Странник - Тотальная война

      Он остался один против стаи.
      «К черту все!» — мелькнула мысль. И палец нажал на курок.
      Свинцовый шквал разметал плотный ком тел, накатывающий на Максимова. А через завал уже катился новый.
      …Он почувствовал, что земля вырвалась из-под ног, и больше ничего. Полет был медленный и невесомый, как во сне. Тело парило в воздухе, не спеша набирая ускорение, плавно поднимаясь к черному небу. С высоты, как в замедленной съемке, он увидел, как тянутся в прыжке волки, но оскаленные пасти уже не могут его догнать. Бешено горящие глаза оседали вниз, и на их место сразу же всплывали другие.
      От рухнувшей стены, где бился в конвульсиях огромный шерстяной ком, он услышал голос. Ровный и спокойный. Он донесся, как эхо в горах. Пришел из ниоткуда и прошил насквозь.
      — Яне прощаюсь, мы еще встретимся. Помни, все ненавидят смерть, все боятся смерти. Но лишь верующие в жизнь после смерти в награду после смерти будут искать смерть.
      — Леон, ты псих! — услышал Максимов свой голос. Ответа не последовало.
      Он не мог видеть, но почувствовал, что Леон улыбается…
      Максимов покачнулся, поймал равновесие и удержался на крошащейся стене. Рядом сидели на корточках Карина и Юко. Обе бледные, перемазанные пылью и кровью.
      — Привет, девочки, — с нервным смешком прошептал Максимов.
      У Карины оружия не было. Юко сжимала нож.
      — Сейчас разберемся.
      Максимов навел ствол автомата на беснующуюся внизу свору
      За секунду до выстрела над ними прокатилась тугая волна. Воздух наполнился странной, резонирующей в животе вибрацией. Звука не было слышно, он ощущался, как боль, тягучая, нарастающая боль во всем теле. Стальной обруч сдавил голову.
      Псы отчаянно заскулили, стали кататься по земле, лапами прижимая уши.
      Максимов почувствовал, что ноги слабеют, а сердце вяло затихая копошится внутри. Карина закатила глаза и стала заваливаться на спину. Он успел подхватить ее, не дал упасть вниз. За спиной раздался больной тигриный рык. Оглянулся. Юко уперлась руками, прогнулась в спине и медленно, словно ломая судорогу, вращала высоко закинутой головой. Лицо исказила нечеловеческая гримаса. Рот был широко распахнут, и из него толчками, со всхлипами исторгался этот рев смертельно раненного животного. Стая вторила ей истошным визгом.
      Максимов схватился свободной рукой за голову, в ней вращалось, перемалывая мозг, сверло жуткой боли.
      «А вот это конец», — отрешенно, словно не о себе, подумал он.
      Вибрация вдруг пропала. С глаз схлынула кровавая пелена.
      Вокруг раздался топот когтистых лап, нервное повизгивание и громкое клацанье зубов. Все в кишлаке пришло в движение. Отовсюду к остовам машин стекались быстрые тени. Сбивались в плотную массу, крутящую безумный водоворот. Вдруг плотный клубок волчьих тел вытянулся в щупальцу. Она зазмеилась по земле, растягивая за собой весь клубок. Через секунду площадка у сгоревших машин опустела. Из-за холмов донесся протяжный вой. Стая уходила. Остались лишь звезды на небе, луна и остывающие камни. И трое, тесно прижавшиеся друг к другу на покосившейся стене.

* * *

      Стена все-таки рухнула, стоило им спрыгнуть с нее. Пыль, сухая труха и камни похоронили под собой костер.
      Максимов обошел развалины, еще час назад служившие им приютом. Всюду, припорошенные песком, валялись кровавые ошметки.
      — Они вернутся? — слабым голосом спросила Карина.
      Девушки сидели, обнявшись, на ящике.
      — Не знаю.
      Максимов прошел к куче камней, густо заляпанных темной слизью. Чиркнул зажигалкой.
      Ноги Леона придавило камнем. Он так и не смог подняться. Терзали его лежащим.
