CI

Расплющивая раскаленную докрасна железную полосу до толщины, необходимой для изготовления дверных петель, Доррин замечает Ваоса – тот изо всех сил машет ему рукой.

– Что такое? – спрашивает он, задержав очередной удар.

– Там к тебе гости. Тот здоровенный громила и рыжая девица.

– Скажи Мерге, чтобы подогрела сидра да посмотрела, есть ли хлеб, – распоряжается Доррин – А сам принеси угля и подмети кузницу.

– Но мастер Доррин...

– Ваос!

– Будет сделано, мастер Доррин.

Доррину по-прежнему не дает покоя судьба Лидрал, однако чувства говорят ему лишь о том, что она ближе, чем раньше, и испытывает боль. А теперь и Брид с Кадарой добавят ему беспокойства.

С этими мыслями он выходит на двор, продуваемый ледяным ветром, где его следы ложатся на сверкающий снег поверх свежих отпечатков конских копыт.

Глядя на всадников, привязывающих лошадей к столбу, юноша отмечает что Брид оброс неряшливой бородкой, вокруг его запавших глаз темные круги, а щеку украшает глубокий шрам. Кадара исхудала, черты ее лица обострились, а глаза запали так же, как и у Брида.

– Перекусим? – спрашивает Доррин, указывая в сторону кухни.

Брид устало кивает. Кадара молча поднимается на крыльцо.

– Вы могли бы поставить лошадей в конюшню.

– Мы ненадолго, – бурчит Брид.

– И тут гораздо теплее, чем там, где мы были, – добавляет Кадара.

Отряхнув сапоги, они заходят на кухню.

– Сидр еще не согрелся, – с ходу сообщает Мерга. – Могу предложить хлеба, сыру и немного сушеных фруктов.

– Замечательно, – говорит Кадара. Брид молча расстегивает куртку.

– Почему бы вам с Фризой не сходить к Рилле? – говорит Доррин, глядя на Мергу. – Сидром я сам займусь.

– Да, мастер Доррин. Снегу вон сколько навалило, ей наверняка нужно помочь. Сейчас кликну Фризу, и мы пойдем.

Накинув овчину, Мерга выходит на крыльцо.

– Да ты, я гляжу, стал большим человеком, – говорит Кадара с хриплым, натянутым смешком. – Уже и прислугой обзавелся.

– Каким там большим! – машет рукой Доррин, – Мне пришлось взять кухарку, потому что я хотел избавить ее и ее дочурку от побоев, а в результате... В общем, вышло так, что ее муж покончил с собой, и мать с дочкой остались без куска хлеба. Вот я и...

Он берет котелок, в котором Мерга подогревала сдобренный пряностями сидр, и наполняет кружки.

– Спасибо, – говорит Брид, поднося кружку к лицу и вдыхая пар. – Долгая нынче зима.

– Вам что-то от меня нужно? – нарушает затянувшееся молчание Доррин.

– Да, – кивает Брид. – Беда в том, что я не знаю, что именно. Придет весна – не может же эта зима длиться вечно! – и кертанские новобранцы заполонят все дороги к Элпарте. Они могут использовать и реки.

– Но я не могу делать острое оружие. Разве только щиты из черного железа...

– Они тяжелые, – качает головой Кадара.

– На Отшельничьем их изготовляют потому, что только они могут отражать огненные шары Белых магов. А что до веса, то я могу выковать их потоньше.

– Да, пара таких щитов нам бы не помешала, – соглашается Брид, – но этого недостаточно. Нам необходимо как-то остановить их продвижение. Нет ли у тебя часом какого-нибудь волшебного ножа, способного резать войско на расстоянии?

– Я никогда... кроме того...

– Знаю, тебе становится плохо при одной мысли об остром оружии, куда уж тут его делать!..

– Чего не могу, того не могу, – угрюмо произносит Доррин, выпрямляясь на стуле.

– Удобно устроился, – фыркает Кадара.

Доррин бросает на нее раздраженный взгляд.

