Сатанбургер

Его дневник – моя библия. Что-то должно было ее заменить. Настоящая Библия очень скучна, не лучше дурацкого журнала на журнальном столике. Не то чтобы мне противно все, о чем в ней говорится. На самом деле я согласен с большинством ее постулатов, просто я считаю, что ее авторы не умели писать. Матвей и Марк были еще ничего, но Лука и некоторые другие написали главы такие же занудные, как толстенный справочник по стоматологии. (Кстати, для вашего сведения, «занудный» значит скучный, а «занятный» – наоборот, интересный, не путайте.)

Библия Ричарда Штайна – это книга о том, что такое – жить, а не история его жизни. Книга вообще не похожа на автобиографию, потому что он писал ее от третьего лица, что и стало основной причиной, почему я предпочел его книгу всем остальным. Невозможно прочесть все дневники с кладбища, не говоря уже о том, что их вовсе не стоит читать, потому что у большинства людей жизни были безумно скучные. Так что мне приходилось оценивать целую книгу по первым абзацам, надеясь на то, что текст зацепит по-настоящему.

У Ричарда Штайна первый абзац такой: «Единственное, что отводит дуло пистолета от твоей головы, – это 1300 бутылок бурбона, 800 бутылок водки, 300 бутылок джина, 2000 бутылок рома, 6 чашек чистого спирта и 422 бутылки „Сазерн камфорт" на одну жизнь, но стоит немного превысить установленную планку, и тебя уже будут считать алкоголиком. Ричарда Штайна считали алкоголиком».

* * *

Нэн находится в центре вертящейся толпы рядом с синеволосой женщиной по имени Лиз, которая говорит, что занимается сексом с мелкими млекопитающими. Они обе сидят за столом на ящиках из-под молока с двумя бутылками пива и парнями-скинхедами, похожими на жирных моржей, которые пытаются уговорить девушек пойти с ними. Видимо, они полагают, что их красные подтяжки скрывают моржовые формы.

– Нэн, твои друзья играют прямо как мистер Ти, – говорит Лиз, позволяя руке одного из скинов гладить ее по целлюлитному бедру. – Но я ожидала услышать здесь другую панк-группу.

Нэн толкает второго парня с прыщавым подбородком только за то, что он на нее посмотрел.

– Да, они достали, но им даже нравится, что их все ненавидят. Я думаю, в этом весь смысл существования такого рода групп.

Прыщавый не отстает, он находит негативную реакцию Нэн возбуждающей. Он поглаживает ее плечо, в ответ она щипает его за грудь. Хитрая улыбочка появляется на его ЗДОРОВОМ красном лице, и он снова принимается ласкать Нэн, на этот раз сосредоточив внимание на ее животе – не потому, что хочет ее завести, просто он добивается, чтобы Нэн ущипнула его еще раз, посильнее. Она заехала ему локтем в шею. Его это вдохновляет.

– Лиз, ты не видела Джина? – спрашивает Нэн, снова пихая локтем Прыщавого, принимая тот факт, что делать больно другому может быть приятно.

Но Лиз больше интересуют маневры ее сочащегося жиром скинхеда, его руки уже беспрепятственно путешествуют под ее одеждой. Она забывает ответить на вопрос Нэн, вся погруженная в потно-жирную чувственность. Вместо этого она задает свой:

– Когда я должна вернуть тебе книгу Герзана Чимера? Я еще не дочитала, но не думаю, что закончу.

– Ты видела Джина? – повторяет Нэн.

– Что?

– Джин. Где он?

– Я думаю, он пьет пиво с Ленни и одним парнем из первой группы.

– Спасибо. – Нэн поднимается, сметая Прыщаво го со своего пути, и продирается в гуще трясущейся толпы.

* * *

Толпа все кружится, и мои глаза щиплет от вихря цветов. Я выхожу на сцену со своей виолончелью и в майке с надписью Звездные войны навсегда. Я исполняю короткое мерзкое соло, но мелодия теряется в какофонии звуков прежде, чем успевает подойти к концу.