      Дрожащий свет упал на обглоданное лицо и развороченную грудь. Волки выели все, до позвоночника. Странно, но уцелела правая рука ниже предплечья. Мертвые пальцы все еще сжимали морду пса, ниже его головы тянулся оголенный хребет и месиво из мяса и клочков шкуры. Два пальца Леона, указательный и средний, до последних фаланг вошли в глазницы пса.
      На безымянном тускло, медным огнем светился перстень с арабской вязью.
      Максимов задул огонек зажигалки.
      Вернулся к девушкам. Сел, скрестив ноги по-турецки.
      Над левой лопаткой выстрелила боль. Максимов хлопнул по ней ладонью. Что-то влажно чавкнуло, по спине побежали горячие струйки.
      — Черт, мне к сибирской язве еще бешенства не хватало! — выругался он, скрипя зубами.
      Боевой раж прошел, и в теле сразу же ожила боль. Плечо жгло, как огнем, боль в остальных местах еще можно было терпеть.
      — Девочки, встали с ящика! — сиплым от боли голосом приказал он. — Открыли крышку и быстро нашли оранжевую коробочку. Живо, я сказал!!
      Он знал, что моджахеды оказались ребятами запасливыми, в схрон положили все необходимое. В ящике была даже походная аптечка, а в ней индивидуальный комплект, прозванный армейскими острословами «все радости жизни». В оранжевого цвета пластиковом пенале находились препараты, специально разработанные советским Медбиопромом для продления жизни солдата. Состав их до рядового бойца не доводился, в инструкции фигурировали лишь номера. «После атомного взрыва — принять таблетку „номер три“». Максимов помнил, как ржали курсанты, впервые услышав инструкцию. В то, что таблетка выводит радионуклиды, никто не поверил, со здоровой циничностью, свойственной молодости, все решили, что после ядерного взрыва помогает только цианистый калий.
      — Нашла, — подала голос Карина.
      — Достань шприц-тюбик и дай его мне.
      Боль разлилась уже по всей спине, резкими ударами била в голову.
      Максимов зубами сорвал защитный колпачок, обнажив иглу, прицелился и воткнул ее в центр бицепса.
      Закрыл глаза, чувствуя, как по всему телу пошла приятная расслабленность.
      Юко зашла ему за спину. Чиркнула зажигалкой. Холодные пальцы пробежали по его шее, едва касаясь, попрыгали по жгучим краям раны.
      — Рана с ладонь. Но не глубокая. Содрал кожу.
      — Чтоб она ему поперек задницы встала, — прошептал Максимов.
      Вспомнил, что псу это уже не грозит. С расколотым черепом он лежит под рухнувшей стеной, если его не успели сожрать товарищи.
      — Потерпи, я промою водкой. Наложу повязку, — сказала Юко, наклонившись над ним.
      — Девчонки, не вздумайте отхлебнуть. Водка местная. Ослепнуть можно, — предупредил Максимов.
      — Будет больно. — Юко продолжала ощупывать края раны.
      — Нет. После промедола в меня можно гвозди заколачивать.
      Действительно, боль притупилась, и сразу стало легче дышать.
      Карина уселась напротив. Снизу вверх смотрела в лицо Максимову.
      — Спрашивай, галчонок.
      — Макс, а что это было. Ну — это… У меня крышу сорвало в момент.
      — Не знаю, — помедлив, ответил Максимов. — Но догадываюсь.
      Юко омыла рану и сноровисто наложила повязку. Боли он не почувствовал.
      Вместо нее опять стала нарастать тревога.
      Взглянул на звезды. Небо было чистым, светлым от сияния луны. А казалось, надвигается гроза — таким плотным и вязким вдруг сделался воздух.
      Низкая, тягучая вибрация прошла волной, заставив всколыхнуться сердце. Пропала. И вернулась вновь. Упругая и злая, прошивающая насквозь.
      — А-а-а-а! — на одной высокой ноте затянула Карина, зажав уши. Глаза ее округлились, вмиг сделавшись безумными.
      Холодные пальцы Юко, лежавшие на здоровом плече Максимова, вдруг сделались стальными, крючьями впились в кожу.
