У Анжелики снова ушло шесть недель, чтобы полностью привести себя в порядок. И когда ее живот вновь стал плоским, а волосы заблестели, словно солнце, она позвонила доктору Майлсу Гордону.
      - Хелло, Майлс.
      - Кто это? - озадаченно спросил доктор Гордон.
      - Это Анжелика - Анжелика де Монтиньи.
      - А, миссис де Монитиньи. Как приятно вас слышать. Только не говорите, что вы снова беременны.
      Она услышала его смех по телефону и подождала, пока он перестал смеяться.
      - Можешь называть меня Анжеликой, - сказала она, и поскольку он молчал, продолжала: - Майлс, я хочу, чтобы ты поставил мне выпивку сегодня вечером.
      - Что?
      - Я сказала, что мне бы хотелось, чтобы ты угостил меня рюмочкой. Тебя устраивает время около четырех тридцати в баре ливингстонской Гостиницы?
      - Миссис де Монтиньи... - начал он.
      - Анжелика, - поправила она.
      - Анжелика, вы должны знать, что это невозможно. Нельзя, чтобы меня видели...
      - Как жаль, - сладким голосом сказала Анжелика. - Один ваш приятель очень уж просил меня вам позвонить. Его зовут Джон Майкл Пауэлл. Кажется, он из Нью-Йорка.
      Она с трудом удерживалась, чтобы не засмеяться в ответ на напряженное молчание.
      - Джон Майкл Пауэлл - очень близкий друг другого типа, которого зовут Большой Вилли Конгрив.
      - Анжелика...
      - Так как насчет четырех тридцати, Майлс? В ливингстонской Гостинице?
      - В четыре тридцать, - повторил Майлс Гордон.
      Анжелика повесила трубку и постояла, стуча ногтем по зубам.
      Она надела маленькую черную бархатную шляпку с вуалью, которая как раз закрывала ее глаза.
      Глава третья
      Лесли де Монтиньи влюбилась в первый, последний и единственный раз в своей жизни вскоре после того, как ей исполнилось шестнадцать лет, и она еще ходила в предпоследний класс Ливингстонской Центральной средней школы. Молодого человека звали Джино Донати.
      Джино был двадцать один год, ростом шесь футов два дюйма и весом более тринадцати стоунов** **Немногим больше 80 кг.** . У него были черные вьющиеся волосы его предков и темно-карие глаза, ровный ряд белых зубов, сверкавших, когда он смеялся. Джино Донати работал водителем в этвиллской транспортной конторе - местные и дальние груховые перевозки, - широкими плечами и могучей грудью, всем своим видом он походил именно на водителя грузовика. В его темно-карих глазах проглядывала чувственность, а в больших руках мягкость, которую и не заметил бы случайный наблюдатель. Но Лесли де Монтиньи заметила. Она обратила на это внимание в первый же раз, когда увидела Джино.
      Однажды в ноябре во второй половине дня она шла домой из школы. Как ей всегда говорила Алана, она смотрела куда угодно, только не под ноги себе.
      Ведь даже ноябрь может быть по-своему прекрасным, думала Лесли по дороге. Какое-то величие проглядывало в обнаженных, как бы резных деревьях, тянувших ветви к суровому серому небу. Как христианские мученики, подумала Лесли, или как в последем трагическом акте оперы. Она никогда не видела оперу, но слышала практически все, которые звучали в субботних вечерних передачах из Метрополитен оперы, и была уверена, что Милтон Кросс самый умный, самый удивительный человек в мире.
      - Представь себе, - сказала она Алане в прошлую субботу, - ты только представь себе - держать в голове все эти знания.
      - Чепуха, - сказала Алана. - Он наверное шпарит всю эту ерунду по книге или еще по чему-нибудь.
      - Тише, послушай, - ответила Лесли. - Это второй акт оперы "Кармен", написанной Жоржем Бизе. Ты произносишь Жорж с буквой "ж" на конце. Представляешь, Алана, быть композитором и слышать в себе такую музыку.
      - Они все звучат так, что у меня от них живот болит, - сказала Алана. - То ли дело Гленн Миллер или современные мелодии.