Кажется, толпа перестала нас замечать.

Водка вскакивает с туалета, ломится на сцену и орет нам в лицо:

– Я ЖЕ ХОТЕЛ СЛАБАТЬ НА ВОЛЫНКЕ ПОСЛЕ ВИОЛОНЧЕЛИ.

Он кричит, но интонации восклицания отсутствуют, потому что его голос антиэмоционален. Он толкает Христиана, отбрасывает лист железа и проносится через весь склад, но своими движениями все равно напоминает робота.

Толпа не замечает отчаяния Водки.

– А теперь наша последняя песня, – объявляет Христиан толпе. – Это заглавная тема из шоу «Величайший Герой Америки».

Мы издаем раздирающие слух звуки и скрежет, но на оригинал песни они вовсе не похожи. Прежде чем мы успеваем закончить, пять скинхедов вышвыривают нас с нашей собственной сцены. Вокалист (Прыщавый) отнимает микрофон у Христиана, толкает его в толпу, которая жестоко его избивает. Прыщ плюет со сцены, и все приветствуют его.

Другими словами: ПРЫЩАВЫЙ – ПАНК.

– Э-ге-гей! Это мы, – произносит Прыщавый. – Наша первая песня о том, как разгромили капитализм, смели фашизм, растоптали религию и уничтожили все правительства мира. Она называется ПАНК-РОК!

Вот что он поет:

ПАНК-РОК! ПАНК-РОК! ЭЙ! ЭЙ!

Все панки поют такие песни. Они ликуют, прыгают и тыкают друг друга, пока через 30 секунд песня не заканчивается.

– Спасибо, – благодарит вокалист. – Наша следующая песня называется АНАРХИЯ!

* * *

Нэн выбирается наружу, чтобы найти Джина, но его нигде нет. Вместо него она встречает парня по имени Ленни, несется к нему, наступая на примятую шляпу маленького Абрахама Линкольна. Нэн зовет:

– Ленни!

Ленни оборачивается, пьяный вдрызг (он блевал где-то позади склада), стирает что-то желтое со своего подбородка. Ленни – тощий маленький чувак, дерганый растаман, ему не надо много пива, чтобы напиться до чертиков и блевать. Он носит старые женские очки и майку, которая гласит Поцелуй меня, я из Югославии.

– Где Джин? – спрашивает Нэн. – Лиз сказала, что он с тобой.

– Д-да, – его язык слегка заплетается, как обычно у пьяных, – Джин просил передать тебе, что он будет у Стэга. Я хотел пойти с ними, но они собирались заглянуть в «Сатанбургер», а я убежденный вегетарианец, фруктами питаюсь.

Ее лицо наливается красным, кулаки сжимаются.

– Я убью этого придурка, я предупреждала его, что бы он никуда не уходил без предупреждения.

Ленни мотает головой и отворачивается, ему не нравится, что Нэн ведет себя как стерва.

– Ну, я тогда пойду.

– Ленни, – Нэн останавливает его, в ее голосе звучит неловкость. – У тебя есть машина, не так ли?

Он оборачивается.

– Послушай, Нэн, не подумай, что я не хочу тебя подбросить…

Она хватает его под руку и тащит к машине.

– Вперед. Мы еще можем застать его в «Сатанбургере», если поторопимся.

* * *

У Нэн еще много проблем, кроме «я-стерва-а-ты-Джин-должен-меня-слушаться». Она также подвержена маниакальной депрессии, у нее недостает половины правого легкого, она страдает бессонницей, и у нее постоянные проблемы с половой самоидентификацией (жестокий отец и три старших брата воспитывали ее мальчиком). Такого рода воспитание могло превратить ее в лесбиянку, но поскольку ей противно оттого, что она сама – женщина, глупо думать, что ей захочется спать с другой женщиной.

