стойле. Я потом веревки разрежу и раскидаю куда требуется.

Во втором стойле ржет и скалит зубы рослый белый жеребец. Остановившись и удерживая тюк на плече, Доррин пытается успокоить коня. Жеребец снова ржет, но уже не так злобно. Юноша сбрасывает сено в ясли и гладит коня пальцами по лбу.

– У белого что-то болит? – обращается он к конюху.

– Понятия не имею. Я вообще не видел, как его ставили, – отзывается Ваос, ведя Меривен к дальнему стойлу.

Задержавшись, Доррин оглаживает коня обеими руками и, обнаружив рубцы от плети, исцеляет их, снимая боль и отчасти успокаивая животное.

– Бедняге досталось плетью.

– Чертова солдатня, – равнодушно ворчит конюх. – Я принесу зерна для твоей лошадки.

– Ну, это не обязательно.

– А тебе было вовсе не обязательно заниматься чужой лошадью, – с ухмылкой отзывается Ваос.

– Делаю что могу, – ухмыляется в свою очередь Доррин и берет посох. Пока Ваос роется в бочке щербатой жестяной кружкой, Доррин выходит из конюшни и направляется к трактиру

– Смотри! Я ж тебе говорила, что он сообразит, – заслышав знакомый голос, Доррин поднимает глаза и видит у дверей Кадару с Бридом.

– Вы куда лошадей пристроили? – спрашивает он. – Что-то я их не заметил. Неужто проглядел?

– Пришлось поставить в платную конюшню. А ты?

– Я... э... Ваос подыскал тут... местечко для Меривен.

– И что же ты для него сделал? – спрашивает Кадара чуть ли не снисходительно.

– Ничего особенного. Просто потолковал с ним.

– Ты здесь впервые?

– Нет, бывал пару раз с Пергуном. Это подмастерье с лесопилки.

– Видишь, Кадара, – широко ухмыляется Брид, – твой друг вовсе не беспомощен. Просто он все делает по-своему, потихоньку.

– Ага, никогда не спешит, но коли упрется, так с места не сдвинешь.

Брид смотрит на Доррина и пожимает плечами, словно говоря: «Ну что с нее взять?»

Доррин пожимает плечами ему в ответ.

– Мужчины... – кривит губы Кадара, переводя взгляд с одного на другого.

Брид занимает столик, освобожденный уходящими солдатами. Не успели трое друзей усесться, как перед ними появляется служанка.

– Что будете пить?

– Темное пиво.

– Мне тоже.

– А мне сок, – добавляет Доррин.

– А, это ты целитель! А как насчет еды?

– А что есть?

– Что и всегда – мясо в соусе или пирог с дичью. И то и другое – три медяка. Есть, правда, еще отбивные, но брать не советую.

– Мне мяса, – говорит Доррин.

– И мне, – в один голос вторят ему Брид и Кадара.

– Надо же, а мы-то думали, что, приглашая тебя сюда, даем возможность отдохнуть от тяжкого труда в кузнице, – насмешливо укоряет Доррина Кадара.

– Так оно и есть. Просто иногда я устраиваю себе отдых сам, а иногда мне помогает еще и Пергун.

– Тебе все еще нравится работать в кузнице?

– Я учусь. Яррл говорит, что мне еще многое следует усвоить, а мастер он славный. Думаю, не хуже Хегла.

На столе, одна за другой, появляются три кружки. Доррин вытаскивает два медяка, но Кадара успевает вручить служанке полсеребреника.

– Сегодня мы угощаем.

– Спасибо.

– Ну, как у тебя дела? – снова спрашивает Кадара. – Выкладывай все!

– Хорошо. Яррл разрешает мне пользоваться горном по ночам, и я смастрячил несколько вещичек. Но на серьезное дело требуется время.

– Возможно, у тебя его больше, чем ты думал, – тихо произносит Кадара.

– Почему?

– Фэрхэвен обложил товары с Отшельничьего дополнительным налогом.

