[СЦЕНА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ]

ЛЕТАЮЩИЕ РЫБЫ

Я карабкаюсь на вершину холма к руинам «Сатанбургера» и вижу стаю летающих рыб, которая подчищает остатки пищи. Эти рыбы не имеют крыльев и лап, как рыбоптицы, которых я однажды видел на территории карликов-президентов. Это обыкновенные рыбы, которые просто перепутали воздух с водой, плывя по кислороду с помощью плавников и сильно намокая под дождем. Может быть, рыбы перепутали воздух с водой, потому что они тоже сошли с ума.

Я поднимаюсь все выше и выше, наблюдая, как рыбы ныряют к «Сатанбургеру» и копошатся среди объедков, мертвых покупателей и окровавленных трупов демонов. Там я вижу Гробовщика. Он карабкается на мусорную кучу. Может быть, он ищет воду или свою пиратскую шляпу, но я ничего ему не говорю.

На плоском месте расслабляется Христиан, сидя на куске вывески. Курит сигарету, довольно попыхивая, – рядом лежит куча пачек из сломанного сигаретного автомата. Я подхожу к нему.

Единственное, что я слышу, – это гул ветра и доносящиеся с ним крики Нэн. Я вижу ее, как только подхожу к Христиану. Она сидит на теле Джина, обняв его, щипая за то, что оно не работает правильно.

– Что не так? – спрашиваю я у Христиана.

– Что случилось с Джином?

Он смотрит на труп.

– Он умер.

Докурив сигарету, Христиан поднимается и смотрит на Нэн. Пока Нэн была без сознания, после землетрясения, которое разрушило здание, Джин съел сатанбургер, прямо тут. Во время еды он прижал свои ноздри ко рту Нэн, и, как объяснял нам Сатана, его душа вытекла из ноздрей и впиталась в Нэн. Он умер прежде, чем Нэн очнулась. Он ушел в небытие.

Я вижу, как Нэн толкает его, кричит, кружится. Части его тела все еще двигаются, все еще живы. Завтрак ползает по лицу Джина, пробует на вкус, но лицо стало бездушной тканью.

– Сатана ошибался, – говорю я. – Есть люди, которые откажутся от своей бессмертной души и отправятся в небытие, чтобы спасти жизнь другого человека, даже если этот человек его не любит.

Теперь она его любит.

– Что нам теперь делать? – спрашивает Гробовщик. Он прыгает к Христиану с мусорной кучи. – Сатана исчез, а он единственный, кто мог нам помочь.

– Нас кинули, – говорит Христиан, закуривая новую сигарету, ментоловую.

– Нэн, что ты думаешь? – Гробовщик срывается на крик. – Что ты хочешь делать?

Ей приходится все время орать, чтобы они отстали. На ее лбу глубокая кровавая рана.

Гроб обращается к ней снова.

Разговор между Гробом и Христианом продолжается. Потом она прерывает их своим ответом:

– Я хочу умереть! Я хочу только одного – смерти. Это единственное, что было гарантировано мне в жизни, так почему я не могу это получить? Если бы только была жизнь после смерти, хоть самая коротенькая, я бы хотела отправиться туда с Джином. Жаль, что мы не умерли на прошлой неделе, пока Смерть еще работал.

Но никто не обратил на нее внимания.

– Сдавайся, Гроб, – говорит Христиан, – ты знаешь, что нас кинули.

Гроб отвечает:

– Да, кинули, но наши души продолжают уходить. Надо бы что-то предпринять, пока мы не превратились в зомби, как все остальные. Давайте отрываться.

– Пока нас еще не кинули, – наконец я вступаю в разговор, удивляясь, почему они не подумали об этом сами. – Если мы пройдем через Волм, мы можем найти новый мир. Мир, где мы не потеряем наши души.

– Тупица, – говорит Христиан. – Любой мир, в который мы попадем, будет иметь Волм, и мы все равно потеряем наши души. Ты не можешь попасть в мир без Волма, если пройдешь через Волм.

– Но мы ведь станем новыми людьми, – спорю я. – В нашем мире новые люди не отдают души Волму, и я совершенно уверен, мы тоже не пострадаем.

Христиан с сомнением качает головой.

– Давай рискнем, – поддерживает меня Гроб. – Пусть мы лишимся душ, но хотя бы что-то сделаем.