Ричард Штайн считает, что только домашние питомцы могут отвести дуло пистолета от головы ребенка. Собаки, кошки, хомяка или хотя бы рыбки достаточно, чтобы повернуть хрупкий ум малыша внутрь себя, прочь от ядовитых соков, которые на него изливает общество. Возможно, для взрослых домашние питомцы – всего лишь мелкие живые организмы, но для детей они – залог психического здоровья. Однако у некоторых малышей аллергия на животных, и они избегают общения с ними, а отсутствие домашнего питомца в детстве на корню рушит лучшую защиту от самоубийства в будущем. Иногда это выливается в синдром, который принято называть несчастным детством, оно ожесточает человека.

Нэн можно назвать ожесточенной.

Единственным питомцем Нэн был маленький черный гусь. Она назвала его Чико. Однажды ее отец увидел в Чико свой ужин и съел его. Он был пьян и думал, что это отличный способ выпендриться перед своими пьяными волосатыми товарищами.

Но главная проблема Нэн не имела ничего общего с печальной смертью Чико, переваренного огромным пивным пузом ее жестокосердного отца. На самом деле эта проблема вообще не имела отношения к ее отцу.

Дело в том, что Нэн очень любит Иисуса Христа. Она влюблена по уши. Просто с ума сходит от любви к нему. Я имею в виду, что старушка Нэн испытывает к Иисусу сексуальное желание. Она говорит, что хочет привязать Христа к его терновому кусту, бить его плеткой до тех пор, пока он весь не истечет солоноватой кровью, пока кровь не будет литься с него ручьями, а ее соски не станут твердыми и между ног не забулькает влага. Она представляет, как жестоко и греховно трахает его, пока он прибит гвоздями к кресту, при смерти. Она фантазирует, что трахает его, пока он не умрет на кресте, а потом трахает его, пока он не воскреснет.

Все началось, когда ей было 11, и наступил пубертатный период. Естественно, все ее друзья были мальчики и говорили о какой-то мастурбации. (Кстати, Ричард Штайн говорит, что мастурбация – это дар Господа некрасивым людям, которые не могут найти иной способ сексуального удовлетворения, как я, например.) Они объяснили ей, что мастурбация – это когда фантазируешь о сексе с противоположным полом. Но Нэн всегда чувствовала, что это она была противоположным полом, так что она не могла фантазировать о мальчиках, не будучи гомосексуалисткой. О девчонках она думала, что они глупые и гадкие. Таким образом, оба пола оказались вычеркнутыми из ее сексуальных фантазий. Единственным человеком, кого она любила, был Иисус – позвольте напомнить, что в том возрасте она еще не разделяла платоническую любовь к Иисусу и сексуальное желание, – таким образом, спаситель Иисус Христос стал первым героем ее грез во время мастурбации.

Нэн постоянно мастурбирует перед его изображениями.

На Рождество в ее глазах можно заметить особый огонек, как будто сам дух праздника стимулирует все нервные окончания в ее теле, приводя их в возбужденное состояние. Даже сцена в хлеву заставляет ее истекать потом.

Джин говорит, что иногда Нэн громко охает и кричит, когда кончает с ним.

– Мне кажется, это хорошо, – говорит он.

Для Джина Рождество тоже счастливое время.

Самый странный момент сексуальных фантазий Нэн – это что она максимально возбуждается, когда представляет, как Христос ходит в туалет. Она любит фантазировать, как он сидит на унитазе, или на корточках в кустах, или писает с балкона на толпу своих последователей. Иногда Нэн воображает, что она испражняется на распятого Христа (Ричард Штайн пишет, что когда человек испражняется в порыве сексуального возбуждения, это называется Страстный Карл, или Грязный Санчес, если вам интересно) или даже наклоняется, чтобы пописать Иисусу в рот.

Ричард Штайн говорит, что сам процесс пищеварения и дефекации сексуально возбуждает многих людей, несмотря на то что общество это порицает. Однако очень мало людей рискует созерцать такой акт, и еще меньше – участвовать в нем.

Нигде Ричард Штайн не упоминает образ Иисуса Христа, который активно вовлекается в сексуальные акты с испражнением или изнасилованием его на распятии. Я думаю, это не слишком популярная тема для обсуждения.

