Нет Адама в раю

      - Ради Бога, мама, - вмешалась Алана, - Джино уже пять лет как кончил школу. У него есть работа, и очень неплохая.
      - Да? - спросила Анжелика. - И что же вы делаете, мистер Донати?
      Джино посмотрел ей прямо в глаза.
      - Я вожу грузовик в Этвиллской транспортной конторе.
      В комнате повисло напряженное молчание, и Лесли подумала, что она сейчас закричит, но Анжелика медленно повернулась к одной из дочерей Мэгги Донован, которая стояла как вкопанная, держа поднос с закусками.
      - Кэтлин. Ты можешь принести мне шотландское виски со льдом? И пожалуйста, быстро.
      - Да, миссис де Монтиньи, - ответила Кэтлин, благодарная за возможность поставить поднос и убежать в кухню. Кэтлин, которой было тоже семнадцать лет, готова была зарыдать вместе с Лесли. - Сейчас, миссис де Монтиньи.
      Где-то в другом конце комнаты кашлянула женщина, вдруг заговорил мужчина и кто-то завел грамофон. Но внимание всех присутствовавших было приковано к Анжелике, которая все еще стояла, глядя свысока на Лесли и Джино.
      Кэтлин вернулась, неся на подносе бокал, и Анжелика медленно сделала большой глоток, прежде чем повернулась к Джино.
      - Водитель грузовика. Это потрясающе.
      - Миссис де Монтиньи, - сказал Джино. - Я уверен, что мы сумеем обсудить это более подробно в другое время.
      Анжелика допила содержимое бокала.
      - Кэтлин, - сказала она, протягивая его, - налей мне еще. - Она снова повернулась к Джино. - А ты, милый мальчик, стой, где стоишь.
      И тогда Алана поняла, раньше всех в комнате, что у Анжелики наступил третий этап опьянения.
      - Конец, - прошептала Алана Лесли и Джино. - Уходите отсюда сейчас же.
      - Нет, - твердо ответил Джино. - Если ваша мать предпочитает продолжать разговор, мы останемся и послушаем ее.
      - А, - сказала Анжелика, берясь за новый бокал. - Я вижу, у него хорошие манеры, у нашего водителя грузовика.
      - Беги, Лесли, - шепнула Алана.
      - Да, Лесли. У твоего грязного вонючего водителя грузовика хорошие манеры. Или по крайней мере, он на это претендует.
      - Мама... - начала Лесли.
      - Заткнись, проклятая потаскушка, - заорала Анжелика.
      Лесли слишком поздно поняла, что ей нужно было уйти, когда предлагала Алана. Напиваясь до крайней точки, Анжелика начинала швырять вещи и ругалась, как грузчик.
      - Ты дура, шлюха развратная, - орала Анжелика. - Скажи мне, до чего вы с ним дошли.
      Лесли не могла пошевелиться, а лицо Джино стало багровым.
      - Миссис де Монтиньи...
      - Заткнись! - сказала Анжелика и повернулась к гостям. - Убирайтесь к чертям отсюда. Вы тут достаточно повеселились на холяву. Пошли вон. Идите пить свое пойло.
      Друзья, пожав плечами, занялись поисками своих пальто, галстуков6 сумок. Они даже не обиделись, потому для них все это было не в новинку. Потом, многие, напившись, вели себя ничуть не лучше.
      - Уходите, - сказала Алана Лесли и Джино, - скорей.
      - Алана, - крикнула Анжелика. - Я буду тебе признательна, если ты заткнешь свою проклятую глотку. - Она повернулась к Джино: - А ты отвяжись к чертям от моей дочери и убирайся вон из моего дома!
      - Миссис де Монтиньи, во всем этом нет никакого смысла, - спокойно ответил Джино. - Я люблю Лесли и, что бы вы не говорили и не делали, это ничего не изменит.
      - Любовь! - завопила Анжелика. - Ты, несчастный ублюдок, ты меня не обманешь. Я знаю все про тебя и таких как ты. Для тебя любовь - это твой здоровый член, вот и все.
      Джино, который проводил достаточно много времени с грубыми и жесткими людьми, был буквально ошарашен.
