CLXXX

Остановив фургон у причала напротив «Черного Алмаза», Доррин спрыгивает на землю и, подложив тормозные башмаки под железные ободья колес, откидывает борт. Внутри находится грубая клеть с дюжиной тяжелых ракет, способных – как, во всяком случае, полагает Доррин – пробивать борта кораблей.

– Еще ракеты? – спрашивает Кил, подходя к фургону.

– Да, тяжелые.

– На горизонте парус! – сообщает Тирел.

– Выяснили, чей?

– Пока нет.

Доррин потирает лоб – одна мысль об использовании проклятых ракет вызывает у него головную боль.

– Ладно. Разожги топку. Большого жара не надо, только чтобы поддерживать пар.

– Яррл придет? – спрашивает Тирел.

– Нет. Если со мной, неровен час, случится неладное, должен остаться хоть кто-то, способный построить еще один корабль.

– Разумно, – хмуро кивает капитан «Черного Молота». – Но, надеюсь, ты не планируешь поражение?

– Упаси Тьма!

Заслышав цокот копыт, Доррин поднимает голову и видит Лидрал, скачущую к причалу верхом и держа в поводу Баслу. Конь оседлан, черный посох вставлен в держатель.

– Ты нужен Рилле! – обращается она к Доррину.

Недоумевающий Кил пытается возражать, но Доррин уже понял, в чем дело:

– Кадара?

Лидрал кивает. Доррин торопливо отдает последние распоряжения:

– Тирел, если окажется, что это Белый флот, то как только он окажется в десяти кай от берега, давай гудок. Верхом на Басле я вернусь быстро. Кил, ты знаешь, как нацеливать ракеты. Я на тебя рассчитываю.

Последние слова он произносит, уже сидя в седле.

Коновязи у маленького домика нет, и Доррин привязывает Баслу к перилам по левую сторону крыльца.

На тесной кухне Мерга хлопочет у плиты, на которой в двух больших кастрюлях булькает вода. На столе стоит кувшин с настоем звездочника.

– Мерга, можешь растереть это как можно мельче и равномерно размешать? – спрашивает Доррин, наливая настой в чашку.

– Да, мастер Доррин.

Лидрал бежит в спальню, откуда доносятся приглушенные стоны Кадары. Доррин входит следом.

Рилла поднимает голову.

– Я сейчас вернусь, милая, – обращается целительница к Кадаре, одновременно подавая знак Лидрал. Та садится возле роженицы.

– Я с тобой, с тобой... – ласково говорит Кадаре Лидрал. Поманив Доррина за собой, целительница выходит в коридор и, плотно закрыв дверь, говорит:

– Я должна тебе сразу сказать... Ребенок очень крупный, а пуповина не крепкая.

– Ты хочешь, чтобы я посмотрел, что можно сделать?

– Нет, я послала за тобой, чтобы дать тебе возможность полюбоваться этим зрелищем! – раздраженно отвечает Рилла.

Доррин бочком протискивается в дверь и подходит к кровати.

– ...Брид... ты?

– Это я, Доррин. Я хочу помочь.

Легонько коснувшись пальцами напряженного живота, он дожидается очередных схваток.

– Доррин... больно... хуже, чем в Клете... Тьма, как больно!

Понимая, что Рилла права, он утирает лоб рукавом, жалея о том, что рядом нет его матушки. Но сожалениями делу не поможешь: ему приходится сосредоточиться на ребенке и попытке расширить канал, которым должен пройти плод.

Лидрал выходит в коридор, а Доррин неуклюже вытирает лоб о плечо: руки его на животе роженицы, все мысли – только о том, как помочь младенцу увидеть свет.

– Тужься! Тужься! – повелевает сама себе Кадара, стоны то и дело срываются с ее пересохших губ. Ее мокрые рыжие волосы облепили голову, словно боевой шлем.

– Ты справишься! – настойчиво твердит Рилла. – Тужься! Еще!.. Давай!

