На следующий день в дом пришел доктор Гордон с другим врачом по имени Генри Гудрич. Через несколько дней Анжелика помыла и одела бабушку, сама оделась для выхода, и даже надела новую шляпу. Вернувшись домой одна, мать сказала, что бедную бабушку отправили в "санаторий отдохнуть", потому что у нее был "нервный срыв".
      Лесли заплакала и спросила:
      - А когда она вернется домой?
      Анжелика погладила Лесли по голове, как будто думала о чем-то другом, и ответила:
      - Скоро, дорогая, - и Лесли ей поверила.
      Но Алана не поверила, и не плакала. Алана очень хорошо знала, что бедную бабушку отправили в сумасшедший дом. Однажды вечером она попыталась сказать Лесли правду, но Лесли зарыдала сильнее обычного, и назвала ее плохой злой девочкой.
      - Ну и убирайся к черту, - сказала Алана.
      - Ой-ой-ой, - всхлипывала Лесли. - Ты плохая злая девочка, и я скажу маме, что ты меня ругаешь.
      - Ее зовут не "мама", - ответила Алана. - Ее зовут Анжелика. А ты дурочка и плакса. Глупая, глупая плакса.
      Но Лесли заткнула руками уши и не слышала ее. Когда Лесли не хотела что-нибудь слышать, она затыкала уши, а когда не хотела что-нибудь видеть, то закрывала глаза. Но что было самым ужасным, хуже, чем все остальное так это то, что Лесли могла часами сидеть, молчаливо глядя в окно.
      - Что ты делаешь? - спросит Алана.
      - Ничего, - ответит Лесли.
      - Это я вижу. Но о чем ты думаешь?
      - Обо всем.
      - Ох, - раздраженно воскликнет Алана. - Ты дура.
      Лесли была невысокая и скорее пухленькая, с мягким круглым маленьким личиком. У нее были красивые волосы, но, без того светлого блеска, как у Анжелики. Как говорила Анжелика, у Лесли были волосы "грязной блондинки", и каждый раз, когда она это произносила, Лесли выглядела так, как будто ее ударили.
      Алана, напротив, была худенькая, гибкая и темная.
      - Ради Бога, Алана, - всегда говорила Анжелика, - пойди и прими ванну. Мало того, что ты выглядишь, как мальчик, но не обязательно же, чтобы от тебя так же пахло.
      Алана не могла припомнить, было ли время, когда она относилась к матери без ненависти. Не то чтобы она об этом думала каждую минуту. На самом деле она иногда часами вообще не думала об Анжелике. Но рано или поздно все начиналось снова, и тогда, чем бы Алана ни занималась, это чувство не уходило.
      Если бы не Анжелика, думала Алана, папа никогда бы не уехал. Если бы не Анжелика, бабушка не была бы в сумасшедшем доме. Если бы не Анжелика, Лесли не сидела бы часами, глазея в окно или читая книгу, и не плакала бы так много.
      Глаза Аланы были всегда прикованы к матери. Она смотрела на ее изящные руки с розовыми ногтями, зажигающие сигарету. Она подсматривала, как Анжелика бессчетное количество времени занималась собой - купалась, причесывалась, надушивалась, прихорашивалась. Она слушала, как Анжелика вкрадчивым голосом отдавала распоряжения прислуге, Мэгги Донован, которая терпеть не могла Алану и Лесли, почти так же, как Алана презирала ее.
      - Грязное канадское отродье, - бормотала Мэгги Донован, но она никогда не произносила этого при Анжелике.
      - Грязная ирландка, - бормотала Алана в ответ, но тоже никогда не говорила этого при Анжелике.
      Алана слушала, как мать разговаривала по телефону, и всегда могла точно определить, когда Анжелика говорит с мужчиной. Тогда голос Анжелики становился ниже, немного с хрипотцой и вкрадчивей, чем обычно.
      Алана подглядывала по ночам, когда к матери кто-то приходил. Девочка нашла себе удобное место под широкой лестничной клеткой напротив гостиной. Лестничная клетка была не только глубокой, но там было хорошо и темно, и когда Алана подсматривала, она клала на пол пару подушек и накрывалась старым одеялом. Из своего укрытия Алана не только слышала кождое слово, произносимое в гостиной, но и могла видеть почти все, а там было, на что посмотреть.