      - Если ты композитор, то музыка должна звучать во всем твоем теле, задумчиво продолжала Лесли. - И в голове, и в желудке, и даже в кончиках пальцев.
      - Ты хочешь пойти с нами? - нетерпеливо спросила Алана. - Дини, Винче и я идем кататься на коньках на Даусоновский пруд.
      Динии Винче на самом деле звали Джеймс и Мэтью, а почему их прозвали Дини и Винче мало кто знал, да это было и неважно. Они жили ниже, на той же улице, что и Монтиньи, и все соседи их считали хулиганами. Это были лучшие друзья Аланы.
      - Что с тобой все-таки? - спросила Алана. - Ты не хочешь выйти и повеселиться? Тебе не нравятся мальчики?
      - Конечно, нравятся, - ответила Лесли. - Я только не хочу кататься на коньках с тобой, Дини и Винче, вот и все.
      Алана с недовольным видом пошла к дверям:
      - Другие сестры все делают вместе.
      Лесли взглянула рассеяно:
      - Что?
      - Ничего, - сердито ответила Алана.
      На кухне Мэгги Донован громко стучала кастрюлями и сковородками.
      - Надо выбить эту дурь из ее головы, - воскликнула она. - Все эти крики и вопли по радио каждую субботу, которую посылает нам Господь.
      - Заткнись, Мэгги, - ответила Алана. - И оставь Лесли в покое, когда я уйду. Она никого не трогает.
      - Шестнадцать лет, - ворчала Мэгги Донован. - Другая девушка в ее возрасте в субботу пошла бы с мальчиком в кино, а не сидела здесь одна, слушая этот дьявольский шум.
      - Может быть, Лесли не так увлекается брюками, как некоторые, кого я могу назвать, - сказала Алана, подойдя к кухонной двери и пристально глядя на Мэгги.
      - Ты плохая девчонка, - зло ответила Мэгги, - дьявол придет и заберет тебя.
      - А ты, конечно, покажешь ему дорогу, ты чокнутая старая воровка.
      - Я скажу про тебя матери, - сказала Мэгги.
      - Давай, ты, сумасшедшая старая ирландская торговка, - закричала Алана. - Слава Богу, что Лесли не любит мальчиков. А то она в старости была бы похожа на тебя.
      Но это неправда, что Лесли де Монтиньи не нравились мальчики. Просто интерес к ним не поглощал ее целиком, как других девочек ее возраста. Ей не нравилось, когда во время фильма ее держали за руку, поэтому она редко ходила туда с мальчиками. В кино ее полностью захватывал сюжет, и потом она целыми днями могла воображать себя великолепно одетой Джоан Кроуфорд, разбивающей сердца, или трагической Бет Дэвис, с драматической походкой, отказывающейся от любимого мужчины, или чудесной Гарбо с грустными глазами, эффектно погибающей в объятиях какого-нибудь красивого актера.
      О, конечно, Лесли нравились мальчики, также как ей нравилось большинство человеческих существ, но они не были ей необходимы. Этим ноябрьским днем она предподчла идти домой одна, нежели терпеть рядом какого-нибудь шумного парня, который подбрасывал бы в воздух свои книги или перепрыгивал через пожарные краны.
      В Ливингстоне многие улицы носили названия деревьев - Вязовая, Еловая, Кедровая, Сосновая и Каштановая, Кленовая и Лавровая, хотя в большинстве случаев это не соответствовало действительности. Исключением была Кленовая улица. Клены выстроились по обеим сторонам, и Лесли смотрела на них, проходя мимо. Высокие ветвистые прекрасные деревья, которые летом почти закрывали небо своей зеленой листвой. Но сейчас был ноябрь, и деревья стояли какие-то беззащитно обнаженные.
      Укройте меня, просили деревья на Кленовой улице.
      Но небо, серое, как будто свод его был сделан из стали, не отзывалось. А деревья стояли в ожидании чуда, которое принесет им мягкий снежный покров.
      Как будто они наказаны их за осеннее буйство, подумала Лесли.