– Больно... Брид!.. О, Тьма, как больно!

Стон Кадары сливается с надсадным хрипом. Лидрал в дверях закусывает губу.

– Выходит... уже выходит! Тужься!

Доррин борется с тошнотой, подступившей к горлу, когда вместе с головкой младенца выходит темная кровь, но тут же спохватывается. Кадара слабеет – хаос может овладеть ею, затянуть в смертельную глубину.

А вот ребенок – Рилла видит это, еще не распутав пуповину, – родился крупным и здоровым.

– Ага... – приговаривает целительница, глядя то на малыша, то на Доррина. – Экий крепыш у нас... молодчина, Кадара. Ну-ка, потужься еще... давай!

Напрягшись, Кадара со стоном извергает послед.

– Рилла, не жалей звездочника. Мерга вскипятила воду, и я велел ей как следует растереть зелье.

– Снадобье жгучее... но заживляет отменно.

– Надо обмывать настоем каждый день, пока не поправится.

Старая целительница кивает.

Доррин отступает от постели, но перед этим касается лба молодой матери.

– Тебе надо отдохнуть...

– Ты... за Брида... спасибо! – шепчет измученная Кадара. Веки ее опускаются, но она противится этому, глядя во все глаза на красновато-фиолетового младенца.

– Какой красивый...

Лидрал, стоя у порога, улыбается.

Когда сон все-таки одолевает Кадару, Доррин касается ее руки, подкрепляя изнуренное тело силой гармонии.

– С ней теперь все будет в порядке, – заверяет его Рилла. – Можешь отправляться на свой корабль.

Доррин с облегчением направляется к выходу.

– Тьма с тобой... – шепчет Кадара.

Юноша оборачивается, но роженица уже спит. Бок о бок с Лидрал они выходит на крыльцо. Внизу, в гавани, виден «Черный Молот». Пары уже разведены, и в ясное зимнее небо поднимается струйка дыма.

– Спасибо! – говорит Лидрал, взяв его за руку.

– За что?

– За то, что ты умеешь ждать. За то, что ставишь жизнь выше разрушения. За то, что ты – это ты.

Она обнимает его, и их губы сливаются в поцелуе.

– И за последнюю ночь.

Глаза ее все еще красны.

– Тебе тревожно?

Лидрал кивает.

– Кадара права, у нас нет в запасе вечности. Лерс...

– Лерс?

– Лерс – так Брид просил назвать малыша. А ты не знал? Лерс – все, что осталось у нее от человека, которого она так любила.

– И ты боишься за меня?

– Доррин... До сих пор тебе удавалось уцелеть, но из чего следует, что твоя удача будет продолжаться вечно? И уверен ли ты, что, даже оставшись в живых, сохранишь зрение? И разум! Я помню, каким вывезла тебя из Клета... Кадара этого не знает, но ты был в куда худшем состоянии, чем она.

– Ты преувеличиваешь.

– Доррин, я люблю тебя и хочу, чтобы ты вернулся. Но беда в том, что порой наши желания не имеют никакого значения. Иногда... когда ты борешься с демонами внутри себя, бывает трудно понять... – она умолкает, прижимаясь к нему. – Я тоже кое-чего от тебя хочу.

Он сжимает ее в объятиях, и струящиеся по их щекам слезы смешиваются.

Снизу, из гавани, разносясь эхом по склону, доносится звук парового гудка.

– Тебе пора.

Гудок звучит снова. Доррин видит над водами залива белые треугольники. Паруса Белого флота.

Последний раз припав к губам Лидрал, он отвязывает поводья, садится в седло и, уже на скаку, утирает рукавом слезы. Пальцы его непроизвольно тянутся к черному посоху. Бой еще не начался, но в висках уже знакомо пульсирует боль.

