Отшельничий остров (№2) - Инженер магии

– Я – это я. Иногда кузнец, иногда целитель, а иногда... иногда и сам не пойму. Ладно, мне пора иди.

– А я еще посижу немного, пиво допью, и вообще... – тянет Пергун. – Куда мне идти? У Хеммила холоднее, чем в леднике. У Геббы, – он указывает пальцем на рыжебородого малого, играющего в углу в кости, – есть повозка. Он меня подбросит.

Пергун берет кружку и направляется в тот угол, где идет игра.

Сев в седло, Доррин едет по раскисшему снегу к мосту, присматриваясь к ближайшим домам. Еще не поздно, однако почти все окна темны, а если где и есть свет, то тусклый, какой может давать единственная свеча или плошка. Да и дым, несмотря на холод, поднимается лишь из немногих труб.

Цена на пиво выросла вдвое. Холодно и темно, однако люди почти не зажигают ни очагов, ни ламп. И при этом Джаслот молится о долгой зиме.

За мостом дорога схвачена морозцем, а сугробы по обе ее стороны высотой чуть ли не по пояс. А вот огней в придорожных домах так же мало.

Подъезжая к холму, откуда начинается подъем к его дому, юноша ежится при мысли о том, скольких людей в Спидларе погубит долгая, холодная зима... и ранняя весна.

XCVII

Доррин идет по тропке, которую проложил в снегу между своим домом и домом Риллы. Утром опять шел снег, и сейчас ветерок гонит поземку поверх утоптанного наста. Над головой нависают тяжелые серые тучи, однако нового снегопада пока не предвидится.

Юноша оглядывается на кузницу – предполагается, что Ваос мастерит там сейчас полку для инструментов – и улавливает над дымоходом дрожь подогретого воздуха. Стало быть, огонь разожжен.

У Риллы все как обычно. Какая-то толстая старуха с покрытым красными пятнами одутловатым лицом заходится в надрывном кашле, а когда приступ кончается, пытается отдышаться и хрипит, словно вместо легких у нее неотрегулированные мехи. Человека, сгорбившегося рядом с очагом, бьет озноб, хотя он находится вблизи огня и кутается в несколько рваных одеял.

Эти люди Доррину незнакомы, а вот стоящих в углу худенькую женщину и ребенка он узнает прежде, чем Фриза успевает спросить:

– А сегодня ты покажешь лошадку?

Девочка делает шаг ему навстречу, продолжая одной ручонкой держаться за линялые брюки матери. Мерга одета в пастушью овчину, такую же как у дочери, но более вытертую и рваную. Лицо ее кажется еще более изможденным и печальным, чем обычно, однако следов побоев ни у нее, ни у ребенка нет. Женщина смотрит в дощатый пол, стараясь не встречаться с Доррином взглядом.

– Выпей-ка вот это, – говорит между тем Рилла толстухе.

– Фу, как гадко воняет, – кривится та.

– Ты часом не хочешь выхаркать свои легкие? – урезонивает ее целительница.

Рилла подходит к Доррину и, покосившись на Мергу с Фризой, говорит:

– В последний снегопад Герхальм ушел из дому, а вчера Асавах нашел его тело.

– Но почему? Неужели он ушел навстречу бурану только потому, что потерял возможность бить свою жену? – тихо, чтобы никто не услышал, спрашивает юноша.

– Герхальм работал, когда ему было велено, делал только то, что ему велели, и получал ту плату, какую хозяин считал справедливой. Он зависел от погоды, от урожая, от настроения хозяина, от всего...

– Ты хочешь сказать, что этот малый был не властен над собой и в его воле находились только его жена и ребенок. А когда и погода, и урожай, и, соответственно, настроение хозяина стали такими, что хуже некуда, а я отнял у него возможность помыкать близкими, ему больше не захотелось жить?

Рилла кивает.

– Беда в том, что Мерге теперь некуда податься. Она не настолько крепка, чтобы работать в поле.

