CLVII

– Стереть город с лица земли! – приказывает Стирол, глядя на зажатый в руке почерневший амулет.

– Весь город? Людей, сдавшихся и принявших знамя Фэрхэвена?

Глаза рыжеволосой волшебницы расширяются.

– Мне плевать на людей, пусть убираются куда угодно! Речь идет о самом городе. Здесь пал Высший Маг, и само существование этой дыры есть оскорбление для Фэрхэвена. Я хочу увести весь домашний скот и все запасы зерна. Урожай должен быть убран, после чего поля будут прожжены огнем и засеяны солью. Здания – до единого! – следует сравнять с землей, волнорез разрушить, а гавань засыпать камнями.

– Вот уж не думала, что ты так любил Джеслека.

– Я его ненавидел, но в этом ли дело? – бархатным голосом произносит Стирол. – Мир должен знать, что покушение на Высшего Мага влечет за собой страшную кару!

– Понятно. А как насчет объявления о награде за этого Черного мага? Ты хочешь...

– Свет, конечно же, нет! Неужто я должен тебе все растолковывать? Мы объявим награду, и всем, кто хоть как-то связан с ним, придется теперь жить с оглядкой. Конечно, никто не помешает этим идиотам с Отшельничьего забрать своего выкормыша обратно.

– Мне кажется, Дженред затевал нечто подобное насчет Креслина. И чем это обернулось?

– Нынче все обстоит иначе. Дженред не учел, что у тех, кого он изгнал из Кандара, не было выбора. Но скажи, ты и вправду веришь, будто лицемерные трусы с Отшельничьего примут того, кто использует машины, черную сталь и гармонию для создания орудий уничтожения?

– А если он их принудит?

– Какими силами? У него всего один волшебный корабль и горстка приверженцев.

CLVIII

CLIX

По мере того как стынет топка, струйка дыма над трубой пришвартованного к одному из причалов Края Земли «Черного Алмаза» становится все тоньше. Угля в ларях осталось совсем немного.

К сходням доставлены две бочки пресной воды, однако внизу выставлен караул из четырех Черных стражей.

– И что теперь, мастер Доррин? – спрашивает Тирел.

– Подождем, – устало отзывается юноша. Он пытается вытереть лоб и морщится – опять забыл о сломанном пальце. Хорошо еще, что плечо заживает, да и приступы головной боли случаются все реже.

– Долго ждать не придется, – замечает Лидрал, указывая на открытый экипаж под флагом начальника порта, доставивший к пристани нескольких людей.

При виде одного из них – рослого, худощавого Черного мага – Доррин глубоко вздыхает.

– Дерьмо! – негромко, но вполне разборчиво произносит Кадара.

Несколько одетых в черное людей направляются к кораблю. Лидрал крепко держит Доррина за руку.

Рослый маг делает знак стражам, и те, отсалютовав, покидают пост. Маг поднимает глаза и, глядя прямо на Доррина, говорит:

– Всем вам предоставлено право свободного пребывания на Отшельничьем. Предпочтительно, чтобы вы пока не удалялись от Края Земли, но это лишь пожелание, а никоим образом не приказ. Учитывая, что вы... побывали в передряге, мы предлагаем вам разместиться в двух гостевых домах за старой гостиницей. Комнаты в самой гостинице будут отведены Доррину и его... супруге. Лошадей, – Оран указывает на палубные стойла, – можете поставить в конюшню.

– Мы крайне признательны вам за великодушие, – отзывается Доррин. – Но не сочтете ли вы возможным направить к нам целителя? Один из нас, Пергун, был серьезно ранен в голову. Мне удалось предотвратить самое худшее, однако... в последнее время у меня было слишком много неотложных дел.

– Ты все сделал прекрасно, мастер Доррин! – пытается возразить Пергун, тяжело опирающийся о бортовое ограждение. Впрочем, говорит он тихо, глотая слова, и никто, кроме стоящей рядом Мерги, его слов не разбирает.

– Мы постараемся оказать всю необходимую помощь, – вежливо отвечает Оран. – Надеюсь, попозже мы еще увидимся, – маг встречается взглядом с сыном. Доррин не отводит глаз, пока Оран не делает это первым.

Постепенно пристань пустеет. Тирел с командой, Пергун, Мерга и Фриза уходят к гостевым домам. На палубе остаются Лидрал, Рейса, Яррл и Петра. Кадара держится особняком.