      Если Анжелика устраивала вечеринку, Алана скучала, но если Анжелика принимала мужчину, это было интересно. Тогда имело смысл прятаться и подглядывать. Приготовления к этому занятию включали стаскивание вниз подушек и одеяла, которые надо было спрятать в самом темном углу под лестничной клеткой, и угрозы избить сестру до неузнаваемости, если Лесли только попробует ее выдать. Но хуже всего было то, что приходилось вставать на рассвете до прихода Мэгги Донован, чтобы успеть спрятать подушки и одеяло. Но когда у Анжелики был гость, оно стоило того, потому что она могла наблюдать и слушать, и тогда она даже не пыталась прогнать черную-черную ненависть, которая переполняла ее.
      К четырнадцати годам Алана, если еще не все узнала о сексе на улице и в пустых гаражах, то почерпнула недостающие сведения, наблюдая за матерью. Из своего укрытия Алана узнала все о любовниках Анжелики и именно здесь о докторе Майлсе Гордоне.
      Глава вторая
      Когда Анжелика де Монтиньи окончательно убедилась, что беременна в первый раз, она целую неделю рыдала, пила касторовое масло, бегала быстро по ступенькам вверх и вниз и поднимала тяжелые вещи, предпринимая бесплодные попытки вызвать выкидыш. Когда все ее потуги привели лишь к тому, что она по-настоящему заболела и даже не могла переносить обычную воду, она решила обратиться к врачу.
      Майлса Гордона Анжелика нашла, проглядывая телефонный справочник. Ей понравилось, как звучит его имя, а также то, что у него было свое хирургическое отделение в одной из лучших клиник Ливингстона. И когда она договорилась о встрече и увидела его, то была в восторге, обнаружив, что это, возможно, самый красивый мужчина из всех, кого она когда-либо видела.
      Доктор Майлс Гордон был высокий и темноволосый, с широкими плечами и узким тазом, как на картинках в модных журналах. У него были голубые глаза, изящное женственное сложение и длинные великолепной формы руки с короткими и очень чистыми ногтями. Он был женат и имел двоих детей.
      Анжелика только взглянула на него и что-то в очертаниях его рта и пронзительном взгляде голубых глаз подсказало, что в этом конкретном случае честность будет лучшей политикой.
      - Я хочу сделать аборт, - прямо сказала она ему.
      - Здесь вам этого не сделают, - так же прямо ответил он.
      Анжелика ожидала, что он будет шокирован или возмущен, будет ругать ее или постарается разубедить, все, за исключением того, что случилось на самом деле. Она посмотрела с недоверием, но его голубые глаза смотрели прямо, с улыбкой и легким оттенком удивления.
      - Вы замужем? - спросил он.
      - Конечно, замужем, - резко ответила она, - за кого вы меня принимаете?
      - За глупую пустоголовую женщину, - сказал он. - Почему вы так уверены, что беременны?
      - У меня уже два раза не было месячных.
      Доктор улыбнулся:
      - Тогда вы наверное правы в своем диагнозе, - сказал он. - Но давайте убедимся.
      Майлсу Гордону было тридцать восемь лет, из них уже более десяти он был врачом. Но когда обнаженная Анжелика легла на стол в ожидании осмотра, он не мог удержаться от неожиданного сексуального порыва, вдруг охватившего его.
      У нее было самое прекрасное тело, которое он когда-либо видел, за исключением картинной галереи, и она действительно была беременна. Теперь он понимал, почему она хочет сделать аборт. Жаль будет наблюдать, как вся эта красота нарушится, и понимать, что, может быть, она исчезнет навсегда. Но он не собирался заниматься абортами или чем-то подобным. Слишком много было поставлено на карту.
      Через три-четыре года мы с Генри Гудричем сможем навсегда переехать на Изи-стрит, подумал Майлс Гордон. И я не хочу, чтобы все это разрушилось. Даже из-за такого прекрасного тела.
