Сатанбургер

– Ну, шлюха, гомик-проститутка. Даже ко мне подкатывал. Кто бы мог подумать, что Князь Тьмы окажется Княгиней?

Христиан смеется.

– Гробовщик, ты самый балдежный придурок в мире.

Я вмешиваюсь с легким хмыканьем, немного расстроенный:

– Я тут хотел посмотреть «Войны».

– Как ты можешь смотреть эту теледрянь? Нам нужно подготовить место для вечернего шоу.

– Не могу вам помочь, – говорю я и указываю на свои глаза. – Я инвалид.

– Так я тоже! – хихикает Христиан. – Паралитик я.

Гроб взрывается на него:

–Ну, пчему я единственный, кто все тут делает? Я целый день искал чертов смычок, чтобы заменить тот, который вы сломали на прошлой неделе, и наверняка этот вы тоже сломаете прямо сегодня, и никто не хочет помочь мне сделать сцену!

– Когда я помогал тебе в прошлый раз, ты только и делал, что измывался над моей неуклюжестью. Я помогу, если ты не будешь командовать.

– Арр, вы чертовы ублюдки! Убирайтесь от меня, лентяи, мать вашу, – Гроб разорался и опрокинул телевизор. – Не сметь попадаться мне под ноги, щенки.

Гробовщик ненавидит лень. Возможно, это японский стереотип, но мне кажется, он просто устал от растаманов. Я игнорирую его, потому что у меня нет иного выхода, кроме лени.

– Отлично, – говорит Христиан, и мы поднимаемся, чтобы уйти.

– Чтоб были на месте в восемь! – выплевывает Гроб. Христиан счастлив, что отмазался от работы, но теперь мне уже не удастся посмотреть шоу.

* * *

И комната превращается в огромную маслобойную машину, когда я встаю. Грохоча по полу и вокруг моего лица, жужжа, как будто во мне поселились пчелы и откладывают мед прямо в моих волосах. Земля поглощает меня, пока я ползу к двери, запуская в голову потоки лавы и лишая равновесия. Так всегда бывает, когда я встаю после долгого сидения.

Когда мы проходим мимо, Джон все еще лижет стекло, глядя на Гроба. Я бы попросил его уйти, но я забыл, как разговаривают.

[СЦЕНА ТРЕТЬЯ]

ЭФФЕКТЫ ДУШЕГУБКИ

* * *

Тротуары сейчас устланы ворсистыми коврами, так что я могу идти босиком, отражаясь в своей калейдоскопической реальности, мои пальцы увязают в длинных волокнах ткани. Я кашляю и сплевываю слизь на ковер, чувствуя холодок, когда растираю ее ступней по ворсу.

Христиан обуви не снимает. Я имею в виду не только настоящий момент. Он в принципе никогда не снимает обуви. Я знаю его семь лет и ни разу за это время не видел его босым, всегда были носки, или ботинки, или шкуры животных, пластиковые пакеты, полотенца, бинты или коробки. Я думаю, что у него есть какой-то недостаток, который он стесняется показывать, или, может, он просто не любит ходить босиком, потому что у него слишком нежная кожа, или, возможно, с босыми ногами он чувствует себя голым. Лично я считаю, что обувь – это ненужный предмет обихода, и стараюсь носить ее как можно реже. Поэтому я рад, что теперь на тротуарах ковры.

Христиан пьет «Золото везунчика» – второстепенную марку золотого шнапса с корицей – уже 5 минут. На самом деле он пьет его каждый день на протяжении последних 5 лет. В напитке плавают золотые крупинки, которые блестят, если бутылку взболтать, и продолжают резвиться в желудке, когда их проглотишь. Мне всегда было интересно, как они влияют на пищеварение.

Я говорю ему:

– Спорим, твой желудок изнутри уже позолоченный.

Он отвечает:

– Можешь поспорить на свой член, что это так.