      Максимов с холодной ясностью осознал — еще секунда, и все они тут превратятся в обезумевших от паники животных.
      Он стряхнул с себя ее руку, вскочил. В глазах запрыгали яркие искорки, голова готова была взорваться от боли. Он на ощупь нашел пенал, сорвал крышку. В крохотном флакончике, под номером два, как помнил, должны были находиться таблетки.
      «Если угадал, то помогут. Хуже не станет, это точно», — думал он, вытрясая на ладонь мелкие белые шарики.
      Один сунул под язык. Второй положил в распахнутый рот Карины. Юко, выгнувшись в дугу, билась на полу. Из горла вылетали хриплые звериные звуки. Максимов вдавил ее упругое, словно резиновое тело в землю, зафиксировал голову, разлепил губы и втиснул между зубами таблетку.
      Таблетка «против страха» растаяла во рту, оставив под языком горький глицериновый вкус. Максимов почувствовал, что внутри растет, пузырится волна веселья. Лопнуло кольцо страха, и мир распахнулся навстречу звездам и луне. Все вокруг вдруг наполнилось жизнью, яркой и интересной. И вовсе не страшной.

Глава тридцать восьмая. Чужая стая

Странник

      Леона он похоронил на рассвете.
      Забросал тело камнями. Получился маленький холмик. «Раскопают, зверюги», — подумал Максимов. Навалился плечом на остаток стены у пролома, в котором и погиб Леон. Глинобитная стенка пластом рухнула на землю, подняв облако пыли. Оно, подхваченное ветром, укатилось вниз по улочке кишлака. Остался торчать только косой скол, похожий на обелиск.
      Максимов раскопал в песке уголек. На шершавой, щетинившейся соломой кладке нарисовал факел. Ниже вывел латинскими буквами «Леон». Могила получилась достойной легионера: груда камней, горы, песок, белое от зноя небо.
      Юко и Карина наблюдали за его действиями, сидя у остова машины. Там еще сохранилась тень и утренняя прохлада.
      Максимов подошел, по очереди всмотрелся в их лица. Девушки успели умыться, но пыль уже снова запудрила щеки, белым инеем лежала на ресницах и бровях.
      — Ну, что куксимся? Оружие есть, еда есть, канистру, слава богу, сберегли. Ноги целы — дойдем. Юко подняла голову.
      — Максим, я могу узнать, зачем вы пришли в это место?
      — Леон знал. А я так, за компанию.
      — Все это очень странно, — пробормотала Юко.
      — Согласен.
      Максимов вспомнил, как она лихо орудовала ножом. Теперь от разъяренной тигрицы не осталось и следа, перед ним сидела прежняя Юко, робкая и застенчивая.
      — Пошли, красавицы. До жары надо убраться подальше. Что-то не нравится мне здесь.
      — А волки не пойдут по следу? — спросила Карина.
      — Нет, не думаю. Хотя и сдается мне, что они обретаются где-то поблизости.
      Появление стаи и облучение кишлака лучом, вибрирующим на сверхнизких частотах, он уже связал воедино. Стая как биологическое оружие и луч как техническое могли быть связаны только с одним местом в округе. С Мертвым городом.
      Юко встала, опершись на автомат.
      Из-за пазухи майки выудила медальон. Сняла и протянула Максимову.
      — Возьми. Пусть пока будет у тебя. Миядзаки-сан сказал, что он принадлежал великому воину. А я — всего лишь женщина.
      На ладонь Максимова легло золотое кольцо из переплетенных в свастику змей.
      Он не успел ничего — ни подумать, ни сказать.
      Со стороны восходящего солнца послышался рев двигателей. Докатившись до входа в ущелье, смолк.
      Глухой голос, усиленный динамиком, распорол тишину. Человек говорил нараспев, словно взывал к молитве.
      — Что он там лопочет? — спросил Максимов. Юко прислушалась, стала бегло вторить голосу, переводя:
      — Очистите свои сердца, освободите их от земной суеты. Время веселья и праздности миновало. Судный час приближается, и мы должны просить о прощении. Я молю тебя. Всевышний, простить мне все мои грехи, позволить доказать веру в тебя и прославить тебя любым возможным способом.