– Тьма! – восклицает Доррин, понимая, что матери и ребенку грозит голодная смерть. – Что же делать?

– Вообще-то мне говорили, что Мерга неплохо готовит и могла бы стать кухаркой. Она и была в услужении, пока не понесла от Герхальма.

– Я просто не... – сокрушенно бормочет Доррин. – Попробую что-нибудь придумать. Только вот...

Его прерывает громкий, настойчивый стук. Старая целительница подходит к двери и впускает плотного мужчину в длинном плаще из синей шерсти.

– Могу я видеть целителя, господина Доррина? – спрашивает он, снимая свою шляпу затянутыми в кожаные перчатки руками.

– Это он, – отвечает Рилла, указывая на юношу.

– Мастер Доррин? – обращается к нему мужчина, не глядя на остальных присутствующих.

– Да, это я.

– Меня зовут Фанкин, я работаю у купца Финтала. Его жена заболела – у нее сильный жар и что-то вроде воспаления. Господин Финтал просит тебя незамедлительно ее осмотреть.

Слова купеческого подручного вежливы, но звучат натянуто: чувствуется, что ему велено быть учтивым и он выполняет хозяйский наказ.

Стоящая за спиной Фанкина Рилла кивает и со значением указывает на поясной кошель.

– Мне потребуется немного времени. Я должен закончить здесь и собрать кое-какие снадобья, которые могут понадобиться твоей хозяйке. Ты можешь подождать здесь или...

– Я подожду у двери.

Доррин поворачивается к Мерге и Фризе.

– А лошадку покажешь? – снова спрашивает девочка. У Доррина пересыхает во рту.

– Я слышал, у вас несчастье... время тяжелое... мне так жаль...

– Ты сделал то, что считал наилучшим, мастер Доррин. Лето прошло неплохо, и мы уже надеялись... – Мерга качает головой, и глаза ее наполняются слезами.

– Я, – бормочет Доррин, – мог бы взять кухарку и служанку, только вот... с деньгами у меня... разве что за крышу и стол...

Покрасневшие глаза Мерги ловят взгляд Доррина:

– Я не приняла бы предложения, сделанного из жалости, но... – мать умолкает, глядя на темноглазую девочку.

– Это вовсе не из жалости. Мне... я и раньше подумывал...

Молчание затягивается. Фанкин с порога напоминает о себе кашлем.

– Мерга пока может побыть у меня, а тебе надо бы пойти с человеком Финтала, – со значением говорит Рилла и, склонившись к уху юноши, шепотом добавляет: – Нам, целителям, не так часто выпадает возможность разжиться золотишком.

– Так-то оно так, – отзывается Доррин, косясь в сторону Фанкина. – Но лучше бы она с девочкой пожила у тебя, пока я не отгорожу для них каморку на складе.

– Говорила я тебе, – мягко напоминает Рилла, – что ежели кто налагает на людей проклятия, так эти проклятия со временем к нему же и возвращаются.

– При чем тут проклятие? Разве невозможность бить беззащитную женщину можно назвать проклятием?

Фанкин подается вперед с явным желанием услышать как можно больше.

– Возьми вон тот кисет, – предлагает Рилла. – Там бринн, звездочник, кора ивы...

Кивнув, молодой целитель берет кисет, добавляет к нему несколько маленьких матерчатых мешочков с другими травами и заткнутый пробкой флакончик с настоем ивовой коры.

– Помни, – тихо напоминает ему Рилла, – у купцов водится золото и получить с одного из них за труд сполна вовсе не зазорно.

Доррин при этих словах вспоминает о том, что только что согласился нанять служанку, в которой вовсе не нуждается, но перед которой считает себя виноватым. Когда он проходит мимо толстухи, та снова заходится кашлем, и юноша мимоходом касается ее чувствами. Оказывается, при всей своей нездоровой полноте, женщина недоедает, и хворь усугубляется ее слабостью. Сколько народу умрет от болезней не потому, что они смертельны, а потому, что у людей просто не хватит сил на борьбу с недугом! Многие не переживут зиму, а ведь Фэрхэвен, возможно, еще не приступил по-настоящему к враждебным действиям.