* * *

Мы направляемся к мексиканской забегаловке в стиле местечка Баха на вершине Торговой башни – магазинчики там привалены один к другому, как негодные автомобили на автокладбище. Все эти строения, шаткие, но с претензией, построены тяп-ляп и готовы рухнуть в любую минуту. Расшатанные вертикальные и спиральные лестницы ведут из одного магазинчика в другой, все выше, выше, выше. Мы поднимаемся по лестнице через три магазина, сворачиваем в другой пролет, двигаемся через швейную мастерскую, потом через магазин деревянных изделий, потом через школу для детей-аутистов. Башенная крыша открывает выход к лавочкам с едой, в одной из них, «Мексиканском буррито», мы вечно зависаем. Удивительно, что лучшую мексиканскую еду можно отведать в Риппингтоне, Новая Канада.

* * *

Здесь наверху есть большая клетка с самкой бабуина, она вопит и нещадно бьет себя, ее арахис весь в слизи и липнет к шерсти на морде. Мы всегда садимся так, чтобы видеть бабуиниху, наблюдаем, как она, такая несчастная, вопит в клетке, шатаясь и трясясь в моем порченом зрении.

Люди в Риппингтоне держат бабуинов на вершинах высоких зданий, чтобы отпугнуть мух-скорпионов. Они появились в прошлом году, роем вылетев из Волма и заполнив наше небо.

Наряду с бродячим чудищем мухи-скорпионы являются самыми опасными существами, которые вышли из Волма. Муха-скорпион наполовину обычная муха, наполовину скорпион, но в длину около двух футов. Эти мухи никогда не летают поодиночке, всегда стаями, которые издалека напоминают грозовую тучу. Они поедают все, что имеет животное происхождение, а человечина – самое часто встречающееся мясо, кроме дичи. И поскольку у этих монстров аллергия на землю, они живут, спят и размножаются в воздухе.

Стандартное предупреждение в Риппингтоне гласит: «Будьте осторожны на высоте».

Я слышал, что они беззвучны и атакуют сверху так осторожно, что ты не замечаешь, откуда они появились. Потом они всаживают свои жала в заднюю часть шеи, и яда хватает, чтобы парализовать жертву часа на три. За это время мухи успевают разорвать тебя своими конечностями, которые напоминают трезубцы, сделанные из зернистых крупчатых костей. Они выделяют особый пищеварительный сок из желез на мордочках, чтобы твое мясо стало мягким и податливым. Никто не выживает после атаки их роя, разве что в большой толпе, если сильно повезет. Их так много, что не перебить и не увильнуть, они так стремительны, что от них не убежать, а их жертвы обычно не подозревают об их приближении, так что времени на реакцию просто не остается.

Единственная защита от этих чудовищ – самки бабуинов с ниминитами – это такие паразиты, которые живут у них в женских половых органах и убивают мух-скорпионих, если мухи их съедят. Поскольку у этих тварей нет врагов, зато есть иммунитет практически к любым болезням, ниминиты вселили в их скудные мозги жуткий страх. И теперь мухи-скорпионы не приближаются к бабуинихам ближе, чем на милю.

Естественно, самца-бабуина им ничего не стоит сожрать, если его подруги нет поблизости. Уверен, такая ситуация веселит бабуиних: если дружок на нее наедет, она может пригрозить, что бросит его. Тогда он должен немедленно извиниться.

– Иначе я отдам тебя мухам-скорпионам, – заявляет она.

* * *

Божье око:

Я вижу, как Христиан и Лист жуют жирные буррито за грязным столом. Смотрю с высоты шеста, на котором развевается знамя Торговой башни – местами лоскутное полотно, местами просто обрывки ткани. Стенания и звуки ударов заполняют пространство, прежде чем мы успеваем сказать хоть слово.

Бабуиниха визжит и хлещет сама себя.

Христиан с жадностью набрасывается на буррито, выдавливая зеленый соус и остатки подливки себе в глотку, полируя все это своим «Золотом».