* * *

Я заглядываю внутрь автомобиля:

Стэг – парень с голым торсом, всклокоченными волосами и татуировкой в виде собственного лица на собственном лице – наслаждается любимым делом: ведет машину пьяный. Дорога пуста, на соседнем сиденье – Джин, переключает одну радиостанцию за другой, весь вспотев от нервов, как будто задержаться на одной волне пару секунд опасно для жизни.

– Смотри, – Стэг изображает крутого мудака.

Он отпускает руль и начинает глотать пиво, а в это время машина уходит в сторону к обочине. Но прежде чем она попадает в кювет, он допивает пиво, сплющивает банку о свой лоб, хватает руль и выравнивает автомобиль.

– Прямо мистер Ти, верно? – улыбается он.

У Джина похмелье, и он опускается до уровня сарказма.

– Ага, точно!

– Я всегда успеваю. Никогда не промахивался.

– Впечатляет.

– Сколько пива еще осталось? – Стэг спрашивает у заднего сиденья.

– Одно, – слышится в ответ.

– Кто же все выпил?

Заднее сиденье бурчит:

– Извини.

– Кретин! Я заплатил за 12 банок, а не за 5.

– Извини, – повторяет заднее сиденье.

– Отдай последнюю. – И Стэг протягивает назад руку.

Заднее сиденье тычет пивом ему прямо в ухо, но в этот момент машина наезжает на что-то, и пиво улетает в окно.

– ПРОКЛЯТЬЕ! – орет Стэг.

– Прости, – заднее сиденье слишком пьяно, чтобы о чем-то волноваться.

Визг тормозов.

– Я все равно ее выпью. – Стэг выпрыгивает из машины, чтобы найти свою покалеченную банку. Но вместо пива он обнаруживает мертвого бегуна.

– Блин… Мать твою! – кричит он мертвому, но тот не слышит.

Джин откликается на «мать твою» и спрашивает, выйдя из машины:

– В чем дело?

– Мертвяк.

– Ты сбил его?

– Кажись. – Стэг потрясенно улыбается, даже гордится. – Что нам с ним делать?

У Джина сводит живот.

– Я думаю, и мистер Ти со мной согласится, что с мертвым можно сделать все, что угодно.

Они молчат, обдумывая варианты всего, что угодно.

– Мы можем отдать его моему дяде, – предлагает Стэг, – он таксидермист. Сделаем из него чучело и по ставим в центр сцены на нашем складе.

Снова молчание.

– Ну, или… мы можем привязать его к крыше машины и кататься по городу, наверняка подцепим девчонок из готов.

– Угу, – соглашается Джин. – Трупаки их заводят.

* * *

Склад уже спит. Он очень устал и попросил всех наших гостей немедленно покинуть помещение. Как всегда, толпа крутых скинхедов не поддалась угрозам какого-то там склада, но наш склад может быть поистине жутким, если сильно на взводе.

Сейчас я один в своей комнате, наблюдаю, как постер «Старухи с косой» пляшет на стене, и ударяю по струнам виолончели, как по барабану. «Старуха с косой» и другие жоп-роковые группы очень популярны. Раньше, когда они ездили с концертами, тебя могли побить за увлечение такой музыкой. Но теперь они кажутся смешными, и все их любят.

Другими словами: ЖОП-РОК = ПАНК.

Моя комната на самом деле – бывшая кладовка уборщицы, куда помещается только мой труп да матрац. Кровать туда не вошла, так что я просто положил на пол матрац. В любом случае на кровати я спать не могу. Если я сплю слишком далеко от земли, мое сознание всасывается из тела в воздух и парит где-то надо мной. Поверьте мне, когда сознание парит над телом, заснуть не так уж просто.

Ричард Штайн говорит, что сон – это лучшая часть жизни. Многие люди относятся ко сну как к данности и даже не думают наслаждаться его красотой, но Ричард Штайн говорит, что его сон был прекрасен. Если ты не находишь радости в такой простой вещи, как сон, то никогда не сможешь найти ее в такой сложной вещи, как жизнь. Оставаясь неудовлетворенным, ты становишься озлобленным, так что лучше радоваться тому, что есть.