Ветер усилился, тучи стали темнее, и Доррин, без особого труда уловив приближение снегопада, забегает к себе за теплой курткой. После этого он торопливо седлает Меривен и подъезжает к Фанкину.

– Славная лошадка, – говорит тот.

– Мы с ней ладим, – откликается Доррин, направляя Меривен вниз по склону, на дорогу, ведущую к мосту. – А где дом купца Финтала?

– На кряже, к западу от гавани. Мимо третьего причала и вверх по дороге.

– Давно ли хворает госпожа Финтал?

– В точности не знаю.

– Купец ничего не говорил о ее болезни?

– Ничего.

Судя по всему, Фанкину роль посланца не нравится.

– Ты местный?

– Из Квенда.

Больше Доррин вопросов не задает. В Нижнем Дью теплее, чем в Верхнем, но ненамного. Дымков над трубами, несмотря на холодный ветер, тоже мало. Прохожих не видно.

Все три причала пусты, лишь у первого привязана рыбачья лодчонка. Море за волноломом кажется белым. Среди пенных барашков колышутся две здоровенные льдины.

– Суровый вид, – замечает Фанкин, направляя лошадь по дороге, взбирающейся ко гребню холма, откуда открывается вид на гавань и где высятся два каменных строения. В отличие от многих городских домов, трубы над обоими дымят вовсю.

Домом Финтала оказывается тот, который чуточку поменьше и ближе к океану. Фанкин проезжает мимо крытого крыльца и огибает конюшню, откуда выскакивает конюх.

– Поставь в стойло лошадь целителя.

– Будет исполнено.

Парнишка исподтишка косится на Доррина.

– Будь поласковее с моей лошадкой, – предупреждает тот, поглаживая Меривен.

– Да, мастер-целитель.

– Сейчас вернусь, – ворчит Фанкин, вручая пареньку поводья своего серого. Спешившись, он поворачивается и шагает по утоптанному снегу двора.

Улыбнувшись светловолосому пареньку, Доррин направляется к двери, которая распахивается прежде, чем он успевает подойти.

– Мастер Доррин, спасибо, что ты так скоро откликнулся на мою просьбу, – говорит с порога грузный седой мужчина. – Спасибо и тебе, Фанкин, что так быстро доставил целителя. Можешь отдохнуть.

– Премного благодарен, хозяин. Ежели понадоблюсь, я буду на складе.

Проследовав за купцом в прихожую, Доррин вешает куртку на вешалку, а посох ставит в угол поблизости. Прихожая обшита темными дубовыми панелями, а на лакированном полу, отражающем свет двух медных настенных светильников, красуется хаморианский ковер с замысловатым лиственным узором.

– Лериция наверху. Ее пробрал понос, как и всех нас – наверное, из-за испорченной дичи. Но мы поправились, а ей все хуже и хуже. Вино не помогло, горячие ванны – тоже. Честно скажу, я не больно-то верю вашей братии, но Гонсарова дочка все уши прожужжала моей Норри рассказами про то, как ты вылечил мальчонку. Ну мне и подумалось: хуже-то всяко не будет.

– Давно она захворала?

– Да уж больше восьмидневки. Пойдем, она там.

Голос Финтала едва заметно дрожит. Он тихонько кашляет и начинает подниматься по лестнице. Доррин, прихватив котомку с травами, следует за купцом, дивясь легкой поступи этого немолодого, грузного человека. На устланных ковром ступенях шаги его почти не слышны. А вот юноше кажется, что сам он так топочет сапогами, что вся лестница трясется.

На широкой кровати лежит бледная, изможденная болезнью немолодая женщина; сразу чувствуется, что у нее сильный жар. На табурете в углу сидит светловолосая женщина помоложе. Под покрасневшими глазами видны темные круги.

– Так... жарко... душно... – бормочет больная. Глаза ее широко раскрыты, но она, кажется, не видит ни вошедших, ни женщины на табурете.