– Это достойно мистера Ти, чувак, – Христиан мямлит с набитым ртом. Он не стесняется говорить, когда жует, и не только потому, что манеры его хромают, но и потому, что он считает, что говорить значительно приятнее, когда у каждого слова есть вкус. – Хорошо бы они наняли меня на полный рабочий день поедателем буррито.

– Да уж, такая работа понравилась бы самому мистеру Ти, – соглашаюсь я.

«Мистер Ти» пришел на смену устаревшим «прикольно» и «клево». Он – симбиоз чувака из телешоу «Команда А» и героя фильма «Роки-3» (актер получил роль, выиграв в соревновании вышибал, которое включало в себя метание карликов). Тогда, в 80-х, мистер Ти служил воплощением всего прикольного и клевого.

Христиан продолжает:

– Даже несмотря на то, что их делают из собачатины.

Я трясу головой в знак несогласия.

– Спорю, это кошатина.

– Не-е, должна быть собака. Кошки не могут быть такими вкусными.

– Ты имеешь что-то против кошек?

– Кошки – полный отстой. Ненавижу их, дерьмецов.

– Это вовсе не значит, что они плохи на вкус…

– Не важно, все равно они – полный отстой.

Лист говорит:

– Спорим, «карне асада» – это собака, а «карнитас» – кошка.

– Нет, «карнитас» – это свинина.

– Ни фига, я пробовал приготовить буррито из свинины дома, но вкус получился совершенно иной, не такой, как у здешней «карнитас».

– А вообще хоть получилось?

– Взорвалось к черту.

Бабуиниха подает голос.

Христиан сдается:

– Ладно, если «карнитас» – это кошка, а «карне асада» – собака, то что тогда «коризо»?

– Потроха и внутренности всего вышеперечисленного.

– Да?

– По мне, чувак, который это придумал, просто гений.

– Да уж, нужно быть гением, чтобы приготовить внутренности и всякие языки так, что пальчики оближешь.

– Угу, и не забудь о прямой кишке.

Бабуиниха бьет себя.

* * *

Я позволяю Божьему оку посмотреть по сторонам.

Оно отправляется в книжный магазин в самом сердце Торговой башни, где единственный в мире популярный писатель подписывает свои книги. Да, люди до сих пор читают. Но только лишь следуя привычке. И читают они всегда только одного, невероятно модного автора. Никому не интересно искать что-то еще, потому что они думают:

– Должно быть, он ничего – иначе зачем издавать миллиардные тиражи и писать на обложке «бестселлер».

Даже если книга ужасна, они ее купят. Потому что люди должны что-то читать каждый день вечером перед сном. Вовсе не обязательно, чтобы книга была хорошей, образовательной или поучительной. Даже художественность и развлекательность от нее не требуется. Книга должна быть из тех, что читают все – книга того автора, о котором все слышали, так что потом обсуждать прочитанное очень удобно.

Все, кто читает художественные романы – а их очень, очень немного, – называют этого Гиганта литературы суперпродажным. Я тоже называю его так, хотя романов не читаю. Мое бедное зрение годится только на комиксы.

Со временем чтение как привычка забудется и перестанет существовать в человеческом мире как таковое.

Писательство больше не искусство, это бизнес. Неважно, о чем пишет автор, главное, чтобы он делал это быстро и его книги были замечены. Нередко суперпродажный автор уже давно мертв, и кто-то еще более бездарный пишет от его лица, но люди будут покупать книги этого самозванца, даже если совершенно ясно, что они – подделка.

Всем все равно. Даже мне.

С улицы к книжному магазину ведет указатель. Сейчас автор подписывает экземпляр для ботаника с лупами вместо очков. Ботанику на самом деле очки не нужны, но, поскольку он принадлежит к типу ботаников, в его обязанности входит ношение толстенных очков, даже если они фальшивые. Писатель возвращает книгу.