– Я каждый день пытаюсь исцелять людей, которые недоедают и поэтому не могут противиться ни поносу, ни чахотке, ни лихорадке. Половина населения Дью медленно замерзает по той единственной причине, что у людей нет ни денег на покупку дров, ни сил, чтобы добраться до лесу и набрать валежника. Я чувствую себя виноватым из-за того, что у меня есть еда. Торговцы, и те – уж вам ли это не знать! – каждодневно рискуют жизнью. И ты говоришь, будто я удобно устроился?

– Прости, Доррин, но послушай и ты. Я себя ни перед кем виноватой не чувствую. Мы шастаем по горам и теряем силы, а ты тем временем зарабатываешь почет и деньги. У тебя есть дом, ты спишь в чистой постели, и люди смотрят на тебя с уважением. А когда проезжаем мы, они отворачиваются. От нас пахнет смертью, хотя, возможно, мы спасли не меньше жизней чем ты.

– Надо подумать... – бормочет Доррин. – Мы ведь осенью уже об этом говорили, верно? Что-то режущее, как нож, но не являющееся ни ножом, ни мечом? Может быть, порох на что-нибудь сгодится? Эти кертанцы... с ними будут чародеи?

– Скорее всего. Наверное, не со всеми отрядами, но будут.

– А как твой отряд?

– Теперь это отряд Кадары.

Только сейчас юноша замечает, что и на ее вороте красуются нашивки.

– Брид теперь возглавляет ударную группу из трех отрядов.

Не зная, что сказать на это, Доррин спрашивает о другом:

– Эти кертанцы, они двинутся по дорогам?

– Мы все движемся по дорогам, – отвечает Брид. – А каким еще способом можно переправить войско через горы? По бездорожью, по грязи да каменюкам армия не пройдет.

– Хм...

– Подумай, кузнец, дельце может оказаться выгодным. Совет выделил мне на закупку оружия аж два золотых, – саркастически замечает Брид.

– Купи на них припасов, – ворчит Доррин.

Брид опускает глаза. Кадара молча жует горбушку.

– Я придумаю, – говорит наконец Доррин. – Тьма знает что, но обязательно придумаю. И щиты вы получите.

Он снова наполняет кружки.

– Ты много работаешь, – медленно произносит Брид. – Может, тебе и не так достается, как солдату, но глаза у тебя усталые, да и морщин прибавилось.

– Стараюсь, – вздыхает Доррин, – а времени все одно не хватает. Чтобы построить двигатель, мне нужны материалы и инструменты – а значит, деньги. Вот и приходится трудиться не покладая рук.

– Доррин, но что ты все-таки собираешься с этим двигателем делать? – любопытствует Кадара. – Построишь его, а использовать-то как будешь?

– Он может вертеть пилу лесопилки, вращать мельничный жернов или двигать корабль. Лучше всего корабль, потому что в море больше внутренней гармонии.

– Стоит поторопиться с постройкой, – замечает Брид. – Если нам не удастся остановить Фэрхэвен, то летом тебе уже никакая машина не понадобится.

– Что слышно нового от твоей подружки? – меняет тему Кадара.

– Ничего хорошего, – отвечает Доррин, снова садясь за стол. – Я чувствую, что ей больно, но где она, определить не могу.

– И ты что же, собираешься сидеть сложа руки? – спрашивает Кадара.

– А ты что предлагаешь? – отвечает вопросом на вопрос Доррин.

– Порой стоит выждать, – замечает Брид. – И научиться этому труднее всего.

– Перестань корчить из себя умудренного жизнью старца, – слегка улыбается Кадара.

– А может, это лучше, чем быть молодым, напористым глупцом? – смеется Брид.

– Не особо. А как насчет того, чтобы хоть изредка бывать молодым и счастливым?

– Таких, подружка, в нашем мире не водится. Но я попробую.

Доррин отпивает сидра и откусывает кусочек ябруша, думая о щитах, невидимых ножах, дорогах... и Лидрал, приближающейся к нему вместе со своей болью.

