Странник - Тотальная война

      Его сыну Ашоту от славной династии Матоянцев досталась страсть к технике и нелюбовь к политике. «Пусть говорят, что хотят, — внушал дед внуку. — Решениями съезда силу тяжести все равно не отменят. А сопромат — не история КПСС, под нового генсека не перепишешь».
      Ашот Михайлович Матоянц оказался единственным в роду, кто пострадал от советской власти. И что обидно, в самые ее предсмертные годы.
      Засветила ему должность в Женевском представительстве ООН. К тому времени Ашот Матоянц успел построить плотин, заводов и стартовых площадок ракет ПВО по всему развивающемуся миру. От Вьетнама до Мозамбика. Сказался авторитет деда, героическое прошлое отца, друзья французы не забыли боевого товарища, а многие уже успели сделать карьеру и смогли замолвить словечко. Вопрос о назначении был практически решен. Оставалось дело за малым. Желательно было иметь кандидатскую степень. Диссертацию Ашот написал за месяц, заработав остеохондроз. Защищался в корсете, но прошел на «ура». И на следующее утро узнал, что вопрос о назначении решен положительно. На Старой площади. Партия послала на ответственный участок сына сотрудника аппарата ЦК, проверенного в идеологических битвах с империализмом.
      На следующий день Ашот вошел в партком Спецмонтажстроя и положил на стол партбилет. И вышел сначала из кабинета, увешанного портретами вождей, а потом через проходную — на улицу.
      На следующий день он остался один. Жена взяла чемоданы, упакованные для поездки в Женеву, и переехала к родителям. Детей у них не было, развели быстро.
      Но партия загладила невольный грех, разрешив кооперативы. Ашот Михайлович ушел в работу, как некоторые уходят в запой. Все, что он умел делать, — это строить. И строил, пока все разрушали, приватизировали и растаскивали.
      С первым миллионом пришел вопрос: а зачем живу? Судьба благосклонна к страстостерпцам. Когда уже нет сил терпеть, она посылает им тех, ради кого стоит жить дальше. Случайно встретил на улице молодую женщину, ведущую за руку девочку-егозу. У обоих были иссиня-черные брови и глаза, какие бывают только у женщин Армении. Ашот пошел следом. Догнал. И с тех пор они не разлучались.
      Максимов смотрел на Ашота Матоянца, чувствуя, что и ему нет необходимости представляться. Ашот не выглядел человеком, способным к спонтанным поступкам. Какими бы неожиданными ни казались его действия окружающим, для самого Ашота они были результатом тщательного расчета и долгих тяжелых размышлений.
      — Вы — Максимов, не так ли?
      — Да. — Максимов отложил газету. — Простите, с кем имею честь?
      — Ашот Матоянц. Отчим Карины.
      — Очень приятно.
      Ни Максимов, ни Матоянц не протянули руки.
      «Значит, предстоят серьезные разборы», — подумал Максимов.
      В холле сразу же нашлись двое, явно телоохранительных габаритов.
      — Ваши? — указал глазами на них Максимов.
      — Да. Вас это тревожит?
      — Ни коим образом.
      — А меня тревожит судьба Карины, — перешел в наступление Матоянц.
      — И мне она небезразлична.
      — Значит, мы по-разному видим ее будущее.
      — Что же удивительного, мы же люди разного круга, — мягко указал Максимов.
      Матоянц полез в карман. Достал золотой портсигар. Впрочем, не вычурный и тяжелый, а тонкой старой работы.
      — Курите? — поинтересовался он.
      — Благодарю, предпочитаю свои.
      Матоянц закурил. Сел, закинув ногу на ногу. Прощупал Максимова взглядом, как тычут ножом в прожарившегося барашка, определяя, пора ли подавать на стол.
      — Как вы догадались, я о вас многое знаю. Не все. Но достаточно.
      Максимов выжидающе промолчал.
      — Будь вы охотником за невестами, озабоченным дегенератом или нечесаным неформалом, типа тех, с кем раньше водилась Карина, разговор был бы другим. Вы, надеюсь, понимаете?