– Спасибо, – благодарит Ботаник. – Вы лучший в мире писатель.

– Конечно, – отвечает Суперпродажный.

Нэн следующая в очереди. Она носит темное платье с длинными рукавами, а на ее лысой голове красуется татуировка Блондинка. Она бросает на стол красную книгу.

– Это не моя книга, – удивляется Мегапродавец.

– Ну и что? – Нэн не смутилась. Лицо автора изображает страдальческое непонимание. – Тут подписывают книги, не так ли?

– Да, но только мои книги. А не… – он смотрит на обложку, – Марка Америки.

– Но ваши книги мне не нравятся. А эта – на порядок лучше. Подпишите ее.

– С какой стати? Она не моя.

– Вы всегда подписываете свои книги, почему бы не подписать чужую для разнообразия?

– Вы ненормальная, оставьте меня в покое.

– Ар Келли подписал для меня альбом «Рэтт».

– ВАЛИ ОТСЮДА!

* * *

Старушка Нэн покидает магазин.

Она моя подруга. Ну, как бы подруга. Она девушка одного из моих друзей/соседей, кроме Гроба и Христиана. Она никогда не разговаривает со мной, возможно, потому, что я никогда не разговариваю с ней, но все равно я считаю ее подругой. Христиан тоже не очень-то с ней ладит, но они тоже считают себя друзьями. Девушки не любят Христиана, считают его отвратительным и страшным, возможно, потому, что так оно и есть.

Мы встречаемся с ней у выхода из Торговой башни. Христиан все еще глотает свои золотые крупинки. Обменявшись положенными приветствиями, мы занялись делом. Я называю это «делом», но имею в виду просто поиск способов убить скуку. Очень трудно найти что-то интересное в мире, который погрузился в скуку. Однако каждый день мы стараемся найти что-нибудь новенькое, мы всегда заняты, мы не такие, как мир за пределами Риппингтона. Такова жестокая необходимость.

– Ну, что будем делать сегодня? – спрашивает Нэн, почесывая подмышку, у нее там дырка.

– Устроим шоу, – отвечает Христиан, – больше ничего в голову не приходит.

Всегда есть чем заняться. Просто нужно понять, чем же именно.

– Мы могли бы пойти выпить… – предлагает Христиан. – Я уже принял, но вас могу подождать.

– У меня не так много денег. – Нэн, как всегда, втягивает лицо внутрь. Наверное, это ее жалкая попытка сострить. Она симпатичная девушка, несмотря на бритоголовость, но слишком крутая, чтобы быть остроумной.

– Издеваешься? – Христиан хихикает. – Ты самая богатая из всех, кого я знаю.

Она тыкает его в бок. Обычное поведение Нэн. Христиан никогда не тыкает ее в ответ. Я решаю заговорить.

– Мы можем пойти навестить Сатану.

Нэн презрительно усмехается, типа, я сморозил глупость.

Я продолжаю, но слова скачут.

– Он заселился к нам в пустую комнату… позади склада… где Джон.

– А я думал, Гробовщик просто пошутил. – Христиан все потягивает свое «Золото».

– Нет, это на самом деле Сатана, дьявол.

– А что он здесь делает? Хочет испепелить мир?

– Он собирается открыть сеть быстрого питания под названием «Сатанбургер», место, где готовят гамбургеры с хорошо прожаренным мясом.

– Звучит неплохо, – откликается Христиан.

– Звучит отвратительно, – парирует Нэн.

Я добавляю:

– Первый уже открылся в пригороде. Я хочу поехать посмотреть.

Христиан жалуется:

– Сейчас мы не можем. Мы только что поели. К тому же это слишком далеко, чтобы идти пешком. Может, после шоу?

Потом все трое понимают, что скука поглощает нас.

Я уставился на скачущий ковровый тротуар, стараясь не пожимать плечами.