– Но как мы найдем Волм? – спрашивает Христиан. – Мы там никогда не были. На его поиски в городе у нас уйдет вечность, особенно когда вокруг столько безумцев.

– Я думаю, кое-кто знает, где он находится, – говорю я.

– Да? И кто же? – спрашивает Христиан.

– Стэг и Ленни.

– Но их нет, – говорит Христиан. – Их поглотила Тишина. Оттуда никто не возвращается.

Я трясу головой.

– Я хочу попытаться. Я был у нее внутри уже два раза. Я был у нее в брюхе и возвращался назад – по какой-то причине она не может переварить меня. Наверное, я слишком противный на вкус. Один из них должен быть еще жив в ее недрах. Я найду Тишину и вытащу их.

– Я тоже пойду, – отзывается Гроб. – Кажется, это прикольно.

Я говорю:

– Нет, не нужно. Я должен пойти один.

Я прохожу мимо Нэн на пути к основанию холма.

– Нэн, – обращаюсь я к ней, – оставайся здесь, ладно? Как только я вернусь, мы все отправимся через Волм. Я хочу вытащить нас отсюда.

Она спокойна. По крайней мере, уже не в истерике.

– Я не оставлю Джина, – говорит она.

Это истеричная идея.

– Ты должна пойти с нами, – отвечаю я.

Я сажусь рядом с ней и трупом. Все живые части тела Джина отрезаны и обнимают колено Нэн. Тут Завтрак, Батарея, Энциклопедия, Селенсон, Тофу, Пивная Кружка и Волосы Медузы. Мне интересно, осталась ли толика души Джина в живых частях его тела. Может, хоть часть души спаслась? Кажется, у Нзн с ними контакт. Она обнимает части тела Джина, как раньше обнимала его самого. И это ее не пугает.

– Нэн, пожалуйста, – настаиваю я. – Мы все спасемся и будем свободны.

– Я хочу умереть, – говорит она.

– Ты не можешь умереть здесь. Иди с нами и проживи новую жизнь. Со временем ты умрешь и твоя душа куда-нибудь отправится. Если ты останешься здесь, то никогда не умрешь. А вот душа тебя покинет. Ты проживешь вечность без души.

– Мне больше не нужна душа. Как только она исчезнет, я перестану грустить. Мне больше не придется иметь дела с чувствами.

– А как насчет приятных чувств? Например, любви, радости, наслаждения, возбуждения. Разве ты не хочешь испытывать их?

– Они вовсе не так прекрасны. Я откажусь от них, если с ними уйдет грусть. – Нэн гладит Завтрак, хныча. Она снова стала маленькой девочкой. Не стало больше крутой стервы. – В моей жизни было слишком много неприятных моментов. Я никогда не смогу освободиться от тоски и ненависти. Никогда. Если я пройду с вами через Волм, они будут преследовать меня, другой мир не настолько далеко, чтобы они отстали. Я хочу остаться. Я хочу, чтобы Волм поглотил мою тоску и разрушил ее в своем механизме. Я хочу, чтобы грусть была уничтожена. Я не пойду с вами. Это мое единственное спасение. Моя единственная месть.

– Мне тяжело говорить это, Нэн, – я кладу свою руку на ее обнаженное плечо, – но будущее человечества зависит от тебя.

– Не говори так, – стонет она. Она знает, что я собираюсь сказать.

– Ты единственная оставшаяся в живых женщина. Без тебя человечество вымрет.

– Пусть, – говорит она.

– Не будь эгоисткой.

– Человечество недостойно спасения. И я никогда не буду трахаться ни с одним из вас.

– Тебе не нужно трахаться, кто-нибудь подрочит в кружку, если хочешь. Как-нибудь разберемся. Не волнуйся, что это буду я, если ты об этом думаешь. Я никогда не допущу, чтобы мои дрянные гены достались кому-нибудь еще.

– Ничего не выйдет, Лист. Я не собираюсь давать начало обществу, основанному на кровосмешении.

– С Адамом и Евой это сработало. Кроме того, это идея Иисуса. Уж ты-то должна послушать его.

– Иисус мне больше не нравится. Он толстяк. Он мне нравился раньше, потому что я считала его таким, каким его изображали на картинах. Я думала, что Иисус сексуален. Но даже если бы тот Иисус попросил меня стать Евой, я бы отказалась.

– Понятно.