      - Да, вы правы, миссис де Монтиньи, - скзал он бодро, закончив осмотр. - Вы действительно беременны, но послушайте меня. Вам не надо ничего бояться. У вас прекрасный большой таз.
      - Не хочу, - ответила Анжелика и разрыдалась. - Я умру, если рожу ребенка. Я знаю, что умру.
      - Перестаньте, - резко сказал он, - вы не умрете. Вы здоровы как лошадь и, кроме того, я буду наблюдать за вами.
      - Но я не хочу ребенка!
      - Ну, об этом говорить немного поздно, - ответил доктор. - Теперь вставайте. Я вам дам лекарство, чтобы вы лучше себя чувствовали, назначу диету, и все будет в порядке. У вас будет прекрасный ребенок, и вы будете самой счастливой женщиной в мире.
      Анжелика раздула ноздри и взглянула на него, как она была уверена, испепеляющим взглядом.
      - Вы дурак, доктор Майлс Гордон. Говорю вам, я не хочу ни этого ребенка, ни любоо другого. Никогда.
      - Подождем и увидим, - сказал доктор.
      Следующие месяцы показались Анжелике бесконечными. Ее живот набух, грудь болела и даже лодыжки отекли. Она ничего не могла сделать со своими волосами и у нее даже обнаружилась полость в одном из коренных зубов. Впервые за свою жизнь.
      Сначала Этьен старался быть внимательным, но Анжелика кричала, визжала и ругала его, пока в конце концов он с отвращением не отказался от этих попыток.
      - Знаешь, ты не первая женщина, которая рожает ребенка.
      - Заткни свою грязную, вонючую пасть, ублюдок, - орала Анжелика. - Ты мне это сделал. Лучшее, что ты можешь сделать теперь, - оставить меня в покое.
      - Интересно, как бы ты теперь понравилась своему армянскому тоpговцу, - зло ответил Этьен.
      - Ты пожалеешь, мерзавец, - кричала Анжелика. - Я умру, рожая твоего ребенка. Ты будешь убийцей.
      Этьен уже не знал, что хуже, - скандалы, которые устраивала Анжелика, или бесконечное молчание его тещи. Моника безмолвно смотрела на него обвиняющим взглядом.
      - Конечно, она Бог знает что говорит Анжелике, - сказал Этьен своей матери, Симоне. - Она всегда шепчет ей и так громко, что я все слышу. Вчера вечером она сказала Анжелике, что я грязная свинья. Вернее, она сказала, что все мужчины - грязные свиньи.
      - Иди домой к жене, - ответила Симона, - и не приходи снова ко мне жаловаться. Я пыталась объяснить тебе, во что ты влипнешь, до того, как ты женился на ней. Теперь ты связан. Не только с ней, но и с ее матерью, а скоро и с ребенком. Поэтому иди домой.
      - Пойдем, Этьен, - сказал Кристоф. - Я немного пройдусь с тобой.
      Но как только они вышли, Кристоф повернулся к брату:
      - На самом деле я хотел предложить тебе выпить. Ты выглядишь ужасно.
      - Спасибо, - ответил Этьен. - С удовольствием. Теперь я даже не могу купить себе выпивку сам. Я должен копить каждый цент, чтобы заплатить за врача и за его проклятую больницу. Ты думал, что Анжелика будет рожать ребенка в Сент-Антуантской больнице, как все, правда? Но нет. Только не Анжелика. Она должна лечь в эту необыконвенную частную клинику. За почти вдвое большую плату, чем в Сент-Антуантской.
      - Какую больницу? - спросил Кристоф.
      - Ха, - ответил Этьен, проглатывая свою рюмку. - Я не удивлюсь, что ты никогда о ней не слышал. Ты понимаешь, это не для бедных работяг, как мы с тобой. Она называется Мемориальная больница Миры Гордон. Так назвал ее необыкновенный Анжеликин доктор в честь своей умершей матери. Он содержит ее вместе с другим чудо-доктором по имени Гудрич, Генри Гудрич.
      Кристоф заказал еще по рюмке.
      - Где это? - спросил он.