* * *

Вот что я вижу собственными глазами:

Гроб сейчас с третьим моим соседом, Джином, длинным скрипящим парнем, который носит растаманские дреды на голове, разные ботинки и майку с надписью Хахаль Нэн. Гроб пытается установить сцену, Джин кое-как ему помогает, потому что больше никто не соглашается. Джин просто стоит там, потягивает одноименный меганапиток и смотрит, как Гроб поднимает барабаны.

– Эй, помоги же мне, паршивец! – кричит Гроб.

– У меня перерыв, – не реагирует Джин.

– Подай мне эту цимбалу.

Джин причмокивает своим меганапитком.

– Ой!

Цимбала грохнулась рядом с Гробом, разлетевшись вдребезги.

Раздается пять ударов в дверь.

– А вот и он, – говорит Джин.

– Кто он? – спрашивает Гроб.

– Нэн разве не сказала тебе?

Гроб передергивается. Еще пять ударов.

– Я наконец-то нашел для тебя волынщика.

– Твой брат вернулся из Германии?

– Угу. – Еще пять ударов. – Этот психованный теперь выглядит как техногот. Он говорит, что готов «впустить музыку в свою душу и тело», и еще какую-то чушь в том же роде.

Тук-тук-тук-тук-тук.

Они глазеют друг на друга. Джин прихлебывает свое пойло.

– Ты не собираешься открыть? – спрашивает Гроб.

Джин прихлебывает.

Пауза.

Тук-тук-тук-тук-тук.

Глоток.

– У меня перерыв, – отвечает Джин.

– Щенок.

Тук-тук-тук…

Гроб лавирует между частями ударной установки в сторону двери и открывает стучащему, оказывается, это Вод – депрессивная физиономия, не человек, а робот-вампир, темная одежда, бледная кожа и… волынка.

– Привет. Я Водка. – В голосе отсутствуют эмоции, явный псевдонемецкий акцент. – Но никто не зовет меня Водкой. Все говорят «Вод».

– Я Гроб.

– Да, но люди не зовут тебя Гроб. Они говорят Гробовщик. Это очень смешно.

– Ну, входи, что ли. – С приходом Вода Гроб разбухает от скуки.

Водка крадется по складу, расправив пальцы, словно летучая мышь – крылья. Глаза Дракулы рассматривают местность. Потом он замирает на полушаге, увидав унитаз посреди комнаты. Он поворачивается к Джину, поднимает бровь и снова взирает на унитаз.

– Я нахожу ваш туалет совершенно восхитительным, – говорит он. – Он приглашает меня воссесть на нем.

Не спросив разрешения, он присаживается, готовясь к невероятному удовольствию… и удовлетворенная улыбка расползается по его лицу.

– Чудесно.

Пауза.

Гроб подает голос:

– Значит, ты парень с волынкой?

– Да, – отвечает Вод. – Я так счастлив, пуская свою душу в их трубки и сливаясь воедино с музыкой, что я не могу справиться с эрекцией.

Лицо Гроба искривляется, он оборачивается к Джину.

– Не хочешь пойти со мной забрать арендную плату у Джона?

– Иди сам, – отвечает Джин.

– Ни за что не пойду к нему один. Он… старый.

Тогда возьми Водку. Вод восклицает:

– Я НЕ ЖЕЛАЮ ВСТАВАТЬ С УНИТАЗА.

* * *

Джин, потягивающий свой меганапиток и почесывающий мягкое место, вместе с Гробом, который размахивает саблей, проходят мимо двойника Абрахама Линкольна на пути к задней части склада.

Они подходят к красной двери с другой стороны склада. Огромный вход для собаки занимает полдвери, надпись предупреждает: «Здесь живет Песик».

Над плечом Гроба возникает обеспокоенное лицо.

– Это дверь большого песика, – говорит Джин. – Я не думал, что бывают собаки таких размеров.

– А мне казалось, я предупредил Джона, что тут нельзя заводить животных, – бесится Гроб. – Арр!!!