      — Круто, — оценил Максимов.
      — Он говорит по-арабски, — пояснила Юко. — Очень чисто.
      Тот же голос произнес по-русски:
      — Эй вы, шайтаны безродные! Кто еще жив, выползайте из нор. Предупреждаю, один выстрел в нашу сторону — вырежу всех до одного. Сдавшимся в плен обещаю сохранить жизнь.
      Следом, как самый веский аргумент в переговорах, ударил крупнокалиберный пулемет. Рой стальных пчел с воем прошел над кишлаком.
      Как по сигналу, на макушке холма слева появились ростовые мишени. Прыгая, покатились вниз.
      «Два отделения», — прикинул на глазок Максимов.
      — Девчонки, живо в укрытие! — Он указал на низкую землянку с полузаваленным входом. — Лежать без звука, что бы ни случилось, — послал он им вслед.
      Прячась в развалинах, пробрался к краю кишлака. На единственной дороге, входящей в ущелье, стояли три БТРа. Десант уже спрыгнул с брони и залег по обе стороны дороги. На головной машине, прямо на башне, сложив ноги по-турецки, восседал человек в светлом камуфляже.
      Максимов поднес бинокль к глазам.
      Из окуляра прямо на него глянуло ухмыляющееся загорелое лицо. Максимов подкрутил резкость, проверяя, не ошибся ли он. Очень знакомым показалось это лицо. Человек поднес скомканный шлемофон ко рту.
      — А я тебя вижу! — раздался над ущельем его голос.
      — Я тебя тоже, — прошептал Максимов.
      Оглянулся. Фигурки людей, петляя по склону, уже докатились до середины. Скоро они пропадут, чтобы вынырнуть вновь уже на границе кишлака.
      Максимов помедлил, набираясь куражу. Нащупал и сжал медальон на груди. Брактеат ощутимо жег пальцы.
      Решившись, Максимов оттолкнул автомат. Встал во весь рост.
      Приложил ладони рупором ко рту.
      — Что-то капает с небес, говорит нам Слава-Бес, — прокричал он.
      Человек встал на броне. На солнце блеснули линзы бинокля.
      Выхлопная труба БТРа выстрелила черным дымом. Машина медленно покатила к кишлаку. Вслед за бесстрашно восседавшим на броне командиром вперед бросился его отряд.
      «Славка-Бес, — усмехнулся Максимов. — Неисповедимы пути господни».

Глава тридцать девятая. Три билета в один конец

Странник

      Урча и плюясь сизым дымом, БТР вкатил в кишлак. Максимов стоял посреди улочки. Автомат лежал у ног. Краем глаза следил, как умело, без суеты, скользят меж руин солдаты, беря его в кольцо. Понравилось и то, что вид у бойцов приличный, никакой партизанщины. Форма выстирана и подогнана по фигуре. Судя по лицам, не славяне.
      Человек в светлом пустынном камуфляже натовского образца, как шейх на боевом слоне, восседал на башне. У него был светлый бобрик волос и загорелое до темно-красного цвета лицо. Черные очки поднял на лоб. Навел на Максимова бинокль.
      Сколько его знал Максимов, Слава-Бес всегда был пижоном.
      Познакомились в другой жизни, в Африке. Славку-Беса очередной раз собирались отправлять домой за мелкое военное хулиганство. Идеалом полководца Славка считал батьку Махно, что сказывалось на тактике и манере его действий. Аборигены в нем души не чаяли, такая театральная игра со смертью и наглость была им в кайф, а начальство тихо сатанело после каждой операции Славки.
      Для профилактической беседы и вынесения последнего китайского предупреждения вызвали в штаб. Приютили его в казарме, где отдыхала после рейда группа спецназа. Славке досталась койка рядом с Максимовым. И трое суток подряд у всех сводило животы от смеха. Что именно говорил Славка, уже не вспомнить, а вспомнишь — не поймешь, чего тогда так ржали. В памяти осталась только Славкина присказка, с которой он выглядывал в окно, осматривая выжженное солнцем небо: «Что-то капает с небес, говорит нам Слава-Бес». Присказка еще долго гуляла по спецконтингенту военных советников после отъезда Славки на родину. После Эфиопии их пути разошлись. Доходили слухи, что Славка нашел свое счастье, став «диким гусем» где-то на Востоке.