CLXXXI

Направляясь вниз, Доррин проезжает мимо полудюжины зданий. Все они сложены из твердого черного камня. Большая часть домов подведена под черные черепичные крыши. С одной из них, незавершенной, машет рукой кровельщик, и Доррин отвечает на приветствие. Воздух у пристани прохладен и чист, хотя к запаху моря примешивается дымок горящего угля.

На фоне темной воды залива яркими пятнами выделяются невероятной белизны паруса.

Отдав поводья одному из Тиреловых молодцов и оглянувшись – Лидрал наверняка смотрит ему вслед – он с посохом в руках взбегает по сходням.

– Сколько их?

– Более двух десятков, – отвечает Кил. Молодой моряк приказывает убрать сходни и отдать швартовы. – Так говорит Селвара, однако сам он считает, что точное число назвать невозможно. На борту примерно половины судов находятся маги, а они умеют маскировать корабли. Обычным зрением видно только семь или восемь, но кильватерных струй гораздо больше.

Доррин спешит к машинному отделению, где застает возле топки Тирела и Стила.

– Ступай на мостик, – говорит Доррин Тирелу, – пары ты развел, а дальше здесь обойдутся и без тебя.

Капитан поднимается на палубу, а Кил спускается вниз, к брату.

– Пара достаточно, – повторяет Доррин, глядя на стрелку указателя давления. – Стил, дождись, когда стрелка дойдет вот досюда, и поддерживай давление на этом уровне.

– Да, мастер Доррин. Мастер Тирел и мастер Яррл мне все объяснили и показали. А на последнем испытании я работал у машины сам.

– Что ты собираешься делать? – спрашивает брата Кил.

– Хотелось бы убедить их вернуться домой и оставить Отшельничий в покое.

Кил переводит взгляд с Доррина на Стила, потом опять на Доррина.

– Ты что, серьезно?

– Вполне. Я не Креслин. И в этом не было бы толку.

Кил и Стил непонимающе переглядываются.

– В чем – «в этом»?

– В полном уничтожении их флота. Да и ракет для этого у нас маловато.

Отвернувшись от собеседников, Доррин открывает клапан и подает пар в цилиндры. Запустив машину вхолостую и убедившись, что она работает без перебоев, он подсоединяет вал и, когда винт начинает вращаться, добавляет в топку пару лопат угля. Потом закрывает заслонку и вручает лопату Стилу.

– Следи за давлением. Будет падать – поддай жару.

– Да, мастер Доррин.

Оба брата поднимаются на палубу и спешат к рулевой рубке. Тирел уже успел направить «Молот» к выходу из гавани. Некоторое время судно скользит мимо удлиненных стараниями Рейсы волнорезов. Потом качка усиливается, извещая о том, что корабль вышел в открытое море.

– Куда? – спрашивает Тирел.

– Держи курс прямо на их флагман.

– А который из них флагман?

– Прости. Видишь шхуну под голубым флагом, там еще мерцающее свечение? Давай туда.

– Никак не могу привыкнуть, – бормочет капитан, поворачивая штурвал. – Ветер не ветер, а ты знай себе плывешь, куда хочешь.

Белые корабли, подобно огромным бабочкам, движутся по ветру, тогда как «Молот» черной стрелой гармонии устремляется им навстречу.

Неожиданно шхуна, шедшая с подветренной стороны от флагмана, закладывает лево руля. Маг на борту определенно ощутил черноту «Молота».

– Сбавь ходу! – командует Доррин. – Приноровись к его скорости.

«Белый Змей» – так называется флагман – меняет галс. Доррин, ухмыльнувшись, кивает, и «Молот», легко повернув, следует за шхуной. Ухватившись при повороте за поручни, Доррин подает знак Килу.

– Выпусти первую ракету. Целься в бушприт.

– Есть выпустить ракету! – бодро отзывается Кил, спеша в боевую рубку, где установлена черная труба пускателя.