– Я хочу просто умереть, – говорит она.

– Хорошо, пойдешь с нами и умрешь там.

Какое-то время она сидит в тишине, думая, дуясь. Потом она говорит:

– Какая разница.

Но ее «какая разница» на самом деле значит: «Прости меня, Лист. Я пойду с вами и посмотрим, что случится. Может быть, я передумаю в будущем, но нужно подождать. Сейчас я просто хотела бы иметь возможность умереть».

– Я знаю, Нэн, – говорю я про себя. – Я бы тоже хотел, чтобы все мы могли умереть.

Она смотрит в землю и обнимает меня одной рукой. Я не помню, когда она обняла меня и почему. Я беру ее за руку, пожимаю, притворяюсь, что она мне физически близка.

Под шумом дождя я слышу ее слова мне:

– Я уже беременна.

Я не удивлен. Но по какой-то причине она отвечает мне тем же, когда я говорю:

– Я тоже.

[СЦЕНА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ]

КОНЮШНЯ

Назад в Тишину.

Было нетрудно найти ее, с грохотом подметающую улицы, как тень грозы, засасывающую безумцев в свое брюхо – раньше оно называлось «Бар Хэмфри», когда тот еще стоял позади бензоколонки, но теперь его уже нет. Бар пришлось разрушить и заменить более солидным строением, поскольку Тишина начала поедать много уличных людей и нуждалась во внутренней структуре, способной вместить всю добычу. Здание, которое стоит теперь на месте бара, самое большое во вселенной. Его называют Саттер.

Саттеры – это горообразные машины. Это энергостанции высотой до неба, которые используют на планетах, где Время убило бога. Саттер берет на себя обязанности Господа, другими словами, это автопилот. Не такой хороший, как бог, но работает. Однако Саттер не может выполнять функции бога на 100 %. Ничто не может полностью заменить богов, потому что боги слишком сложные формы жизни и легко обижаются на людей, которые называют их машинами.

Но все же Саттер может выполнять основные обязанности бога, которые необходимы человеческим существам: зарождение жизни, замена батареек на солнце каждые сто лет, распространение добра и зла равномерно по миру, перенос души после смерти на небеса. Саттер не владеет технологией доступа к небесам, поэтому его конструкторы предусмотрели целое крыло, где собираются души, так называемый Рай-2. Крыло достаточно большое, чтобы вместить в себя души восьми сотен поколений, потом нужно строить новое.

Рай-2 не так прекрасен, как оригинальный рай, но все равно лучше, чем забвение.

Саттер питается той же энергией, что и Волм: жизненной силой. Жизненная сила – это универсальное топливо. В измерении богов оно используется гораздо чаще, чем электричество или газ. Но для получения энергии Саттеры не используют людей. Они используют души лошадей. Лошади имеют небольшой орган в мозгу, который обладает регенерирующим свойством. Этот орган, называемый томпет, восстанавливает потерянные частицы души, так что лошади не теряют душу до самой смерти. Этот орган был случайно открыт человеком по имени Филипп Томпет, который пытался доказать свою теорию «Лошади лучше, чем люди», которая была опубликована в книге «Лошади лучше, чем люди». Он акцентировал внимание не на величии лошадей; скорее хотел опровергнуть идею, что человечество – это самая совершенная мясная форма жизни, которая когда-либо существовала. Кроме этого, под его именем было издано еще четыре книги, которые поддерживали изначальную теорию: «Дельфины лучше, чем люди», «Полливоги лучше, чем люди», «Чей-то нос лучше, чем люди».

После того как мистер Томпет открыл своему миру обнаруженный орган, многие стали склоняться на его сторону. После публикации его пятой книги «Венерические заболевания лучше, чем люди» он был убит остальными представителями своей расы, которые сказали ему:

– В последней книге ты слегка перегнул палку.

Так что Саттер забит миллионами миллионов лошадиных душ, а еще там четыре бессмертных человека (они больше похожи на машины), которые заботятся обо всех лошадях и следят за чистотой и исправностью Саттера. Все-таки он – самый близкий к богу объект, что у них есть, и они относятся к нему с уважением. Если вы спросите, где они живут, они ответят:

– На конюшне.

Ведь это более говорящее название.