      - И еще я скажу тебе, ты, помешанный на спагетти, сукин сын, продолжала Анжелика. - Если увижу, что ты снова крутишься возле Лесли, полетишь в тюрьму, да так быстро, что не узнаешь, кто тебе врезал. Моей дочери семнадцать, она несовершеннолетняя, не забывай об этом. А теперь самое лучшее, что ты можешь сделать - убраться отсюда и побыстрей.
      Нетвердыми шаками она направилась к телефону.
      - Пожалуйста, Джино! - в истерике закричала Лесли, - пожалуйста, уходи! Она сделает, что говорит!
      - Нет, - сказал Джино. - Я не собираюсь оставлять тебя с ней одну. Она сумасшедшая.
      - Посмотрим, что подумает полиция, какая я сумасшедшая! - закричала Анжелика. - Карабинеры. Ведь так вы, итальянские свиньи, их называете.
      - Пожалуйста, ну, пожалуйста, - рыдала Лесли.
      Даже Алана, обычно жесткая и упругая, как резиновый мячик, вся дрожала.
      - Тебе лучше уйти, Джино, - сказала она, дрожа. - Если ты останешься, будет только хуже.
      В конце концов, Джино согласился уйти.
      - Я позвоню тебе, Лесли.
      - Нет, нет, нет, - закричала Лесли. - Я сама тебе позвоню. Завтра утром, я обещаю.
      Когда он ушел, в гостиной стояла полная тишина, кроме сводящего с ума щелканья грамофона. Последняя пластинка кончилась, и игла постоянно щелкала, а Анжелика, Лесли и Алана стояли неподвижно глядя друг на друга.
      Но Лесли не выдержала. Она шагнула к Анжелике, сжав кулаки, и слезы текли по ее щекам.
      - Я ненавижу тебя, - сказала она. И снова: - Я ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу тебя! - Каждый раз все более высоким голосом, и наконец она разрыдалась.
      - А что ты думаешь, как я к тебе отношусь, сучка вонючая! - заорала Анжелика. - Лечь с такой грязью, как этот водитель грузовика!
      Лесли вспыхнула и убежала наверх, а Алана продолжала, с отвращением глядеть на мать.
      - Боже мой, какая ты отвратительная, Анжелика!
      - Не смей так разговаривать со мной, - сказала Анжелика! - Ты должна разговаривать вежливо. Мало у меня проблем с одной задницей?
      - Не волнуйся насчет Лесли, Анжелика, - сказала Алана, и теперь ее голос был спокоен. - Если она беременная, ты что-нибудь придумаешь.
      - О чем, черт побери, ты говоришь? - спросила Анжелика, подходя к грамофону и снова поставив пластинку.
      Очаровательные звуки рождественского гимна заполнили комнату.
      - Если бы Лесли была беременной, - сказала Алана, - ты могла бы договориться с доктором Гордоном, чтобы он сделал ей аборт.
      Анжелика застыла с сигаретой в руке.
      - Я сказала, - повторила Алана, - что если бы Лесли была беременна, ты могла бы договориться с доктором Гордоном, чтобы он сделал ей аборт. Она подошла к Анжелике и, приблизив свое лицо вплотную к материнскому, улыбнулась глухо зашептала - Или лучше было бы тебе подождать. Да, лучше подождать, пока у Лесли родится ребенок, и тогда доктор Гордон сможет его убить.
      Анжелика побледнела.
      - Что... - начала она и обизнула губы, - Алана, что...
      - Да, - продолжала Алана тем же жутким голосом, но уже громче. - Да. Подожди, пока родится ребенок, а потом пусть доктор Гордон убьет его.
      - Пожалуйста, Алана...
      - Да, убьет, - сказала Алана, - как он это сделал для тебя. Как он убил моего брата.
      "Приди, приди в Вифлием. Приди и посмотри на него, рожденного Царя Ангелов..."
      - Алана...
      - Доктор Гордон - убийца, - сказала Алана, - и ты убийца. И вам даже не больно. Лесли не беременна. Она девственница, хотя ты наверое, не помнишь, что когда-нибудь была ею! - Она повернулась и убежала из комнаты, но у лестницы остановилась и посмотрела на мать.
      - Убийца! - крикнула она. - Убийца!
      "О! Как мы любили Его, как мы любили Его..."