      — Безусловно, — согласился Максимов. — Как и отдаю себе отчет в том, что беседую с авторитетным и влиятельным человеком, который не унизится до необдуманного поступка.
      Матоянц по-новому посмотрел на Максимова.
      — Что ж, это похоже на то, что мне о вас говорили. — Он не стал уточнять, кто и что именно говорил. — Карина сейчас поедет домой, — заявил он. — И вы о ней забудете.
      — Первое вполне вероятно, второе невозможно, — ответил Максимов.
      Ашот Михайлович покраснел до кончиков ушей. Тяжело засопел. Краска медленно схлынула с лица.
      — У вас с ней серьезно? — с явным усилием произнес он.
      — Да. Серьезно и взаимно.
      — Карина через неделю уезжает учиться во Францию. Учебу в университете я уже проплатил. Все бумаги оформили, пока эту девчонку черти носили неизвестно где.
      — Она ездила хоронить отца. В Гамбург. Я ее сопровождал. Извините, что Карина не поставила вас в известность. У нее были свои резоны, мне непонятные, но тем не менее я посчитал себя не в праве настаивать и тем самым вмешиваться в ваши семейные отношения.
      Ашот Михайлович сузил глаза. С видимым усилием заставил себя расслабиться.
      — Все, вопрос закрыт, — сказал он, откидываясь на подушку. — Теперь займемся вами, Максим. Насколько я знаю, вы собираетесь в экспедицию?
      — Ваша осведомленность делает вам честь, — улыбнулся Максимов.
      — Моя осведомленность стоит денег, только и всего. Невелика честь гонять охранников по всему городу и заставлять их следить за дочкой! Впрочем, не первый раз, чтобы вы знали. Да бог с ней. Речь о вас. Итак, экспедиция. Она стоит денег. — Ашот Михайлович стряхнул столбик пепла в пепельницу. — Сколько?
      — Вы предлагаете мне деньги за то, что я оставляю Карину в покое?
      — Именно. Но можете потратить их на экспедицию. Я предпочитаю покупать людей, а не стрелять в них. Смерть порождает проблемы, а деньги их решают. Двадцать пять тысяч вас устроят?
      — Мне нужен самолет до Душанбе. Срочно.
      Ашот Михайлович повел бровью.
      — Как срочно?
      — Вылет — завтра утром.
      Новая порция пепла упала в пепельницу.
      — Минус пятнадцать тысяч от суммы договора, — произнес он тоном бизнесмена.
      — Согласен, — кивнул Максимов.
      — Вы отдаете себе отчет, что через минуту опротестовать сделку не сможете?
      — Безусловно. Как и вы.
      — Я-то за свои слова привык отвечать.
      Ашот Михайлович вскинул руку. По его сигналу один из телохранителей с грацией танка двинулся к дивану. Склонился над хозяином, одновременно вперив взгляд в Максимова.
      Выпрямился с ничего не выражающим лицом, сунул руку во внутренний карман пиджака. Скользящим движением, прикрыв ладонью, опустил в подставленную руку хозяина плоский сверток.
      Ашот Михайлович протянул Максимову деньги.
      — Здесь пятнадцать тысяч. Пять передадите командиру экипажа на летном поле.
      Максимов принял конверт, сунул в карман.
      — Вот телефон командира. — Матоянц написал номер на обороте визитки. — Позвоните немедленно. Им надо подготовиться. Еще просьбы будут?
      — Да, одна.
      На лице Ашота Михайловича отразилось нескрываемое торжество.
      — Какая? — процедил он.
      — Берегите Карину. Теперь вы за нее отвечаете.
      Ашот Михайлович внимательно посмотрел на Максимова.
      — Я подумал, вы хотите попросить не ставить в известность Карину.
      — А я знал, что вы так подумаете.
      Ашот Михайлович встал вслед за Максимовым. Ростом он оказался ниже Максимова, что, однако, не бросалось в глаза из-за властного облика.
      Неожиданно для Максимова он протянул руку.
      — Моя информация о вас оказалась не полной, — произнес он. — Вернетесь, дайте о себе знать. Есть смысл сотрудничать дальше.
      Он развернулся и, ступая, как Наполеон, идя вдоль шеренги гвардии, двинулся к выходу.

