Нет Адама в раю

      В конце концов, Этьен, волнуясь за детей, пошел сам проконсультироваться с врачом. Его звали Майлс Гордон, Этьену он никогда не нравился. Доктор Гордон принимал Алану и Лесли и третьего ребенка тоже, их сына, который умер вскоре после рождения. Нет, Этьену совсем не нравился Майлс Гордон, и когда Анжелика спросила почему, Этьен смог назвать только одну причину, в которой был уверен:
      - Он еврей, но пытается это скрыть.
      - А какое это имеет отношение к чему бы то ни было? - спросила Анжелика.
      - Если человек еврей, он должен вести себя соответственно. Ничего хорошего, если человек стыдится своей религии.
      - Боже мой, - сказала Анжелика, с трудом сдерживаясь. - Посмотрите-ка на этого философа.
      - Все равно, - ответил Этьен упрямо. - Это нехорошо, если еврей посещает протестантскую церковь, ест свинину и все прочее. Это вроде того, как если бы мы ели мясо по пятницам и не ходили к мессе.
      - Ты говоришь в точности как твоя мать, - огрызнулась Анжелика.
      - По крайней мере моя мать не стыдится себя.
      На следующий день во время обеда Этьен пошел в кабинет доктора Гордона.
      Майлс Гордон знал, что Этьен терпеть его не может, но из-за Анжелики был с ним всегда безукоризненно вежлив. Доктору Гордону нравилась Анжелика. Очень нравилась.
      - Поверьте мне, мистер де Монтиньи, - сказал доктор Гордон, когда Этьен сел у его стола, - у вас абсолютно нет никаких оснований волноваться по поводу вашей тещи.
      - Но она все время разговаривает сама с собой, - возразил Этьен. - Вы скажете, что это обычное явление для женщины?
      - Нет, конечно, нет, - успокаивающе сказал доктор, - но беспокоиться здесь не о чем. У миссис Бержерон тяжело проходит менопауза. Но на самом деле она умственно так же здорова, как любой из нас.
      Доктор продолжал уверенно улыбаться Этьену, вспоминая, что ему сказала Анжелика.
      - Только попробуй упрятать куда-нибудь мою мать, - коротко сказала ему Анжелика, когда впервые привела ее. - Я вырву у тебя сердце.
      - Но, мое дорогое дитя, - сказал доктор, - ее надо поместить в специальную клинику. Я не утверждаю, что она совсем нездорова, но ее нужно периодически помещать в санаторий, пока ей не стало совсем плохо.
      - А теперь послушай меня, Майлс, - ответила Анжелика. - Ливингстон не такой большой город, где люди ни о чем не знают. Если ты думаешь, я допущу, чтобы мои друзья говорили, что у меня мать помешалась, то ты еще более сумасшедший, чем она. Никогда, пока ты жив, дорогой. Подумай об этом. Подумай серьезно и как следует.
      - Ты угрожаешь мне, моя любимая?
      - Ты чертовски прав, - ответила Анжелика. - Не забывай, что я знаю про твои тайные делишки.
      И теперь, глядя на Этьена, доктор повторял:
      - Вы напрасно беспокоитесь по поводу миссис Бержерон. Со временем ей станет лучше. Уверен, что новые таблетки, которые я ей дал на прошлой неделе, очень помогут.
      - Что за таблетки? - с подозрением спросил Этьен. - Наркотик?
      - Конечно, нет, - ответил доктор Гордон, надеясь, что Этьен, никогда не слышал о фенобарбитале. - В них содержится препарат, который должен помочь ей в этот тяжелый период, вот и все.
      - Что это за препарат?
      - Специальный витамин, - ответил доктор. - Особенно помогает при женских заболеваниях. И Этьен, который, как и миллионы других мужчин, испытывал благоговейный страх от слов "женские болезни", поверил Майлсу Гордону.
      - Хорошо, - сказал он. - Надеюсь, Боже мой, что она перестанет все время бормотать себе под нос.
      Доктор успокаивающе положил руку ему на плечо.
      - Это пройдет, - сказал он. - Поверьте мне, мистер де Монтиньи, это пройдет.