      Анжелика де Монтиньи опустилась на пол около граммофона, и содержимое бокала медленно растекалось по ее платью.
      - Всегда что-нибудь случится, - прошептала она. - Всегда что-нибудь случится, чтобы испортить мне вечеринку.
      И она заплакала.
      Глава пятая
      Уже три года Джино и Лесли были женаты. Она родила ему двух красивых здоровых сыновей, которых назвали Джузеппе и Марчелло в честь отца и старшего брата Джино. В семье их звали Джо и Марк, и у них была очаровательная большеглазая сестренка, названная Джулией в честь матери Джино. Джино не замечал, да ему и было все равно, что Лесли уже не носит платья десятого размера, а ее длинные волосы не всегда падают сверкающим, хорошо расчесанным водопадом, как было раньше. Он знал только, что ее глаза загораются, когда она смотрит на него, и только ему одному улыбается мягкой удивительной улыбкой. Джино любил маленький мягкий животик своей жены и ее полные груди с большими сосками, и как она сразу оборачивалась на его прикосновение, полная ответной страсти.
      По утрам, когда дети еще спали, а Лесли на кухне готовила завтрак, он часто тихо подходил к ней сзади, крепко прижимал к себе и целовал в шею, а его руки ловко расстегивали ее пижаму.
      - Кофе убежит, - предупреждала Лесли.
      - Да, - соглашался Джино, и его руки были полны ею, а пальцы поглаживали ждущие соски.
      - Я не могу ничего делать, когда я возбуждена.
      - Я тебя возбуждаю?
      - Да.
      - А как? Вот так? Или так?
      - Да.
      - Или так?
      - Да, да.
      И чаще всего дело заканчивалось тем, что совершенно обнаженную Лесли Донати муж относил назад в их смятую постель.
      - Надеюсь, что в этот раз мы сделали ребенка, - скажет потом Лесли.
      - Как? Опять?
      - Да, - ответит она, нежно целуя его после страстных объятий.- Я хочу иметь дюжину детей с тобой, для тебя. Две дюжины. Сотню.
      - И всех за одно утро? - смеялся Джино.
      - В любое утро. Или ночь, или вечер.
      - Если я не начну торопиться, чтобы попасть на работу, мы не сможем прокормить и тех троих, что у нас уже есть, - говорил он, гладя ее. - Я люблю тебя трогать.
      - И никогда не переставай, - отвечала Лесли. - Я бы умерла, если бы ты не захотел меня трогать.
      - Ты - это все! - говорил Джино. - Все, чего я хочу.
      А когда Джино уходил, Лесли Донати оставалась со своей бело-голубой кухней, где на подоконнике цвела красная герань, бледно-желтой ванной и гостиной с камином, полом из сосновых досок и ковром ручной работы. Трое ее детей были пухленькими, жизнерадостными и редко плакали, за исключением тех случаев, которые Лесли называла "легкими вспышками латинского темперамента".
      - О, Джо, - скажет она (или "О, Марк", или "О, Джули), - ты опять начинаешь проявлять свой латинский темперамент. Да? Хорошо. Ну, давай. Продолжай, теперь погромче. Раз, два, три. Давай!
      И в большинстве случаев дети начинали смеяться и обнимать ее пухлыми рученками.
      Лесли Донати часто говорила себе, что у нее есть абсолютно все, чего бы она могла пожелать. У нее был прекрасный дом, и она знала, что ее любят. Семья мужа обожала ее, а сам Джино восхищался не только ее телом; ему было приятно находиться рядом с ней, говорить с ней, быть там, где была она. Он был добрым и нежным, любящим отцом и хорошо обеспечивал семью.
      В первый год после их женитьбы Джино оставил Этвиллскую транспортную контору и вошел в дело с отцом и братьями. Теперь он был полноправным партнером в фирме "Донати и сыновья - Оптовая торговля фруктами и продуктами", и очень хорошо зарабатывал. Он мог позволить себе немного побаловать жену, доставить ей удовольствие.
      Только одного он не мог понять - неослабевающей любви Лесли к матери, Анжелике, и сестре, Алане. Единственное, из-за чего Джино и Лесли спорили друг с другом, но всегда один из них вовремя останавливался, чтобы спор не вышел из-под контроля. Однако отношение Лесли к матери и сестре всегда оставалось тем, что разделяло их, в чем они не могли достичь полного согласия.