Ричарду Штайну не привелось прочесть книгу «Лошади лучше, чем люди», но я уверен, она бы ему понравилась. Он всегда говорил, что лошади – величайшие из созданных существ, потому что они БОЛЬШИЕ и сильные, но все равно прекрасные. Он говорил, что люди не были бы красивыми, будь они БОЛЬШИМИ и сильными, и ни одно другое животное тоже, даже львы и медведи. Для художников по-другому, потому что обычно художники находят всех существ красивыми, особенно уродливых и необычных.

Ричард Штайн сам был БОЛЬШИМ. С телом не идеальной формы, но очень массивным. Он казался себе отвратительным, противное чудовище в штанах. Каждый день перед зеркалом он испытывал конвульсии, как и я. И считал всех своих БОЛЬШИХ сильных друзей отвратительными, хотя те считали себя красивыми, и их женщины тоже так считали.

Ричард Штайн всегда завидовал маленьким худым людям. А те, в свою очередь, завидовали ему, потому что он не был маленьким и худым.

Эта Конюшня больше не работает. Тишина проглотила ее только вчера, когда она совершала обычную прогулку через Волм и обратно, оставив этот мир без Божественного Механизма, а это значит, что мир наверняка скоро умрет. Тишина уже переварила всех лошадей и сделала из Машины большое бесполезное здание. Если бы оно было в рабочем состоянии, это бы прекрасно решило все наши проблемы. Вместо забвения мы бы отправились в Рай-2.

Теперь, когда я об этом задумался, мне кажется, после того как заполнился оригинальный рай, Господь мог бы поместить на Землю Саттер. Но наверное, ему было все равно.

Конечно, даже если бы на планете был Саттер, нам пришлось бы убить себя, прежде чем Волм поглотит наши души, а это было бы очень сложно. Хотя как план Б – неплохо. Особенно если бы что-то мешало нам попасть в Волм, какое-нибудь ползучее чудовище или охранник у ворот, что весьма вероятно.

Я ожидал, что Саттер будет заполнен людьми, но оказалось – вовсе нет. Когда я попал внутрь, он был совершенно пуст. Я захожу внутрь, мои шаги рождают эхо, эхо… Может быть, безумцы были слишком громкими и уже полностью переварились.

Я тут как-то употребил слово «молюсь», но на самом деле я имел в виду «надеюсь», потому что мольба в этом мире – дело бессмысленное.

Иду, напряженный, как струна. Картинка пляшет, показывая пропитанные запахом лошадей пространства. Здесь кто-то есть – это люди из Волма. Их совсем немного. Парочка очень голубых женщин обрабатывает изможденного подростка. Еще несколько тощих людей и один темный самец. Все они погружены в свои несчастные мысли (?), сидят.

Я держу рот на замке, продолжаю идти… Если я ошибался насчет Тишины и она меня переварит, то все мои друзья – последние настоящие люди в мире – станут топливом для Волма. Я не могу допустить, чтобы это случилось. Они рассчитывают, что я поведу себя как герой. Герой. Отверженный ублюдок – единственная надежда рода людского. Это меня пугает. Странные цвета лезут мне в голову. Я уничтожаю эту мысль.

С час побродив по холлам Саттера и обнаружив 22 грустных-прегрустных существа, я направляюсь в Рай-2, чтобы удовлетворить свое любопытство. Если Стэга и Ленни там нет, то, по крайней мере, я смогу сказать, что побывал на Небесах.

Уже внутри мне приходит на ум лишь одно слова для описания – ковер. Не уверен, что могу по-другому описать то, что имею в виду, но я чувствую ковровость всего, что здесь есть. Я чувствую, что меня мягко направляют и я свободен от всех стрессов. Суета мира полностью спала с моих плеч.

Конечно, это не настоящий рай. Это просто имитация. Единственное его достоинство – уютная атмосфера. Я уверен, что комфорт со временем надоедает. Но в настоящий момент я чувствую большое искушение остаться.

Я не нахожу ни Стэга, ни Ленни, но один из них находит меня.

Я слышу, как его голос зовет меня из темного угла Рая-2, где на ковровой стене написано: Земля панков. Это шуточка Стэга.

– Где ты? – спрашиваю я, не в состоянии разглядеть кого-либо на Земле панков.

– Я тут, – отвечает Ленни.

Потом я замечаю, что он прямо передо мной, совершенно прозрачный. Умирающий образ. Он уже наполовину переварен и существует лишь частично, сидя в странной позе и стараясь удержать остатки себя вместе.