      Она улыбнулась, довольная своей выдумкой, и вдруг ее левая нога на ледяной участок мостовой. Казалось, все произошло сразу. Ее книги рассыпались по сторонам. Лесли тяжело упала на бетон, а ее правая нога больно подвернулась. Она даже не слышала, как остановился грузовик, как открылась дверь кабины и хлопнула, закрываясь, потому что боролась с тошнотой, подступившей к горлу. Я не должна испортить мое новое зимнее пальто, думала она в беспамятстве.
      - Господи, детка, ты в порядке? - спросил мужчина, стоящий над ней.
      Лесли посмотрела на Джино Донати.
      - Я думаю, у меня сломалась нога, - сказала она и заплакала. - был такой ужасный звук, когда я упала.
      - Ты действительно здорово ушиблась, - ответил Джино и присел на корточки рядом. - Ты можешь ею двигать?
      - Она оперлась на руку и попыталась пошевелить ногой.
      - Мне кажется, это колено.
      Джино осторожно потрогал ее колено.
      - Точно не знаю, - сказал он, - но не похоже, что оно сломано.
      Он с беспокойством осмотрел пустую улицу.
      - Послушай, - сказал он, - я же не могу оставить тебя так на мостовой. Где ты живешь?
      - На соседней улице, - ответила Лесли. - В четырех кварталах отсюда.
      - Ну, поднимайся, - сказал Джино и осторожно поднял ее. - Обхвати меня рукой за шею.
      Когда он выпрямился, держа ее на руках, Лесли почувствовала переполняющее ее желание расплакаться и положить голову ему на плечо.
      Джино положил ее в кабину грузовика так осторожно, как будто она была сделана из яичной скорлупы, затем вернулся и подобрал ее кники и бумаги.
      - В можете из-за этого потерять работу, - сказала Лесли, показывая надпись "Без попутчиков" на переднем стекле грузовика.
      Джино улыбнулся:
      - Пусть это сейчас нас меньше всего беспокоит, ладно?
      Нас беспокоит, подумала Лесли, как будто мы партнеры или друзья. Она вздохнула и положила голову на спинку сиденья.
      - Покажи мне, где ты живешь, - сказал он. Всю дорогу к ее дому Джино ехал очень медленно, избегая выбоин на дороге, а когда они подъехали, он вынес ее из грузовика так легко, как будто она была ребенком. И снова это странное чувство заполнило Лесли, желание прижаться к нему головой, и в этот раз оно было непреодолимым. Он не успел еще нажать на кнопку дверного звонка, как она прижалась щекой к его плечу.
      - Лесли! - воскликнула Алана, открыв дверь. - Что с тобой?
      Джино последовал за ней в гостиную, и положил Лесли на диван.
      - Она упала и повредила ногу, - сказал он Алане. - ты лучше вызови врача. Ты ее сестра?
      - Да, - ответила Алана. - Я Алана де Монтиньи. А вы кто?
      - Меня зовут Джино Донати, - ответил он, - и я нашел твою сестру посредине мостовой. Эй, - повернулся к Лесли, - мне кажется, что мы старые друзья, а я даже не знаю, как тебя зовут.
      - Лесли, - представилась она. - Лесли де Монтиньи. - И без всякой причины начала снова плакать. Не от боли, потому что нога сейчас не беспокоила ее так сильно.
      - Моей матери нет дома, - сказала Алана. - Я не знаю, где ее найти.
      - А есть врац, которого можно вызвать? - спросил Джино.
      Алана задумалась лишь на секунду:
      - Да.
      Джино сел на диван рядом с Лесли и взял ее за руку.
      - Не плачь, Лесли, - ласково сказал он. - Твоя сестра вызовет врача, и он тебе все сделает. Будешь как новенькая. Я бы остался с тобой до его прихода, если бы мог. Но если я не поставлю грузовик в гараж, меня точно выгонят.
      - Да, конечно, - ответила Лесли, и вздохнула: - Все будет хорошо. Уходите, пожалуйста. Мне бы не хотелось, чтобы у вас были из-за меня неприятности.
      - Я позвоню тебе позже, - сказал Джино. - Чтобы узнать, как дела.
      - Хорошо.