Вспышка и взрыв происходят почти одновременно. Нос «Змея» поворачивает влево. Сбитый выстрелом бушприт повисает на передней секции кливера. Шхуна теряет ход и маневренность.

– Обходим его! – командует Доррин, утирая лоб, и надеясь, что ему не придется никого убивать.

Огненная стрела со свистом пролетает мимо рулевой рубки. За ней следует вторая, а третья ударяет в обшивку из черного железа, рассыпавшись пламенными брызгами.

Тирел морщится.

«Змей» тем временем пытается восстановить управляемость. Матросы на носу обрубают снасти, чтобы сбросить в воду ставший помехой бушприт.

– Кил, сможешь другой ракетой сбить им руль?

– Попробую, – отзывается брат и оборачивается к наводчикам. – Целься под корму, ниже ютового иллюминатора. Огонь!

На сей раз приходится пустить три ракеты. Но после третьей штурвал «Змея» начинает проворачиваться и шхуна заваливается на левый борт.

«Молот» продолжает кружить возле обездвиженного противника, однако «Змей» все еще отстреливается. Да и другие корабли Белых приближаются на дистанцию, позволяющую запускать огненные стрелы.

– Стил велел передать, что кожух вала сильно нагрелся! – докладывает, сунувшись в рулевую рубку, запыхавшийся матрос.

– Говорил я тебе, что с этими подшипниками мы еще наплачемся! – ворчит, не отрываясь от штурвала, Тирел.

Спорить некогда да и ни к чему: подшипники работают лучше чего-либо другого, но они пока несовершенны.

– Что, сильный перегрев?

– Стил говорит, что лучше бы остановить вал и сменить смазку.

– Рейса, – приказывает Доррин, – бойцов на палубу! Тирел, идем на сближение. К его правому борту.

– Да они же тебя поджарят! – восклицает Кил.

– А щиты зачем? Для того и нужны, чтобы не поджарили! Как сойдемся, выпусти по ним несколько ракет.

– Угол паршивый. Мы сможем попасть лишь в пару мест.

– Больше и не надо. Проделай им несколько дырок в корпусе, лучше у ватерлинии.

Схватив посох, Доррин кивает стоящей на палубе под рубкой Рейсе. За ее спиной видны двое мужчин и женщина с черными клинками и щитами.

– Крючья!

С палубы «Молота» летят абордажные крючья. Первые два броска неудачны, крючья, отскочив от борта, падают в воду, но третий зацепляется на борт. Стальную цепь, на которой он укреплен, не пережечь и не перерубить, так что оба корабля теперь сцеплены намертво.

– Тирел, позаботься о вале, а мы займемся магией. Стрелки!

В трех местах рубки железная обшивка сдвигается на поллоктя в сторону, открывая бойницы. За каждой стоит стрелок с колчаном из черного железа, полным лоркеновых стрел.

– На абордаж!

И вот уже воины, размахивая мечами, перепрыгивают на палубу «Змея». Свистят стрелы. Выпущенные в них огненные шары разбрызгиваются, ударившись о черные щиты.

– Стрелки! Полуют!

Черные стрелы летят в сторону кормы, и обстрел оттуда прекращается. На вражью палубу перескакивают Рейса, Петра и еще двое бойцов. Доррин тоже прыгает на белые доски, и как только успевает восстановить равновесие, двое своих прикрывают его сомкнутыми черными щитами.

Чтобы определить место концентрации хаоса, особо утруждаться не приходится: посох безошибочно указывает в сторону полуюта.

– Бей Черных ублюдков! – доносится оттуда, и около двух десятков Белых бросаются на немногочисленную абордажную команду. Правда, прежде чем противники успевают сойтись врукопашную, стрелки с «Молота» выводят из строя пятерых, а одного Доррин укладывает посохом.

Затем в дело вступают клинки.

Рейса обрушивает молниеносный удар на руку одного Белого стража, Квента быстрым выпадом сражает другого, однако при этом роняет свой меч, и белый клинок вспарывает ему руку.