Гроб звонит в звонок. Джин говорит:

– Может, это уловка, чтобы отпугивать воров и мормонов?

Гроб снова звонит.

– Не отвечает.

– Но он всегда дома, – подзуживает Джин. Пауза.

Джин потирает шею, потягивая свой меганапиток.

– Загляни через дверь песика.

– Нет, спасибо, – отвечает Гроб. – Не хочется видеть собаку, которой нужна дверь таких размеров.

Джин смеется:

– Что, испугался?

– Арр! – Гроб толкает его. – Сам заглядывай!

– Ну и загляну.

– Давай-давай.

– Загляну.

– Давай, чего ждешь.

– Сказал же!

Джин наклоняется вниз, чешет грудь.

– Давай уже, заглядывай.

– Заткнись, делаю уже. – Джин открывает собачью дверь и заглядывает внутрь.

Но сначала:

Волнение захлестывает Джина, превращаясь в оранжевый объект у него в голове, который похож на живое существо, гибрид ленточного червя и многоэтажки. Это существо – порождение его похмелья. Голова Джина превращается в инкубатор, пульсирующий жаром. Пройдет 24 часа, прежде чем существо выйдет во внешний мир, и до тех пор Джину придется страдать от головной боли. Бедняга порождает этот эмбрион по нескольку раз в неделю, потому что пьет слишком много крепкого спиртного, то есть, конечно, джина.

Обескураженный новорожденным существом, которое повышает кровяное давление до жуткой мигрени, Джин не успевает заметить песика по то сторону собачьей двери. Песик оказался никому не известной породы. Ее можно назвать джон. Вообще-то, это Джон и есть, голый, на корячках, рычащий, с пеной у рта. Толстый лысый мужчина средних лет, который воображает, что он – готовая к нападению собака.

Затем, совсем как настоящий сторожевой пес, Джон набрасывается на нарушителя, разливая его меганапиток. Джин взвывает и сломя голову несется по улице, преследуемый рычащей человекособакой.

Гроб наклоняется, чтобы забрать деньги за аренду, которые лежат как раз около двери, в конверте с двумя цветками, карандашом, обрезками бумаги и остатками завтрака, на президентских лицах с банкнот красуются улыбочки, нарисованные синей ручкой.

Голая собака впивается в ногу Джина и валит его на землю, награждая бесчисленными царапинами.

Двойник Абрахама Линкольна приближается, чтобы спасти молодого человека от дальнейших повреждений, бьет Джона-собаку по башке свернутой газетой, это выводит пса из себя, он оборачивается, впивается в штанину карлика и отшвыривает его в сторону.

Джин уносит ноги.

Гроб строит обеспокоенное лицо – этакий недоумевающий сторонний наблюдатель – и смотрит, как Джон гонит псевдо-Линкольна вниз по улице, рыча и кусая за лодыжки.

Вернемся ко мне:

Оказывается, я читаю сборник комиксов «Расчленитель» около углового магазинчика (тут продают ликеры) и не знаю, как сюда попал. Расчленитель, кружась, падает со страницы и прячется за журнальной стойкой, которая напоминает мне трансформер.

Христиан и старушка Нэн обшаривают полки в поисках хорошего дешевого ликера.

– Чего ты хочешь? – спрашивает Христиан, водя рукой по животу Нэн.

– Не знаю. Все так дорого.

– Просто выбери что-нибудь. Ты можешь себе это позволить.

– Ты вдруг так заторопился.

– Укуси меня.

Она кусает его за мясистую часть плеча, и он хохочет. Потом она выбирает для него бутылку «Форкс Гам».

– Виски? – он удивлен ее выбором. Обычно она пьет миндальный ром.

Христиан идет к кассиру, мужчине с темными волосами и блондинистой бородой, который никогда не спал с женщиной моложе 40 и который в данную минуту читает газету.

Христиан ставит бутылку на прилавок и подает свое удостоверение.