      За прошедшие годы внешне Славка мало изменился. Загрубел, сделался из ершистого жестким. Но натуры не переделать.
      — Ба, какие люди! — прогорланил Славка. — Юнкер собственной персоной! Один? Без охраны?
      Употребив прозвище-позывной Максимова, Славка дал понять, что Африку он не забыл.
      — Без охраны.
      — Точно?
      — Слово даю.
      Славка ощерился, показав стройный ряд зубов. Поднес ко рту шлемофон, от него шнур уходил в башню, по громкой связи отдал короткую команду на незнакомом Максимову языке.
      В движениях бойцов, прочесывающих руины, сразу же пропала звериная пластика. Они расслабились и явно повеселели.
      — Мои собачки, что ли, всех сожрали? — усмехаясь, поинтересовался Славка.
      — Только одного. Там лежит. — Максимов кивнул на могилу Леона.
      Славка спрыгнул на землю. Потянулся, охая, помял зад. Враскачку подошел к Максимову.
      — Заколебала меня эта сидячая работа. Кто бы знал, как… — проворчал он. — Ну, здорово. Юнкер. — Он протянул руку. — Какими судьбами?
      — В экспедицию приехал. Археолог я теперь.
      Славка скользнул по нему цепким взглядом.
      — Ну-ну. Только пиджака и очков тебе не хватает.
      — У меня дед — профессор. Не забыл? Пристроил после увольнения.
      Славка кивнул.
      — Слышал, тебе в девяносто первом под зад сапогом дали?
      — Фигурально выражаясь, да. В Вильнюсе одну штабную крысу в стенку впечатал. Мы на нервах сидим, готовимся всех стрелять и вешать, а он нас учить уставу вздумал. Ну, я и сорвался.
      — Насмерть?
      — Нет, помял просто.
      — Вот именно этим ты и дискредитировал высокое звание советского офицера, — сделал вывод Славка. Посмотрел на лежащий у ног Максимова автомат.
      — Не дело так с оружием обходиться. — Славка поднял автомат. — Прими пищаль, хлопчик. — Он бросил автомат в руки азиатской внешности бойцу. — Еще что есть? Или археологам только по одному стволу в руки выдают?
      Максимов посмотрел за спину Славки. Бойцы разделились на группы и осматривали каждую развалюху вдоль улочки.
      — Слава, пока твои абреки не швырнули гранату, я скажу. Со мной еще двое. Девчонки из экспедиции.
      — Бабы — это хорошо, — усмехнулся Слава. Глаза все равно остались тревожными. — Бабы — люди глупые, они и выстрелить могут, да?
      — Боюсь, да.
      — Так веди, что ты встал как приклеенный!
      Максимов посмотрел в глаза Славке.
      — Под мою ответственность, — приложив руку к груди, пообещал Славка-Бес.
      Максимов подошел к развалюхе так, чтобы в дверной проем не упала его тень.
      — Карина, Юко! Выходите. Без фокусов. Это мой друг. В темноте зашуршал песок. Наружу высунулось перепачканное лицо Карины. Она прищурилась от яркого света.
      — Правда? — спросила она, испуганно косясь на БТР.
      — Правда, правда! — Максимов протянул ей руку.
      — Ох, и где у тебя только друзей нет! Он вытащил ее через узкий лаз. Следом юркой ящеркой выползла Юко.
      Максимов догадался, почему Славка засунул их в раскаленное нутро БТРа. Жара тут была несусветная, люки и бойницы плотно задраены, но это лучше, чем мешок на морду.
      Как приличный хозяин. Славка разделил с гостями все неудобства.
      Зачем, Максимов тоже понял. Не хотел терять время зря.
      Сразу начал выспрашивать историю экспедиции, слушал внимательно, по ходу задавая уточняющие вопросы.