Кроме того, человек, который любит спать, никогда не приставит оружие к своей голове, его проблемы уходят, пока он спит. Это оттого, что смерть и сон – очень схожие состояния, благодаря их успокоительным, бесконфликтным свойствам. Таким образом, человек, склонный к самоубийству, может заставить себя поверить, что он мертв, только лишь заснув. Однако тут кроется опасность обмануть свою логику и заставить ее найти родство между смертью и сном, ведь если человек очень устал и не может уснуть ночью, он может взять пистолет и размазать свои мозги по стенке. Я уверен, что на следующее утро он будет чувствовать себя глупо, когда поймет, что променял свои мозги на ночь хорошего сна.

В этот момент ко мне заходит Христиан. Он не входит целиком, потому что страдает клаустрофобией, так что внутри только его половина. Позади него я разглядел Водку в прострации на унитазе, ласкающего меха и трубки своей волынки.

– Ты не хочешь поехать в «Сатанбургер» сейчас? – спрашивает Христиан.

Я смотрю, как кувыркается «Старуха с косой», а Христиан распадается на брызги. Кусочки рыбы падают с потолка.

– Можно и поехать, а как мы туда попадем?

– Ну, не думаю, что это так уж далеко.

Потом Христиан кричит Гробу, который убирает все оборудование и, как всегда, не получает ни от кого помощи:

– Гробовщик, ты уже починил свой автобус?

– Нет, – отвечает Гроб на ходу. – Наверное, не починю до следующей недели или следующего месяца.

Автобус Гроба не работает уже год. Парень чинит его каждый месяц, но он успевает проработать всего несколько дней и вот уже снова нуждается в ремонте. Автобус постоянно торчит в задней части склада. Если бы это была обычная машина, я бы не переживал, но это автобус. Не какая-нибудь плюгавка, а полноценный школьный автобус, украшенный граффити и пулевыми пробоинами.

Я указываю на Водку и спрашиваю:

– А что делать с ним?

Христиан оборачивается к Водке:

– Вод, у тебя есть машина?

Вод в трансе.

– Водка!

Он дергается и мотает головой в сторону Христиана.

– У тебя есть машина?

Вод уставился на свою волынку.

– Есть. – Потом снова на Христиана. – Это самая роскошная и быстрая машина НА ЭТОЙ ЖАЛКОЙ ПЛАНЕТКЕ.

– Ты не мог бы подбросить нас до «Сатанбургера»?

Тишина.

Водка в трансе смотрит на Христиана, пока его лицо не багровеет, туалетное сиденье покрыто потом там, где вдавилось в его ягодицы.

Он отвечает с холодком в голосе:

– Конечно.

Христиан хлопает в ладоши.

– Здорово. Тогда поехали. – И направляется к непочатой бутылке и полиэстровому пиджаку.

– НЕ СЕЙЧАС! – орет ему вслед Водка. – В моей машине нужно соблюдать определенные правила. Если вы нарушите хоть одно, то ВЫЛЕТИТЕ НА УЛИЦУ И ПОТЕРЯЕТЕ ПРАВО ЕЗДИТЬ В НЕЙ НАВСЕГДА.

* * *

Автомобиль Водки оказывается «эй-эм-си гремлином», совсем не того класса, который называют роскошным и быстрым, но некоторым он тем не менее нравится. Машина сверкает чернотой, блестящими серебряными ручками дверей и большими крыльями сзади. Водка приближается к капоту машины и обнимает его, согревая холодный металл.

– Она мощнее, чем сама жизнь, правда? – говорит он.

Губы Христиана искривляет улыбка, которая, впрочем, не относится к Водке. Он вспомнил самую главную вещь, которую нужно помнить, когда садишься в транспортное средство.

Он кричит:

– ЧУР, СПЕРЕДИ! – И мы все стонем.