С кормы летят два огненных шара, но Доррин успевает отбить их посохом.

Меч Петры сражает стража, ранившего Квенту, что дает Доррину время развернуться и сбить посохом другого врага. Вспышки головной боли становятся все сильнее, но он пересиливает их, продолжая бой.

Еще одного нападающего поражает черная стрела.

Уголком глаза Доррин видит, как падает на палубу одетая в черное фигура, потом еще одна. Мимо его уха с шипением пролетает огненный шар. Второй и третий нацелены лучше, но он отбивает их посохом, ища взглядом и чувствами главного противника – Белого мага.

Человек в белом стоит на кормовой надстройке, прикрытой навесом от стрел, летящих с «Молота».

Трое уцелевших Белых бойцов бросают оружие и поднимают руки.

Доррин спешит к корме.

Белый маг выпускает в него очередной шар, в очередной раз отражаемый посохом.

– Стой, Черный червь! – рявкает чародей. – Стой, не то я уничтожу весь корабль!

– А зачем? – спрашивает Доррин, остановившись. Его чувства направляются к кряжистому бородачу, представляющему собой сгусток хаоса.

– А почему бы и нет? Ведь ты собрался уничтожить меня!

– Так ведь ты, сдается мне, явился сюда с не такими уж мирными намерениями, – замечает Доррин, стараясь сплести вокруг чародея кокон гармонии.

Ощутив угрозу, тот принимается обстреливать юношу огнем, но посох отражает и гасит шары, каждый из которых заметно слабее предыдущего. Последний гаснет сам, даже не долетев до посоха.

Доррин делает шаг навстречу бородачу.

Появившиеся было на кончиках его пальцев язычки пламени тут же гаснут. Первый удар посоха приходится по запястью, второй – по шее. Мертвое тело падает на палубу.

Обернувшись и не обращая внимания на Белых, стоящих на коленях, юноша опускается возле лежащей ничком Петры, переворачивает ее и неловкими, окостеневшими пальцами нашаривает в кисете на поясе пакетик с порошком звездочника. Одновременно он старается поддержать силы раненой потоком гармонии.

Рана глубока, под телом растекается лужа крови, но ни сердце, ни легкие, благодарение Тьме, не задеты, а значит надежда есть. Уменьшив кровотечение, Доррин посыпает рану целебным снадобьем. Глаза его горят. Над ним, как однорукий ангел мщения, стоит Рейса.

Наконец он выпрямляется.

– Нужно найти что-то твердое, чтобы ее унести.

– А она... она... – безжизненным голосом начинает Рейса и не договаривает.

– Она потеряла много крови, но я, кажется, поспел вовремя.

Стил перепрыгивает через борт Белого корабля, легко удерживая одной рукой носилки из натянутой на жерди парусины.

– Белые ублюдки....

Четверо бойцов переправляют носилки с одного судна на другое.

Доррин, перебравшись на палубу «Молота», бредет к рулевой рубке.

– Эй, а о своем плече ты позаботиться не хочешь? – осведомляется Тирел.

Доррин наконец замечает, что плечо его и вправду кровоточит. До сих пор боль Петры и Рейсы не позволяли ему заметить собственную рану. Впрочем, голова его болит гораздо сильнее плеча.

Еле двигаясь, Доррин достает остаток порошка, а Тирел помогает ему наложить повязку.

– Как вал? Налажен?

– Пока да. До берега всяко дотянем, но на будущее тебе придется придумать что-нибудь получше.

Доррин, который только тем и занят, что старается придумать что-нибудь получше, вздыхает.

– Надо отцепляться, – говорит он.

– Сбросить крючья! – командует Тирел.

– Потопить беляка? – спрашивает Кил, когда «Молот» отходит от «Змея». – Нескольких ракет хватит.

– Зачем? Не стоит ничего разрушать без крайней необходимости. Кстати, где остальные?