      - В северном конце, - с горечью сказал Этьен, - как раз там, где живут эти боогатые сукины семьи. И куда должна отправиться моя жена. Монахини из Сент-Антуантской недостаточно хороши для нее. Она должна отправиться в северный конец в необыкновенную клинику, где держат пару дорогостоящих врачей, чтобы принять одного ребенка, и где целая армия накрахмаленных необыкновенных нянек будет наблюдать за ней по часам.
      Вернувшись домой, Кристоф поискал название в телефонной книге. Он нашел ее в разделе Больницы, рядом с Сент-Антуантской и Ливингстонской общей. Мемориальная Миры Гордон. Кристоф пожал плечами и подумал, что в Ливингстоне существует много мест, о которых он никогда не слышал. Как паршиво, что Этьену приходится так терзаться из-за денег.
      В первый день октября в восемь часов утра Анжелика родила своего первого ребенка, девочку, которую она решила еще несколько месяцев назад назвать Лесли, невзирая на протесты мужа, свекрови и всей семьи Этьена. И, несмотря на удивительно легкие роды, она настояла на том, чтобы остаться в больнице ровно на две недели, хотя могла вернуться домой через шесть дней.
      - Я не возражаю, - сказал доктор Майлс Гордон, когда она это предложила. - Если ваш муж может платить за комнату, я совсем не против. Сейчас мы не перегружены.
      Анжелика осталась. Она валялась в кровати, полировала ногти и расчесывала свои длинные белокурые волосы. Она полностью отказалась ухаживать за своим ребенком, и когда няня в первый раз принесла ей Лесли и бутылочку, Анжелика накинулась на нее:
      - Послушайте, кормить детей - это ваша работа, не моя!
      - Но, миссис де Монтиньи, - сказала няня, - все наши молодые мамы кормят своих детей в течение дня. Конечно, грудных...
      - Убирайтесь отсюда, - закричала Анжелика. - Пока я плачу за это, вы можете прекрасно выполнять вашу работу. И не беспокойте меня снова. Если вы мне будете нужны, я позвоню.
      Анжелике очень понравилась больница. Мемориальная больница Миры Гордон занимала просторное трехэтажное здание из натурального камня, дерева и стекла и была одним из самых красивых частных владений Ливингстона. С годами были выложены "крылья" и дополнительные пристройки без всякой системы, что могло бы изуродовать здание, но вместо этого придали ему какое-то необыкновенное обаяние. Оно выглядело как дом, о котором много заботятся и который увеличивается, чтобы предоставить кров растущей семье.
      У Анжелики была большая солнечная комната, выходящая в сад, и, лежа в постели, она часами воображала, что больница - это ее дом, а няни - ее служанки. С годами она немного отвыкла от привычки длительно беседовать с Арманом Бержероном, но сейчас, в этой уютной комнате, полной цветов, она проводила часы, разговаривая с ним.
      Еще кофе, папа?
      Нет, спасибо, мой ангел.
      Тогда погуляем в саду.
      Все, что хочешь, моя дорогая.
      О, я совсем забыла. У нас сегодня гости. К чаю.
      Да? А кто придет?
      Никто, кроме Этьена, мамы и этой толпы.
      Как утомительно. Но ты должна быть любезной. В конце концов, моя маленькая принцесса, noblesse oblige** **Положение обязывает (фр.)** .
      Да, папа.
      Когда прошли две недели, и Анжелике нужно было возвращаться домой, она заплакала.
      - Почему вы плачете? - спросил доктор Майлс Гордон. - Это радостный день. Вы возвращаетесь домой такая же красивая, как раньше, и кроме того, с прекрасным ребенком.
      - Здесь было так хорошо, - сказала Анжелика.
      - Ну так поспешите и займитесь следующим, - доктор засмеялся. - Тогда вы очень скоро вернетесь.
      Анжелика вытерла глаза.
      - Я не хочу возвращаться по такому плохому поводу.
      Когда такси отъезжало от клиники, Анжелика повернулась, чтобы бросить на дом последний взгляд, и удивилась. Больница была такой большой, хотя, гуляя по коридорам, Анжелика знала, что в детской было всего лишь пять детей, пять молодых матерей находились в комнатах первого этажа; двое мужчин-пациентов были устроены на втором, один выздоравливал после аппендицита, другой - после операции простаты; и еще одна женщина, у которой левая нога была на вытяжении.