      Доктор Гордон не был полностью уверен, что ему удалось избавиться от Этьена. Как только он ушел, доктор снял трубку и позвонил Анжелике. Он повторил ей слово в слово их разговор с Этьеном.
      - Спасибо, Майлс, - сказала Анжелика. - Но не волнуйся. Я разберусь с Этьеном, со всеми его сомнениями и страхами.
      - Когда я увижу тебя? - спросил доктор. - Прошло уже много времени.
      Последовало молчание, затем Анжелика ответила:
      - Может быть, в пятницу. Да, в пятницу вечером.
      - В пятницу у меня вечернее дежурство в хирургии, - возразил доктор. - Ты же это знаешь, Анжелика.
      Она засмеялась.
      - Да, знаю. Но, Майлс, ты достаточно умен, чтобы придумать какое-нибудь объяснение жене, почему ты задержался. Скажи ей, что у тебя несколько вызовов на дом.
      Анжелика снова засмеялась и повесила трубку.
      Но хотя слова доктора Майлса Гордона в какой-то степени разубедили Этьена де Монтиньи, он по-прежнему испытывал тревогу, когда дети надолго оставались с Моникой. Но со временем он убедил себя в том, что все будет нормально. В этот вечер, последний вечер его рабства, он, шумно перелистывая газету, прислушивался к тому, как играют девочки в своей комнате.
      Да, наверное, это игра в индейцев или ковбоев, успокоил он себя, и улыбнулся.
      Моника кончила мыть посуду после ужина и теперь с кухни не доносилось ни звука. Этьен внимательно прислушался, затем на цыпочках подошел к двери и посмотрел на кухню. Моника спокойно сидела в кресле-качалке, читая молитвенник.
      Все будет в порядке, сказал он себе. Все будет хорошо. Анжелика не сможет оставлять девочек с ней по ночам. А я напишу матери письмо и попрошу ее присмотреть за порядком, пока я во флоте.
      В этот вечер Этьен де Монтиньи уложил дочерей и улегся сам. Он заснул почти сразу, но ему снились сны, и когда он вдруг проснулся, то не мог вспомнить, что ему приснилось. Он только знал, что его наволочка была насквозь мокрой, как будто он долго-долго плакал.
      Глава третья
      На следующее утро в семь тридцать Этьен явился к зданию Государственного Арсенала для прохождения медицинского осмотра. На это ушло меньше часа, и он был принят в Военно-Морские Силы Соединенных Штатов.
      - Вот так, браток, - сказал ему матрос, одетый в форму. - Приводи дела в порядок и возвращайся сюда в следующий четверг к восьми часам.
      - В следующий четверг, - воскликнул Этьен. - Но это же больше недели. А что, если я приду завтра?
      Матрос посмотрел на него с раздражением.
      - Послушай, друг, теперь ты во флоте. Я сказал в следующий четверг в восемь часов. Это приказ.
      Этьен не помнил, как он прожил оставшиеся дни. Он ходил, как обычно, на работу. Он ел, спал, отдавал деньги Анжелике и ждал. Но в последний день он не мог вынести всего этого. Сразу после работы он пошел в пивную и постарался напиться как можно сильнее и как можно быстрее. Кристоф потратил два часа, чтобы найти его.
      - Анжелика звонила ма, - сказал Кристоф, садясь за столик Этьена. Она беспокоилась, что ты не пришел домой после работы.
      - Ради Бога, сядь и выпей, - ответил Этьен.
      - Я сижу, - ответил Кристоф, смеясь. - Господи Иисусе, мальчик, ты попал в точку.
      - Ну, тогда выпей ради Бога, - сказал Этьен и засмеялся вместе с братом.
      Кристоф колебался.
      - Не-а. Я обещал ма, что останусь трезвым, когда найду тебя.
      - Пусть она поцелует меня в зад, сука.
      Кристоф вскочил, расплескав рюмку Этьена.
      - Ну-ка встань, мистер, - сказал он, взбешенный. - Если ты думаешь, что можешь так говорить о ма, пьяный или трезвый, я тебе покажу!
      Этьен посмотрел на брата.
      - Что с тобой, черт побери, Кристоф? - тупо спросил он. - Кто, черт побери, сказал что-то про ма?