Лидрал окликает стоящего у трапа Доррина, и тот, обернувшись, усмехается, ибо все происходящее сильно напоминает военный совет. Он садится на доски рядом с Лидрал и с удовольствием подставляет лицо свежему ветерку.

– До сих пор ты не особо распространялся о том, что мы будем делать дальше, – замечает Лидрал.

– Не могу сказать, чтобы этот вопрос был у меня толком продуман, – отзывается юноша. – Поначалу-то я просто хотел построить машину, а покидать Спидлар не собирался. И уверенности в том, что нас примут на Отшельничьем, у меня нет. Машины здесь не жалуют.

– Но ведь остров страдает от морской блокады, – говорит Лидрал, – а твой корабль – это прекрасная возможность ее прорвать. Неужто она их не заинтересует?

– Нет! – слышится холодный голос Кадары. – Они скорее умрут, чем изменят свои драгоценные убеждения.

– А кто сказал, что их придется менять? – встревает Рейса. – Мы могли бы строить корабли и защищать их. Им не нужно ничего менять, пусть только нам не мешают.

– Ну, – пожимает плечами Кадара, – попробуй их убедить! Но я лично сомневаюсь в их способности прислушиваться к доводам разума. Они могут счесть, что вы представляете опасность для здешнего уклада жизни и можете пагубно повлиять на других.

– Неужели они так жестоки и непреклонны? – восклицает Петра.

– Жестокими их не назовешь, – качает головой Доррин, – но что касается непреклонности... Однако, возможно, нам удастся основать поселение на южной оконечности острова. Там есть фьорд и бухта, где можно устроить гавань, а неподалеку – плато с плодородной почвой. Место это так далеко от Края Земли, что у властей просто не дошли руки до его освоения. Людей там живет всего ничего, и как раз они-то, по-моему, ничего против нас иметь не будут.

– Доррин! – восклицает Лидрал. – Это действительно выход. Добейся разрешения. Только не отступайся!

– Не знаю, получится ли, – пожимает плечами юноша.

– А что, в этом есть смысл! – воодушевляется и Яррл.

– Мы все будем за тебя горой! – подхватывает Рейса. Кадара молча качает головой.

– В общем... – Доррину не удается подобрать нужных слов, и он машет рукой. – Ладно, сейчас-то мы всяко на юг не отправимся, так почему бы нам не пойти и не воспользоваться предоставленными удобствами? – он не добавляет «пока у нас есть такая возможность», хотя подобная мысль приходит ему в голову.

Уже с пристани юноша оглядывается на оставленное судно. Опасаться нечего, насчет воровства на Отшельничьем можно не беспокоиться. Точно так же – тут он усмехается – как в Фэрхэвене. Удивительно, как могут сходиться крайние противоположности.

Оставляя «Алмаз», он задраил все люки и откачал воду из трюмов. Течь из трубопровода особой опасности не представляет, но систему все равно придется периодически прокачивать. До тех пор, пока он не найдет способ обеспечить более надежную изоляцию.

– Самый ухоженный порт, какой мне доводилось видеть, – замечает Яррл.

Причалы и впрямь безукоризненно чисты, каменные плиты мостовых великолепно подогнаны и скреплены раствором, а склон холма украшен гармоничной мозаикой черепичных крыш. Воздух свеж, и здесь удивительно легко дышится. Над портом господствует сторожевая башня. На флагштоке перед одноэтажным зданием управления порта реет черно-белое полотнище – копия знамени Основателей.

– А где эта гостиница?

– Надо обойти управление порта слева и подняться по переулку. Там будет двухэтажный дом – это и есть гостиница.

Перед гостиницей их встречает паренек в чистой кожаной одежде, с нарукавной повязкой цветов портового флага.

– Мастер Доррин, – с поклоном произносит он, – рад приветствовать тебя и твою почтенную супругу. Барла проводит вас в ваши покои. О вечерней трапезе возвестит колокольчик.

– А нам-то место найдется? – ворчит Кадара.

– В каждом гостевом доме, – снова поклонившись, отвечает юноша, – имеется четыре отдельные спальни и вдосталь воды для умывания.

– Слышал я, что они здесь помешаны на умывании, – тихонько бормочет Яррл.

– Тебе это пойдет только на пользу, – отзывается Рейса.

Доррин, опять забыв про сломанный палец, открывает дверь, чтобы пропустить Лидрал, и морщится от боли.