      Славка сидел в кресле стрелка-наводчика, Максимов — на боковом сиденье, и спиной то и дело приходилось прижиматься к горячей бортовой броне.
      Максимов решил не врать. Кое-что изменял, но по мелочи. Например, Леон оказался журналистом, которого Максимову настоятельно сосватали московские чиновники. Подлинное нутро и полная безбашенность Леона раскрылись лишь у вымершего лагеря.
      Славка протянул ему карту.
      БТР жутко качало и бросало на ухабах, Максимов нашел нужный квадрат на карте сразу, но пришлось изловчиться, чтобы обвести его пальцем.
      Славка в ларингофон на шлеме отдал команду, косясь на карту на коленях Максимова.
      Следовавший за ними рокот ослаб, свернул вбок. Стал удаляться.
      — Послал людей сжечь все там к ядрене фене. Мне тут только поноса с золотухой не хватало, — пояснил Славка.
      — Язвы сибирской, — поправил Максимов.
      — Не каркай! — Славка опять придвинулся ближе. — Ну и вы пропылили в кишлак…
      — Нет. Повел Леон. У него раньше какие-то свои заморочки там были, как я понял. — Максимов покрутил пальцем у виска. — Дорогу он знал, ручаюсь.
      — Не узнаю тебя, Юнкер. — Славка покачал головой. — В старые добрые времена ты бы его по счету раз в Нижний мир отправил.
      — Во-первых, я единственный, кто в лагерь ходил. Где гарантия, что вирус не подхватил? Только к ночи стало ясно — жить буду. Во-вторых. — Максимов кивнул на девушек, прижавшихся друг к другу на заднем сиденье. — Какой от них толк? А канистру и рюкзак кому-то нести надо.
      — А какая из них твоя? Неужели обе? — прошептал Славка, масляно блестя глазами. — Молчи, догадался! Та, что с краю.
      Он выждал, когда Максимов усмехнется, а потом сам весело заржал над своей шуткой.
      — Короче, Бес. — оборвал его смех Максимов. — Решил до утра отдохнуть. И выспавшись, объяснить французу смысл жизни. Но среди ночи налетели шавки. Леона — в клочья. А меня — вот. — Он осторожно похлопал себя по плечу.
      — Ну-ну. — Славка, задумавшись, скосил глаза на спину водителя. Тот, скорее всего, по-русски не понимал или был вышколен не хуже кремлевского водилы, еще ни разу не обернулся.
      — А пищали откуда? — спросил он.
      — Леон в кишлаке откопал.
      — Тогда не понятно, кто из вас археолог, — усмехнулся Славка. — Ну да ладно. Отдыхай.
      Он пробрался на командирское место. Толкнул люк. Выбрался на броню.
      Его болтающиеся ноги, обутые в кроссовки, было единственным, что видел Максимов в течение следующих сорока минут…
      Преодолев пологий затяжной подъем, БТР круто нырнул вниз. Пришлось хвататься за поручни.
      Прокатив еще метров сто по ровной поверхности, БТР замер. Водитель сразу же заглушил движки. Оглянулся, сверкнув белозубой улыбкой на закопченном лице.
      «Интересно, здесь одни аборигены служат?» — подумал Максимов.
      — Приехали! — крикнул в люк Славка. — К машине!
      Максимов с радостью распахнул боковой люк, вывалился наружу.
      Осмотрелся.
      Действительно, мертвый город. Выжженная, пожухлая трава. Какие-то двухэтажные постройки, разбросанные по площадке, прижавшейся к крутому склону горы. Жилые бараки, нечто, напоминающее ремонтные мастерские, спортгородок. Полное запустение. Никаких признаков человеческой активности, если не считать БТРов, остановившихся посредине площадки, и спрыгнувших с брони солдат. Это небольшое плато, не больше километра площадью, точно соответствовало тому, что Максимов рассматривал на снимке из космоса.