      Она знала, что кухни и прачечная находятся в подвале. Кто же тогда занимал комнаты на третьем этаже и в двух больших крыльях?
      Как странно, думала Анжелика, когда машина свернула на улицу. Зачем им столько места при таком небольшом количестве больных? Она повернулась, чтобы посмотреть еще раз, но высокие деревья, окружавшие Мемориальную больницу Миры Гордон, уже заслонили здание.
      С того самого дня, когда родилась Лесли де Монтиньи, Анжелика ни разу не кормила, не переодевала и не купала ее. Все делала Моника Бержерон, и даже колыбель с ребенком стояла в ее спальне, чтобы Анжелика могла спать.
      Анжелика занималась тем, что она называла "восстановлением сил после тяжелого испытания". Она часами делала упражнения для укрепления мышц живота. Она сидела на строгой диете и расчесывала волосы до тех пор, пока не уставали руки. Но зато к тому моменту, когда Лесли исполнилось шесть недель, Анжелика, глядя на себя в зеркало, могла уверенно сказать, что по ее фигуре никто бы не догадался, что у нее вообще есть ребенок.
      Симона де Монтиньи и ее дочери, Жозефина, Шарлотта и Сесиль, были оскорблены.
      - Что это за женщина, - спрашивала Симона у Этьена, - которая не заботится о собственном ребенке?
      - Надо дать время, чтобы силы вернулись к ней, - отвечал Этьен.
      - Силы. Конечно, - отвечала Симона. - Анжелика сильнее любого из нас.
      - И когда бы мы ни пришли посмотреть на малышку, - жаловалась Жозефина, - миссис Бержерон всегда говорит, что ребенок спит. Или что она только что поела, поэтому мы не можем ее взять на руки.
      - Да, - сказала Сесиль. - Я связала маленькую кофточку с зашитыми рукавчиками, представляете, а старуха даже не дала мне примерить ее на ребенка.
      Этьен вздыхал:
      - Я поговорю с ней.
      Но все упреки Этьена не были услышаны. К Монике Бержерон впервые в жизни пришла любовь, и она не собиралась делить ее с кем-нибудь. Это было так, как будто Моника копила что-то в себе, а теперь пришло время выплеснуть это наружу. Она тратила это чувство полностью на Лесли, даже не осознавая, что чем больше она дает, тем больше остается, чтобы давать. Любовь струилась из Моники нескончаемым золотым потоком, и ребенок рос и расцветал, а сама Моника никогда не выглядела так прекрасно.
      Однажды вечером, когда Лесли было семь недель, Этьен пошел помочь Кристофу со старой машиной, которую его брат только что купил, а когда он вернулся где-то около одиннадцати часов, то обнаружил Монику одну с Лесли.
      - А где Анжелика?
      Моника пожала плечами и продолжала кормить ребенка.
      - Вышла, - сказала она.
      - Это я понял, - ответил Этьен. - Но с кем и куда?
      Моника снова пожала плечами. На этот раз она даже не соизволила ответить.
      - Ответьте мне, черт побери! - заорал Этьен. Ребенок тут же бросил соску и начал кричать.
      Глаза Моники вспыхнули от гнева.
      - Посмотрите, что вы наделали! - закричала она. - Вы испугали ребенка до полусмерти. - Она прижала Лесли к плечу, поглаживая маленькую спинку и нежно ее укачивая.
      - Я не знаню, где ваша жена, - сказала Моника. - И мне это безразлично. Я думаю, она вышла с каким-нибудь мужчиной, пьет, танцует и занимается тем, чем занимаются такие женщины как она, когда выходят с мужчинами. - Она помолчала, посмотрела на Этьена и ядовито добавила: - Это вы должны смотреть за своей женой, а я смотрю за вашим ребенком.
      Этьен ждал в темной гостиной до половины второго ночи, когда услышал, как Анжелика поворачивает ключ в двери. Она замерла, увидев освещенной прихожую, и стояла, глупо моргая на яркий свет. Ее губная помада была смазана, обычно аккуратно причесанные волосы растрепаны, и Этьен заметил, что один чулок у нее перекручен.