CII

Дождь так и хлещет по лицу. Доррин направляет Меривен по размытой равнине к деревьям, растущим недалеко от двора Джардиша. Лидрал должна находиться если не у него, то где-то неподалеку. Он выехал из Дью, как только почувствовал, что она совсем рядом.

Под свист ветра он приближается к маленькому складу Джардиша. Копыта постукивают по каменной мостовой, покрытой слякотной жижей.

Уже заводя Меривен во двор, он узнает лежащую у конюшни перевернутую повозку, и страх пронизывает его насквозь, подобно тому как весь двор пронизан всепроникающей белизной хаоса.

Доррин не успевает спешиться, как из кухни выбегает Джардиш.

– Я собирался сообщить... – бормочет торговец. – Но не было оказии в Дью...

Юноша улавливает окружающую его ауру хаоса и спрыгивает с седла, уже держа в руках черный посох.

– Я сделал, что мог... – лопочет Джардиш, чуть ли не пресмыкаясь в грязи. – Привез сюда... вот...

– Где она?

– Я не мог в дом... там... – взгляд торговца перемещается к конюшне, и Доррин, держа посох наготове, спешит туда.

Лежащая на тюфяке в углу женщина избита и измучена так, что ее боль на миг ослепляет юношу. Он пытается прийти в себя. Джардиш между тем продолжает бессвязно бормотать:

– Конечно... я обязан Лидрал, но Белые... Видишь, что они сделали! Брата ее прикончили, прямо на складе... Ты уж забери ее, а? Мне тут неприятности...

– Сначала нужно ее осмотреть.

Лоб юноши покрывается испариной, он по-прежнему не понимает, почему Белые так обошлись с безобидной странствующей торговкой. Уж наверное не потому, что она не ездит по их дорогам и не платит им пошлины. Значит, из-за его игрушек?

– Но ты ведь увезешь ее, да? – канючит Джардиш.

– Белых, которых ты так боишься, поблизости нет, – гневно говорит Доррин, грозя торговцу посохом. – Кого тебе надо бояться сейчас, так это меня! Бесстыжий ублюдок, ты даже не перенес ее в дом!

Джардиш пятится.

– Мне нужна горячая вода, чистые тряпицы и одеяло.

Торговец, спотыкаясь, выбегает из конюшни, а Доррин вытирает глаза, переводит дух и осторожно касается пальцами тонких запястий.

Пятна запекшейся крови видны по всему телу, однако все раны неглубоки, и ни одна из них не смертельна. Впечатление такое, что мучители старались причинить своей жертве как можно больше страданий. Еще хуже то, что ее окружает аура хаоса, хотя это лишь поверхностный налет. А вот Джардиш пронизан белизной насквозь.

Хорошо еще, что Лидрал лежит на относительно чистой простыне.

Лисса, служанка Джардиша, приносит и ставит на солому возле стойла корзину с ворохом тряпиц.

– Джэдди сказала, что кипятка придется подождать.

– Можешь ты принести мне ведро чистой колодезной воды?

– Да, почтеннейший, – отвечает Лисса, стараясь не встречаться с юношей взглядом.

– И чистую женскую сорочку.

– Сорочку?

– Тебе, небось, невдомек, но Лидрал женщина. Она разъезжала в мужском платье, чтобы... чтобы избежать чего-то подобного.

– Неужели они избили ее только за это? За то, что она женщина?

– Белые не потворствуют почитателям Предания, – сухо отвечает Доррин.

Чародеи, конечно же, устроили это истязание вовсе не из-за такого пустяка, как мужской костюм. Они беспощадны, но их жестокость не бывает бесцельной. «Ну почему... – тут руки юноши непроизвольно сжимаются в кулаки. – Почему я не настоял, чтобы она осталось в Дью?»

Лисса возвращается с ведром холодной воды.

– Спасибо, – говорит Доррин, стараясь, чтобы его голос звучал помягче. Он берет из корзины тряпицу и смачивает ее.

– У меня есть сорочка... не новая, но мягкая и чистая.

– Спасибо, – тихо повторяет юноша, смахивая одной рукой слезы, и принимается счищать грязь и кровь. То и дело у него возникают вопросы: где Белые схватили Лидрал, не заманили ли они ее в ловушку – но он отгоняет все посторонние мысли, сосредоточиваясь на страдалице.