Доррин отпивает соку.

– Ты не понял? – спрашивает Кадара, возмущенная его безразличием.

– Просто проголодался.

– Человек проголодался, – смеется Брид. – Объясняю, что беспокоит Кадару. Она считает, что из-за этой пошлины корабли между Кандаром и Отшельничьим будут ходить все реже и реже, а значит, когда придет время, мы не сможем вернуться домой.

– А тебя это совсем не беспокоит? – любопытствует Кадара.

– Что толку переживать попусту? Вернуться сейчас Лортрен нам все одно не позволит, а за год много чего может случиться, – говорит Брид, отпивая большой глоток.

– Вы оба – тупоголовые упрямцы! – фыркает Кадара, глядя в упор на собеседников. – Один света не видит за своими машинами, а другой предпочитает закрыть глаза на очевидное и думать, будто все уладится само собой.

Доррин косится в сторону кухни, надеясь, что служанка принесет еду прежде, чем у него забурчит в животе.

– Я и не говорил, будто все уладится, – заявляет Брид. – Просто не вижу смысла переживать из-за того, чего все равно не в состоянии изменить. Остановить войну между Отшельничьим и Фэрхэвеном не в моих силах.

– Неужто дело дойдет до этого? – спрашивает Доррин.

– Думаю, да, – отвечает Брид, сокрушенно качая головой. – Впервые за века со времен Креслина у Белых появился действительно великий маг.

– Но означает ли это неизбежную войну? – задумчиво говорит Доррин. – Я не понимаю, что такая война может дать Белым? Если они уничтожат Отшельничий, то станет меньше пряностей и шерсти, так что эти товары резко возрастут в цене. А Белым будет некому сбывать зерно, и оно подешевеет. Вот и получится, что уйма золота и множество жизней будут потрачены без малейшей выгоды для кого бы то ни было.

– Ты слишком рассудителен для войны, Доррин, – со смешком отзывается Кадара. – Небось, не прекратишь своих логических выкладок, даже когда Белые легионы начнут охотиться за тобой по всем здешним холмам! А люди, мой друг, далеко не всегда поступают разумно. Пора бы тебе это усвоить.

– Пожалуй, ты права, – произносит кузнец и целитель с кривой усмешкой. – Я вот знаю, что в основе работы моих машин лежит гармония, и это логично. Хаос перемалывает все сложное, а машина непроста, и чтобы она работала, необходима гармония. Однако никто не смотрит на мою деятельность с позиции логики.

Кадара и Брид переглядываются.

– Надо же, – произносит Кадара после недолгого молчания, – я никогда не смотрела на это с такой точки зрения.

– Я до сего дня тоже, – смеется Доррин.

Наконец-то служанка ставит на стол три тяжелые миски, над которыми поднимается пар.

– Выкладывайте денежки.

Брид вручает ей серебреник.

– Тут за троих.

Она отдает ему медяк сдачи и со стуком опускает на стол тарелку с хлебом.

– Спасибо, – говорит Доррин Бриду. Глаза его слезятся от дыма и духоты. Кадара улыбается Бриду – с такой нежностью, что у целителя щемит сердце из-за того, что эта улыбка предназначена не ему.

– Не за что, Доррин, – говорит Брид, поднимая кружку. – Долго ты собираешься здесь пробыть?

– В Дью? Пока не уразумею, кто я таков.

– Как это жестоко! – с неожиданной яростью восклицает Кадара. – Лортрен... стерва она! Ей прекрасно известно, как честен Доррин! Могут пройти годы... – на глаза рыжеволосой воительницы наворачиваются слезы, но она даже не пытается их утереть.

– Я уверен, что именно это она и имела в виду, – сухо роняет Доррин, отламывает хлеба и зачерпывает ложку щедро проперченного соуса. – Ладно, хватит о грустном. Давайте насладимся едой.

Брид протягивает тарелку Кадаре, но та, утирая слезы, только качает головой.