      У двери он остановился и улыбнулся своей "удивительной", как Лесли уже начала называть, улыбкой.
      - Эй, - сказал он, - как пишется де Монтиньи?
      Лесли не могла удержаться от смеха.
      - С маленькой "д", - сказала она, - большой "М".
      Как только Джино Донати ушел, Алана подошла к телефонному столику и взяла блокнот, в котором Анжелика записывала телефоны своих друзей в алфавитном порядке.
      - Она ушла на вечеринку с коктейлями, - сказала Алана. - Хотя у Мэгги сегодня выходной. Мы должны поужинать сами.
      Она набрала первые три номера из списка, задавая один и тот же вопрос и получая один и тот же ответ.
      - Можно попросить Анжелику де Монтиньи?
      - Ее нет.
      - Большое спасибо.
      Но после безуспешного третьего звонка Лесли позвала:
      - Алана, помоги мне, пожалуйста. Меня тошнит.
      Алана сбегала и принесла тазик, затем снова взяла телефон и набрала следующий номер.
      - Это вы, Майлс?
      - Кто это? - спросил Майлс Гордон.
      - Алана де Монтиньи.
      - О, Алана. Что случилось?
      Его раздражало, что эта дерзкая девчонка называла его по имени. Она никогда этого не делала при Анжелике. При ней было всегда "доктор Гордонто" и "доктор Гордон это", но как атолько Анжелика удалялась за пределы слышимости, у Аланы тут же появлялось мерзкое выражение лица и она говорила: "Майлс".
      - Лесли упала и повредила ногу, - сказала Алана, - а я не могу найти Анжелику.
      И эта манера Аланы очень раздражала Майлса Гордона. Она никогда не называла Анжелику матерью.
      - Что это значит - повредила ногу? - спросил доктор.
      - Именно то, тчо я сказала, Майлс, - ответила Алана. - Может быть, у нее перелом. Сегодня у Мэгги выходной и мы одни.
      - Я сейчас приеду, - сказал доктор. - Не давай Лесли двигаться. Слышишь?
      - Хорошо, Майлс.
      Лесли отвезли в больницу на машине Гордона. И после того как ей сделали снимок и, как показалось Алане и Лесли, многочасового ожидания, Майлс Гордон сообщил им, что у Лесли нет перелома. Сильный ушиб колена, вот и все. Эластичная повязка, несколько дней в постели - и все пройдет.
      - Мы уложим ее в постель и дадим ей легкое успокаивающее лекарство, сказал доктор Гордон, когда они вернулись домой.
      - Куда, ты сказала, пошла твоя мать?
      - На вечеринку с коктейлями, - ответила Алана. - Я не знаю, куда.
      - О'кей, - сказал доктор. - Останься наверху с Лесли, пока она не заснет. Посмотрим, удасться ли мне найти вашу мать.
      Ни для Майлса Гордона, ни для кого-либо из друзей Анжелики не было секрета в том, что в течение последних трех месяцев у нее был новый любовник по имени Элберт Петри.
      Петри был диктором на самой большой радиостанции Ливингстона, где работал по сменному графику.
      Майлс Гордон был в бешенстве, когда поднял телефонную трубку.
      Вечеринка с коктейлями, какая глупость, мрачно подумал он. Скорее уж вечеринка с постелью.
      Телефон звонил и звонил, и злость его нарастала с каждой секундой. Наконец, на семнадцатом звонке настороженный мужской голос отозвался:
      - Алло?
      - Разрешите мне поговорить с Анжеликой де Монтиньи.
      - Вы наверное набрали неверный номер.
      - Послушайте, вы, чокнутый ублюдок. Я набрал правильный номер. А теперь скажите Анжелике, чтобы она встала с постели и оделась. Одна из дочек попала в аварию.
      Наверху Алана тихо вошла в комнату, которая занимала вместе с Лесли.
      Это кто-то новый, думала она, сидя на краю своей кровати. Интересно, кто это?
      Она все еще думала об этом, когда услышала, как перед домом остановилось такси, а затем дверь захлопнулась за Анжеликой.
      Алана подошла к лестнице и увидела, как Анжелика вошла в парадную дверь, и подол черного платья обмотался вокруг ее ног.