Гроб возражает:

– Камень, ножницы, бумага, щенок.

Тут встречает Вод:

– Никто не сидит спереди. Оба сиденья мои.

– Но мы все не влезем на заднее, – взвывает Гроб.

– Ах, какое горе, – отвечает Вод.

* * *

Мы загружаемся в «гремлина», мой труп оказывается зажат посередине. Вод заводит машину и делает несколько глубоких вздохов, подражая тарахтению мотора.

Водка относится к числу тех людей, которые любят все странное, необычное, безотрадное и мертвое. Ричард Штайн называет таких типов Черными Людьми, потому что они всегда носят черное и слушают черный металл. Он говорит, что эти люди стали черными от ненависти ко всему. Им нравятся только те вещи, которые не нравятся больше никому, и это потому, что они всех ненавидят. Как только их любимая андеграундная группа становится популярной, она перестает им нравиться. Не потому, что музыканты деградировали, а потому, что они не могут вынести, что обычные люди слушают их любимую группу. Поэтому многие из них склоняются к черному металлу, этот стиль музыки процветает только в Германии и скандинавских странах.

Штайн также упоминает, что лидером этого музыкального направления был маленький тролль, который умел говорить только на древнем языке друидов.

* * *

Вод заканчивает медитационный ритуал и благословляет руль. И мы направляемся к «Сатанбургеру».

[СЦЕНА ПЯТАЯ]

ТИШИНА РЕЖЕТ ГЛАЗА

* * *

Стэг, Джин и труп, закрепленный на крыше, – все пьяны до соплей и полного отупения. Двигаются в сторону грязного холма, где растут крабовые деревья, живут мухи-скорпионы и где нет самок бабуинов, но ни парни, ни труп не испытывают страха. Девиз Стэга – «Я слишком пьян, чтобы бояться».

Луна напоминает белую конструкцию из бумаги, небо и звезды раскрашены цветными мелками, пальцы у Бога стали жирными и грязными, пока он размазывал краски и старался зарисовать между строк. Когда у Господа не получается закрасить все равномерно и он пропускает маленький кусочек незакрашенным, мы называем его призраком.

Начинающие художники, например посетители детских садов, оставляют на своих картинах множество призраков, но их ошибки простительны из-за возраста – им всего лет пять и они даже не могут купить себе пива.

Иногда пятилетние художники возвращаются к своим опусам и раскрашивают призраков, чтобы картина выглядела завершенной. Но когда Бог оставляет пробелы, раскрашивая мир, это вовсе не так просто поправить. Призраки должны быть заполнены душами людей, которые умерли недавно. Эти бедные души приговорены к Земле навечно. Вместо того чтобы отправиться в рай, им приходится зависать здесь, покрывая ошибки Господа.

* * *

Ни Стэг, ни Джин не верят в небеса. Они верят в место, которое называется Земля панков, это нечто вроде парка развлечений, но люди там могут до крови избивать друг друга, а охранники не обращают на это внимание. Предполагается, что жить в такой земле очень радостно, как в раю, но только для панков.

Поскольку человек-панк не будет счастлив в раю, ни просто привечен – среди тотальной белизны, ангелов, Бога и чересчур милых людей, он попадает в Землю панков, где может быть панком, говорить как панк и слушать только панк-рок дни напролет в стопроцентно анархическом обществе.

* * *

Стэг до сих пор очень пьян. Машина сильно виляет по дороге, а Стэг заливается песней ирландских пьяниц «Все за мистера Грога».

Однажды я был знаком с человеком по имени мистер Грог. Он жил по соседству с моими бывшими родителями и покупал мне выпивку, когда я сам еще не мог из-за возраста. Он всегда говорил, что мир – это ужасно скучное место, придуманное для старых богатых консерваторов, и нет никакого смысла пытаться добиться чего-то в этом мире, если ты не один из них. Лучше всего просто напиваться, стараться быть счастливым и трахать как можно больше замужних женщин.