– Наша дочь, Нория, – шепотом поясняет Финтал, кивнув в сторону сидящей в углу.

Кивнув молодой женщине, Доррин кладет котомку на пол, подходит к кровати, пробегает пальцами по запястью больной, а потом касается ее лба. Ему становится не по себе: в нижней части живота свился пронизанный зловещими, кроваво-огненными прожилками узел отвратительной белизны хаоса. Доррин предпочел бы удалить пораженный орган, но... об этом и думать-то смешно. У него нет ни хирургических навыков, ни инструментов, ни даже возможности ими воспользоваться. Однако что же делать?

Задумавшись, юноша отступает на шаг, и тут, словно только что заметив его, больная жалобно произносит:

– Мне так плохо... я умру?

– Постараюсь этого не допустить, госпожа, – бормочет Доррин, вымучивая улыбку.

– Не называй госпожой... просто Лера... так жарко.

Она умолкает, глаза ее стекленеют.

– Неужто ничего нельзя сделать? – умоляюще восклицает Финтал.

– Сделать-то можно многое, но я предпочел бы сделать именно то, что нужно, – отрезает Доррин, глядя в упор на купца.

Вздохнув, юноша сосредоточивается на пульсирующем узле хаоса, начиная сплетать вокруг него гармонизирующий кокон. Однако концентрация хаоса слишком велика: кокон рвется. Утерев лоб, Доррин снова обследует чувствами больную и оборачивается к Финталу:

– Мне кое-что потребуется. Надо это обсудить.

Выйдя в коридор, он дожидается, пока купец присоединится к нему и закроет за собой дверь.

– Я ведь не первый, к кому ты обратился, верно? – говорит юноша.

– Верно. Систро... он сказал, что она умрет. Что надеяться можно только на чудо. А я... подумал о тебе.

– Не исключено, что она действительно умрет. Но я все же попытаюсь помочь.

– Но ты ведь не станешь кромсать ее ножом? – голос Финтала срывается с шепота на хрип. – Это убьет ее сразу.

– Я не хирург, у меня другие способы лечения. Мне потребуется большая корзина чистых салфеток. И бутыль с чем-нибудь вроде крепкого бренди.

– Это очень похоже на подготовку к операции, – с испугом говорит Финтал.

– Я не коснусь ее ни ножом, ни каким-либо иным острым предметом, – заверяет Доррин. – Я просто на это не способен. Так ты хочешь, чтобы я попробовал сотворить чудо или...

– Я пошел за салфетками, – говорит Финтал.

Доррин возвращается к постели больной. Лериция стонет, на миг приоткрывает глаза и закрывает снова. Взяв ее за руку, Доррин снова начинает свивать кокон гармонии, но теперь не пытается запереть узел хаоса наглухо, а создает что-то вроде изогнутой отводной трубки, от сердцевины хаоса к поверхности кожи. Потом, сделав паузу, он поворачивается к Нории:

– Ты мне не поможешь?

– Что нужно? – спрашивает та, подходя к кровати. Доррин очерчивает квадрат над животом ее матери:

– Вот отсюда нам нужно убрать ткань. Кожа должна соприкасаться с воздухом.

– Но ты же обещал не...

– Да не буду я резать, сказал ведь! Но здесь, под этим участком – очаг болезни. Я попробую вывести заразу наружу. Если получится, она выйдет на этом месте, но ткань может... задержать.

– Хорошо, я этим займусь.

Доррин отворачивается к окну, за которым видны белые буруны на гребнях океанских волн.

– Жарко... как жарко... – стонет Лериция.

– Успокойся, мама... скоро тебе полегчает.

Дверь открывается. Финтал несет в руках корзину с аккуратно сложенными салфетками, а идущий за ним коротышка большую, заткнутую пробкой бутыль.

Доррин смачивает салфетку бренди и слегка протирает сначала кожу на животе больной, а потом свои пальцы. Они становятся липкими, и ему приходится вытереть их сухой салфеткой.