      Она смотрела на Майлса Гордона и даже сверху лестницы Алана видела, как гневно сверкают ее глаза, а на щеках горят красные пятна.
      - Кто тебе дал право так разговаривать с Петри? - закричала она.
      Вот это кто, подумала Алана. Петри. Элберт Петри, диктор на радио.
      Теперь она вспомнила, что он заходил в их дом три-четыре раза. Не в гости, а чтобы забратиь Анжелику. И она вспомнила также его тонкие нервные руки и слащавый голос, приторный как кленовый сироп на ванильном мороженом.
      - Это так типично для тебя, моя дорогая, - сказал доктор Майлс Гордон. - Абсолютно типично. Ты не спрашиваешь, что случилось с твоим ребенком. Ты даже не спрашиваебь, с каким ребенком. В первую очередь тебя волнуют чувства твоего любовника.
      - Оставь свои нравоучения для себя, Майлс, - ответила Анжелика. Меня от них тошнит. А теперь скажи мне, что случилось?
      - Лесли упала и ушибла колено. Я отвез ее в больницу, сделал снимок, привез ее домой, уложил в постель и дал снотворное. Сейчас с ней Алана.
      Анжелика сняла маленькую черную шляпку и аккуратно положила ее.
      - Это все? - спросила она утомленно.
      - Да, - воскликнул Майлс Гордон, - это все, Анжелика. Может быть мне не стоило вытаскивать тебя из теплой постели Петри по такому незначительному поводу. Но поскольку Лесли - твоя дочь, я решил, что тебя может заинтересовать, что с ней случилось.
      Анжелика подошла к маленькому бару в конце гостиной и налила себе выпить.
      - Ты лжешь, Майлс, - спокойно сказала она. - Ты искал меня не из-за Лесли. Ты увидел великолепный повод, чтобы проверить свои подозрения насчет меня и Элберта и воспользовался им. Ты же не можешь перенести, если я с кем-то, кроме тебя, верно?
      Майлс Гордон налил себе рюмку без приглашения и выпил половину ее одним глотком. Она улыбнулся, вновь глядя на Анжелику.
      - Не слишком ли Петри молод для тебя, моя дорогая?
      Анжелика медленно отпила из рюмки.
      - Элберт старше меня на два года, - сказала она.
      - Я знаю, знаю, - ответил доктор. - Но все равно он слишком молод для тебя, не так ли? Тебе ведь обычно нравятся мужчины постарше? Например на пятнадцать, двадцать, двадцать пять лет.
      - Что ты имеешь против зрелости? - спросила Анжелика. - Я нахожу ее очаровательной.
      - Кому ты морочишь голову, детка? - спросил Майлс Гордон. - Тебя волнует не зрелость. Твои ноги, детка, раздвигает мечта о мужчине, который мог бы быть твоим отцом.
      Он помолчал и посмотрел на нее сверху вниз.
      - Я знаю, - добавил он. - Я там был.
      И снова щеки Анжелики вспыхнули ярким пламенем, и злой блеск появился в ее глазах.
      - Ты что-то знаешь, Майлс, - сказала она. - Ты настоящий, в двадцать один карат, сукин сын. А кроме того, ты развращенная старая свинья.
      - Принцесса, - продолжал Майлс Гордон, как будто не слышал ее. Принцесса, которая выросла, но не способна ни давать, ни принимать любовь. Стареющая принцесса, все еще привязанная к королевству и королю своего детства.
      Анжелика пристально взглянула на него.
      - Убирайся отсюда, Майлс, - сказала она и голос ее задрожал. Убирайся отсюда, пока я тебя не убила.
      Майлс Гордон поставил пустую рюмку.
      - Сейчас ухожу, Ваше Величество, - сказал он, и его усмешка была совсем лишена юмора.
      Он тихо закрыл за собой дверь. Анжелика допила рюмку и закурила. Когда она направилась к лестнице, Алана тихо вошла в спальню, где спала Лесли. Когда Анжелика появилась на верхней ступеньке, Алана открыла дверь спальни и вышла в холл.