      - Послушай, милая, в этих двоих нет ничего хорошего. Ни для тебя, ни для меня, ни для детей. Даже для самих себя. Они ни к чему не пригодны. Посмотри, как они ведут себя.
      - Дорогой, ты не понимаешь...
      - Ты чертовски права, что я не понимаю! И больше всего не понимаю, как ты можешь защищать их. После всех гадостей, которые они тебе сделали. Не знаю, как ты выносишь их присутствие.
      - Джино, это моя мать и моя сестра.
      - Да, я знаю. Но любой прохожий на улице, которого ты никогда не видела, лучше бы отнесся к тебе.
      - Ты не понимаешь...
      Конечно, он не понимает, думала Лесли. Да и как ему понять?
      Семья Донати была полной противоположностью семье де Монтиньи, а она была той меркой, по которой судил Джино.
      Лесли улыбалась. Семья Донати - это было что-то необыкновенное, удивительное и теплое, и так тесно связанное, как пальцы на руке. Джулия Донати обожала своего большого веселого мужа Джузеппе и своих сыновей Марчелло, Джино, Роберто, и своих дочерей - Софию и Адриану, а все они, в свою очередь, смотрели на Джулию, как на единственную в мире личность, вокруг которой вращаются Солнце и Луна. Донати пели, смеялись, плакали и спорили с грубокой яростью и хорошим чувством юмора. Когда Анжелике де Монтиньи не удалось поссорить свою дочь и Джино в то памятное Рождество, она смирилась с поражением, но предприняла атаку в новом направлении.
      - Эти итальянские семьи все одинаковы, - говорила Анжелика. Они вечно грызутся друг с другом.
      - Они очень дружны, - отвечала Лесли, стараясь не поругаться с матерью.
      - Как отвратительно все это, - продолжала Анжелика, - все эти спагетти, сыр, чеснок, оливковое масло. Здоровые толстые мужчины и неаккуратные неряшливые женщины. Ты воспитана не так, Лесли. Поверь мне, тебе очень быстро все это надоест.
      После серии таких выступлений Лесли отказалась обсуждать с матерью семью Донати. Она поняла бессмысленность стараний убедить Анжелику в том, что существует большая разница между семьей Донати и семьей в итальянской комической опере с толстыми животами и ужасным акцентом. Джулия часто готовила итальянские блюда, но она также с редким талантом умела жарить бифштексы на углях и кукурузные початки. Родив пятерых детей, Джулия Донати прекрасно влезала в плятья двенадцатого размера. А обе ее дочери, София и Адриана, были обладательницами талий в двадцать два дюйма, отчего их подруги не итальянки зеленели от зависти.
      Нет, не было никакого смысла спорить с Анжеликой с ее ограниченным взглядом и неприкрытой ложью.
      Самая большая ложь, сочиненная Анжеликой, состояла в том, что Донати ни за что на свете не примут в свою семью не итальянку. Однако со дня их встречи с Джино, Лесли не видела от Джулии ничего, кроме доброты, и когда Джино объявил, что он собирается жениться на Лесли, Джулия заплакала от радости.
      - Я позвоню твоей маме и приглашу ее на ужин. Мы должны отпраздновать это событие.
      - Пожалуйста... - начала Лесли.
      - Что, дорогая? - спросила Джулия.
      - Она не придет, - сказала Лесли с несчастным видом. - И потом, я ей еще не сказала.
      - Так скажи, - запротестовала Джулия. - Идите сейчас же вместе с Джино и скажите ей. А потом я позвоню твоей маме и приглашу ее на ужин.
      - Пожалуйста, не надо, - ответила Лесли. - Я хочу сказать ей на Рождество. У нее в этот день всегда бывает вечеринка.
      - Конечно, детка. Тогда ей и скажешь. А праздник устроим после каникул.
      Но после ухода Лесли Джулия сказала мужу:
      - Мне не нравится это, Джузеппе. Похоже, что она боится сказать своей собственной матери.
      - Все будет в порядке, - спокойно ответил Джузеппе. - Мать согласится, как только поймет, что дети действительно любят друг друга.