В прошлом году мистера Грога арестовали за продажу героина ребенку 12 лет. На этом этапе жизни у него уже не осталось никаких эмоций. Когда судья дал ему слово, он лишь уставился в стену и пожал плечами.

Автомобиль разгоняется все больше по мере того, как нога Стэга, отягощенная алкогольной интоксикацией, сильнее давит на педаль газа. Быстрее, быстрее. Вскоре она уже несется со скоростью ветра. Ветер воспринимает это как вызов, и начинаются гонки на опережение. Автомобиль против ветра, мне уже трудно разобрать, кто есть кто. А они все разгоняются и разгоняются. Стэг думает, что он может перегнать ветер.

Рефлексы моего друга ослаблены алкоголем, и он не успевает вовремя повернуть около грязной кочки, машина выскакивает в поле, выходит из-под контроля, пьяная и быстрая.

Кроме того, его ослепляет яркий оранжевый свет, похожий на разряд молнии, возникший ниоткуда и разрывающий горизонт. Яркий, как атомный взрыв, свет исчезает через секунду.

Потом я замечаю разницу между машиной и ветром. Ветер может напороться на дерево, обогнуть его и лететь дальше, но автомобиль получает серьезные повреждения. Что и происходит.

Оба товарища вылетают из машины, через сопротивление неумолимого ветра. Лицо Стэга замирает в попытке заняться оральным сексом со стволом дерева, но поскольку Стэг дерево сексуально не привлекает, оно пробивает ему череп, а Джин ломает шею о ветку, когда летит головой вперед через поле, покрытое травой, во рту земля и жук.

И когда ветер пролетает дальше, опускается тишина.

* * *

Однако ни тот, ни другой пьяница не погибли, потому что как раз перед тем, как автомобиль столкнулся с деревом, произошло нечто сверхъестественное. Возникла ослепляющая вспышка, резкий оранжевый свет, похожий на разряд молнии.

Ричард Штайн говорил, что иногда Бог посылает человеку послание или знамение, чтобы предупредить о том, что сделал что-то не так. Знаком может служить разряд молнии, дождь из лягушек, живое ископаемое животное, замеченное в общественном месте, или горящий океан. Если случается один из четырех феноменов, то можно с уверенностью сказать: Бог пытается с нами общаться.

Этой вспышкой Бог хотел сказать всем людям в мире, что Рай переполнен и там больше нет места ни для одной души. Так что он решил аннулировать умирание, дабы избежать перенаселения у себя дома.

То есть смерти больше не существует, каждый стал бессмертным, включая Стэга и Джина, которые были бы уже мертвы, случись авария вчера или всего на минуту раньше.

Теперь же лицо Джина в грязи, он пробует на вкус жука, который пробует его в ответ. Сердце моего друга больше не бьется, он думает, что умер. Он не чувствует физической боли, хотя должен бы. Его мысли мельтешат перед глазами, и он чувствует, как они двигаются внутри черепа. Кажется, что единственная часть тела, в которой нервы еще живы, – это левый глаз. Невероятно чувствительный, глаз даже побаливает, когда мысли, в панике покидая мозг, натыкаются на него.

Единственное, что он слышит, – тишина. Она растет так быстро, что становится больно.

* * *

Мое внимание переносится на автомобиль Водки:

Я обнаруживаю свой труп, лежащий там в одиночестве и спящий. Все двери открыты, позволяя какому-то стылому воздуху завладеть моими дрожащими нервами, неровным дыханием.

Холодно, и я не спешу возвращаться в свое тело. Я просто смотрю на него (на себя) и исследую плоть. Она без цвета и без мышц, просто мешки липкой массы, свисающие с нервов. Кожа на лице облепила череп, я болезненно уродлив, здоровья ни грамма. Божье око приближается ко мне и останавливается в дюйме от лица.

Мои веки дрожат.

Странно, ведь никто никогда не видит, как у него дрожат веки. Люди всю жизнь живут с дрожащими веками, но им никогда не удается увидеть, как это происходит. Только другой может увидеть, как дергаются твои веки. Даже когда смотришься в зеркало, шанса нет, потому что раз веки опустились, значит, глаза закрыты, а ни один человек в мире не может видеть с закрытыми глазами. Ну, я-то сейчас вижу это дело, но я вовсе не «один человек в мире», так что я не в счет.