Глава двадцать девятая. «Не пей вина, Гертруда!»

Странник

      Максимов пошел навстречу Эрике и Леону, вышедшим из лифта.
      — Вот и мы! — Эрика ослепила его улыбкой. — А где Карина?
      — Ей пришлось срочно уехать. Какие-то семейные проблемы, — ответил Максимов.
      На лице Эрики появилось выражение, какое бывает у спортсмена, поднявшегося на высшую ступеньку пьедестала.
      — Очень жаль. Карина чудесная девушка. Мы так мило с ней поболтали. — Она непринужденно взяла Максимова под руку. — Ты покажешь мне Москву, Максим?
      — А ты разве раньше не бывала в Москве?
      — Один раз, года два назад. Мой двоюродный дядя служит в посольстве. То, что он мне показал, мне не понравилось. Такое ощущение, что не уезжала из Европы. Москва становится интернациональным городом, ты не находишь?
      — К сожалению, скорее Сингапуром, чем столицей страны.
      — О? Ты такой патриот!
      — К своему несчастью. Мой патриотизм — фантомные боли в ампутированной конечности.
      Сквозь предупредительно разъехавшиеся в стороны стеклянные двери он вышли на улицу. В ранних из-за пасмурного неба сумерках светились неоновые огни, размытые висевшей в воздухе моросью.
      — Погодка — займи, но выпей, — пробормотал Максимов, поднимая воротник куртки.
      — Не понял? — спросил Леон.
      — Сейчас все поймешь, — пообещал Максимов. Указал на шпиль здания МИДа. — Нам туда.

* * *

      Бар «Джон Булль» посещают банковские клерки и удачливые менеджеры оптовых компаний. В «Макдональдсе» жуют снобы с тонким кошельком, продвинутые школьники и мамаши, в награду за хорошее поведение премирующие невоспитанных чад булкой с котлетой и стаканом шипучки. Нормальный русский человек в закусочную, где не наливают водки, не пойдет. Нормальные люди набились в стекляшку у метро. Там было тепло, пьяно и душевно. Но с иностранцем в столь специфическое заведение не пойдешь. Максимов забраковал арбатские суше, баварские, итальянские и турецкие ресторанчики за их суррогатную иностранность. Выбрал «Елки-палки». Сытно, вкусно, относительно недорого и стиль «а-ля рюс» не так уж вызывающ.
      — А здесь мило, — выставила оценку Эрика. — Только не пойму, зачем в зале телега?
      — Приспособили под шведский стол для закусок, — объяснил Максимов. — С водкой, родная, не тяни. С нее, проклятой, и начнем, — по-русски обратился он к официантке в рубашке с петухами.
      — Пойду за закусками. — И Леон с большой тарелкой направился к телеге, где уже вовсю орудовали ложками двое мужчин, по виду — из провинциальных бизнесменов. Дядьки грузили тарелки так, словно решили наесться салатами на год вперед.
      — Ты чем-то расстроен, Максим? — Эрика придвинулась ближе.
      — Вовсе нет. Наоборот, все проблемы решены. — С ее молчаливого разрешения он закурил. — Пока нет Леона, хочу спросить, что вас связывает?
      — У нас партнерские отношения — и не более того. Если ты это имел в виду. А почему ты спросил?
      — Ну хочется знать, с кем пускаюсь в авантюру. Там притираться характерами некогда будет. Но если вы умеете отделять личные отношения от деловых — нет проблем. Правда, я не могу понять, как можно работать рядом с женщиной и не испытывать к ней никаких чувств.
      — У Леона это хорошо получается. Эрика произнесла фразу так, что по интонации чувствовалось, она ждет вопроса: «А у тебя?»
      Максимов сделал вид, что не поддался на провокацию.
      — У меня тоже. — От него не укрылась разочарованная гримаска, мелькнувшая на лице Эрики. — Карина в экспедицию не поедет.
      В ушах Эрики, наверное, его слова прозвучали, как фанфары на олимпийском стадионе, таким торжеством озарилось ее лицо.