      - Привет, мама, - сказала она. - Я не слышала, как ты пришла. Лесли спит. Доктор Гордон рассказал тебе, что случилось?
      - Да, - ответила Анжелика. - Я приехала сразу, как только смогла, но было трудно поймать такси. Я собиралась войти и взглянуть на Лесли.
      - Пойду выпью стакан молока, - сказала Алана. - Мы не обедали.
      - Ты не умрешь, если не поешь лишний раз, - ответила Анжелика с отсутствующим видом. - Это только полезно для фигуры.
      Спускаясь по ступенькам, Алана подумала, что ни мать, ни Майлс Гордон даже не подумали спросить, где с Лесли случилась авария и как ей удалось добраться до дома с поврежденным коленом.
      Алана взглянула через плечо, чтобы убедиться, что Анжелики не видно. Тогда она бесшумно сняла с крючка телефонную трубку и небрежно накинула сверху свой свитер.
      Во всяком случае она не хоетла, чтобы Джино Донати звонил, когда Анжелика дома.
      Прошло больше года, прежде чем Анжелика де Монтиньи поняла, насколько ее дочь Лесли увлечена Джино Донати. Конечно, несколько раз она видела Джино в доме, но ей и в голову не приходило, что он может быть чем-то большим, чем школьным товарищем Лесли. Она не представляла себе, что он окончил школу и почти пять лет работает, по той простой причине, что не удосужилась спросить. Для Анжелики Джино был просто приятным молодым мальчиком, который иногда приходил к его дочери. Один из приятелей Лесли.
      Если все это время Лесли звонила чаще, чем обычно, она относила это к тому, что Лесли уже исполнилось семнадцать лет и она училась в старшем классе средней школы. Вполне естественно, что она стала чаще выходить из дому, когда девушка пользуется успехом, ведь чтобы удачно выйти замуж, ей придется встречаться с самыми разными мужчинами.
      Анжелика просчитала на годы вперед будущее своих дочерей. Из них вырастут уравновешенные привлекательные девушки, они поступят в хороший колледж и в конце концов выйдут замуж за богатых мужчин. Однажды она сказала это Майлсу Гордону и он с недоверием уставился на нее.
      - Анжелика, - сказал он. - Это же несерьезно? Ты действительно думаешь, что так просто воспитать двух дочерей? Ты знаешь, ведь это люди. Ты не можешь сказать: "Хорошо, ты будешь заниматься этим", или: "Ты поступишь так-то", или: "Ты подходишь для этой группы".
      - Не смеши меня, - ответила Анжелика. - Почему это все не пойдет так, как я планирую? Я дала этим девочкам все, и даже больше. У них хороший дом, красивая одежда, я показываю им хороший пример, как следить за собой и как себя вести. Так почему же будет не так, как я хочу?
      Майлс Гордон покачал головой:
      - Анжелика, Анжелика, однажды ты получишь такой удар.
      - Ты смешон, Майлс. Но ты увидишь. В конце концов, ты будешь вынужден признать, что я права.
      Анжелика была так убеждена в этом, что буквально не поверила своим глазам, когда Лесли на Рождество пришла домой с бриллиантовым обручальным кольцом на пальце.
      Каждое Рождество Анжелика устраивала то, что она называла "более или менее открытый дом". В большой серебряной чаше готовили горячий грог и две дочери Мэгги Донован, одетые в черные платья и белые чепцы с оборками, обслуживали гостей. На одном конце гостиной всегда стояло огромное великолепно украшенное дерево, над дверями висели пучки омелы, а окна были украшены цветочными гирляндами.
      Едва ли кто-нибудь мог заметить некоторые необычные вещи на рождестве у Анжелики. Только Алана и Лесли да еще парочка остроглазых анжеликиных друзей заметили, например, что у рождественского ангела, стоявшего на верхушке дерева, было фарфоровое лицо, разрисованное от руки, и оно было точной копией лица Анжелики. Это сделал для нее один художник из Нью-Йорка, с которым она однажды провела три недели.