Должен вам сказать, что наблюдать за тем, как дергаются твои собственные веки, очень интересно, потому что они реагируют на определенные мысли – которые настолько будоражат твои чувства, что веки подрагивают. И обычно, когда наблюдаешь, как это происходит с тобой, такая мысль-эмоция бьет по тебе, действует в два раза сильнее и заставляет содрогнуться всем телом. Но на этот раз мое тело не содрогнулось, и это значит, что я отчуждаюсь от собственных эмоций. Мне кажется, это плохо.

Я снова смотрю на себя и думаю, что мое тело лишь отдаленно напоминает меня, как тело незнакомца. Столько лет невнимания к себе как-то незаметно превратили меня в больного урода. Я не могу заставить себя вернуться обратно в тело. И что самое ужасное – я знаю, что это необходимо, чтобы выжить.

И так будет всегда.

* * *

После долгих самоубеждений я возвращаюсь в свое тело – обратно в мир на колесах. Я прикасаюсь к моей незнакомой плоти, и мне становится дурно. Лучше об этом не думать; я всегда слишком четко представляю свои недостатки. Лучше не обращать внимания… Потом меня охватывает приступ тошноты из-за гигантского водоворота, образовавшегося в салоне, обтянутом кожей морских угрей, так что я поскорее выбрался наружу.

Ударился коленями об асфальт, кашлянул пару раз, выплюнул свои глаза… Голос ломается… краткий стон… потом я расслабился. Расслабление – это выход. Водоворот уменьшается до небольшой воронки, внутри все успокаивается.

Я на автозаправке, шланг все еще прицеплен к машине, шипит, закачивая топливо в бак. Аварийные огни начинают мигать, вопрошая о своем назначении. А их назначение в том и состоит, чтобы заставить тебя задавать им вопросы.

– Куда все ушли? – спрашиваю я у огней безопасности.

Огни в ответ мигают.

Потом я замечаю, что на автозаправке нет ни души. Нигде не горит свет. Лишь мигалки над топливными насосами и горящая надпись «Касса внутри» освещают мой путь, но внутри самого магазина темно, там никого нет, и все окружающие здания также темны и пусты. Кажется, что перегорели все фонари на улицах. Как будто все в городе говорят: «Извините, мы больше не работаем».

Холодная тишина.

Тишина в данном случае мужского рода. Это сила, которая поглотила все мыслимые звуки, за исключением шороха моего дыхания, шагов и мигалок. Как если бы сама Смерть подкрадывалась, преследовала меня. Все признаки жизни также исчезли, похороненные в шкафу под поверхностью Земли, пыльная пустота, которая обычно заполняет шкафы, теперь здесь, со мной, вместе со всеми скелетами.

Тишина – первая стадия провала в забвение, предметы просто перестают издавать для тебя свои звуки. Потом идут остальные четыре стадии: исчезнут вкусы и запахи, ощущения, ничего не будет видно, пропадут мысли.

Ричард Штайн говорил, что забвение – это самая плохая вещь, которая может случиться с человеком, даже хуже, чем муки ада. Он говорит, что реинкарнация и забвение очень похожи между собой, потому что в обоих случаях ты теряешь все воспоминания, и лучше подвергнуться проклятию, но сохранить память, чем лишиться ее навсегда.

Он также говорит, что болезнь Альцгеймера – самый ужасный из всех недугов, которыми можно заболеть, потому что он стирает память, которая не возвращается даже после смерти. Люди, которые подверглись забвению, имели тяжелый случай заболевания. Итак, маленький совет: если вы знаете, что у вас развивается болезнь Алыдгеймера, лучше убить себя сразу, сейчас, прежде чем недуг поразит вас. Конечно же, вы попадете в ад за самоубийство, но это лучше, чем абсолютное ничто.