Кассир поднимает глаза от газеты.

– Восемь, – произносит он.

Нэн кидает ему скомканные купюры. Продавец осматривает их и швыряет обратно.

– Извините, такие я не принимаю. – И возвращается к своей газете.

– Это почему?

– Я не принимаю американские деньги.

Христиан и Нэн несколько минут глазеют на него.

– Почему вы не принимаете американские деньги в американском магазине? – наконец спрашивает Христиан.

– К вашему сведению, этот магазин находится не в Америке, а в Новой Зеландии.

– Да нет же, он находится в Америке.

Кассир сминает газету.

– Разве вы не прочитали табличку?

– Какую табличку???

Кассир перемахивает через прилавок к стеклянной двери и срывает с нее маленький листочек, на которым маркером написаны слова:

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В НОВУЮ ЗЕЛАНДИЮ

Потом он снова прилепляет листок к двери.

– Очень смешно, – стонет Христиан.

– Я не шучу. Земля под этим магазином принадлежит Новой Зеландии.

– Кто же спорит.

– Гавайи находятся не на территории Штатов, но все равно считаются частью страны.

– Да, но Гавайи окружены водой, а не другим государством.

– Слушай, Умник, этот магазин принадлежит мне, и он будет находиться в той стране, которую выберу я! Я передумал, я больше не хочу находиться в Новой Зеландии. – Он перечеркивает старую надпись и пишет:

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ВЕНЕСУЭЛУ

Кассир явно собой гордится.

– Ну вот. Теперь мы в Венесуэле. И вы не можете купить это виски, если не заплатите венесуэльскими деньгами.

Тут встревает Нэн. На ее лице мы читаем «как меня это достало».

Она бьет кассира в лицо кулаком. Он кричит и падает.

– Ты сломала мне язык, – взвывает мужик.

Нэн берет деньги и виски и направляется к двери.

– И что ты теперь сделаешь? Позвонишь в венесуэльскую полицию?

Кассир истекает кровью.

* * *

Когда мы выходим из магазина, то обнаруживаем, что солнце уже готово сдать дела ночи и отправиться домой к жене и детям, которые сидят и ждут его за столом с крабовыми палочками и салфетками на столешнице, украшенной цветами.

Переваливаясь через горизонт, солнце случайно натыкается на горную цепь и поджигает весь пейзаж.

Закат превращается в лес пламени с красно-рыжими всполохами, откуда дымящиеся демоны украдкой тянутся к облачной стране. Условная растительность и лесные жители умирают, корчась от отвращения. Но мистер Солнце только и может, что сказать:

– Прошу прощения за поджог. Завтра постараюсь быть аккуратнее.

[СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ]

ИСТОРИЯ ОЖИВАЕТ

* * *

Склад выплевывает порцию слизи на прохожего и предается своей ежедневной угрюмой рутине: погружая фундамент в землю. Когда прохожий настаивает, чтобы склад извинился, он лишь машет ему деревянным пальцем и обзывает его болваном с отвисшими сиськами.

Однако склад не осознает, что поблизости находится группа горгулов. Горгулы – это раса пришельцев, которые выделяют остатки пищи через груди, которые работают как ягодицы. Также имеется отверстие – анальное – между грудными холмами, которое выпирает над туалетом для акта дефекации. Другими словами, их сиськи отвисают. Горгулы не обижаются на ругательство складского помещения, поскольку не знают ни английского, ни языка, на котором говорят складские помещения; но даже если бы они понимали, то все равно не обижались бы, поскольку обливание дерьмом (неофициальный термин) – приемлемая в их культуре и обществе форма общения. В переводе с горгульского фраза «обливание дерьмом» означает «свобода дефекации».

* * *

Солнце скрылось и уже ужинает со своей семьей, а склад оккупирован устаревшими игрушками Земли, панками и скинхедами, которые колошматят друг друга почем зря. Склад очень злится, он хочет еще поплеваться на прохожих и ковровый тротуар.