– Вот тебе еще пиво, солдат, – служанка заново наполняет кружку Брида.

Доррин, моргая, проглатывает еще ложку. В глазах у него слезы, но он уверяет себя, что это исключительно от дыма. Неожиданно для себя Доррин зевает.

– Устал, – поясняет он извиняющимся тоном.

– Работа в кузнице так выматывает?

– Я ведь еще и целительствую помаленьку, в основном – с животными, а по ночам, бывает, сижу над чертежами.

– Чертежами?

– Это вроде рисунков. Иногда, прежде чем делать модель, лучше изобразить узел или деталь на бумаге. А потом я вырезаю модели из дерева, даже приводы.

– Приводы?

– Без них нельзя передавать энергию. Я читал об этом в старых книгах из отцовской библиотеки. Машина должна не просто вертеться или еще как-то двигаться, а работать. Для этого необходимо передавать энергию... Например, как с водяного колеса или ветряка.

– Но ведь у нас на Отшельничьем есть водяные колеса!

– И приводы есть, это не новинка. Я хочу построить паровой двигатель.

– Доррин... – Кадара умолкает, покачивая головой. Что тут скажешь!..

Доррин снова зевает и поднимается:

– Боюсь, мне пора идти. Спасибо за прекрасный вечер. Рад был повидаться с вами. Вы пока побудете в городе или вас куда посылают?

– Завтра будет ясно, – отвечает Брид. – Если под Клетом или Сидой объявятся разбойники, в погоню пошлют наш отряд. Нынче наша очередь.

Доррин выходит наружу, под висящий над дверями «Рыжего Льва» закопченный фонарь. Ветер студит его лицо. Под холодно поблескивающими звездами он бредет в конюшню, где, устроившись на охапке сена, мирно посапывает Ваос.

XL

– Передай-ка мне кашу, – ворчливо говорит Яррл.

– Каша вкусная, особенно с перцем, – замечает Петра, поставив перед отцом миску.

– С перцем? С каких это пор мы стали покупать пряности? И на какие деньги, Рейса?

– Перец наш, с грядки. Он ранний и зеленый, но вкус придает.

– Так это твоих рук дело, парень?

– Я малость поспособствовал, – признается Доррин.

– Он хороший целитель, – говорит Петра. – Без него мы потеряли бы всех поросят. Да и коза...

– Вот за козу я все еще беспокоюсь, – нахмурясь, говорит Доррин.

– Неплохие результаты для парня, который по большей части стоит у горна, – по обыкновению ворчливо произносит Яррл. – Да еще невесть сколько времени тратит на свои игрушки.

– Они славные, – говорит Петра. – Необычные и забавные.

– На самом деле это модели, – поясняет Доррин, отправляя в рот кусочек персика. Он зеленоват, но кислинка позволяет смягчить вкус наперченного мяса. – Я надеюсь когда-нибудь выстроить машину побольше.

– Для этого потребуется свет знает сколько железа, – замечает Яррл. – И как ты собираешься такие штуковины применять?

– Не это главное... – отвечает Доррин.

– А я все-таки никак не возьму в толк, зачем тебе нужно заниматься кузнечным делом, а не целительством, – замечает Рейса.

– Меня привлекает и то и другое, – признается Доррин, – но сперва я хочу выучиться на хорошего кузнеца.

Стук дождя по крыше тем временем стихает.

– Похоже, скоро прояснится.

– Но нам нужен был дождь.

– Дожди размывают дороги, а не далее как завтра Бартов должен доставить мне железные болванки и уголь.

Петра прикрывает рот и смотрит на мать, вокруг глаз которой собрались улыбчивые морщинки. Рейса качает головой.

– Что это ты головой качаешь? – ворчит Яррл.

– Да так, из-за дождя.

– Из-за дождя... Ладно, передайте кто-нибудь мясо.

Доррин ставит перед кузнецом тяжелую миску.