      - Джузеппе, - сказала Джулия, - у меня такое чувство, что миссис де Монтиньи не знает, что такое любовь.,
      - Ерунда, - ответил ее муж, вновь погружаясь в чтение газеты.
      Но после того как Джино привел Лесли домой на Рождество, никто в семействе Донати уже не сомневался, что чувство, которое испытывает Джулия, - не ерунда.
      У Лесли начиналась истерика, когда она пыталась рассказать Джулии, что случилось на Рождество у Анжелики.
      - Я показала ей кольцо, - плакала Лесли, - а она даже не посмотрела на него! Она называла Джино такими словами. Она сказала...
      И пока Джулия старалась успокоить Лесли, Джузеппе пытался узнать о случившемся от сына.
      - Но это чудовищно, - сказала позже Джулия. - Что же это за женщина, которая может так обращаться со своей плотью и кровью?
      - Может быть, Джино стоит подождать, - ответил Джузеппе. - Если бы Лесли была совершеннолетней, может быть...
      - Нет, - сказала Джулия. - Все это полное идиотство. Я позвоню миссис де Монтиньи и приглашу ее на ужин. Может быть, она, по крайней мере, объяснит нам.
      Но когда Джулия позвонила и представилась, Анжелика холодно ответила:
      - Извините, вы ошиблись номером.
      - Я не ошиблась номером, - сказала Джулия мужу. - Она просто не хотела со мной разговаривать.
      Джулия пыталась еще несколько раз поговорить с Анжеликой и, наконец, пошла к ней домой. Анжелика не пустила ее дальше входной двери. Она даже не пригласила ее войти в дом.
      - Миссис Донати, нам абсолютно нечего сказать друг другу. Я хочу, чтобы ваш сын держался подальше от моей дочери.
      - Но, миссис де Монтиньи, - возразила Джулия, - они собираются пожениться.
      - Лесли - еще ребенок, - ответила Анжелика. - Она скоро забудет эту глупость.
      - Но, пожалуйста, выслушайте меня...
      - До свидания, миссис Донати, - сказала Анжелика и прикрыла дверь, еще Джулия услышала, как она закрыла ее на задвижку.
      - Как будто я воровка! - кричала Джулия мужу. - Я говорю тебе, она заперла дверь, как будто я силой собираюсь войти в ее дом!
      - Это пройдет, - сказал Джузеппе. - Попробуй еще раз. Напиши ей письмо и пригласи на ужин. Может быть, она придет.
      И Лесли, и Алана ужасно удивились, когда Анжелика решила принять письменное приглашение Джулии Донати.
      - Как странно, - сказала Анжелика. - Ужин. Я уже столько лет не слышала, чтобы так называли обед.
      - Мне это не нравится, - призналась Алана Лесли. - Все это мне ни капельки не нравится.
      Но в назначенный день Анжелика сделала великолепную прическу, свежий маникюр и надела черное платье, приготовленное для вечеринки с коктейлями у Милли Тэрнер. Она давно не выглядела так привлекательно и Лесли сказала ей об этом.
      - Ну, конечно, дорогая, - ответила Анжелика, смеясь. - Я не хочу, чтобы эти Донати думали, что твоя мать - старая карга.
      - Похоже, что все будет нормально, - сказала Лесли Алане перед выходом.
      - Не рассчитывай на это, детка.
      - Не глупи, Алана.
      - Хорошо, милая. Надеюсь, что все пройдет благополучно.
      - Конечно, - ответила Лесли.
      Но почему же, удивлялась Лесли, садясь в такси с Аланой и Анжеликой, направляясь на ужин к Донати, у нее дрожат колени, а руки, одетые в белые перчатки, совсем влажные.
      Гостиная дома Донати сверкала блеском и чистотой и, уставленная свежими цветами, выглядела великолепно.
      Играла музыка. Но не итальянские песни о любви, которые так нравились Лесли и которые так часто заводила ей Джулия, а американская фортепианная музыка.
      - А, миссис де Монтиньи, - сказал Джузеппе в своей самой располагающей и жизнерадостной манере. - Говорят, что я делаю лучшее мартини в Ливингстоне. Но я с этим не соглашусь, пока вы мне сами не скажете.