Склонившись над Лерицией, юноша продолжает укреплять свой кокон, а придав нужную прочность, сжимает его, чтобы давление гармонии направило энергию хаоса в тонкую отводную трубку.

Струящийся со лба пот заливает глаза.

– Принести стул? – спрашивает Финтал.

– Да.

Не отводя глаз от больной, Доррин садится, тянется к очередной салфетке и кладет ее на обнаженный живот.

– Тьма... как ножом... больно.

Доррин кладет руку на лоб женщины, стараясь ее успокоить.

– Потерпи. Это пройдет.

– Финтал....

По морщинистым щекам купца текут слезы, а руку жены он держит так, словно это величайшая драгоценность.

Доррин продолжает сдавливать хаос. Не находя другого выхода, белый огонь вливается в трубку и начинает подниматься к коже.

– Жжет...

Доррин снова касается лба женщины и погружает ее в сон, жалея, что не сделал этого раньше.

– Что ты с ней сотворил? – спрашивает Нория со страхом.

– Усыпил, – рассеянно откликается Доррин. – Надо было раньше, да вот, не сообразил.

Сколько времени потребуется на то, чтобы зараза просочилась сквозь кожу, Доррину неизвестно, но он упорно продолжает промокать обнаженный живот салфетками, не обращая внимания на позеленевшее лицо купца.

Наконец, протерев кожу в последний раз, он посыпает раскрошенным звездочником образовавшуюся на животе круглую рану, более всего похожую на ожог.

– Мне... мне лучше, – бормочет больная, открывая глаза.

– Лучше тебе пока не двигаться, – предостерегает Доррин.

– Что ты сделал? – спрашивает купец, не выдержавший напряжения и упавший в кресло. – Это было похоже на операцию.

Неожиданно Доррина шатает, да так, что ему приходится ухватиться за спинку стула. Говорить у него нет сил, перед глазами все темнеет.

– Держите, он падает!

Придя в сознание, юноша обнаруживает себя в чужой постели, возле которой на табурете сидит мальчишка-конюх.

– Привет.

– Привет, мастер, – говорит мальчуган, отводя глаза. – Я схожу за молодой хозяйкой.

Он выбегает из комнаты, а Доррин присаживается на постели. Судя по тому, что лампы не зажжены, уже наступил следующий день. В лучшем случае следующий – а ведь он хотел помочь Яррлу довести до ума кран...

Пошарив под койкой, юноша находит свои сапоги и натягивает их.

– О, наконец-то ты проснулся, – говорит, входя в комнату, хозяйская дочь – красивая блондинка в бледно-зеленом платье.

– Я так понимаю, что твоей матушке лучше.

– Ей лучше. Правда, жар еще не сошел.

– Он продержится еще несколько дней, – говорит Доррин, вставая – Мне надо на нее взглянуть.

– Может, сначала подкрепишься? Ты совсем бледный.

Ощущая слабость в коленях, Доррин смущенно улыбается:

– Пожалуй, ты права.

По черной лестнице юноша следует за ней на кухню, где на столе выложены сушеные фрукты, сыр и свежеиспеченный хлеб.

Поев и почувствовав себя малость получше, он, уже по парадной лестнице в сопровождении Нории поднимается в спальню. При его появлении Финтал, сидящий возле постели, поднимает голову.

– Доброе утро, Мастер-Целитель.

– Спасибо тебе... – шепчет Лериция.

– Мне нужно посмотреть тебя еще раз, – говорит ей Доррин и осторожно приподнимает повязку.

Женщина стонет.

– Знаю... – он прощупывает рану чувствами и, уловив по краям остаточное свечение хаоса, сосредоточивается.

Она вскрикивает.

– Прости, надо было тебя предупредить, – бормочет Доррин, озираясь в поисках бренди и салфеток. Нория подает ему и то и другое. Он продолжает сосредоточиваться до тех пор, пока наружу не выдавливается несколько капель зеленоватого гноя. Целитель снова очищает кожу, посыпает рану вяжущим порошком звездочника и накладывает свежую повязку.