Некоторые из Белых кораблей, как оказывается, пустились наутек, и их паруса уже превратились в маленькие белые треугольнички на западном горизонте. Но несколько судов, каждый с магом на борту, дрейфуют неподалеку от «Молота» и «Змея».

– Туда! – командует Доррин, указывая на самый большой, с высоко поднимающимися над водой бортами барк.

«Молот», не обращая внимания на ветер, идет на сближение и скоро о черное железо начинают разбиваться огненные шары.

– Подайте сигнал к переговорам!

На коротком гюйс-штоке взвивается белый вымпел с голубыми полосками. Вскоре на барке «Белое Пламя» поднимается такой же.

Когда «Молот» оказывается на траверзе «Пламени», Доррин сдвигает железный ставень рубки и обращается к стоящему у поручней человеку.

– Я хотел бы передать послание для Высшего Мага.

– Это за пределами моих полномочий, – кричит, перекрывая плеск волн, Белый капитан. – Я могу вручить его лишь нашему магу.

Доррин бросает в корзину навощенный запечатанный мешок с письмом, которое они с Лидрал составили и переписали в нескольких копиях на пергаменте еще на прошлой восьмидневке. Молодой матрос подцепляет корзину шестом и протягивает над водой. На судне противника Белый матрос вынимает из корзины мешок и вручает своему капитану. Тот уходит с ним на корму.

Корабли расходятся.

Очень скоро выясняется, что у Белого мага не нашлось другого ответа, кроме града огненных шаров.

– Идиоты! – бросает Доррин, обернувшись к Килу.

– Задать этим гаденышам? – спрашивает брат.

– Стреляй! – кивает Доррин, морщась от головной боли.

Пять пущенных с «Молота» ракет взрываются на деревянной палубе «Пламени», и очень скоро корабль, в полном соответствии со своим названием, обращается в пылающий факел. «Молот», пыхтя, направляется к третьему фэрхэвенскому судну с очередным пергаментом.

Доррин закрывает глаза, хотя это не имеет значения. Постоянные приступы жуткой головной боли все равно не дают ему видеть.

На сей раз «Молот» не встречают шарами. «Гордость Рассвета» поднимает флаг переговоров, принимает послание и уходит на запад. Еще три судна с магами на борту уходят следом.

– Возвращаемся, – говорит Доррин Тирелу, утирая лоб. – Не стоит попусту переводить уголь.

– Ну, угля-то у нас вдосталь, – смеется Тирел.

– Жаль, что ты не спалил их всех! – не в силах сдержать клокочущей ярости, заявляет Рейса.

– Это не исцелит Петру.

– Знаю. Но я все равно ненавижу этих ублюдков.

– А я... мне, знаешь ли, неохота расставаться со зрением, – Доррин вздыхает, понимая, что должен быть сильным, как Креслин, и мириться с неизбежными последствиями. Но ему так нравится смотреть на Лидрал, на море... И он не уверен в том, что на сей раз его зрение восстановится. Похоже, что каждый последующий акт разрушения, даже будучи слабее предыдущего, вызывает у него более сильную и длительную боль.

– Понимаю, – Рейса касается его плеча, и он ощущает всю ее боль, источники которой скрываются и в прошлом, и в настоящем. – Просто сознание того, что твои близкие сами сделали свой выбор, не утешает. Когда-нибудь ты это поймешь.

На самом деле Доррин прекрасно все понимает, ведь слишком многие пострадали из-за его мечтаний. Вместо того чтобы напомнить Рейсе об этом, он негромко говорит:

– Ни миру, ни Равновесию нет дела до наших чувств. Но это не значит, что я их не испытываю.

– Вот почему ты великий маг, – откликается Рейса, уронив руку. – И вот почему многие люди следуют за тобой. У тебя есть и мечты, и чувства, но ты не даешь ни тому ни другому подчинить себя.