      - Как это мило, мистер Донати, - ответила Анжелика очаровательно улыбаясь.
      После второго мартини Алана заметила, что Анжелика положила ногу на ногу, и начала болтать ею.
      Как мерзкая кошка, подумала Алана. Кошка, которая крутит хвостом, готовая вцепиться когтями. О Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы все прошло хорошо.
      - Вы знаете, я думаю, что вы правы, - сказала Анжелика, вертя бокал в руках. - Вы делаете удивительное мартини, Джузеп...
      - Джузеппе, - поправил он. - Налить еще, Анжелика?
      - Конечно, Джузеп...
      - Джузеппе.
      - О, да, - ответила Анжелика. - Иногда я никак не могу запомнить иностранные имена.
      Джузеппе Донати засмеялся:
      - Тогда называйте меня Джо. Это и то же самое и проще.
      - Да, конечно, - ответила Анжелика. - Это проще. Джо. Но так обыкновенно.
      Алана не могла удержаться:
      - А что за имя Анжелика, старобостонское?
      Анжелика медленно повернула голову и посмотрела на Алану:
      - Если ты находишься в крестьянском доме, - сказала она отчетливо, это не причина, чтобы подражать им. Пожалуйста, Алана, веди себя как следует.
      О Боже, подумала Лесли. Начинается.
      - Лесли, - быстро сказала Джулия, - ты не поможешь мне на кухне?
      - Да, конечно, - благодарно ответила Лесли. Анжелика выпила большую часть своего мартини и рассмеялась.
      - Да, Лесли, пойди в кухню и помоги миссис Донати. Представляю себе, какими тяжелыми должны быть эти лоханки со спагетти.
      - Мама, - начала Лесли, но Джулия мягко прервала ее, улыбаясь.
      - У нас будет ростбиф.
      - У вас очень богатое воображение, - сказала Анжелика. - Да, Джо, это прекрасное мартини. Еще, пожалуйста.
      - Но вы не сможете ощутить вкус вина.
      - Вы хотите, чтобы я меньше пила, Джо? - спросила Анжелика.
      - Конечно, нет, - ответил Джузеппе, спеша наполнить ее бокал.
      - Вот так-то лучше, - сказала Анжелика, - намного, намного лучше. Теперь вы можете сесть.
      Казалось, никто не может произнести ни слова, а Анжелка, улыбаясь, переводила взгляд с одного лица на другое.
      - А теперь скажите мне, - сказала она, наконец. - Почему вы хотели со мной встретиться?
      Снова все промолчали, а у Лесли было чувство, что это - дурной сон.
      - Тогда я скажу вам, почему, - ответила Анжелика среди всеобщего молчания. - Вы надеялись с помощью каких-то несчастных уловок убедить меня в том, что ваш сын очень подходит в качестве супруга для моей дочери. Так вот, он не подходит.
      Джулия Донати побелела:
      - Но послушайте... - начала она.
      - Нет, это вы послушайте, - оборвала ее Анжелика. - Вы послушайте. Я не хочу, чтобы моя дочь связалась с компанией итальяшек. И это окончательно.
      - Миссис де Монтиньи, - сказал Джино. - Я собираюсь жениться на Лесли, независимо от ваших оскорблений. Меньше чем через пять месяцев ей исполнится восемнадцать лет, и она навсегда освободится от вас.
      - Заткни свою проклятую вонючую глотку! - заорала Анжелика.
      - Нет, миссис де Монтиньи, - отвечал Джино. - Это вы заткните свою.
      - Джино! - воскликнула Джулия.
      - Нет, мама, - ответил Джино. - Я знал, что она будет так вести себя. Ну, так мне все равно. Я не собираюсь уступать ей Лесли.
      - Ты - мерзкая скользкая дрянь, - холодно сказала Анжелика. - Если бы ты знал, о чем говоришь, ты бы спасибо мне сказал, что я спасаю твою грязную шкуру.
      Она не попросила Джузеппе, чтобы он налил ей еще. Она просто подошла к столу и небрежно наполнила свой бокал из кувшина с мартини.
      - Лесли, - прошептала Алана, - давай уведем ее отсюда! Прямо сейчас!