      — Вот так новость!
      Леон в этот момент подошел к столу. Поставил в центр тарелку с закусками нескольких видов.
      — Секретничаете? Это нечестно, — проворчал он.
      — Я все объясню. — Максимов оглянулся на официантку, возникшую за спиной. — О, как ты вовремя, милая!
      Первая рюмка прошла под тост: «За успех в нашем безнадежном деле».
      Эрика, увидев, как хлопнули водку мужчины, забеспокоилась.
      — Мальчики, не забывайте, у нас еще есть дела.
      — Никаких дел уже нет, — возразил Максимов. Промокнул губы салфеткой и продолжил:
      — Как обещал, экспедиция организована за три дня. У меня в кармане лежит командировочное предписание, письмо крупному бонзе в министерстве культуры Таджикистана за подписью моего деда, профессора Арсеньева. Нам крупно повезло. Как раз в нужном районе разбит лагерь международной археологической экспедиции. Ее руководитель, профессор Миядзаки, как оказалось, дружен с моим дедом и отказать ему в просьбе не мог. В общем, секретарь Миядзаки встретит нас в Душанбе и отвезет в лагерь. Так что с легендой у нас полный порядок.
      — Чудесно! — радостно захлопала в ладоши Эрика.
      — Осталось решить вопрос с финансированием, — остудил ее энтузиазм Максимов. Леон бросил взгляд на Эрику. Эрика вмиг стала деловой женщиной.
      — Я считаю, что расходы на билеты, питание и проживание каждый должен нести самостоятельно.
      — Эрика, а как ты себе представляешь питание и проживание в условиях гористой пустыни? — с иронией спросил Максимов.
      — Он прав. — Леон поковырял вилкой кучку тертой морковки. — Потребуется закупить в Душанбе снаряжение и продукты для рейда. А это не прогулка на природе. Рассчитывай, что не один день нам придется идти, прячась ото всех.
      — Сколько это будет стоить? — Эрика пыталась взять торг в свои руки.
      — Добавьте аренду машины. И чартер до Душанбе, — подлил масла в огонь Максимов.
      — Чартер? — вскинула брови Эрика.
      — Билеты на регулярный рейс раскуплены на месяц вперед. Остается поезд. Но это трое суток такой экзотики, что вам не выдержать.
      Максимов полностью насладился произведенным эффектом и лишь после этого продолжил:
      — Но эту проблему я решил. Нашел спонсора. Предоставляет самолет и вкладывает десять тысяч долларов в нашу экспедицию.
      — На каких условиях? — тут же среагировал Леон. — Учти, эксклюзив на информацию уже продан.
      — Условия никоим образом не затрагивают ваши интересы. Это личный контакт. Отчим Карины — крупный коммерсант. Ему нравится быть меценатом.
      Эрика сориентировалась раньше Леона.
      — Что ж, если это личное, проблем нет. — На губах ее блуждала улыбка кошки, увидавшей мышку. Максимов разлил водку по рюмкам.
      — Предлагаю напиться. Самолет готов, вылет завтра утром.
      — Ну зачем же напиваться? — с гортанным воркованием в голосе спросила Эрика.
      — Это единственный способ узнать друг друга поближе. И самый надежный способ проверки, кто есть кто. Мы долго жили в условиях тоталитаризма и придумали сотню уловок. Например, кто не пьет наравне со всеми, тот — стукач КГБ.
      Никто не хотел, чтобы его заподозрили. Через каких-то двадцать минут Максимов довел кампанию до нужной кондиции.
      «Наш человек», — подумал он о Леоне.
      Француз не отставал, опорожняя рюмку за рюмкой. Пил, как полагается, пьянея медленно и солидно. Ни выкриков, ни истерического веселья, ни истерики.
      «Тяжелый случай», — определил Максимов, отводя взгляд от раскрасневшейся Эрики.
      Слишком долго смотреть в ее глаза с расширенными зрачками было опасно. И так уже ножка под столом, сбросив туфельку, настойчиво щекотала ногу Максимова.