– Слышь, малый, а сегодня вечером ты работать будешь?

– Не думаю. Я засыпал уголь и укрепил отдушины...

– Вот и хорошо, а то ты столько работаешь, что того и гляди мозги поджаришь. У нас, кузнецов, их и так всего-ничего.

– Это вряд ли, – смеется Доррин. – Бугел, например, уверяет, что ты будешь посмекалистее префекта Галлоса.

Яррл тяжело поднимается из-за стола.

– Схожу-ка я к Гонсару. Надо потолковать.

– Он хочет накачать тебя зеленым вином, чтобы поменьше платить за работу над повозкой, – едко замечает Рейса.

– Если ни с кем не встречаться и не разговаривать, то придется сидеть без работы, – буркает кузнец, снимая с крюка и надевая куртку.

Доррин собирает грязные тарелки.

– Я сама помою, – говорит Петра. – А ты лучше взгляни, как там пряности, особенно шалфей.

– Вишь ты, шалфей... – Яррл открывает заднюю дверь и выходит на крыльцо. – По крайней мере, вечерок ясный.

– Ты, главное, голову ясной держи, – напутствует его жена.

Следом за кузнецом Доррин спускается с крыльца. Обходя грядки и рассеянно удаляя сорную траву, замешавшуюся в посадку укропа, он с наслаждением впитывает аромат трав и ощущение растущей жизни. Рейса, надо отдать ей должное, немало потрудилась, создавая свои грядки на глинистой почве. А он лишь привнес сюда малую толику гармонии.

Наконец юноша направляется в козий загон.

– Ничего особенного, подружка, – он поглаживает козу, угощая ее вялой морковкой. – Чем богат...

Доррин чувствует, что рожать ей скоро, но когда именно – определить не может.

Придя к себе, он зажигает лампу. Теперь к обстановке его комнаты добавились сколоченный из досок платяной шкаф, деревянная полка и малость помятый умывальник.

Усевшись на стул, Доррин достает из шкатулки листок бумаги и, окунув перо в чернила, делает набросок узла, замысел которого вертится в его голове. Чем лучше получится чертеж, тем меньше придется работать в кузнице и тем меньше дорогостоящих материалов придется израсходовать на пробные модели. Правда, перед Яррлом он предпочитает на сей счет не распространяться.

Доррин погружается в расчеты, помечая отдельные точки на чертеже цифрами. Порой ему приходится пожалеть о том, что в Академии он недостаточно прилежно изучал способы сложных вычислений.

Наконец юноша со вздохом откладывает перо в сторону, убирает бумаги в сундучок под койкой, где хранятся все материалы, касающиеся его моделей, и, раздевшись, забирается в постель. Мысли о черной стали, повозках, движущихся без лошадей, и кораблях, плывущих без парусов, кружат в его голове, покуда его не одолевает сон.

– Доррин! – пробуждает его крик и стук в дверь. – Доррин!

– Что случилось? – юноша соскакивает с койки.

– Коза! Мне нужна помощь.

– Сейчас буду... – торопливо одевшись, Доррин спешит к загону.

Коза лежит на соломе, тело ее периодически сотрясают судороги. Рейса своей единственной рукой пытается придать ей правильное положение. Доррин садится рядом на корточки, готовый выполнять все указания женщины. Схватки следуют одна за другой; один козленок сразу пошел неправильно. Время тянется бесконечно... Но вот все позади. Доррин без сил приваливается к забору. Коза мертва. Больше он ничем не в состоянии помочь.

На руках Рейсы слабо шевелится единственная новорожденная козочка.

– Прости, – говорит Доррин. – Я старался.

– Знаю. Я видела, что ты навещаешь ее чуть ли не каждую ночь.

– Я старался, – беспомощно повторяет он.

– Паренек, есть вещи, которых не избежать. Ни хаосу, ни гармонии не дано изменить судьбу, – она прижимает к себе еще мокрую, трясущуюся козочку и спрашивает: – Ну, а как эта? Жить будет?