      - Ты! - заорал Кристоф.
      - Я не говорил.
      - Тогда о ком же ты говорил?
      Этьен жестом заказал официанту две рюмки.
      - Я говорил о моей жене, - сказал он просто.
      Официант поставил рюмки на стол и ушел. Кристоф, разинув рот, уставился на брата.
      - Да, - сказал Этьен, поднимая рюмку. - Я говорю о моей жене. О моей прекрасной шлюхе Анжелике.
      - Ради Бога, Тьен. - Кристоф испуганно посмотрел на соседние столики. - Говори потише.
      - Какого черта? - спросил Этьен еще громче. - Может, половина этих ублюдков побывала в ее постели.
      - Тьен, Тьен. Ты выпил. Вставай, идем отсюда.
      Он встал, подошел к брату и попробовал обнять, но Этьен оттолкнул его.
      - Ты чертовски прав, я ухожу, - сказал он. - Убираюсь из этой компании. Завтра.
      - О чем ты говоришь?
      - Ты меня слышал, - скаазл Этьен. - Послезавтра меня не будет.
      Подальше от всей вонючей компании.
      Кристоф пристально посмотрел на брата, пытаясь понять, что скрывается за этими словами.
      - Давай уйдем отсюда, Тьен, - наконец сказал он. - Есть одно местечко неподалеку отсюда. Я знаю парня, которому оно принадлежит.
      У него там есть задняя комната, где мы можем посидеть и поговорить.
      - Поговорить, черт возьми, - сказал Этьен. - Я хочу еще выпить.
      - И это тоже, - пообещал Кристоф. - Мы возьмем там бутылку. Честно, Тьен. Пойдем, а?
      И они пошли в пивную с задней комнатой, которая принадлежала другу Кристофа, Бобу Плоурду. Эта комната обычно использовалась для игры в покер, без которой, казалось, Боб Плоурд не мог существовать.
      Но в этот вечер не нашлось игроков в эту опасную игру, поэтому Кристофу и Этьену никто не мешал.
      Этьен со вздохом облегчения упал в одно из кресел, видя, как Кристоф открывает бутылку виски, которую Боб поставил на стол, и налил два больших стакана.
      Короткая прогулка по холодному ночному воздуху оживила Этьена, и, когда он взял свой стакан, он казался почти трезвым.
      - Тебе никогда не нравилась Анжелика, правда, Кристоф? - спросил он.
      - Да ладно тебе, Тьен, - запротестовал Кристоф. - Я никогда ничего такого не говорил.
      - Тебе и не надо было говорить, - ответил Этьен. - Я сам мог сказать. И девочкам она не нравилась. И ма. В общем, ма была права. С самого начала ма была права.
      - Не говори так, Тьен, - сказал Кристоф. - В конце концов, вы с Анжеликой неплохо устроились. У вас хороший дом, две славные малышки.
      - Чушь собачья, - сказал Этьен и налил в свой стакан. Он выпил залпом, и наполнил снова. - Я хочу, Кристоф, чтобы ты мне что-то пообещал. Обещаешь?
      - Конечно, - ответил Кпристоф, не колеблясь. - Мы же всегда держались вместе, ты и я. А в чем дело?
      - Я хочу, чтобы ты мне пообещал, что как бы я ни напился или как бы плохо себя утром ни чувствовал, ты отведешь меня в Арсенал к восьми часам утра.
      Кристоф вытаращил глаза:
      - Но какого черта ты собираешься идти в Арсенал к восьми часам утра?
      - Я записался в военно-морской флот, - ответил Этьен. - Я уезжаю в учебный лагерь в восемь часов утра.
      Кристоф был ошеломлен.
      - Ты сошел с ума, Этьен? - спросил он.
      - Нет, - ответил Этьен, - и я не так много выпил, что бы ты там ни думал. Это правда, Кростоф. Я уезжаю и никто меня не остановит. А теперь, ты обещаешь, что проследишь за тем, чтобы я попал туда вовремя?
      - Но почему? - спросил Кристоф. - Почему ты это сделал?
      - Обещаешь? - настаивал Этьен.