      Было заметно, что гости, которые проходили в "более или менее открытый дом", были все одного типа. Это были люди, которые слишком много пили, обменивались женами и мужьями на уик-энды, покупали своим детям слишком дорогие подарки и которым на Рождество Евы было некуда больше пойти.
      - Тебе не понравится эта вечеринка, дорогой, - сказала Лесли, когда Джино остановил машину напротив дома. - Я считаю, что мамины друзья - люди совсем другого круга. Но я хочу, чтобы она знала о нас. Я хочу, чтобы все знали.
      Она подняла левую руку, и Джино засмеялся.
      - Этот бриллиант почти не виден при дневном свете, - сказал он, нужно оставаться в темноте.
      Он поцеловал ее руку, а затем палец, на который было надето его кольцо.
      - О Джино. Дорогой, я так счастлива.
      Он взял ее лицо в руки и нежно поцеловал.
      - Я постараюсь, чтобы ты всегда была счастливой, - сказал он, - я это обещаю.
      Она вздохнула и прижалась к нему:
      - О Джино, я так тебя люблю.
      - Наполовину сильней?
      - В два раза сильней.
      Они засмеялись. Это был секретный код, которым они всюду пользовались. Посреди огромной толпы они могли взглянуть друг на друга и один из них спрашивал: "Наполовину сильней?" - И ответ всегда был одним: "В два раза сильней".
      - Нам лучше войти, - сказал Джино.
      - Да. Я хочу застать Алану одну и сказать ей первой.
      - А я бы лучше подумал, как уговорить твою мать.
      Джино никогда не нравилась Анжелика. Он считал ее эгоистичной, поверхностной и небрежной по отношению к дочерям и, хотя он никогда не говорил этого Лесли, у него было чувство, что Анжелика точно знает, как он к ней относится. Сейчас он нервничал и побаивался предстоящей встречи с ней.
      - Не глупи, Джино, - удивленно сказала Лесли. - Она будет рада до смерти. Мама всегда говорила, что замужество - единственный правильный путь для девушки.
      - Хорошо, милая, - ответил он. Давай войдем.
      Они постояли в холле, пока Лесли не удалось поймать глазами Алану и кивнуть ей.
      - Привет, - сказала Алана, в черном платье и на высоких каблуках она выглядела очень привлекательно и немного старше своих шестнадцати лет. В руках она держала серебряную чашку, до краев полную грога. - Что с вами?
      - Пойдем наверх. Я должна тебе что-то показать, - прошептала Лесли. Идем, Джино.
      Они втроем пошли в спальню Аланы и Лесли, и, как только дверь закрылась, Лесли закружилась и крепко обняла Алану.
      - Мы обручились! - сказала Лесли. - Посмотри!
      Она подняла руку, чтобы Алана увидела кольцо, искрящееся у нее на пальце.
      - О, Лесли. Я так рада.
      Алана крепко обняла Лесли, а затем подошла к Джино и положила руки ему на плечи.
      - Мне не надо говорить, как тебе повезло, правда? - сказала она, и глаза ее были полны слез.
      Джино поцедлвал ее в кончик носа.
      - Нет, тебе не надо говорить, как мне повезло.
      Алана повернулась к Лесли:
      - Ты собираешься сказать Анжелике?
      - Конечно, - ответила Лесли.
      Алана быстро взглянула на Джино, который ответил ей таким же взглядом.
      - Не делай этого, Лесли, - сказала Алана. - Не говори ей.
      - Ты с ума сошла? Конечно, мы ей скажем. И прямо сейчас. Идем, Джино.
      - Подожди, - сказала Алана. - Пожалуйста, подожди, Лесли. Не говори ей.
      - Алана, что с тобой, в конце концов? Она моя мать и я хочу сказать ей.
      Алана пожала плечами:
      - Тогда иди. - Она вздохнула и вышла из спальни следом за Лесли. Что касается меня, то я хочу еще грога. И вы бы тоже лучше выпили.
      - Привет, детка, - воскликнула Анжелика, когда Лесли подошла к ней, держа Джино за руку. - Счастливого Рождества и выпей немного грога.