* * *

      Какие бы у вас ни были планы на ночь, следует проводить подвыпившую даму до дверей ее дома. Мало ли что может случиться.
      Эрика со второго захода попала ключом в скважину замка. Распахнула дверь.
      — Зайдешь? — Вопросительной интонации не было. Только ожидание.
      — На пять минут, — кивнул Максимов.
      По улыбке Эрики он понял, что в аэропорт ему суждено ехать из гостиницы.
      В номере Эрика усадила Максима в кресло, сама прошла в спальню.
      — Теперь моя очередь тебя спрашивать, — раздался из-за двери ее голос.
      «Интересно, о чем можно спросить под микрофон?» — подумал Максимов, разглядывая потолок.
      — Твой роман с девочкой подошел к концу?
      «Вот стерва». — Максимов зло покосился на дверь спальни.
      — На середине, если ориентироваться на «Ромео и Джульетту». Осталось только отравиться.
      Эрика звонко захохотала.
      Смех оборвался на высшей точке. Перешел в покрякивание, а оно — в надсадный кашель.
      В спальне что-то упало, покатилось по полу. Послышалось сипение, будто Эрику душат.
      «Черт, не дай бог! Не зря же называют Рэдиссон-Чеченская».
      Максимов вскочил, распахнул дверь.
      Эрика, тяжело дыша, лежала поперек кровати. Прикрывать наготу не стала, руки были заняты. Она сдавила горло и тихо мычала.
      — Что случилось?
      — Хелп ми, — почему-то по-английски прохрипела Эрика.
      Максимов перевернул ее на бок, хлопнул ладонью по спине.
      Эрика охнула, глубоко вздохнула.
      В следующую секунду она вскочила на ноги. Заметалась по постели.
      Максимов, увидев ее вздувшиеся, словно она хотела надуть шарик, щеки, сразу сообразил, в чем дело. И отскочил к дверям, распахнув их во всю ширь. При этом постарался не оказаться на одной линии с Эрикой. Она пулей пролетела через гостиную. Хлопнула дверь в ванную.
      — Перепила, — поставил диагноз Максимов. Грехопадение отменялось ввиду неспособности одной из сторон, и Максимов упал в кресло, расслабленно вытянув ноги.
      «Бодливой корове бог рогов не дает», — усмехнулся он. Закурил. Стал ждать, когда утихнут соответствующие звуки в ванной.
      Ожидание затянулось. Сигарета догорела до фильтра, а Эрика все никак не могла привести себя в порядок. И стало подозрительно тихо.
      Максимов подошел к двери ванной. Постучал, сначала вежливо, потом — настойчиво.
      Эрика не отзывалась.
      Максимов рывком сорвал щеколду на двери.
      Потомственная дворянка лежала, свернувшись калачиком, на резиновом коврике.
      — Хелп ми, — прошептала она синими губами.
      «Дело плохо», — наметанным взглядом определил Максимов.

* * *

      Врач, пожилой дядечка в толстых очках, отошел от постели. Стал стягивать с себя белый халат. Очевидно, правила гостиницы требовали не поднимать паники. Халат он надел только в номере.
      — Ну? — не утерпел менеджер.
      — Что сказать… Плохо дело. — Врач потер ладони. — Грибочки ели? — спросил он у Максимова.
      — Я нет. А она — да.
      — Вот-вот, — удовлетворенно кивнул врач. — А потом водочкой усугубили.
      — У нас ужинали? — Менеджер подступил к Максимову с другого бока. — В каком ресторане?
      — Нет, в «Ёлках-палках» на Смоленке.
      — А! — Менеджер облегченно вздохнул. Выражение провинившегося школьника тут же слетело с его физиономии. — Так, Сигизмунд Яковлевич, она доедет живой?
      — А куда вам надо, чтобы она доехала?
      — В больницу, елы-палы! Как ее там… Американский медицинский центр.
      — Туда бы даже я поехал. Язву подлечить.
      — На фиг ее отсюда! — командирским шепотом распорядился менеджер. — Чтобы через десять минут она уже была в машине. Ясно?
      — Что тут непонятного?
      — И прекратите отвечать вопросом на вопрос! Достали уже, — не выдержал менеджер.
      — Почему бы старому еврею с медицинским дипломом не ответить вопросом на вопрос? — Сигизмунд Яковлевич оттопырил нижнюю губу.
      — Да иди ты!
      Менеджер выскочил из номера.
      — А вы, молодой человек?
      — Я поеду с ней. Только предупрежу друга.
      Леон жил в соседнем номере, но вызов врача был осуществлен так профессионально незаметно, что никто из постояльцев — и он в том числе — ничего не заподозрил.
      Максимов долго стучал в дверь, несмотря на табличку «Не беспокоить» на ручке.
      Наконец дверь приоткрылась, в щель просунулось недовольное лицо Леона.
      — Ты? — удивился он. — Извини, я не один.
      — Набираешь сексуальный запас перед поездкой? — усмехнулся Максимов. — Потревожил, чтобы сказать — летим вдвоем.
      Леон наморщил лоб.
      — Не понял?
      — Эрика вроде бы отравилась грибами. Сейчас в больницу повезут. — Максимов погрозил Леону пальцем. — А ты молодец, парень. Хорошо придумал.
      — Что?
      — Зачем нам в горах бабы.
      Максимов отступил от двери, оставив Леона в полном недоумении.
      Пикап «скорой помощи» плавно качнулся на рессорах. Остановился.
      Эрика лежала на носилках. В локте левой руки торчала игла капельницы. Правой она крепко сжимала пальцы Максимова.
      Потянула к себе, приглашая нагнуться.
      — Это Леон, — прошептала она.
      — С чего ты взяла?
      — Знаю. Тебе нет смысла меня травить. А он единственный, кто знает дорогу в этот чертов кишлак. Значит, следующим будешь ты.
      Максимов решил, что отравление никак не сказалось на аналитических способностях Эрики.
      — Ну, конкуренция между кладоискателями — нормальное явление.
      — Не верь ему. Макс. Никакой клад ему не нужен. Он хочет скандала.
      — Тоже неудивительно. Он же журналист.
      Эрика покачала головой.
      — Леон сумасшедший. Фанатик, как и его отец. — Она притянула Максимова ближе, зашептала в ухо. — Его отец был членом ОАС. Всю родню Леона вырезали в Кабилии . Как он, по-твоему, может после этого дружить с арабами?
      Максимов отстранился.
      «А вот это называется провал агента», — подумал он. Вся маскировка Леона слетела в один миг. Он оказался не таким уж «независимым» и не таким уж журналистом. Да, сын за отца не отвечает. Но часто следует по его стопам. Кем мог стать сын члена тайной организации французских националистов, прошедших крещение в Легионе? Только легионером и агентом ОАС, если таковая еще сохранилась.
      — Да, видеопленку легче унести, чем ящик с золотом. А продать можно за те же деньги.
      — Он ничего не собирается продавать. Фанатику не нужны деньги, — шепотом возразила Эрика.
      Дверь поехала в сторону. В салон заглянул врач в синем форменном комбинезоне.
      — Как себя чувствуем? — дежурно улыбнулся он. — Сейчас мы вас перенесем в палату. Только не вставайте, прошу вас!
      — Что он сказал? — спросила Эрика.
      Максимов перевел.
      Наклонился, коснулся губами ее мокрой щеки.
      — До встречи, Эрика. Все будет хорошо.