      - Да. Конечно, - ответил Кристоф. - Обещаю. Но ради Бога, скажи мне, почему, Тьен? Почему?
      Этьен выпил еще.
      - Чтобы уйти от Анжелики, - сказал он просто.
      Кристоф сел рядом с Этьеном и ласково положил ладонь ему на руку.
      - В чем дело, Тьен? - спросил он. - Во имя Господа, скажи мне, что случилось.
      Как я могу ему сказать? - подумал Этьен.
      Поначалу он был уверен, что его жизнь пойдет так, как он планировал. Он возьмет свою жену, эту маленькую капризную дикую кошку, и заставит ее с самого начала следовать по правильному пути, который должен быть и должен сохраняться.
      Спустя годы он мог с фотографической точностью до мельчайших деталей пересказать свою брачную ночь и он вспоминал с чувством, близким к восторгу, как она кричала и извивалась под ним, когда он врывался в нее.
      "Папа", - кричала она, и Этьен набросился на нее со всей свирепостью, какая только была в нем.
      - Я не твой проклятый папа, - сказал он, глядя на нее горящими глазами. - Я твой муж и только что сделал тебя своей женой.
      А потом, когда она лежала на кровати, всхлипывая, он пошел в ванную и намочил полотенце теплой водой. Он начал нежно вытирать ее, бормоча что-то ласковое, так успокаивают испуганного ребенка. Этьен вынул из чемодана флакончик успокаивающего бальзама и растирал ее тело до тех пор, пока она не перестала плакать. Он ласкал ее и наблюдал за тем, как соски снова стали твердеть, и почувствовал, что все ее тело налилось и затрепетало.
      - Нет, нет, нет, - шептала она, и тянулась к нему.
      - Да, да, да, - отвечал Этьен, держа ее за волосы одной рукой, повернув ее лицо к себе, чтобы она не могла отвернуться. Он увидел, что ее рот приоткрылся, а глаза подернулись поволокой.
      - Я не могу, - прошептала она. - Не могу.
      - Нет, ты можешь, - сказал он. - Ты можешь всегда, когда я этого хочу. И ты хочешь.
      Он увидел капельки пота над ее верхней губой.
      - Я не могу, - сказала она еле слышно. И потом: - Я не могу больше бороться с тобой, Этьен.
      Он засмеялся, торжествуя победу над этим маленьким диким животным, которое извивалось в его руках. Наконец-то, подумал он, я узнал тайну Анжелики.
      Позже, когда она заснула, Этьен сидел в гостиной номера. Он лениво курил, чувствуя, как холодный ночной воздух касается его обнаженной кожи, и улыбался сам себе в темной комнате.
      Все, чего Анжелика хотела, что ей действительно было нужно, - это быть подчиненной. Этьен рассмеялся совсем громко.
      Подумать только, размышлял он. Все это время, когда она была такой капризной и вредной, такой упрямой, со своими глупыми незначительными доводами и такой упорной, чтобы настоять на своем, все, что я должен был сделать, - это хорошенько встряхнуть ее или шлепнуть по заду, и она упала бы в мои объятия, как переспелое яблоко. О, она жаждет настоящей борьбы, но в конце концов то, чего она хочет на самом деле, - это быть покоренной, порабощенной. Ну уж об этом я смогу позаботиться.
      Уик-энд в Бостоне, казалось, полностью подтвердил теорию Этьена. Он мог делать с Анжеликой все, что хотел, если он этого требовал, а не просил, а потом она сворачивалась у него на коленях и прижималась к нему.
      - Так будет всегда, Этьен, правда? - спрашивала она.
      - Конечно, моя дорогая.
      - И ты всегда будешь обо мне заботиться? Как будто я твоя маленькая девочка?
      - Ты и есть, моя маленькая девочка, - отвечал Этьен, целуя ее. Очень мой драгоценный маленький ангел.
      - И мы будем жить как принц и принцесса в нашем дворце, и ты будешь всегда обо мне заботиться?
      - Всегда, - отвечал Этьен.
      Но Этьен не смог удержаться, чтобы не проверить свою теорию, и однажды утром он попробовал обратиться к ней с просьбой.