– Гной может сочиться еще несколько дней. Смывайте его бренди и меняйте повязку всякий раз, как только она сделается липкой. Если жар усилится, не ждите, а сразу посылайте за мной.

Доррин умолкает, переводя дух.

– Ты ведь нечасто такое делаешь, правда?

– Правда. Делать такое часто не под силу ни одному целителю.

– Почему ты сделал это для нас? – спрашивает Лериция. Доррин старается не покраснеть.

– На то было две причины, – отвечает он. – Я поехал в богатый дом, потому что мне нужны деньги. А остался здесь и сделал все возможное потому, что увидел, как все домашние тебя любят.

– Неплохо сказано, – замечает купец.

– Во всяком случае, честно, – говорит Доррин, встречаясь с Финталом взглядом. Тот отводит глаза.

– Честность не всегда лучший способ произвести хорошее впечатление, – мягко произносит Нория.

– Догадываюсь.

– А мог бы кто-нибудь из известных тебе целителей спасти меня? – спрашивает Лериция, подтягивая покрывало к груди.

Доррин колеблется.

– Скажи честно.

– Нет. Я и сам не был уверен в успехе.

– Ты говоришь так, будто теперь уже уверен.

– А я и уверен. Если в рану не попадет зараза, ты скоро будешь здорова.

Слабость в коленях заставляет Доррина присесть на ближайший стул.

– Видать, этот способ исцеления здорово выматывает, – произносит Нория с оттенком лукавства. – Или ты не привык напрягаться?

– Еще как привык, – говорит Доррин, прежде чем успевает подумать, как могут отнестись к этому собравшиеся. – Главным-то образом я работаю в кузнице.

– Ну, хватит разговоров, – заявляет Финтал. – Полагаю, моей жене надо отдохнуть, а у мастера Доррина наверняка есть свои дела.

Покраснев, Доррин поворачивается и выходит в коридор.

– Потолкуем в прихожей, я сейчас спущусь, – говорит купец и закрывает дверь спальни.

Кивнув, Доррин спускается по лестнице и под взглядом стоящей на лестничной площадке Нори снимает с вешалки куртку и берет посох.

Финтал появляется из боковой двери с тяжелым кожаным кошелем.

– Но...

– Сам же сказал, что тебе нужны деньги, – улыбается Финтал. – Мне объяснили, что надеяться можно только на чудо, а чудеса стоят дорого. И вот еще... Не могу сказать, что у меня сейчас есть заказы для кузнеца, но если что-то понадобится, я тебя найду.

– Спасибо, – говорит Доррин, слегка кланяясь молодой женщине на лестнице и торговцу. – Следите за тем, чтобы у нее не поднялся жар. Надеюсь, что этого не случится, но если что, сразу же дайте мне знать.

– Это уж непременно, – с ухмылкой на морщинистом лице заверяет Финтал.

Находясь в хорошо натопленном доме торговца, Доррин совсем забыл о холоде, но оказавшись снаружи, он тут же прячет толстый кошель за пазуху и поплотнее запахивает куртку.

Мальчишка-конюх ждет его с уже оседланной Меривен.

– Спасибо, – говорит он, давая парнишке медяк.

– Не за что. Я не заслужил.

– Еще как заслужил. Ты ведь ухаживал за Меривен?

– Я покормил ее зерном, и она позволила мне себя почистить.

– Вот видишь, – с улыбкой говорит Доррин, вставляя посох в держатель.

– Большое тебе спасибо, целитель. Все говорили, что наша хозяйка помрет, а она добрая, и мы ее любим.

– Увы, добрые, хорошие люди тоже нередко умирают, – вздыхает Доррин. – Хорошо, что на сей раз мне удалось помочь.

Он садится в седло и выезжает со двора. Мальчишка машет ему рукой, а Финтал, стоя на крыльце, провожает целителя взглядом.