      Анжелика была чуточку пьяна и Лесли почувствовала себя неловко. Будучи навеселе, сначала Анжелика проявляла большую нежность к дочерям, называя их "детка", "любимая", "дорогая". Затем наступала вторая стадия, когда она станвоилась очень величественной и очень англичанкой. Тогда она пыталась говорить с английским акцентом, и на этом этапе все, включая Алану и Лесли, становились ниже ее и были недостойны ее внимания. Когда Анжелика выпивала столько, что становилась англичанкой, она становилась очень царственной, и казалась себе настоящей принцессой, не подозревая о насмешках своих друзей и о том стыде и смущении, которое испытывали ее дети.
      - А кто этот божественно красивый мальчик? - спросила Анжелика.
      Слова "божественно красивый" были произнесены преувеличенно растянуто и Лесли почувствовала, что бледнеет.
      - Мама, - сказала она, стараясь говорить спокойно и чтобы ее было слышно на фоне шума в гостиной. - Ты помнишь Джино, правда? Джино Донати. Ты должна помнить.
      Анжелика уставилась на Джино.
      - О, конечно, дорогая. Джино. Один из твоих дружков.
      - Мама, - в отчаянии прошептала Лесли. - Мама, пожалуйста. Послушай меня. Мы с Джино обручились.
      Анжелика поставила свою серебряную чашку.
      - Извини?
      Ее лицо было спокойным, за исключением поднятой левой брови, и Лесли с ужасом, охватившим все ее существо, поняла, что ее мать сию минуту превратится в Англичанку.
      - Мы обручились, - повторила Лесли. - Мы с Джино собираемся пожениться.
      Анжелика откинула назад свою белокурую голову и засмеялась. Лесли дрожала, рука, которую держал Джино, стала влажной. Она смотрела на прекрасную белую гладкую шею, дрожащую от смеха, и вдруг увидела красную полосу, искажающую эту восхитительную белизну.
      - Идем, милая, - сказал Джино. - Сейчас не время и не место для разговора.
      Алана встала рядом с Лесли и Джино, а Анжелика все продолжала смеяться.
      Все, кто находился в комнате, замолчали и повернулись к Анжелике, улыбаясь и надеясь принять участие в шутке. Алана, Лесли и Джино повернулись, чтобы уйти, и вдруг смех прекратился.
      - Минуточку, - сказала она властно, и все трое обернулись. - Так что ты сказала, Лесли?
      - Миссис де Монтиньи, - сказал Джино, прежде чем Лесли успела открыть рот. - Я просил Лесли выйти за меня замуж, и она согласилась.
      - Лесли, - произнесла Анжелика в английской манере. - Как, ты сказала, зовут этого молодого человека?
      - Джино, - с ужасом прошептала Лесли. - Джино Донати.
      Анжелика свысока взглянула на Джино, все замерли.
      - Молодой человек, - сказала она, - я не помню, чтобы приглашала вас в мой дом сегодня вечером.
      - Мама! - воскликнула Лесли.
      - Более того, - продолжала Анжелика, не обращая внимания на пронизанный ужасом голос Лесли, - я не люблю плохих шуток. А теперь я действительно должна попросить вас уйти отсюда. И немедленно.
      - Мама, - прошептала Лесли. - Мама, мы собираемся пожениться7
      Она забыла, что в комнате были другие люди и что это Рождество. Она забыла обо всем, кроме той мечты, которую они с Джино лелеяли так давно.
      - Как только я кончу школу, - продолжала Лесли, - мы собираемся пожениться. На следующий день после моего окончания.
      Она говорила, запинаясь, и Джино сжал ее руку.
      - Милая, не сейчас...
      - Джино накопил денег, - продолжала Лесли, говоря слишком быстро, - и вот, посмотри. - Она протянула левую руку. - Кольцо полностью оплачено и после Нового года мы собираемся покупать обстановку. - Онв даже не чувствовала, что слезы текут по ее щекам. - Мама, разве ты не счастлива за меня? За нас?
      Левая бровь Анжелики была по-прежнему приподнята и презрительная усмешка искривила ее губы.
      - А как интересно этот, - она махнула рукой в сторону Джино, - этот ученик собирается тебя содержать? - спросила она. - Или он планирует переложить на меня эту заботу?