– Если ты раздобудешь молока или крепкого бульона, – говорит Доррин, – я, скорее всего, смогу поддерживать в ней жизнь до тех пор, пока она не сможет питаться сама.

– Но ты же не сумел спасти козу.

– Я еще недостаточно силен. А эта козочка совсем маленькая.

– Я не стану называть ее «эта».

– А какое ты ей дашь имя?

– Зилда. Там, откуда я родом, это значит «потерявшаяся».

– Разве не все мы такие?

– Тебя, Доррин, потерявшимся никак не назовешь. На самом деле ты основательный, и уж где ты есть, там ты точно есть. Сбереги это в себе. Яррл посмеивается над твоими игрушками, но отдал бы правую руку, чтобы уметь делать такие же. А я готова отдать свою единственную за возможность исцелять и растить травы, как ты, – Рейса на миг умолкает. – Думаю, молоко, или козье или коровье, раздобыть удастся. Выменяю на перец. Да и бульон вечерком сварю.

Доррин прикасается к Зилде, стараясь укрепить в ней гармоническое начало, потом переводит дух и выпрямляется.

Лишние слова тут ни к чему.

Кивнув, он поворачивается и бредет в комнатушку, где его ждет постель.

XLI

Глядя на запад, на оледенелые остроконечные пики, Джеслек улыбается. Стоящая позади него рыжеволосая женщина в белом смотрит то на стражей, то на Закатные Отроги. Что же до стражей, то те уставились себе под ноги, на белый гранит дороги.

Чародей прощупывает чувствами хаос глубоко под последним участком горных лугов Аналерии, ослабляя одни связи и оставляя нетронутыми другие. Земля начинает содрогаться. Пасущиеся на склонах овцы, различимые отсюда как темные точки, валятся в высокую траву, как игрушечные. Но землетрясение не затрагивает дорогу. Лишь глубоко под ней ощущается слабый намек на вибрацию.

Земля по обе стороны дороги начинает дымиться, и небо затягивает туманная пелена. Создается впечатление, будто дорога медленно, очень медленно проседает.

Губы Ании кривит нервная улыбка, а стражи – те и вовсе не отрывают глаз от мостовой.

Взор Джеслека, следуя за его чувствами, тоже устремляется вниз, словно пронизывая толщу земли. Открывая каналы хаоса, маг дает им возможность выталкивать на поверхность не связываемые больше гармонией массы скальной породы.

– Он воистину велик, – бормочет один из стражей. – Говорят, будто его пришествие было предречено в Старой Книге.

Теперь сотрясается и сама дорога, да так, что Ания едва не падает на только что произнесшего эти слова стража. А тот отдергивается от нее, словно обжегшись.

XLII

Утерев лоб, Доррин снова и снова бьет теслом по куче древесного угля, досадливо гадая, почему Туллар всегда доставляет уголь такими большущими кусками и почему кузнечный горн пожирает так много топлива? Впрочем, нет, с последним вопросом все более-менее ясно. Ударам тесла, дробящего уголь на мелкие кусочки, вторят звуки молота Яррла. Наконец юноша откладывает тесло в сторону и совком сгребает измельченный уголь в тачку.

Теперь влажный летний воздух так тих, что слух улавливает доносящийся из дома совсем уж негромкий звук – там орудуют метлой. Наверное, Петра – вряд ли ее однорукая мать взялась за метлу. Впрочем, Рейса и одной рукой управится с чем угодно.

Доррин отгоняет назойливую муху. Надоедливое насекомое все равно вернется, когда его руки снова будут заняты теслом. Почти незаметная проекция гармонии позволяет ему не подпускать к своей койке клопов и тараканов, так неужто нельзя проделать нечто подобное и с летающими насекомыми? Он пытается сосредоточиться, но его отвлекает стук копыт по влажной, плотной глине. На двор въезжают два всадника в темно-синих спидларских мундирах.