      Он не издал ни звука. Он подождал, пока она спотыкаясь, поднялась наверх, разделась и пошла вниз в ванную. Тогда он поднялся наверх в спальню.
      На этот раз Анжелика была слегка навеселе и не думала о том, кто услышит ее крики, когда Этьен бросил ее на кровать и вновь стал привязывать.
      Пришла Моника и заколотила в закрытую дверь.
      - Прекратите этот шум!
      - Мама! - закричала Анжелика. - Мама! Помоги мне! Он меня убивает.
      - Тише! - зло сказала Моника. - Вы что, хотите разбудить ребенка?
      Когда Моника ушла, Этьен нажал ей на пупок большим пальцем.
      - Вот сюда, Анжелика, - сказал он, и для нее его усмешка была страшнее, чем все черти в аду. - Вот сюда я собираюсь посадить ребенка. Как раз сзади него.
      Потом он схватил ее за подбородок, чтобы она не смогла вертеть головой, и, погружаясь в нее, жестоко искусал ей губы.
      Когда все кончилось, он встал у края кровати, вытираясь полотенцем и глядя на нее сверху вниз. Ее волосы обмотались вокруг стойки, кровь выступила в уголке рта, глаза были вытращены от рыданий и начинающегося похмелья. Ее распростертое тело нисило следы его рук, а глаза были подернуты поволокой.
      - Мой дорогой маленький ангел, - сказал он, - ты выглядишь в точности как прабабушка самой дешевой проститутки в мире.
      На сей раз это оказалось не так просто, как в первый, и позже Анжелика не могла вспомнить, сколько раз Этьен подвергал ее насилию. Но в конце концов она снова забеременела и похоже было, что Этьен узнал об этом раньше, чем она. Он абсолютно перестал ее трогать.
      - Какого черта ты делаешь?! - бешено орала Анжелика. - Ведешь квакерский календарь?!
      Доктор Майлс Гордон рассмеялся.
      - Я помню, что воветовал вам поторопиться, - сказал он, заканчивая осмотр. - Но не предполагал, что вы это сделаете так быстро.
      - Вы должны помочь мне, - жалобно сказала Анжелика. - Я не могу так скоро рожать другого ребенка. Пожалуйста.
      - Не говорите глупостей, - сказал доктор. - Я уже вам сказал, что не занимаюсь абортами. И потом повторяю: вы здоровы как лошадь. У вас не будет ни капли неприятностей.
      Значит опять все сначала. Уродство, отеки, спутанные волосы и новые полости в зубах.
      - Я знаю, что у тебя на уме, Этьен! - кричала этой ночью Анжелика. Ты ревнуешь, потому что я привлекательна. Потому что другие мужчины находят меня желанной. Ты хочешь сделать из меня старую уродину.
      - Нет, - ответил Этьен. - Я только стараюсь превратить потаскушку в достойную жену и мать. И, клянусь Иисусом, я этого добьюсь, даже если мне придется делать тебя беременной каждые девять месяцев. Я научу тебя постепенно.
      - Я убью тебя, Этьен, - сказала она.
      - Попробуй, сука.
      В нем совсем неосталось доброты, и он знал об этом, но ничего не мог поделать.
      Почему я ее не оставил, удивлялся он в миллионный раз? Почему использовал крайние меры, стараясь удержать ее, когда было очевидно, что она не хочет, чтобы ее удерживали? Была ли это гордость? Или он боялся, что все будут смеяться над ним, зная, что он рогоносец?
      Но иногда Анжелика становилась спокойной, как будто довольной, и солнце сияло в ее волосах и ее прекрасное лицо было мягким как у Мадонны, и тогда Этьен понимал, что все это неправда. Он хотел удержать Анжелику, потому что все еще любил ее.
      - Дорогой братик, - смеялся Кристоф. - Ты у нас как старый жеребец? Не можешь удержаться, а? А теперь ты снова будешь папочкой.
      - Это правда, - сказал Этьен, но улыбка как бы заастыла на его губах.
      Симона де Монитиньи ничего не сказала. Она пристально смотрела на своего старшего сына и ей очень не нравилось то, что она видела.