– Добро пожаловать, – говорит немолодая женщина, поднявшаяся им навстречу из-за маленького стола. – Вы ведь Доррин и Лидрал?

– Да.

– Меня зовут Барла. Позвольте проводить вас в ваши покои.

Широкая лестница приводит их на второй этаж. За площадкой начинается длинный коридор, но Барла останавливается и, повернув бронзовую ручку, открывает самую первую дверь.

– Прошу, – говорит она с искренней улыбкой. – Это ваши комнаты. Скоро позвонят к обеду.

Барла уходит. Доррин закрывает за ней дверь. Лидрал с любопытством осматривает помещение. Они стоят в просторной гостиной, на дальнем конце которой находится широкий балкон с двумя креслами. Обстановку гостиной составляют стол с четырьмя стульями, наполовину заполненный книжный шкаф и два больших резных кресла, стоящие перед камином. В камине разведен огонь.

Лидрал проходит в спальню, где видит широкую кровать красного дерева, туалетный столик и два шкафа для одежды. Кровать застелена настоящими простынями и покрыта серо-зеленым покрывалом, узорчатым, но без кружев.

– Сдается мне, тебя здесь принимают всерьез, – замечает Лидрал. – Возможно, добиться своего тебе будет легче, чем ты думаешь.

– Если хочешь, прими душ первой, – несколько невпопад отзывается Доррин.

– Душ? Такой же ледяной, какой был у тебя?

– Ну, то у меня... Давай посмотрим, – зайдя в душевую Доррин пробует воду. – Теплая... Бак на крыше нагревается солнцем. Я подожду на балконе. Как вымоешься, дай мне знать.

Юноша выходит через гостиную на балкон и садится в кресло лицом к гавани.

Легкий, пахнущий соленой водой бриз ерошит его волосы. У линии северного горизонта редкие облака касаются океана. Темно-зеленые, с белыми шапочками пены, волны бьются о темный камень мола, тогда как внутри гавани волнение почти незаметно. Доррин с удивлением отмечает, что у причала стоит лишь «Черный Алмаз», хотя никогда прежде гавань не пустовала. Где же все суда? Надо полагать, после того, как Фэрхэвен отрезал остров от восточного Кандара, капитаны ищут другие торговые пути.

Наблюдая за чайкой, вьющейся вокруг «Алмаза» в надежде поживиться съестным, Доррин теряет представление о времени, и глаза его закрываются.

– Доррин!

Встрепенувшись, он оборачивается на голос и видит стоящую на пороге Лидрал. Она завернулась в полотенце.

– Мне показалось, я слышала что-то вроде колокола.

– А я ничего не слышал.

– Ты просто устал.

Доррин поднимается и потягивается. Взгляд его, скользнув по мокрым каштановым волосам, опускается к голым плечам над полотенцем, а потом и к голым ногам.

– Боюсь, ты еще не готова.

– Я тоже.

Сделав шаг вперед, Лидрал касается губами его губ. Он обнимает ее, но спустя мгновение отпускает.

– Мне нужно принять душ...

Доррин никак не может заставить себя выбраться из-под теплых струй воды, поскольку давно не получал такого удовольствия и не чувствовал себя по-настоящему чистым. Однако почему ему оказывают такой радушный прием, остается не совсем понятным.

Услышав второй колокол, Доррин выключает воду и, быстро одевшись, выходит на балкон. Лидрал смотрит, как удлиняются тени на воде гавани.

– Здесь так... мирно и гармонично. Теперь я понимаю, чем твой дом отличался от прочих и почему он был таким. Но как могло случиться, что ты, выросший в таком месте, пришелся здесь не ко двору?

– Не я один. Некоторые находят такую жизнь скучной.

– И ты тоже?

– Я – нет. Мне просто хотелось строить машины.

– А они из-за упрямства и приверженности старине были против?

– Все не так просто. В двух словах не объяснишь, а нам, кажется, пора спуститься.

Через гостиную они выходят на площадку.

– Никаких замков, – отмечает Лидрал. – Только щеколды изнутри, на случай, если не хочешь, чтобы тебя потревожили. Это о многом говорит.