Вздохнув – угля он надробил явно маловато! – юноша снова откладывает тесло.

– Доррин! – окликает его Брид.

Подмастерье кивает, Кадара кивает ему в ответ. Шарканье метлы в доме стихает. Доррин утирает лоб.

– Вы опять куда-то собрались? Что так скоро? Ведь с вашего возвращения и восьмидневки-то не прошло!

– Надо же, и как ты только догадался, что мы уезжаем? – говорит Кадара, отбрасывая со лба рыжую прядку. Стричься она стала еще короче, чем раньше.

– Котомки, полевая форма, да и само то, что вы ко мне завернули... – простодушно перечисляет Доррин, в который уже раз попав впросак: и когда только он научится распознавать в вопросах Кадары иронию?

– Да я не имела в виду... – Кадара качает головой. Что-либо объяснять Доррину бесполезно. – В общем, мы просто хотели, чтобы ты знал.

– Спасибо. А я вот, – Доррин указывает на кучу угля, – все время занят.

– Вижу, – говорит Кадара, подъезжая поближе, – и по-прежнему считаю, что ты утруждаешься попусту. Целительством можно заработать больше.

– Дело не в заработке. Я хочу строить машины.

– Ох, Доррин. Еще год – и мы сможем вернуться домой. Если бы ты только отказался от глупой...

У Доррина каменеет подбородок.

– Кадара, – звучит спокойный и рассудительный голос Брида, – мог бы он попросить тебя сделаться домохозяйкой?

– Мы уезжаем утром, – невозмутимо говорит Кадара, словно она и не думала пенять Доррину по поводу его нелепой тяги к машинам.

– А когда вернетесь?

– Этого тебе никто не скажет, – смеется Брид. – На берегах Элпарты, вниз по течению, объявились разбойники. Как управимся, так и воротимся.

– Удачи вам, – тихо произносит Доррин.

После того как цокот копыт стихает, в доме возобновляется шарканье метлы. Доррин снова берется за тесло. Позади на крыльце слышатся легкие шаги, но он не обращает на них внимания. Нанеся еще пару ударов, он откладывает тесло, берет совок и, зачерпнув примерно треть того, что успел раздробить, высыпает в тачку.

– Она не для тебя.

Подскочив от неожиданности, Доррин оборачивается и видит стоящую за его плечом Рейсу.

– Знаю. Она только Брида и видит, – качает головой юноша. – Конечно, Брид – парень видный, заботливый и толковый. А я – так... не то кузнец, не то целитель.

– Перестань жалеть себя. Целитель ты отменный, мне ли этого не знать. Я не то имела в виду. Ты вроде рассказывал, что вырос вместе с этой рыжей девицей. И она по сей день тебя не понимает. Это тебе о чем-нибудь говорит?

– Пожалуй... – Доррин смотрит на дорогу, но Брид с Кадарой уже скрылись из виду.

– Мужчины! – фыркает Рейса.

Доррин ждет дальнейших объяснений, однако женщина поворачивается и уходит. Юноша со вздохом берется за тесло – еще несколько ударов, и тачка будет полна.

Потом на крыльце появляется белое пятнышко – козочка. Маленькая головка тянется к Доррину. Юноша поглаживает Зилду между ушками, а козочка лижет ему руку. Его пальцы оставили на мягкой кудрявой шерстке слабую черную отметинку.

XLIII

Доррин орудует мехами как можно быстрее. Требуется сильный жар. Яррл, удерживая щипцами тяжеленную рессору, охаживает ее молотом. Потом кузнец перебрасывает рессору к горну и, проследив, чтобы металл раскалился до вишневого оттенка, возвращает на наковальню.

– Ну вот, – Яррл выпрямляется. – Я опасался, что придется все переделывать, но жар удержался, – он помещает деталь на край горна для прокаливания и, отложив щипцы, утирает вспотевший лоб. – Знаешь парень, ты и вправду кое-что можешь... – он умолкает, глядя на затухающие после того, как меха перестали поддерживать в них жизнь, уголья, а потом добавляет: – Не уверен, что кто-то другой сумел бы что-то подобное. У вас на Отшельничьем все такие?