Наконец, когда ценой огромных усилий ему удается восстановить нормальное биение темного пульса гармонии, он сворачивается на соломе, укрывшись одним из одеял, неохотно принесенных Джардишем. Темный посох лежит под рукой. Доррин надеется, что он предупредит его о возможной опасности.

Сон прерывается, когда в конюшне еще темно. Юноша хватается за посох и лишь потом осознает, что его разбудил голос Лидрал.

– Нет... – стонет в бреду женщина. – Не надо...

Каждое слово, каждое непроизвольное движение вызывает новую волну боли.

– Лежи спокойно... отдыхай... – говорит Доррин, касаясь ее лба.

– Доррин... ты... где... Так хочется пить... За что ты так со мной... так больно... Почему?

Неужели Лидрал считает его виновником своих мучений? Почему?

Не находя ответа, он вливает ей в рот тонюсенькую струйку воды, а потом погружает ее в целебный сон. Понимая, что ему сегодня уже не заснуть, Доррин крепко сжимает посох. Жаль, конечно, что он не боец, как Кадара и Брид, но может быть, ему под силу использовать гармонию как оружие?

Правда, если и под силу... то следует ли?

А впрочем, почему бы и нет? Креслин же делал это! Основатели делали это и остались живы. Но как к этому подступиться?

Нужна машина или что-то вроде магического ножа, как говорил Брид...

Так или иначе, он исцелит Лидрал и отплатит Белым. Вот и все.

CIII

Пожалуй, Лидрал еще слаба, однако Доррин все же решает перевезти ее. Несмотря на размытые дороги, он готов рискнуть, лишь бы не оставлять больную в такой близости от хаоса, источаемого теперь Джардишем.

Безделушки, найденные в повозке, он складывает в два мешка, которые подобрал в конюшне. Дно повозки юноша устилает чистой соломой, набрасывает тряпок, а сверху кладет тюфяк.

Потом наступает пора седлать Меривен и запрягать ее в повозку. Что ему еще нужно? Ну конечно, припасы, ведь на дорогу уйдет дня три, а то и четыре. О снеди следовало позаботиться раньше.

Вздохнув, он поворачивается к Лидрал, и их глаза встречаются.

– За что? – стонет она – Мне было так больно...

Эти слова звучат снова и снова.

– Я здесь, – говорит Доррин, положив ладонь ей на лоб. – Все будет хорошо.

– Пить...

Юноша вливает струйку в пересохшее горло, но часть проливается на тюфяк, потому что ей трудно глотать. И лежать она может только ничком, потому что на спине и боках страшные рубцы.

Спустя несколько мгновений женщина снова проваливается в сон, словно убегая от воспоминаний о пережитом ужасе. Навьючив мешки с товарами на Меривен, Доррин направляется на кухню.

– Как та бедняжка? – спрашивает повариха, когда он заходит внутрь с седельными сумами. – Какой кошмар! Что эти чародеи творят!

– Ей получше. Могу я прикупить в дорогу немного припасов?

– Куда ты собрался? Дороги-то нынче непроезжие, всюду грязь.

– Дорога до Дью проезжая в любую распутицу – досюда-то я добрался. А оставаться здесь нам нельзя, – говорит юноша.

– Жаль, что тебе придется везти бедняжку через весь Спидлар! И это после такой тяжелой зимы...

– Так как насчет провизии?

– Ну, запасов у нас самих немного, но как я могу отказать целителю? – бормочет Джэдди, заглядывая в лари и бочонки. – Вот сушеные фрукты... сыр... галеты есть, малость жесткие, но в пути сгодятся...

Юноша невольно улыбается, глядя, как под это неумолчное бормотание на столе вырастает горка съестного.

– Бедняжке сухой кусок в рот не полезет, надо его смочить. Водой или сидром... Не стой столбом. Укладывай все в свои сумы. А я посмотрю, может, еще что найду.