      - Пожалуйста, дорогая, - сказал он умоляющим голосом, гладя ее шею. Идем в спальню.
      Она соскочила с его колен и отошла от него.
      - Ради Бога, Этьен, - раздраженно сказала она, - перестань мяукать как кот.
      - Пожалуйста, дорогая.
      - Нет. Я хочу в магазин.
      - Пожалуйста, вернись, и сядь ко мне на колени.
      - Нет. Я собираюсь одеваться и думаю, что тебе следует сделать то же самое, если ты не хочешь, чтобы я ушла одна.
      Этьен с трудом удерживался, чтобы не рассмеяться.
      - Не говори так со мной, мой маленький ангел, - просил он.
      - Не называй меня своим маленьким ангелом, - с бешенством сказала она и пошла в спальню.
      Он пошел за ней и повернул ее к себе.
      - Ты что-то забыла, мой маленький ангел, - сказал он. - Я твой муж и я советую тебе никогда не отказывать мне.
      - Отпусти меня, - закричала она.
      - Сними эту ночную сорочку и ложись в постель.
      - Ни за что, - ответила она. - Я ухожу.
      - Анжелика, - терпеливо сказал он. - Ты будешь или не будешь делать то, что тебе сказано?
      - Никогда, - сказала она, стараясь ударить его по ногам.
      - Хорошо, посмотрим.
      Он схватил ее и сел на ближайший стул. Он положил ее на колени и задрал на талию шифоновую сорочку. А затем он начал ее шлепать, пока ее ягодицы не покраснели и она не заплакала от обиды.
      - Теперь, - сказал он, груб ставя ее на ноги, - сними эту дрянь и ложись в постель.
      Она стащила сорочку и встала перед ним, казалось, все ее тело пылает.
      - Этьен, - произнесла она.
      - В постель, - ответил он и смотрел, как она пошла и легла.
      Она была так возбуждена, что кончила сразу же, едва он успел до нее дотронуться, и даже тогда продолжала умолять его: - Еще, Этьен... Еще...
      Этьен взглянул на Кристофа, опустившего глаза на свой стакан.
      Так продолжалось весь уик-энд и даже несколько недель после того, как они вернулись в Ливингстон после медового месяца. Они поселились в своей маленькой квартире, но это длилось недолго. Моника Бержерон заболела, и Этьен с Анжеликой переехали в ее дом. А когда Моника выздоровела, оказалось, что легче оставаться с ней, чем опять хлопотать в поисках другой квартиры.
      - Кроме того, - сказала Анжелика Этьену, - я обещала папе, что буду заботиться о маме. Мы не можем оставить ее одну.
      Позже Этьен никак не мог вспомнить, когда все пошло наперекосяк. Стало казаться, что постоянно не хватает денег и Анжелика заскучала.
      - Ничего, черт возьми, удивительного, что тебе все надоело, вокликнул Этьен однажды ночью, когда его планы снова расстроились. Господи Боже, ведь все, что ты целыми днями делаешь, - это сидишь на заднице и читаешь, читаешь, читаешь. Почему ты не поможешь матери по дому? Ей приходится делать все.
      Это было правдой. Моника Бержерон делала все для себя, Этьена и Анжелики, ничиная с мытья полов и закончив глажением брюк Этьена.
      - Если бы я хотела заниматься домашним хозяйством, я нашла бы себе место горничной! - ответила Анжелика. - Если ты считаешь, что Моника слишком много работает, почему ты не наймешь ей в помощь прислугу?
      - Я не могу позволить себе иметь прислугу, - ответил Этьен, - и ты знаешь это не хуже меня.
      Анжелика зажгла сигарету, зная, что Этьен терпеть не может, когда она это делает. Она выдохнула большое облако дыма и надула губы.
      - Это не моя вина, - сказала она. - Мне скучно.
      - Ну, а что бы ты хотела делать, принцесса? - спросил Этьен.
      Анжелика села и, вложив как можно больше сарказма в голос, сказала:
      - Я бы хотела поехать в Париж.
      Этьен не смог сдержаться. Он снова заорал:
      - Ты с ума сошла? В Париж? На деньги, которые я зарабатываю?