      Но Анжелика обернулась, опершись о стол, и смотрела, прищурившись, на свой бокал.
      - Кстати, засранец, - сказала она, повернувшись к Джино, - тебе Лесли говорила когда-нибудь, что ей вообще нельзя выходить замуж?
      - Что вы имеете в виду?
      Анжелика посмоторела на него:
      - Вы, макаронники, всегда любите хвастаться своими сыновьями, верно? Я думаю, Лесли не сказала тебе, что никогда не сможет иметь сына? А если сможет, то он будет безнадежно болен.
      - Мама, о чем ты говоришь? - воскликнула Лесли.
      - Гемофилия, - мягко ответила Анжелика. - Гемофилия, Джино. Ты знаешь, что это такое? Конечно, нет. Ну, так я скажу тебе. Это редкое заболевание крови, которое передается в моем семействе через женщин всем мужчинам. Если ты женишься на Лесли и у вас будет сын, он погибнет от смертельного кровотечения.
      - Ты врешь! - закричала Алана.
      Анжелика не обратила на нее никакого внимания.
      - И это еще не все. О, нет. Не так быстро. Знаешь ли ты, например, что в семье есть и другая болезнь. Да, к сожалению. Бабушка Лесли. Совершенно чокнутая. Уже много лет сидит в сумасшедшем доме.
      - Лесли рассказывала мне о бабушке, - ответил Джино, покраснев от гнева. - Она сказала мне сразу же, как только мы полюбили друг друга.
      - Я знаю от очень хорошего врача, - продолжала Анжелика, снова наливая мартини, - что эта болезнь наследственная. Иногда она пропускает поколение, как, например, наше, но кто знает, когда она проявится? У Лесли? У ее детей?
      - Я не могу больше этого слушать! - закричала Джулия.
      - Послушайте, вы, мне не нужны ваши эмоции, - сказала Анжелика. Ваши итальянские истерики все равно не растопят лед. Это вы пригласили меня сюда, чтобы поговорить. Ну так вы этого добились. - Она обернулась к Джино: - Ну, и что ты теперь думаешь по поводу женитьбы на Лесли?
      Алана, застывшая, как и все в комнате, вдруг обнаружила, что может двигаться. Как будто бы она была одна и только это ненавистное улыбающееся лицо перед ней, блестящие глаза и красные губы, открывающие белые-белые зубы, было единственным, что существовало в этом мире.
      - Ты - грязная тварь! - закричала она Анжелике. - Ты мерзкая лгунья! Это неправда, что мой брат умер от болезни. Ты убила его, ты и доктор Гордон. Я слышала, как ты говорила об этом. Ох, сколько же раз я тебя слышала. И видела тоже. Тебя, совсем раздетую, и его, как он тебя трогает, и целует, и говорит тебе, как это прекрасно. А ты его спрашиваешь, правда ли, что ты самая лучшая из всех, с кем он спал, и ваши приклеенные рты, и вы оба катаетесь по дивану, по полу...
      Вся боль и ненависть, которые накопились за годы, выплеснулись из нее. Все годы, которые она провела, прячась под лестницей, наблюдая и слушая, в испуге и ужасе, ненавидя и любя, и в ожидании любви. Все эти длинные годы одиночества.
      - Он говорил тебе, что ты стройная и упругая, как молодая девушка, и как это здорово, что можно ничем не пользоваться, а ты спрашивала его, действительно ли он доволен, что ты не можешь больше забеременеть, что ты стерилизована, дорогой, ты говорила - а он отвечал - да, да, да.
      Анжелика де Монтиньи смотрела на Алану. Она видела, что девочка кричит на нее, потому что рот ее был открыт, некрасиво открыт, но Анжелике было все равно.
      Дорогой Майлс, думала она как во сне. С самого первого свидания с ним не было никаких неприятностей. Любимый, дорогой Майлс.
      Она так ясно видела его лицо, поначалу почти багровое от гнева, но не надолго.
      Анжелика улыбалась, улыбалась и улыбалась и вообще не слышала Алану. Как будто ее вообще не было в комнате.
      - Ради Бога, Майлс, - сказала Анжелика в тот день, когда они уселись за темным угловым столиком в коктейль-баре Ливингстонской гостиницы, неужели ты думаешь, что сможешь сохранить в тайне свое убежище для гангстеров?