– Где Стэг? – спрашиваю я, но шепотом.

– Исчез, как все остальные.

Он не то чтобы шепчет, но его голос тише моего.

– Тебя тоже проглотили?

– Да, но я тут не останусь. Меня нельзя переварить.

Ленни мне не верит. Он говорит:

– Херня.

– Я пришел за тобой. Мы выбираемся из этого мира.

– Я никуда не пойду, – отвечает Ленни.

– Тогда – все равно, – ворчу я.

Я рассказал ему историю «Сатанбургера» и как мы собираемся восстановить человеческую расу. Кажется, он не понимает, где он. У него на губах застыла белая пена, он молчит. Разговор со мной стоил ему еще одной частицы, которую переварила Тишина. Он объясняет, где находится Волм.

Около центра Земли панков, где снимали кино «Мертвый труп». Я принимал участие в съемках в роли зомби, стоял в последних рядах толпы других зомби. В фильме даже есть кадр, в который попала моя спина крупным планом, когда я и другие трупы убивали главного героя, одетого как педик. Гробовщик и Ленни тоже снимались в фильме, но в то время мы еще не были близко знакомы.

– Это опасно?

Ленни пожимает плечами.

– Вас там будет кое-кто ждать. Мовак, который знает все. Все обо всем. От начала вселенной до ее последних дней, о том, что ты думаешь и что собираешься подумать.

– А что он там делает?

– Отвечает на вопросы.

– Лист, сделай мне одолжение. – Ленни распрямляет спину и становится еще более прозрачным.

– Извини, я тороплюсь. – Я встаю, чтобы уйти.

– Убей Мовака ради меня.

– Зачем?

– Он не достоин жизни. Никто не должен знать все.

[СЦЕНА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ]

КРОВАВОЕ БЕГСТВО

Я покидаю Тишину так же просто, как и раньше, и чувствую, как огромная улыбка озаряет мое лицо: я единственное существо, которое может сбежать из Тишины. Я – особенный. Та же история, что с Божьим оком, я один мог им пользоваться, хоть теперь его у меня забрали. Я выхожу легко и расслабленно и возвращаюсь к «Сатанбургеру» по улице, которую Тишина очистила для меня.

Дорога больше не опасна, думаю я, Тишина прошлась с толком, но опасность может поджидать меня внутри. Сейчас мое зрение несет опасность, картинка скачет перед глазами, как адский водоворот. Этого достаточно, чтобы я покончил с собой. Но я не поддамся суицидальным мыслям. Мне нужно спасать человечество. Кроме того, я чувствую, что у меня встает член. Большая выпуклость под штанами. Ричард Штайн говорил, что возбуждение всегда приходит, когда его никак не ожидаешь, но никто никогда не думал, что спаситель человечества будет иметь проблемы с контролем возбуждения в самый ответственный момент своей миссии.

Я думаю, мой член желает голубую женщину, – может быть, она желает тоже, но больше ей не получить от меня еды, потому что мы никогда больше не увидимся. Она заставила меня забеременеть, хотя даже не любила, но она была такая красивая… Мне определенно будет не хватать секса. Но наверняка скоро у меня появится еще одна голубая женщина. Как только она родится, мне придется кормить ее тем же способом, что я кормил мою голубую девушку. Конечно, растление собственного ребенка кажется инцестом, но ведь голубые женщины принадлежат к иной культуре.

Я подхожу к «Сатанбургеру», а возбуждение все нарастает, я стараюсь скрыть это, когда вижу друзей (используя книгу Человечества как прикрытие). Гроб, Нэн и остатки Джина, кажется, ничего не замечают. Может быть, им настолько все равно, что они не хотят замечать.

– Нам пора отправляться, – объявляю я. Потом осознаю, что одного члена нашей группы недостает. – Где Христиан?

Гроб отводит глаза в сторону.

– Наверное, потерялся.

– Где? – налегаю я на него. Он пожимает плечами.

– Оставайтесь здесь. Я найду его.

Я пригибаюсь, крадусь на другую сторону холма, ищу, ищу… но мое зрение слишком нечеткое, поэтому я начинаю звать. Кричу три раза, но он не отвечает. Если он с толпой безумцев, я никогда его не найду. Даже не буду пытаться, даже ради лучшего друга.