Доррину нет нужды открывать кошель, он и так знает, что там дюжина золотых. Сознание того, что ему удалось и спасти хорошего человека, и заработать денег, не может не радовать, однако страждущих много, и всех ему не спасти. После одного этого случая у него до сих пор дрожат колени.

Медленно проехав мимо пустых причалов, не дымящих труб и не заполненных народом «Пивной Кружки» и «Рыжего Льва», юноша пресекает мост и направляет Меривен по утоптанному снегу вверх, к своему дому.

XCVIII

Белый страж хлещет плетью привязанную лицом вниз к длинному столу женщину, на ногах которой видны красные рубцы.

Руки Белого мага движутся, разгоняя белый туман, собирающийся в углах зеркала. Лоб его покрывается испариной, но изображение в центре сохранить удается. Там видны рыжеволосый юноша и женщина с короткими каштановыми волосами.

Плеть обрушивается на голые плечи. Пленница стонет.

Маг хмурится, и лицо человека в зеркале искажается. Из уголков его рта сочится кровь. Ощерившись, он направляет на женщину зазубренный клинок. Та пятится, и он делает стремительный выпад.

Изображение тонет в белесом мареве.

– Попробуй еще раз, – предлагает Ания.

– Я делал это уже четырежды, – ворчит маг.

– Но ведь ты хочешь усугубить воздействие.

Вместо ответа Джеслек отпивает из бокала и сосредоточивается снова. На сей раз рыжеволосый медленно приближается к женщине, держащей в руке нож. Джеслек кивает стражу, и на голую спину женщины обрушивается плеть.

Раздается стон.

Рыжеволосый бросается вперед, и женщина вонзает нож в его грудь. Все заволакивает черный дым.

– Еще раз... – настаивает Ания.

Джеслек утирает лоб и кивает стражу.

Взлетает плеть.

Вновь возникают изображения: рыжий рвется вперед и получает удар ножом.

Женщина на столе пронзительно кричит и теряет сознание.

– Должно сработать, – улыбается Ания.

– Это было необходимо? – спрашивает Джеслек.

– Так же необходимо, как и все, что ты делаешь, мой дорогой Высший Маг.

– Фидел, ты знаешь, что делать, – говорит Джеслек другому магу. – Почему бы нам не преподать в Джеллико урок... всем, кто симпатизирует Черным.

Страж отвязывает от стола лишившуюся сознания женщину и, забросив ее, словно куль, на плечо, выходит из комнаты следом за Фиделем. Едва за ними успевает закрыться дверь, как Ания обнимает Джеслека и, прижавшись к нему всем телом, шепчет:

– У нас есть немного времени...

Их горячие губы сливаются в поцелуе.

XCIX

Снег продолжает валить, покрывая утоптанный двор новым рыхлым слоем. Доррин начал беспокоиться, доберется ли он до дома.

Рик подкатывает к горну очередную тачку угля и вытирает лоб.

Доррин механически наносит удары молотом, однако мысли заняты не столько лежащим на наковальне бруском, сколько тем, что Пергун неплохо справился со своей задачей – отгородить на складе комнатушку для Мерги и Фризы. Конечно, это стоило нескольких медяков, но благодаря Финталу денег у Доррина теперь побольше, чем свободного времени. И ему не приходится думать о еде. Разве что о покупке продуктов, когда припасы подходят к концу. А продукты нынче дороги.

Откуда-то издалека доносится беззвучный крик, и Доррин содрогается, едва не промахнувшись молотом.

– Осторожнее, – говорит Яррл. – Что с тобой?

Доррин кладет молот на глиняный пол, и вновь содрогнувшись от накатившей волны боли и белизны, медленно выходит из кузницы под снегопад.

– Доррин, тьма, нам же нужно закончить это крепление!

Не слыша слов Яррла, юноша смотрит на тяжелые серые тучи, оседлавшие Закатные Отроги, и гадает, что это может быть. Не иначе как Лидрал попала в беду! Очередная волна белого ужаса и боли захлестывает его, заставляя ухватиться за оледенелый край колодца.