      - Ну так пойди и заработай еще, - ответила Анжелика, откинувшись на спинку кровати и попыхивая сигаретой.
      - Послушай, - сказал Этьен, - вся страна находится в тисках Депрессии. Я работаю по десять часов в день, шесть дней в неделю, и считаю, черт возьми, что мне повезло.
      - Я могу найти работу, - сказала Анжелика. - Есть много людей, которые будут только рады нанять меня. И не для того, чтобы заниматься домашним хозяйством.
      Этьен схватил ее за руку, силой заставил сесть, выхватил сигарету и бросил ее в пепельницу.
      - Твое место здесь, в этом доме, - сказал он. - Не хватало еще, чтобы моя жена пошла работать, чтобы люди говорили, что я не в состоянии ее содержать.
      Анжелика очень небрежно сбросила руку и зажгла другую сигарету.
      - Замолчи, Этьен, - сказала она. - И не смей никогда так меня хватать.
      Он снова придвинулся к ней, но она вывернулась так быстро, что он чуть было не упал на кровать.
      - Я сказала никогда, - повторила Анжелика. - Запомни это, Этьен. Если ты не можешь быть "крутым человеком с деньгами", не старайся изображать его в постели.
      На следующий день Анжелика нашла себе работу служащей в мануфактурной лавке. Работа оплачивалась по сорок центов за час, всего шестнадцать долларов в неделю. Этьен посмеивался и ждал, когда она устанет от того, что приходится целый день стоять на ногах.
      Но Этьен рано смеялся.
      В течение двух недель Анжелика регулярно обедала с владельцем лавки, а меньше чем через месяц она уже спала с ним, как только представлялся удобный случай.
      Его звали Майк Курканян, он был самым безобразным из всех мужчин, которых Анжелика когда-либо видела. Короткий, приземистый и с большим животом, смуглый, с черными курчавыми волосами, черными слегка навыкате глазами. Но у Майка Курканяна была невероятно широкая грудь, могучие плечи и руки, словно сделанные из железа. От него исходил дух самца, который просто оглушал Анжелику.
      Вот это мужчина, думала она. Мужчина, который по всем статьям мужчина. В нем не было ничего женоподобного, хотя он был владельцем мануфактурной лавки и работал в ней. Лавка досталась ему от его деда-армянина, а Майк Курканян был не из тех людей, кто позволяет пропасть хорошей вещи. В своем личном кабинете позади лавки он занимался очень выгодными букмекерскими операциями. У Анжелики де Монтиньи ушло ровно три дня, чтобы узнать об этой тайной деятельности Майка, и с этого момента она точно знала, что он будет ее любовником.
      Но в таком городе как Ливингстон, штата Нью-Гэмпшир, очень нелегко заниматься тайной любовью. По крайней мере, чтобы тебя не засекли. А Анжелика не хотела терять Этьена. По крайней мере, пока. Она совсем не была уверена, что Майк Курканян женится на ней, если она разведется, и хотя Этьен был хуже старой бабы, во всем, что касалось денежных доходов, он, по крайней мере, содержал ее и Монику.
      Если только позволить, чтобы Этьен ее бросил, Моника может тут же сделать что угодно с деньгами, которые оставались от Армана и на которые еще наросли дивиденды.
      Нет, эти деньги должны по закону перейти к ней, когда ее мать умрет, и Ажелика не собиралась ими рисковать.
      У Майка Курканяна была своя квартира, расположенная в противоположной части города от их дома, и для Анжелики было вполне безопасно посещать ее при соблюдении осторожности. Майк был очень щедрым в отношении денег и одежды и, что самое главное, он был очень хорош в постели.
      Он брал ее снова и снова с каким-то животным неистовством, хрипящей грубостью, которая ее возбуждала, и хотя Анжелика не была уверена, что он любит ее, она знала очень хорошо, что он сходит с ума от ее тела. Когда он спал с ней, то зажигал в спальне все освещение.
      Анжелика наблюдала, как он смотрит на свои темные руки, двигающиеся по ее телу, и когда видела, что он ничинает потеть и, кажется, глаза его сейчас выскочат из орбит, удивлялась, что в ней нет ответного импульса. Иногда он часами гладил ее, наблюдая за своими руками и за тем, как трепещет ее белое тело. Она знала, что он не пытается таким образом возбудить ее, а доводит себя до высшей точки, когда он больше не в состоянии сдерживаться, чтобы взять ее на пике желания.