Во внутренностях склада концерт в самом разгаре. Легион разноцветных существ носится туда-сюда, ловя нехитрый кайф. Я позади сцены, пьяный от этого мельтешения, от толпы, от буйства цветов, меня тошнит.

Моя группа уже играет, но я еще не на сцене, лакаю ликер.

Христиан играет свою партию, измываясь и скрежеща листом железа вместе с Гробом, который играет на своей расстроенной бас-гитаре ножом и сотовым телефоном вместо медиатора. Наше направление – электронный шум, очень популярное блюдо японской кухни. Вернее, я не хотел сказать, «очень популярное блюдо японской кухни», хотя наш жанр был придуман японским музыкальным андеграундом.

Я хотел сказать вот что: наша группа называется «Очень популярное блюдо японской кухни».

Лишь немногим из собравшихся нравится наш стиль, несмотря на то что они дергаются и толкаются будто в танце. Они все ждут ведущую брутальную панко-скинхедовскую группу, и это будет началом настоящего побоища с пинками/тычками/протыканьем черепов вилкой, уверяю вас.

В центре комнаты лишь два объекта: Вод, который сидит на унитазе и подыгрывает нашему электронному шуму на волынке, и личный дневник, который пахнет разложившимися трупами.

* * *

Дневники и разложившиеся человеческие трупы – вот что всегда можно найти на кладбище. Когда-то давно на кладбищах покоились только тела, без автобиографий, и ходить туда было дико скучно. Мать говорила мне (задолго до того, как я начал ее ненавидеть), что смысл посещения кладбищ в том, чтобы навестить могилы и надгробные плиты, куда нужно класть цветы, если на это есть деньги.

Теперь же смысл посещения кладбища в чтении дневников. Позвольте объяснить:

– Все началось, когда правительства всех стран решили, что будет просто замечательно, если каждый человек станет писать дневник – историю своей жизни, занося туда каждый прожитый день, каждый миг, каждую мысль, каждого встречного, все самое важное для него день ото дня до самой смерти. Тогда после человека останется история его жизни, записанная в дневник, останется на вечную память. Но делается только две копии. Одна вшивается в желудок умершего, другая открыта для всеобщего чтения.

Надгробный камень – не просто плита с именем и датами жизни. Сейчас он содержит водо– и воздухонепроницаемый ящик, где хранится автобиография погребенного под камнем человека. С детства я часто ходил на кладбище и читал дневники мертвых. И каждый раз, когда я читаю чей-то дневник, этот человек возвращается к жизни.

Очень немногие сегодня занимаются чтением автобиографий, и уж тем более написанием своей собственной. Даже я отказался от этого из-за своей кислотной видимости. Я до сих пор хожу на кладбище и рассматриваю картинки и названия, но мне очень жаль, что я не могу прочесть все целиком.

Красть дневники нельзя. Очень важно, чтобы их не крали – ради сохранения истории. Но на кладбищах нет никакой охраны, кроме сторожа у ворот, а ему не до того. Однако я не слышал, чтобы кто-то, кроме меня самого, воровал оттуда дневники.

Я украл историю жизни Ричарда Штайна.

Его автобиография оказалась настолько потрясающей, что я не мог оставить ее. У меня еще оставалось уважение к читателям историй мертвых, особенно к читателям Ридарда Штайна, поэтому я не забрал ту копию, что предназначена для публики. Однажды ночью я вскрыл могилу и забрал ту, что была в трупе. Я вспорол ему живот большими ножницами для пиццы – а это было полным извращением – и вырвал книгу, что лежала внутри. Она ничем не хуже второй, просто пахнет разложившимся телом Ричарда Штайна. Это единственная книга, которую я читаю, кроме комиксов. И уже выучил большую ее часть наизусть.

* * *

Ричард Штайн многое открыл мне о мире, в котором мы живем.