Невольно улыбнувшись, Доррин начинает собирать продукты, но улыбка исчезает, когда на кухне появляется Джардиш.

– Я тут попросил твою повариху....

– Еда – это мелочи. Ты, целитель, в долгу передо мной за то, что я занес в конюшню твою подружку. Это был рискованный поступок, – голос Джардиша звучит жестко, хотя встретиться с Доррином взглядом он не решается.

– Не такой уж и рискованный, – отзывается Доррин, сжимая темное дерево посоха.

– Ты мне должен! – настаивает Джардиш, и за его словами юноша чувствует биение хаоса.

– Пожалуй. Получи-ка должок той же монетой!

Доррин выпускает из рук посох и смотрит Джардишу в глаза.

Тот пытается отпрянуть, но удерживающие его запястья пальцы кузнеца крепки, как сталь, которую он кует.

– Я отплачу тебе гармонией! – хрипло, почти надрывно смеется Доррин, свивая вокруг торговца магическую паутину. – Ты больше не сможешь иметь дело с хаосом, даже в мелочах. При любом соприкосновении твоя кожа будет зудеть и шелушиться!

Его глаза вспыхивают, и тьма изливается из них на Джардиша, корчащегося в железной хватке.

– Ты убил меня! – рыдает дрожащий торговец, когда юноша отпускает его. Он поворачивается и, волоча ноги и расчесывая на ходу шею, бредет прочь.

Доррин возвращается к стойлу, подняв Лидрал вместе с тюфяком, переносит ее на повозку, а потом выводит обеих лошадей из конюшни.

Джардиш, в одних подштанниках, стоит у колодца, выливая на себя ведро холодной воды.

– Еще одно... еще одно...

– Что за проклятие ты наложил на него? – кричит повариха Джэдди, выбегая на грязный двор. – Ничего хорошего из этого не выйдет! А я-то думала, ты славный парнишка!

– Я лишь благословил его тяготением к гармонии, – отвечает Доррин с невеселой улыбкой.

– Да это ведь хуже смерти! Как ты можешь быть таким жестоким?

Доррин выразительно смотрит в сторону повозки.

– Ты что, думаешь, это он ее? Нет, он не мог... – стряпуха едва не плачет.

– Сделай это он, его бы уже не было в живых.

– Ты справедлив, а это пугает еще больше, – качает головой повариха, оглядываясь на Джардиша. – Никто не в силах проклясть тебя страшнее, чем ты уже проклят. Все, кто окружают тебя, будут страдать.

– Они уже страдают, – печально откликается Доррин, садясь на козлы и щелкая вожжами.

Повозка, слегка кренясь, выкатывает с грязного двора на дорогу.

CIV

После крутого поворота Доррин выводит повозку на прямую дорогу. Лидрал, обложенная подушками и укрытая одеялом, спит.

Управлять повозкой сложнее, чем ездить верхом. Сиденье возницы жесткое, дорога размыта.

– Эй, на повозке!

Близ дороги, на стволе упавшего дерева сидят два оборванца. Сердце Доррина начинает биться быстрее. Потянувшись чувствами к обочине и уяснив, что незнакомцев действительно двое и луков у них нет, он левой рукой пододвигает посох поближе, чтобы его можно было выхватить в любой миг. Развернуть повозку, чтобы удрать, все равно не успеть, к тому же ему позарез нужно попасть в Дью.

Двое мужчин с мечами в руках неторопливо выходят на дорогу.

– Привет. Мы тут собираем пошлину, – заявляет бородатый детина на полголовы выше Доррина, помахивая для убедительности выщербленным клинком.

– Я и не знал, что за проезд по этой дороге надо платить.

– Надо, приятель, еще как надо.

– Причем немало, – бурчит второй разбойник. Он пониже ростом и держит свой меч так, словно это дубинка.

Наклонившись, Доррин стремительным движением выхватывает посох.

– Глянь-ка, у торгаша есть зубочистка.

Доррин соскакивает с козел в дорожную грязь. Поскользнувшись, он ухитряется сохранить равновесие, но оба разбойника покатываются со смеху.