Однорукая воительница спускается по трапу и направляется к своей раненой дочери. Тирел крутит штурвал, и Доррину приходится ухватиться за поручни. «Молот» берет курс на гавань.

– Что будем делать дальше, мастер Доррин? – спрашивает капитан с явным желанием разговорить и отвлечь юношу.

– Усовершенствуем конструкцию да построим новый корабль. И Черный Город. Чего еще желать?

– Хвала Тьме, что ты не родился Белым, – бормочет Тирел.

Доррин обращает незрячие глаза в сторону Найлана. Где-то там его ждет Лидрал.

CLXXXII

Помешкав у двери, Доррин стучится. Стоящая рядом с ним Лидрал молчит.

– Заходи, мастер Доррин, – приглашает Рилла, открывая дверь и отступая.

– Зашел вот узнать, как поживают Кадара с Лерсом. Мне пришлось покинуть их в большой спешке.

– Знаю, ты спешил преподать урок этим Белым недоумкам. Мы все видели с крыльца – и как один корабль загорелся, и как остальные дали деру через Залив.

– Что, и Кадара? – удивляется Лидрал.

– Нет, ее бы я не выпустила. Но она заставила меня трижды пересказать все, что мне удалось углядеть.

Доррин осторожно нащупывает дорогу и заходит в дом.

– Ты... не... – рука Риллы тянется ко рту.

– Тссс! – шикает он. – Ей ни слова.

Держась за руку Лидрал, Доррин входит в спальню.

Кадара лежит в постели. Рядом, в колыбельке, спит ее сын

– Рилла сказала мне, что, не окажись тебя рядом, Лерсу бы не выжить... И что спасая его, ты рисковал проиграть сражение, – говорит молодая мать.

– Это преувеличение. Время у нас было, – бормочет Доррин, опуская голову.

– Ты ведь должен быть честным, правда? Чего бы это тебе ни стоило?

– Да. В... большинстве случаев.

– А стало быть, ты должен рассчитывать все, даже... Ладно, неважно. Я знаю, что ты не... но это так трудно!

Ощущая ее гнев и неизбывную боль, Доррин касается плеча Кадары.

– Равновесию нет дела до наших чувств. Но я все еще могу их испытывать, и мне по-прежнему больно.

– Вот почему ты велик... – отзывается Кадара, нежно поглаживая младенца. – Вот почему Брид мертв, а на тебя все смотрят с почтением. Ты ухитряешься придерживаться гармонии, не растеряв своих чувств.

– Ты обо мне слишком высокого мнения. Я всего лишь стараюсь делать то, что должен, – говорит Доррин.

Голова его по-прежнему раскалывается, колени дрожат.

– Ты устал, верно? – спрашивает Кадара.

– Да.

– Я тоже. Лидрал, отведи его домой. И... Доррин...

Доррин обращает невидящий взор в ее сторону.

– Спасибо за сына. Брид тоже поблагодарил бы тебя... И я надеюсь, что твое зрение скоро восстановится.

Доррин не может сдержать ухмылки.

– Зря ты надеялся меня одурачить. Лидрал, отведи его домой и уложи спать.

Лидрал выводит его в коридор, а потом, уже на крыльце, говорит:

– Ты отдал людям слишком много. Кадара права, тебе необходим отдых.

– А как насчет тебя?

– У меня есть ты, – звонко и счастливо смеется Лидрал. – И не только ты. Мне повезло больше, чем Кадаре. Думаю, у нас будет дочь.

– Откуда ты знаешь? Даже я не могу сказать заранее.

– Откуда, откуда... Будет дочка да и все тут, – она жарко и страстно целует его в губы. – Пойдем, тебя нужно накормить и уложить. Не надо было заходить к Кадаре, ты еще слишком слаб.

Вечерний ветерок овевает их прохладой. Пройдя примерно две сотни локтей по направлению к дому, Лидрал неожиданно восклицает:

– Ох, Тьма!