Лучшим другом Ричарда Штайна был парень по кличке Хобби, который зачал 26 детей от 13 разных женщин, ни на одной из которых не был женат. У него что-то было с головой – ему нравилось делать женщин беременными, причем по две-три зараз. И у каждой, как ни странно, рождались близнецы. Его друзья, например Ричард Штайн, считали его забавным, но тринадцать пар детей – это все-таки извращение.

Они прекратили отношения, когда Хобби арестовали за то, что он сделал близнецов 16-летней девочке. Ричард и это нашел бы забавным, если бы речь не шла о его младшей сестре.

Я нахожу Христиана на другой улице. Он забрался на крышу булочной, что стоит на левом склоне холма «Сатанбургера».

– Что ты делаешь? – кричу я ему. – Ты потерял остатки разума, придурок?

Христиан стоит в позе мессии с распростертыми руками.

– Красота, правда? – взывает он.

– Что?

– Этот город – винегрет. Весь мир – винегрет. На улицах полно существ и цветов. Я чувствую себя как мистер Ти.

Дождь добрался и до него, или это влияние душегубки.

– Христиан, ты сходишь с ума, – говорю я. – Успокойся.

Он смеется.

– Я знаю. Но это здорово.

– Борись с этим. Нам нужно идти.

Я вижу, как он кружит и качается в моем плывущем видении, тонет. Дождь пропитал его насквозь, он больше не может подняться сам.

– Нам нужно попасть на Землю панков! – кричу я ему. – Волм там!

– Клево, – слова бурлят у него во рту. Христиан смотрит в точку высоко над моей головой.

– Что там?

– Мухи-скорпионы.

Я вижу, как целая туча нависла надо мной. Жужжат, готовятся к атаке. Они тоже посходили с ума и готовы спуститься к земле, чтобы атаковать жертву. Меня охватывает БОЛЬШАЯ паника. Паника помельче охватывает Христиана.

– Убирайся оттуда! – ору я. – Встретимся в Земле панков. Мы будем тебя ждать!

Христиан кивает, прыгает вниз в бурлящую толпу, а я бегу обратно к «Сатанбургеру», по неровной траектории, делая круги в своем мире на колесах.

– Бежим! – кричу я Гробу и Нэн, которые уже на ногах и готовы бежать, в ужасе глядя на тучу кружащих безумных насекомых.

Пока мы несемся вниз с холма, я бросаю взгляд на небо, на летящие разводы черного в оранжевом ветре.

– Где он? – кричит Гроб.

– В Земле панков.

Мы прыгаем в безумную толпу и продираемся вперед. Завтрак и остальные части Джина начинают отваливаться от Нэн. Она теряет один Волос Медузы и, продолжая двигаться дальше, снимает рубашку и заворачивает в нее оставшихся демонов. Ее кожа теперь обнажена для грязного мира, видны все порезы и синяки, оставшиеся от секса с Джином, бюстгальтер порван в нескольких местах от его укусов. Розовый сосок улыбается в мокром воздухе. Мое возбуждение держится на ура, особенно когда Нэн трется голой грудью о мое плечо, стараясь не отста-вать. Кроме того, все безумцы, кажется, вступили в оргию лизания, трения и сосания. Я придавливаю свой член, пока прорываюсь вперед, и чувствую, что оказался не в том месте для подобных занятий…

Мастурбирующая женщина с зелеными волосами слизывает пот с моей шеи, стараясь задержать меня, опустить на землю. Наверное, она понимает, в каком я состоянии, и хочет освободить меня от напряжения, в качестве одолжения. А я хочу в нее войти. Но мне нужно бежать дальше. Я пытаюсь протащить ее вперед, чтобы она тоже пошла к Волму, но она ослабляет хватку и продолжает удовлетворять сама себя.

Я продолжаю идти, раздвигая безумных существ, стараясь, чтобы мой член не прикоснулся ни к одной голодной женщине. Мне интересно, отчего у меня такой столбняк, наверное, от дождя. Может быть, у моего пениса завелись черви в головке.

Мухи-скорпионихи атакуют.

Я слышу, как кричат люди позади и падают, парализованные.

Начинается забег.

Огромная толпа, которая только сейчас разглядела кусочек реальности, наполняется страхом и ужасом, забывая про похоть. Потом начинается топот. Крики и удары прорываются через рыхлую желтизну.