– Бедняга... На ногах-то еле стоит.

Огибая повозку, оба грабителя приближается к юноше. Тот, заняв более устойчивое положение, берет посох наизготовку и ждет.

– Чего вылупился, малый? – говорит, останавливаясь, рослый бородач. – Отдавай кошелек, да поживее.

– Ничего вы не получите, – говорит юноша, прекрасно понимая, что, даже отдав деньги, живым он не уйдет.

– Экий ты дурной... – бормочет здоровяк. – Ну смотри, сам напросился...

Он замахивается мечом, но прежде, чем успевает нанести удар, получает посохом по запястью. Меч падает в грязь. Разбойник бросается вперед, выхватив нож. Однако Доррин опережает его, и в следующий мгновенье громила уже валяется рядом со своим клинком.

Прежде чем юноша успевает восстановить стойку, второй грабитель – рыжий коротышка – наносит размашистый удар. Доррин уклоняется, однако острие клинка царапает его лоб.

Оба противника скользят по дорожной грязи. Отбив клинок, Доррин наносит стремительный удар кончиком посоха в диафрагму. Разбойник падает. Юноша по инерции повторяет выпад.

Волна белой боли захлестывает его мозг; чтобы не упасть, ему приходится опереться о повозку. Ему приходится ждать, пока пламя боли поутихнет, превратившись в череду пульсирующих, ритмичных, как удары молота, вспышек.

В повозке все по-прежнему. Лидрал стонет во сне. Оттащив тела в тающий придорожный снег, Доррин, стараясь проявить практичность, обшаривает их в поисках кошельков. Добыча составляет один серебреник, четыре медяка и золотое кольцо. Старые мечи он оставляет рядом с мертвецами, которых даже не пытается похоронить.

Зима была суровой, и стервятники тоже оголодали.

Прихваченной из дома Джардиша чистой тряпицей Доррин стирает кровь со лба и, морщась от жжения, присыпает порез толченым звездочником.

Взобравшись на повозку, он щелкает вожжами. Брид и Кадара постоянно имеют дело с куда более умелыми и опасными грабителями.

Повозка переваливает через гребень, и впереди, выступая из туманной дымки, начинает вырисовываться Дью.

– Пить...

Следя одним глазом за дорогой, Доррин нащупывает бутыль и подносит горлышко к губам женщины. Немного воды проливается на щеки.

– Доррин...

– Я здесь.

Колесо наезжает на камень, и повозка кренится; ее едва не заносит. Дорога вконец размокла.

– Я здесь, – повторяет юноша, глядя на высящиеся позади Дью Закатные Отроги, над которыми клубятся серые тучи. Похоже, дело идет к очередному холодному дождю. Хорошо бы добраться до дому прежде, чем он хлынет.

– Я здесь...

CV

Доррин смотрит на лежащий на наковальне металлический лист. Прежде ему почти не приходилось ковать вхолодную, но броня, даже щиты, требует именно холодной ковки.

Отложив лист в сторону, юноша берет щипцами полосу поменьше и отправляет ее в горн. Пока он следит за цветом раскаляющегося металла, Ваос подвозит очередную тачку древесного угля. Переднее колесо разбрызгивает по полу грязь,

– Вытри грязь.

– Но, мастер Доррин, я все равно натащу еще больше, как только снова высунусь наружу. Там льет как из ведра.

– Грязь меня раздражает. Может быть, это и неразумно, но мне необходимо, чтобы в помещении было чисто.

– Хорошо, мастер Доррин, – бормочет Ваос, направляясь за метлой.

– И колесо, пожалуйста, тоже обмети.

– Будет сделано.

Перенеся лист на наковальню, Доррин плющит его ударами молота до толщины боевой брони, одновременно гармонизируя металл, чтобы превратить его в черное железо. Когда дело сделано, он кладет гармонизированную пластину на край горна.

Юноша берет кусок угля и начинает писать на гладкой, струганной доске цифры.

Расчеты показывают, что при толщине в одну двадцатую спана щит в полтора локтя в поперечнике потянет больше чем на стоун.