– Нет. Меня выставили оттуда взашей потому, что я хотел делать машины – штуковины вроде моих моделей, только большие. Они говорили, что это несовместимо с гармонией.

– Одержимые демоном идиоты! – сплевывает в сердцах кузнец. – Ты вкладываешь в металл столько гармонии, что никакой треклятый Белый не смог бы его коснуться. Теммил сказал, что твои подковы излечили его старую кобылу от хромоты! Подковы – от хромоты! Где это слыхано?

А в самом деле, любопытно, может ли и вправду гармонизированное железо отталкивать хаос? В этом есть определенный смысл, хотя ни о чем подобном Доррин прежде не задумывался.

Дверь хлопает. Вместе с Рейсой, неся с собой аромат скошенной травы, в кузницу врывается порыв влажного ветра. Оба оборачиваются.

– Тут какой-то торговец. Говорит, что знает нашего Доррина.

– На повозке? – спрашивает Доррин и тотчас заливается краской смущения: все торговцы разъезжают на повозках. – Я хотел спросить – в этакой широкополой шляпе?

– Ага, вижу вы и вправду знакомы.

– Не будь Лидрал, я бы, наверное, сюда не попал. Это она направила нас к Джардишу.

– Ну что ж, сходи, поболтай со своей знакомой. Отдохни, а то ты днем и ночью при деле.

– Спасибо.

– Не за что, Доррин. Я сам... – кузнец умолкает, глядя на Рейсу.

Аккуратно разложив по местам инструменты и повесив кожаный фартук, Доррин сглатывает, стараясь избавиться от металлического привкуса.

Лидрал ждет возле своей повозки. Теплый и влажный ветерок ерошит ее короткие шелковистые волосы.

– Э, да ты с виду заправский кузнец! – замечает она вместо приветствия.

– Я и чувствую себя заправским кузнецом... – Доррин умолкает. – Вот уж не думал, что ты заедешь в Дью.

– Да, обычно я сюда не заворачиваю.

Лидрал поднимает глаза. Доррин прослеживает ее взгляд и видит, что к ним направляется Рейса.

– Лидрал, позволь представить тебе Рейсу.

– Друзья Доррина – наши друзья, – говорит Рейса с легким поклоном и улыбкой. – Если ты не возражаешь против скромного угощения, добро пожаловать к ужину.

– Как-то неловко... – пытается возразить Лидрал.

– Чепуха. А если ты не привыкла угощаться даром, то можешь расплатиться за ужин новостями о том, что творится в мире.

– С удовольствием, – улыбается Лидрал. – По правде сказать, кормежка по тавернам порой изрядно надоедает.

– Договорились, – кивает Рейса с решительным одобрением и уходит на кухню.

Лидрал качает головой.

– Что-то не так? – беспокойно спрашивает Доррин.

– Все в порядке. Просто удивляет, что где б ты ни оказался, поблизости непременно появляются вояки.

– Это ты о Рейсе? Думаю, да, она была бойцом в Южном Оплоте, – говорит он, подходя к колодцу и снимая крышку. – Если не возражаешь, я ополоснусь. Чтобы выглядеть – и особенно пахнуть – не таким уж заправским кузнецом. А ты можешь поставить свою лошадку рядом с Меривен. Думаю, хозяева возражать не будут.

– Займусь этим, пока ты моешься.

У крыльца позвякивает цепочкой Зилда. Когда она подает голос, юноша подходит к ней и ерошит мех, почесывая козочку между глаз.

– Еще одна твоя подружка? – невозмутимым тоном спрашивает стоящая в дверях кухни Петра. Серые штаны, бесформенная рубаха и незавитые волосы придают ей некоторое сходство с Лидрал.