      - Чего ты хочешь, Анжелика? Денег?
      Она посмотрела на него с упреком.
      - Разве я похожа на шантажистку? - спросила она, слегка надувшись.
      - К сожалению, нет, - ответил Майлс Гордон. - Ты выглядишь в точности как большеглазый белокурый ангел с нежным лицом. Никто никогда не подумает, что на самом деле ты маленькая сука с черным сердцем.
      - Это некрасиво, Майлс, - сказала она. - Во всяком случае, последняя часть.
      - Анжелика, я женатый мужчина, у меня семья. Я не могу допускать, чтобы видели, как я здесь пью вместе с тобой. Ради Бога, перейдем к делу. Чего ты от меня хочешь?
      - Ничего, Майлс, - ответила Анжелика, - совсем ничего. Я только хочу, чтобы мы были друзьями. Я всегда хотела, чтобы у меня был друг доктор.
      Он не мог ей поверить и в то же время чувствовал, как его потихоньку отпускает.
      - Ну, Анжелика, - сказал он. - Тебе не надо было проходить через это, чтобы стать моим другом. Я твой друг уже более двух лет.
      - Нет, - торопливо ответила Анжелика. - Ты был моим врачом, а я твоей пациенткой. Существует очень большая разница между этим и тем, чтобы быть друзьями.
      - Но, Анжелика...
      - Послушай, Майлс, ты знаешь старую пословицу: "Сам погибай, а товарища выручай"?
      - Ну и что же ты имеешь в виду? - спросил он.
      Анжелика улыбнулась.
      - Ничего, - сказала она. - За исключением того, что ты не будешь знать, когда мне потребуется такой друг, как ты. И зачем...
      Он не мог удержаться от смеха.
      - Знаешь что? - сказал он. - Ты и я, мы - два сапога пара. Хорошая пара. Каждый из нас старается быть номером первым.
      - Точно, - ответила она и снова улыбнулась своей милой улыбкой.
      Майлс Гордон заказал еще по рюмочке и откинулся на стуле.
      - Скажи мне, - сказал он, - ты сообщила кому-нибудь еще о нашем секрете?
      Анжелика продолжала улыбаться, держа сигарету во рту, и когда он наклонился вперед, чтобы поднести ей огонь, она посмотрела ему прямо в глаза.
      - Конечно, нет, - ответила она. - Единственное, что я сделала, я записала все на листе бумаги и отдала его на хранение маминому нотариусу на тот случай, если со мной что-то случится.
      Майлс Гордон засмеялся:
      - Иногда ты очень умная, - сказал он, - а иногда - просто ужасная дура. Тебе приходило когда-нибудь в голову, что в течение часа я могу ликвидировать все эти - назовем их доказательствами - в Мемориальной больнице Миры Гордон. И зачем тогда будет нужна твоя бумага?
      - Но ты этого не сделаешь, Майлс, - сказала она. - Нет. Не сделаешь. Ты слишком жадный.
      И Майлс Гордон, подумав о новом "кадиллаке", стоявшем перед гостиницей, и о новом доме, который он начал строить в лучшем районе Ливингстона, признал, что Анжелика рассчитала правильно.
      - Ты абсолютно права, - скзал он. - Мы нужны друг другу.
      В течение нескольких месяцев их потребность друг в друге была неистовой и неутомимой, а затем, подобно огню, стала постепенно затухать.
      После этого они стали видеться только случайно. Анжелика вращалась во все расширяющемся кругу друзей, но иногда они встречались то на одной, то на другой вечеринке с коктейлями. Анжелика всегда была очень осторожна.
      - Здравствуйте, доктор Гордон.
      - А, здравствуйте, миссис де Монтиньи. Как поживаете?
      - Я чувствую себя намного лучше, спасибо, доктор. Новые таблетки, которые вы мне дали, - просто чудо.
      - Миссис де Монтиньи, вы знакомы с моей женой?
      - Нет.
      - Эстер, это миссис де Монтиньи. Одна из моих пациенток.
      - Как поживаете, миссис Гордон? Не могу вам сказать, как чудесно ваш муж помог мне. И моим детям. Мы никогда не чувствовали себя так хорошо.