      Ее беззаботный, смеющийся и привлекательный Этьен превратился в безрадостного человека с провалившимися глазами и сжатыми губами. Но Симона твердо решила не вмешиваться. Когда Этьен захочет, он сам скажет ей, что его беспокоит. Он всегда говорил.
      Когда Анжелика вернулась в Мемориальную больницу Миры Гордон, снова была осень. Меньше чем за два часа она родила второго ребенка, другую девочку, которую она окрестила Аланой.
      - Что я вам говорил? - сказал доктор Майлс Гордон. - Видите, как это было легко? Миссис де Монтиньи, вы могли бы без всякого труда родить дюжину детей.
      - Доктор Гордон, - холодно ответила Анжелика, - бывают моменты, когда я вас просто ненавижу.
      Анжелика договорилась, чтобы ей дали ту же комнату, и оза ее окном в саду пышно цвели хризантемы и астры. Но в этот раз Анжелика не проводила время, воображая, что больница - это ее дом, и не вела чарующих разговоров с отцом. Теперь она лежала на кровати, мрочно уставившись в стену, а когда говорила с Арманом, то почти со страхом.
      Ну, папа, что же мне теперь делать? спрашивала она.
      Doucement, doucement, ma petite** **Тише, тише, малышка (фр.)** , отвечал Арман Бержерон. Мы что-нибудь придумаем.
      Но я говорю тебе, это недолжно со мной снова случиться.
      Конечно, нет, моя маленькая принцесса. Ты не создана для того, чтобы производить потомство как крестьянка. Мы что-нибудь придумаем.
      К ужасу Этьена, Анжелика снова настояла на том, чтобы провести в больнице ровно две недели.
      - Но, Анжелика, - возразил он, - сейчас мы не можем себе это позволить.
      Ее глаза злобно заблестели.
      - Послушай, ты, - ответила она, - ты хотел этого ребенка. Не я. Я носила его девять месяцев, а теперь тебе за это придется заплатить. Я останусь здесь на две недели.
      Но время для нее еле двигалось. Она не могла сосредоточиться на странице и даже разговоры с друзьями, казалось, ей наскучили. Ее переполняло нетерпение, и раз или два она даже подумала, что могла бы, в конце концов, переехать домой. Но нет, она не доставит Этьену этого удовольствия. Она останется, пока не пройдут две недели.
      Она слонялась по больнице, болтая с нянями и другими больными. Она даже помогала расставлять цветы и разносить почту по комнатам, и именно так она заметила дверь в конце второго этажа. На ней была надпись "Частная", она потрогала ручку и обнаружила, что дверь закрыта.
      Сначала она подумала, что дверь ведет в кабинет или, может быть, в комнату, где хранятся наркотики. Но потом поняла, что эта дверь расположена точно так же, как на первом этаже, и вела на лестницу, которой, по-видимому, никто не пользовался.
      Выяснить, что же находится за закрытой дверью на втором этаже, столо для Анжелики интересной игрой, способом убить время. Она исследовала лестницу за дверью на первом этаже и установила, что она ведет только в подвал. А там, где должны были быть ступеньки, ведущие наверх, находилась вторая закрытая дверь.
      Как странно, думала Анжелика. Целая лестница свосем не используется.
      Она спустилась в подвал и постаралась подружиться с главной диетсестрой, которую звали Мэри Стокман.
      - Наверное, это так интересно - работать в больнице, - сказала ей Анжелика, улыбаясь. - Но, Бог мой, вы, должно быть, ужасно умная.
      - Да, - сказала мисс Стокман, - Это интересная работа.
      - Могу я вам чем-нибудь помочь? - спросила Анжелика, оглядываясь.Мне так надоело болтаться наверху. - Она походила по кухне. - Я совсем не такая ловкая, как вы, мисс Стокман, но, может быть, я могла бы что-нибудь делать?
      - Мне очень жаль, - сказала мисс Стокман, и ей действительно было жаль. Мисс де Монтиньи была такой милой и хорошенькой и с ней так приятно было говорить. - Но это запрещено. Мне нравится ваше общество, но я могу потерять работу, если кто-нибудь застанет вас здесь.