– Да... здесь так. А теперь о машинах. Чтобы заставить паровой двигатель работать, нужно сжигать уголь и нагревать воду до такой высокой температуры, чтобы она превращалась в пар. Горение есть проявление хаоса, да и горячий пар тоже, – поясняет Доррин, пока ведет Лидрал по лестнице, а потом к столовой. – И это не единственная проблема. На изготовление машин уходит уйма железа, а в топках сжигается уйма угля. Остаются шлаки, зола и прочие отходы, загрязняющие землю и воду. А загрязнение тоже есть проявление хаоса.

Стоит Лидрал и Доррину ступить на порог столовой, как им машет рукой уже сидящий за столиком Тирел:

– Должны быть, тебя тут любят, мастер Доррин. Рыбу здесь готовят – пальчики оближешь, да и пиво у них забористое.

– У меня теперь своя кровать. Отдельная, мягкая кровать! – возбужденно тараторит Фриза.

– Рад за тебя, – с улыбкой говорит девочке Доррин.

– Завтра Пергуна осмотрит здешняя целительница, ее Ребекка зовут, – сообщает Мерга. Сам помянутый ею Пергун бормочет что-то не совсем разборчивое.

– А мама сказала, что мы, может быть, сами со временем обзаведемся таким же чудесным домом. Это правда? – не унимается Фриза.

– Ну... я пока не знаю.

– А я знаю, ты нам это устроишь. Ты все можешь.

С трудом не поморщившись – слишком уж безоглядна ее вера, – Доррин поглаживает Фризу по плечу. Мерга улыбается, а Пергун смотрит на служанку, расставляющую тарелки.

– Тебе, кажется, туда, – говорит Лидрал, указывая на единственный стол, накрытый на двоих.

Все столы в зале изготовлены из полированного красного дуба, столовые приборы – из олова, а высокие стаканы – из голубоватого дымчатого стекла.

– Пиво, вино или сок? – спрашивает немолодая, но без проблесков седины женщина.

– Пожалуй, вина, – говорит Лидрал.

– А тебе сок, не так ли?

Доррин кивает, и женщина уходит.

– Откуда она знает?

– Наверное, это сразу видно.

– Допустим, то, что ты работаешь с гармонией, и впрямь видно сразу. Но как это связано с предпочтением тех или иных напитков?

– Черные в большинстве своем не приемлют никакого спиртного. Надо думать, спиртное – это тоже своего рода проявление хаоса. Очень тонкое, но все же...

– Хорошо, что я не Черная.

Не успевает Лидрал договорить, как служанка возвращается с двумя кувшинами.

– Угощайтесь. Сегодня у нас сиг с жареной куиллой, а на сладкое медовые коржики, – с этими словами женщина исчезает.

– Расторопная, – замечает Лидрал.

– Это своего рода проявление гармонии.

– Ты нервничаешь, правда? – говорит Лидрал, пригубив из бокала. – А вино хорошее.

– Да, нервничаю, – признается Доррин. – А ты бы на моем месте не нервничала?

– Я – другое дело. Но ты-то здешний!

– Здешний-то здешний, но много ли от этого радости, если родной отец отправил меня в изгнание за одни лишь мысли, когда я ровным счетом еще ничего не успел сделать?

– Мне все-таки непонятно, почему.

– Наверное потому, что я ничего не принимал на веру безоговорочно. Порой он бывал прав, но я никогда не хотел воздать ему должное. Вот и он ни за что не желал признавать, что в чем-то могу быть прав и я.

– Но сейчас-то ты понимаешь, кто и в чем прав?

– Вроде бы, – смеется Доррин. – Но от этого не легче.

На столе появляется рыба.

– Коржики принесу попозже, – объявляет служанка перед тем, как исчезнуть.

– Откуда здесь мед, если остров отрезан от мира? Мед должен быть очень дорог!

– На Отшельничьем свои пасеки, и меду много. Пчелы тяготеют к гармонии. Как, впрочем, и злаки и цветы.

– Неудивительно, что на материке не жалуют Отшельничий, – произносит, наконец, Лидрал.

Доррин поднимает брови, но ничего не говорит, дожевывая хрустящую куиллу, вкус которой уже почти позабыл. Согласно преданиям, раньше она росла повсеместно, но теперь ее собирают лишь на самых высоких холмах.

– Гармонично, спокойно, богато – и сытно.

– Мне так из всех наших благ дороже всего водопровод.

– Я оценила это раньше, чем попала сюда. Правда, там мне казалось, что ты такой несусветный умник, что додумался до водопровода сам.