      - Так лучше всего, Майк? - спрашивала она.
      - Да, детка, да.
      - Я твоя детка, Майк?
      - Ты же сама сказала. Моя самая лучшая ароматная бело-розовая детка.
      У Этьена де Монтиньи не скоро возникли подозрения. Но наконец он перестал верить объяснениям типа: инвентаризация в лавке, поездка в Бостон за покупками, вечеринка у какой-то подруги. Однажды вечером Этьен проследил за ней прямо до дверей Майка Курканяна. Он видел, как зажглись огни в спальне, и, наконец, подошел к двери и постучал. Этьену казалось, что он ждал целую вечность, пока Майк Курканян в купальном халате и босиком не открыл дверь.
      - Я пришел за своей женой, - сказал Этьен и ударил его.
      Затем он перешагнул через Майка, вошел в спальню, и вытащил дрожащую, плачущую Анжелику. Он подождал, пока она оделась, схватил ее за запястье и протащил ее так через весь город к дому Моники Бержерон.
      Он втолкнул ее в спальню, и не говоря ни слова, сорвал с нее одежду.
      - Можешь кричать, сколько душе угодно, - сказал он ей. - Это меня не остановит. Но будешь вопить - учти, тебя услышит не только мать, но и соседи.
      Очень методично он снял четыре галстука с обратной стороны дверцы гардероба и, придерживая Анжелику коленом на кровати, привязал ее к четырем стойкам.
      - Существует только один способ вылечить жену, которая шляется, сказал он. - На этот счет есть старая поговорка. Она гласит: "Держи ее босой и беременной".
      - Нет, Этьен, - прошептала она. - Ты не можешь.
      Он разделся так спокойно, как будто собирался принять ванну.
      - Я могу, - ответил он с этим сводящим с ума спокойствием. - Довольно я тебя слушал. О Этьен, - передразнил он, - мы не можем сейчас иметь ребенка. Мы слишком молоды. И у нас мало денег.
      Он упал на нее сверху. Когда все кончилось, он встал и зажег сигарету.
      - Развяжи меня, Этьен, - сказала она, взбешенная. - Дай мне встать.
      - Ни за что на свете, маленькая потаскушка, - ответил Этьен. - Ни за что. Ты не пойдешь в ванну и не будешь делать то, что ты делаешь, чтобы не забеременеть. Ни сегодня, ни потом, пока я не буду уверен, что я посеял плод, который ты должна выносить.
      - Сукин сын!
      - Спокойной ночи, мой ангел, - сказал Этьен и вышел из спальни, закрыв за собой дверь.
      - Мне кажется, что ты немного шокирован, Кристоф, - сказал Этьен де Монтиньи.
      Теперь он был очень пьян, и голова его лежала на руках, протянутых через стол:
      - Ты знаешь, каждое слово из того, что я сказал тебе, - правда, продолжал Этьен, произнося слова неразборчиво. Вот так и появились у меня двое детей. Сначала маленькая Лесли, потом Алана. Ничего себе имена для двух маленьких французских девочек, а? И тот, который умер, появился на свет так же. Мой сын.
      - Отец наш Небесный, - прошептал Кристоф, повторяя слова, которые часто говорила его мать, Симона. - Дорогой Отец наш Небесный, ты же мог убить ее, Этьен. Она чуть не умерла, когда рожала последнего.
      И вдруг Кристоф понял, что говорит о третьем ребенке Этьена так же, как говорили все в семье. Они всегда говорили "сын Этьена", или "третий ребенок", или "последний". Никто никогда не отступал от этого, не называл маленького мальчика по имени , которое он носил меньше двенадцати часов. Стефан Арман де Монтиньи. Прекрасный, белокурый с восковым личиком мальчик, который погиб от кровотечения меньше, чем за полдня.
      - Может быть, тогда я еще хотел, чтобы она умерла, - сказал Этьен. Теперь мне все равно. Я только хочу уехать.