      - Конечно, - ответила Анжелика. - Извините, мисс Стокман. Я бегу прямо в свою комнату.
      Но Анжелика увидела то, зачем приходила. В кухне было слишком много еды для того количества больных, которые размещались на первом и втором этажах. На обратном пути в свою комнату она также заметила лифт с надписью "Грузовой".
      Вечером Анжелика не выпила снотворную таблетку. Она долго лежала, после того как в больнице все затихло, до тех пор, пока не услышала, как одна няня сказала другой:
      - Кофе готов. Пойдем выпьем, пока он горячий.
      Обе няни прошли в маленький кабинет позади главного поста, где могли спокойно выпить кофе и выкурить сигарету.
      Анжелика бесшумно выскользнула из своей комнаты и прошмыгнула по коридору. Двери грузового лифта открылись, скользя как будто были смазаны маслом и, когда она нажала на кнопку, помеченную цифрой "3", раздался очень слабый щелчок. Лифт, почти неслышно поскрипывая, пошел вверх. Двери тихо открылись на третьем этаже, и Анжелика застыла внутри темной кабины. Где-то играло радио и слышался мужской смех.
      Анжелика стала осторожно пробираться по коридору. Ее одетые в тапочки ноги бесшумно ступали по кафельному полу.
      В комнате, расположенной на полпути к холлу, был зажжен свет, и она направилась туда, прижимаясь спиной к стене, чтобы оставаться в тени. Она заглянула в комнату и, как потом вспоминала, чуть не обалдела от того, что там увидела.
      Вокруг стола сидели пятеро мужчин и играли в покер. Маленький столик был заставлен тремя или четырьмя бутылками ликера, стаканами, вазочкой со льдом и блюдом с бутербродами. Мужчины не пользовались фишками для покера; в центре стола возвышалась огромная куча денег. Анжелика внимательно посмотрела на их лица. Четверо из них ей были неизвестны, зато пятого она узнала.
      Так. Так, так, так.
      Она тихо пошла назад к лифту и, проходя мимо комнаты, расположенной рядом с ним, услышала сочный храп. В комнате горел ночник и дверь была слегка приоткрыта. Анжелика очень осторожно открыла ее.
      На кровати спал мужчина. Он лежал на спине, и его огромный живот горой возвышался под простыней, а рот был широко открыт.
      Анжелика улыбнулась. Эта личность тоже была ей знакома.
      На следующий день Анжелика с нетерпением ждала обхода доктора Майлса Гордона.
      - Доктор Гордон, я так скучаю, - сказала она. - Как вы думаете, можно, я сегодня поеду домой?
      - Вы могли уехать домой на следующий день после родов, - засмеялся доктор. - Такая вы крепкая. Конечно, вы можете ехать домой.
      Этьен был вне себя от радости, когда Анжелика позвонила ему на работу и попросила забрать ее. Что касается Моники, то она с трудом дождалась момента, когда можно будет взять на руки нового ребенка.
      Как только Анжелика вошла в дом, она разделась и легла в постель. Потом она попросила Этьена принести ей все старые газеты, которые Моника так тщательно хранила.
      Через полчаса она нашла то, что искала. Фотография человека, который играл в покер в комнате на третьем этаже Мемориальной больницы Миры Гордон, была помещена прямо на первой странице. Под рисунком стояла подпись: "Полиция Нью-Йорка охотится за похитителем".
      Что касается храпуна с большим животом, то он был известен практически любому человеку в Соединенных Штатах. Его звали Большой Вилли Конгрив, и его разыскивало ФБР за ограбление банка.
      Анжелика де Монитиньи громко расхохоталась.
      Ничего удивительного, что доктор Гордон мог позволить себе жить в прекрасном доме на Северной стороне. Ничего удивительного, что он ездил на большом "кадиллаке", а его жена носила манто из норки. Доктор Майлс Гордон и его партнер Генри Гудрич занимались таким рэкетом, о котором Анжелика представить не могла. Кому могло прийти в голову искать таких крупных бандитов в маленькой больнице небольшого городка в Нью-Гэмпшире?