– В чем дело? – спрашивает Доррин, не видящий ничего, кроме белых вспышек.

– Отец твой заявился, будь он неладен. Отдохнуть, и то не даст!

– Ничего, – вздыхает Доррин. – Это мы как-нибудь переживем.

– А у нас тут Черный маг, – объявляет Фриза, как только они входят. – Взаправдашний маг! И говорит, будто он – отец мастера Доррина. Это правда? А мы и не знали, что мастер Доррин волшебников сын.

– Это правда, – отзывается Доррин, заходя на кухню.

– Мерга! – окликает Лидрал кухарку. – Принеси хлеба с сыром, да чего-нибудь горяченького, пока Доррин не свалился. Доррин, садись. Вот сюда.

Она выдвигает стул.

– Я, наверное, не вовремя? – мягко спрашивает Оран.

– Нет, все нормально. Просто мне нужно подкрепиться. День выдался нелегкий.

Хлеб, сыр и горячий сидр помогают унять дрожь в коленях и уменьшить головную боль.

– Зачем ты явился? – спрашивает Доррин.

– Узнать, как ты справился с Белыми, и поговорить с тобой. Похоже, твой корабль хорошо себя показал.

– Это верно, – соглашается Доррин. – На самом деле мне не было нужды подниматься на борт. Тирел с Килом и сами могли сжечь весь Фэрхэвенский флот, – при этих словах боль усиливается, и он поправляется: – Нет, сразу бы им этого не сделать, пришлось бы вернуться за ракетами. Но мне думается, что десяток судов, подобных «Молоту», способны отвадить кого угодно от намерения устраивать нам блокаду и препятствовать свободе торговли.

– А почему они сами не могут построить такие же корабли?

– Потому что для них, так же как для щитов и ракет, требуется черное железо, а мастера хаоса не могут иметь дело с металлом, закаленным гармонией. Если начинить порохом что угодно, кроме черного железа, любой Белый маг взорвет заряд на расстоянии. Однако, – тут Доррин пожимает плечами – все, кто обходятся вовсе без магии, например, норландцы или хаморианцы, запросто могут использовать вдобавок к парусам паровые котлы с низким давлением. По правде сказать, я уже познакомил их с этим устройством.

– Как? Зачем?

– Затем, что мы получим в обмен много нужных товаров. Без торговли с восточными державами нам пока не обойтись Ее необходимо расширять. Лидрал сейчас составляет список наших самых насущных нужд.

– Но разумно ли это?

– Полагаю, что да. Во-первых, никакое изобретение нельзя хранить в тайне вечно, а раз рано или поздно о нем все равно узнают, так почему не извлечь из этого выгоду? А во-вторых они смогут использовать только обычное, негармонизированное железо, а котлы из него способны выдерживать лишь невысокое давление. Для скоростных судов они не годятся, и при попутном ветре хороший парусник легко обгонит такой паровик. Но в штиль или при входе и выходе из порта паровая машина может стать неплохим подспорьем.

– А ты уверен?

Доррин вздыхает, даже не стараясь скрыть раздражения.

– Я сам пытался обойтись без черного железа, но это невозможно. Чтобы обычный котел не взорвался при давлении, необходимом для того, чтобы развить скорость хорошего парусника, его надо сделать слишком толстым и тяжелым, а значит, скорости все равно не видать. Может, в других мирах – скажем, на планетах ангелов – самые совершенные машины могут обходиться без магии, но у нас их возможности обусловлены силами Равновесия.

– Почему ты позволил большей части Белого флота вернуться?

– Мог бы догадаться. Уничтожение полудюжины Белых магов зараз вызвало бы сильное нарушение Равновесия, что могло повлечь за собой усиление хаоса. Ни Кандару, ни нам не нужен новый Джеслек. Кроме того, их возвращение усилит разлад во вражьем стане. Можно сказать, дезорганизует хаос. Смех и только!