      - Послушай, Этьен, - сказал Кристоф, - существует много других способов уйти от нее. Разреши мне отвести тебя домой к ма. Тебе не надо убегать и поступать в военно-морской флот.
      - Ты обещал, Кристоф, - пробормотал Этьен. - Ты обещал мне. Я никогда тебе не прощу, если ты не отведешь меня туда.
      И Этьен захрапел, отвернувшись.
      - Плоурд, пойди сюда, пожалуйста, - позвал Кристоф.
      Когда его товорищ вошел в комнату, Кристоф сказал:
      - Помоги мне с ним, а? Нам придется остаться здесь на ночь.
      Боб Плоурд был очень сдержанным человеком и не задавал лишних вопросов.
      - Конечно, - ответил он. - Мы положим его на диван, а ты можешь пойти ко мне домой.
      - Нет, - ответил Кристоф, - я останусь с ним здесь.
      До конца ночи оставалось совсем немного времени, но эти несколько часов Кристоф просидел на стуле, откинувшись к стене, и смотрел, как спит его брат.
      Наутро они с Бобом Плоурдом дали Этьену хорошую порцию крепкого бренди, после чего Этьен смог побриться и умыться.
      Его одежда была перепачкана, но ему и недолго оставалось ее носить.
      Был пронизывающий холод и уже пошел снег, когда Этьен и Кристоф отправились к зданию Арсенала.
      - Можешь сказать ма, но подожди до вечера.
      - О'кей, - сказал Кристоф, и у него перехватило горло.
      Они остановились напротив большого холодного здания из бетона.
      - Ну, - сказал Этьен. - До свидания, Кристоф.
      - Да, - ответил Кристоф, и они постояли, глядя друг на друга.
      - Не беспокойся об Анжелике и вообще об этом, - сказал Этьен. - Я напишу тебе.
      - Да, - Кристоф кивнул, и казалось, что больше ничего нельзя сделать, он изо всех сил ударил брата по руке и ушел.
      КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
      Глава первая
      К тому времени, когда Алане де Монтиньи стукнуло пятнадцать, она уже сформировалась в абсолютного циника и осталась такой на всю жизнь.
      Еще до того, как ей исполнилось двенадцать лет, и бабушку Монику поместили в государственный приют для душевнобольных, она могла перечислить без запинки имена любовников своей матери, Анжелики, как другие блестящие дети, посещающие детский сад, пересказывают наизусть алфавит.
      Алана была сорванцом, в то время как ее сестра Лесли всегда была застенчивой и напуганной. Алана узнала все про мальчиков и про секс, еще не достигнув половой зрелости; Лесли продолжала наивно верить в принцев и сверкающих белых рыцарей.
      Анжелике стало намного легче, после того как забрали мать, потому что их дом стал ее домом, а их деньги - ее деньгами. Алана очень рано поняла, что деньги - очень важная вещь. Сколько она помнила, это были "бабушкины деньги", теперь же Анжелика называла их "мои деньги", и единственное, что изменилось, - бабушка больше не жила дома, а была в приюте для сумасшедших.
      Анжелика научила Алану и Лесли говорить, что у бабушки был "нервный срыв", но Алана знала, что бабушка совсем рехнулась. В конце концов, разве она не видела все собственными глазами.
      Алана помнила, как сначала бабушка только забывала, куда она положила свои вещи или который час. Но через некоторое время она стала забывать пользоваться ножом и вилкой или того хуже туалетом, а потом она стала по ночам разгуливать по улицам в ночной сорочке. Бабушкина сорочка на спине всегда была в том, что Анжелика называла "грязью", но Алана и ее друзья прекрасно знали, что это такое.
      Однажды вечером неожиданно заявился приятель Анжелики. Бабушка дождалась в спальне, когда он удобно устроился на диване в гостиной рядом с Анжеликой, держа рюмку в одной руке и сигарету в другой, вышла в своей старой "грязной" ночной сорочке и начала ругать его по-французски. Она называла его сутенером и сукиным сыном. Алана, подслушивавшая наверху лестницы, хорошо поняла значение этих слов, потому что многие ее друзья были франко-канадцами и научили им.