– Тьма! – восклицает он. Крепеж и ремни добавят еще полстоуна, а если сделать металлический лист еще тоньше, то остановит ли он огненную стрелу Белого мага? Как все-таки мало он знает!

Однако ясно, что даже могучий Брид едва ли захочет таскать щит весом в полтора стоуна. Что уменьшить – толщину щита или его размер? Придется делать расчеты заново.

Но пока он возвращается к работе над новой игрушкой для Джаслота – вентилятором с заводной рукояткой и железными лопастями. Занимаясь ею, Доррин остро сожалеет о том, что не может предложить Бриду ничего хитроумнее обычных щитов для отражения магического пламени.

Изготовление изогнутых лопастей и установка их в соединенной с двумя шестеренками круглой розетке занимает всю вторую половину дня, однако это самая сложная часть оставшейся работы. Шестеренки уже выкованы и обточены, а приладить их на место – дело нехитрое.

Ваос еще дважды привозит уголь и подметает пол. Наконец Доррин кивает в знак того, что с вентилятором на сегодня все, и, положив на наковальню лист черного железа, наносит удар молотом. При этом у него едва не отнимается рука, а на металле остается лишь чуть заметная вмятинка. Очевидно, что черное железо холодной ковке не поддается.

Попытка воздействовать на уже расплющенную до предполагаемой толщины щита пластину с помощью зубила приводит к тому же результату: рука едва удерживает молот, а на железе видна лишь царапина.

Ну что ж, решает юноша, стало быть, можно ковать щиты вгорячую. Маловероятно, чтобы меч какого-либо бойца ударил по щиту сильнее, чем зубило, на которое обрушился тяжеленный молот.

Отправив пластину в горн, Доррин подзывает Ваоса.

– Бери легкую кувалду.

– Ого... я буду молотобойцем?

– Без молотобойца мне с этим делом не управиться. Будешь наносить удары по тем точкам, которые я покажу, и не углом, а всей плоскостью.

– Знаю. Я присматривался к тебе и Яррлу.

Глядя на неловко поднимающего кувалду парнишку, Доррин дивится долготерпению Хегла, возившегося с ним, когда он был таким же неумехой. На третьем ударе Ваос бьет по краю листа, и Доррину приходится отскочить в сторону, чтобы горячий железный лист не свалился ему на ноги.

– Ваос!

– Прошу прощения.

– Ты не извиняйся, а следи за кувалдой. И наноси удар прямо, сверху вниз. Лучше помедленнее, но точнее. Время у нас есть, а вот новые руки-ноги ни один целитель не приставит.

– Понял, мастер Доррин....

Наконец, когда пластина расплющена примерно до намеченной толщины, Доррин прекращает работу.

– На сегодня хватит. Доводить до ума буду завтра.

– Ну вот, а я только-только научился лупить как следует.

– А по-моему, ты только-только собрался сшибить-таки эту пластину мне на ноги. Давай, берись за метлу, а я займусь горном.

Ваос откладывает кувалду. Руки его заметно дрожат.

– Но я бы мог поработать еще, – храбро произносит парнишка.

– Поработаешь, еще надоест, – ворчит Доррин, отворачиваясь к горну. – Уж на сей-то счет можешь не беспокоиться.

Разложив по местам инструменты и напомнив парнишке, чтобы тот не забыл убрать свои, юноша вешает на крюк кожаный фартук и покидает кузницу.

Лидрал, лежа на животе, читает взятую у Риллы книгу целителя.

– Интересно? – он касается ее плеча, и она вздрагивает. – Прости.

– Ничего... просто со мной... что-то не так.

– В бреду ты все время твердила, что я причинил тебе боль... Но ведь я ничего подобного не делал. Я не мог даже выяснить, где ты находишься, а как узнал, тотчас за тобой приехал.

– Знаю, – говорит Лидрал, присаживаясь на постели. – Хорошая у тебя кровать... и вообще – все. Твои друзья... Рейса вот, сегодня под проливным дождем пришла меня навестить... такая славная, – Лидрал морщится, и из ее правого глаза вытекает слезинка.