      Правда, в натуре Максимов обнаружил много интересного, чего не разглядел на снимке. По периметру площадки шел высокий вал, явно искусственного происхождения. К нему вели прямые тропинки, протоптанные не одним десятком ног. Трава не везде выгорела одинаково. Кое-где она становилась белее, образуя линии, ведущие к полуразвалившимся постройкам и валу. Линии слишком четкие, чтобы не быть искусственного происхождения.
      Максимов мысленно разбил пространство вокруг себя на сектора обстрела, так, если бы ему поручили организовать оборону заброшенного поселка. И сразу же обнаружил два дота. Увидеть их было невозможно, если не знать, что они обязательно должны были быть именно в этих местах. Ключевая точка обороны находилась на гребне холма. Оттуда прекрасно простреливалась вся округа. На высшей точке холма сохранилась какая-то постройка с высоким шпилем, очевидно, бывший пункт связи. Ниже, видимые, как темные ломаные линии, змеились окопы опорного пункта.
      «Грамотно», — оценил увиденное Максимов. Карина, отдуваясь, встала рядом, взяла за руку.
      — Где мы?
      — В Мертвом городе, — ответил Максимов.
      — Оптимистическое название.
      — Да уж, Париж звучит приятнее.
      — Не вредничай.
      — И не думал, Так, к слову пришлось. Юко озиралась по сторонам, держась рукой за броню. Слабо улыбнулась Максимову.
      — Укачало? — спросил он, перейдя на английский.
      — Все в порядке, спасибо, — ответила Юко. Раздалась резкая команда. Строй солдат, бухая ногами, потрусил к спортплощадке.
      Слава-Бес подошел в сопровождении низкорослого и гибкого молодого офицера. Никаких знаков различия ни у кого Максимов не заметил, но решил, что узбек числится вторым номером в местной табели о рангах.
      Узбек и Юко уставились друг на друга. Похожи, действительно были, как брат с сестрой.
      — А с дисциплиной у тебя — полный порядок. — Максимов решил потешить командирское самолюбие Славки.
      — А куда денешься? Скука смертная, делать нечего. Вот и дрючу их, чтобы с ума не сойти.
      Он махнул рукой, приглашая следовать за собой. Заместитель пристроился следом, конвоируя гостей.
      — Гарнизон попался, конечно, поганый. Сам видишь. С ремонтом шефы обещали помочь, но от них пары гвоздей три года ждать надо. Бардак полный, наглядной агитации — никакой. Замполиту давно пора задницу порвать, да все руки не доходят. Развлечений — никаких. Так, тушканчиков постреляешь, и все веселье.
      Славка косил глазом, проверяя, оценивает ли Максимов его юмор. Славка играл роль командира захудалой заставы, прогуливающегося по родным пенатам с другом и собратом по служебному несчастью.
      — Бойцы попались, как дрова, блин. Одни чурки. Поговорить не с кем, — продолжил жаловаться на жизнь Славка. — Русскому не обучены. Ни хрена не понимают, пока пендаля не дашь. За день так докомандуюсь, что аж хромать начинаю.
      — А на дембель когда? — вставил Максимов.
      — Ты что! Какой дембель? Служить я буду до упора, как котелок, пока дырок не наделают! Славка суеверно перекрестился.
      Они неотвратимо приближались к строю солдат, замерших в две шеренги на спортплощадке.
      Нехорошее предчувствие кольнуло Максимова.
      Славка приподнял угол ржавой сетки, вежливо пропуская дам вперед. Ощупал взглядом каждую, по очереди.
      Следом на площадку вышли мужчины.
      При виде женщин по шеренге прошла волна. Строй выровнялся, стоило перед ним встать Славке-Бесу.
      Максимов воспользовался случаем поближе рассмотреть подчиненных Беса. Бойцы были одного возраста, лет по двадцать, сухие и жилистые. Аккуратные и ухоженные, в армейском смысле. Раньше нацменам служить светило в стройбатах, а Славка из них сделал рексов спецназа. Морды не бандитские, но ничего хорошего не обещали. В узких щелочках глаз светились злые огоньки. Такие порвут по первой команде не хуже волчьей стаи.
      — Я тут царь и бог, Максим. А бог обязан быть непредсказуемо жесток и неожиданно справедлив. Знаешь, как я это зверье в узде держу?