Может быть, Рейса была права, и ему не следовало отпускать Лидрал? Но что могло с ней случиться?

– ...Весь задрожал, уронил молот и вышел... Глянь-ка на него, дочка...

Он плещет холодной водой – чем холоднее, тем лучше – на покрытое потом лицо, а потом еще и отпивает из бадьи.

– ...Уж не умом ли тронулся? Ледяная вода, в зимнюю-то стужу...

Что-то тянет его за ногу. Опустив глаза, Доррин видит Зилду. Цепочку козочки держит в руках Петра.

Со ступеней крыльца на него смотрят Рейса и Яррл. Кузнец сплевывает.

– Что случилось? – спрашивает Рейса беспокойно.

– Что-то с Лидрал. Сейчас прекратилось... но ей было очень больно.

– Ты знаешь, где она?

Доррин качает головой.

– Чародейские проделки... ничего хорошего ждать не приходится, – ворчит Яррл.

– Ты можешь что-нибудь предпринять? – не унимается Рейса.

– Нет... пока, – Доррин переводит дух. – Надо закончить большие бруски, пока у меня есть возможность.

– А она есть? – уточняет кузнец.

– Когда не будет, я дам тебе знать, – говорит Доррин, утирая лицо и направляясь назад, к кузнице.

Рейса переглядывается с Яррлом, и тот идет следом за юношей.

C

В вечернем сумраке, возвращаясь домой под валом валящим снегом, Доррин не перестает гадать о том, что же случилось с Лидрал. Где она и почему ему передалась ее боль?

Это определенно связано с Белыми магами, хотя их действия кажутся бессмысленными. Доррин не построил пока ни одной машины, даже простого парового двигателя, он неспособен делать оружие и не имеет возможности вернуться на Отшельничий. Его можно назвать неплохим подмастерьем кузнеца и, возможно, неплохим целителем, а Лидрал – просто странствующая торговка. Что может понадобиться чародеям от столь неприметных людей? Брид с Кадарой доставили им куда больше хлопот. В конце концов, если Спидлар окажется под пятой Белых, он, скорее всего, угодит на каторгу – но это никак не объясняет повышенного внимания, проявляемого к нему сейчас.

Проезжая мимо домика Риллы, юноша видит дым над трубой кухонной печи – Мерга занята стряпней. Ну что ж, хочется верить, что она готовит лучше, чем он сам.

Едва спешившись у конюшни, он слышит легкие шаги, а потом детский голосок:

– Можно мне покормить лошадку?

Вручив ведро девчушке, одетой в слишком большую для нее пастушью куртку, Доррин открывает бочонок и говорит:

– Насыпь в ведерко три полные пригоршни.

Пока Фриза копошится над бочонком, Доррин расседлывает кобылу и кладет седло на полку.

Он снова кривится от приступа отдаленной боли. Ему кажется, что источник ее стал ближе, но может ли это быть? И главное, как ему найти Лидрал. Как?

Девочка, семеня маленькими ножками, припускает к крыльцу и опережает его, проскакивая в дверь, когда он еще отряхивает на крыльце сапоги.

– Добрый вечер, мастер Доррин, – говорит Мерга, приветствуя его наклоном головы. – Учитывая погоду и то, как некоторые из вас, – тут она указывает половником на Ваоса, – растут, я приготовила тушеное мясо.

Доррин улавливает аппетитный запах. Ваос, глядя на него, ухмыляется с довольным видом. В кухне темновато – она освещается лишь одной лампой – но у Доррина их на весь дом всего две. Конечно, это хозяйственное упущение, но ведь и лампадного масла у него всего один кувшин. Не только строительство, но и содержание дома требует немалых расходов. Этак и Финталовы золотые скоро закончатся.

– Мы с Фризой поставили у пруда силки и словили двух прекрасных кроликов, – говорит между тем кухарка. – А в твоем подвале нашли уйму картошки и даже коренья.

– Вы поймали кроликов?