      — Догадываюсь.
      Максимов посмотрел на набитые до белых костяшек кулаки Славки. Раньше он был мастером рукопашки, сейчас, судя по поджарому, накачанному телу, былых навыков не утратил.
      — И тебя они должны бояться. Иначе какой ты мне Друг?
      Славка опустил на глаза очки, на голову водрузил кепи, став сразу похожим на американского генерала.
      Щелкнул пальцами и ткнул в первого попавшегося в строю. Уголком губ прошептал что-то заместителю.
      Тот громко отдал команду на непонятном языке.
      Боец, на которого пал выбор, сделал два шага вперед. Положил к ногам автомат. Стал снимать с себя разгрузочный жилет.
      — Порядок у нас такой, Максим, — пояснил Бес. — Бой без правил. Победитель получает все. Проигравший — трое суток. — Он указал на останки полосы препятствий. — Там яма глыбокая, аж жуть. Мой личный зиндан. Проигравший летит туда. Через трое суток достаем печеную картошку. Если в яме больше двух собирается, выходит тот, кто победит. Проигравший досиживает за себя и за того парня. Вот такие порядки.
      — Сам-то дерешься?
      — Обязательно! Каждую субботу.
      — И как у тебя в подразделении со смертностью? — поинтересовался Максимов.
      — Ничего, не жалуюсь. В пределах, так сказать, естественной нормы. Зато дисциплина — железная.
      — Надо думать, — кивнул Максимов.
      Боец тем временем разделся по пояс. Сделал несколько наклонов и резких взмахов ногами.
      Максимов оценивающе осмотрел тело противника. Тугие мышцы. Резкие движения. Прекрасная растяжка.
      Прозвучала команда, и строй рассыпался в полукруг, все дружно упали на корточки.
      — Кремлевский полк, ей-богу! — усмехнулся Максимов.
      Карина испуганно взглянула на него. Лицо Юки стало непроницаемым, только тонко вздрагивали ноздри, короткими рывками всасывая воздух.
      Максимов шагнул вперед. Попрыгал, сбрасывая напряжение. Драться желания не было. А боец настраивался всерьез, судя по лицу, сидеть в яме на жаре ему не хотелось.
      Максимов посмотрел на Карину. И сразу решил, что убьет любого, если потребуется.
      Боец затанцевал на пружинистых ногах, двинулся по кругу. Максимов улыбнулся, встряхнул кистями рук.
      Атака началась неожиданно. Боец выбросил ногу и тут же ушел вниз, прочертив по пыли дугу ребром бутсы. Подсечка не получилась. Максимов давно не ловился на такие банальные приемы.
      Боец вновь встал в стойку. Качнулся влево. И сразу же бросился в атаку по прямой. Максимов хлестко отбив удар рукой, ушел с линии атаки.
      От резкого движения в лопатке выстрелила боль, из-под повязки побежали горячие струйки.
      «Надо кончать, и быстрее», — решил он.
      Боец тоже, наверное, решил не тратить силы на чужака. Противник показался ему вялым, измочаленным ночным боем, раной и тряской в дороге. А он был молодым и сильным, имеющим право на все, что имел чужак.
      Под его яростной атакой, едва успевая парировать удары, Максимов стал пятиться назад. Разбросав руки Максимова парой резких хуков, боец рванулся на добивание. Разрывая дистанцию, Максимов широким шагом отступил, теряя равновесие. Под напором бойца не удержался и, слабо вскрикнув, упал лицом на землю, едва успев спружинить руками. Боец издал радостный рык, начал заваливаться на Максимова, занося кулак для последнего удара.
      И нарвался животом на жуткий удар ногой. Бойца сложило пополам. Голова его приблизилась настолько, что Максимов, развернувшись, легко дотянулся локтем до его челюсти. Удар вышиб кровавую слизь изо рта бойца.
      Он свалился сбоку от Максимова. Не вставая, продолжив разворот, круговым ударом Максимов обрушил ребро ладони на его горло. Боец вздрогнул всем телом и обмяк.