Глава тридцатая. День приезда

Странник

      Иллюминаторы на солнечной стороне превратились в яркие прожекторы. Солнце в безоблачном небе жарило так, что пробивало защитные пленки на стекле. Круглые, ощутимо плотные снопы света пролегли от борта к борту через салон.
      По их движению Максимов определил, что самолет начал выписывать первую дугу перед снижением.
      Встал с кресла, плотно ставя ноги на покачивающийся пол, побрел в туалет.
      Долго плескал в лицо теплую воду. Подумав немного, снял рубашку, обтерся по пояс. Посмотрел на себя в зеркало. С лица сошло благодушное выражение пассажира частного самолета, направляющегося в нехлопотную командировку и коротающего дорогу между болтовней и выпивкой.
      Внутри, под ложечкой, как всегда бывало в дороге, образовалась сосущая пустота. Ничего так не действует на нервы, как неизвестность. Куда летишь — знаешь, а что ждет — нет. И глупо уповать на правило: будь готов ко всему. А к чему именно? Чем больше включаешь воображение, тем хуже становится. Лучше уж вообще ни о чем не думать. Отключить голову — и все.
      И все же он закрыл глаза и попробовал представить картинку из ближайшего будущего. Ничего путного не вышло. Солнце обожгло сетчатку, и под веками плескались фиолетовые пятна с рваными радужными краями.
      «А чего ты хотел? — сказал он сам себе. — Когда будущее уже стало настоящим, надо не щуриться, а смотреть в оба».
      Бросил в лицо последнюю пригоршню воды. И вышел наружу.
      Стюардесса Вика в своем закутке укладывала пустые бутылки в пластиковый мешок.
      — О! Хотела уже звать тебя. Снижаемся.
      Самолет клюнул носом, пол вырвался из-под ног. Пришлось ухватиться за какую-то никелированную дужку. Сила инерции втиснула Максимова в кухонный уголок. Вика успела вскочить на ноги и смягчить удар смело подставленной грудью.
      — Пардон, — пробормотал Максимов, отстраняясь.
      — Мон плезир, — ответила Вика. В глазах ее прыгали веселые искорки.
      — Языковый барьер преодолен, как я понял? — поддел ее Максимов.
      Вика лишь первые десять минут полета вела себя профессионально нейтрально. Наметанным глазом определила, что пассажиры к миру хозяина самолета имеют весьма и весьма далекое отношение, и расслабилась. Сразу превратилась в двадцатилетнюю подмосковную девушку со всеми прилагающимися прелестями и недостатками. Водку с пассажирами пить не стала, но компанию поддержала. Открыто и весело хохотала над шутками, сама с юмором поведала пару историй из своей жизни. Чем дольше летели, тем больше становилось ясно, что Вике до смерти надоело подавать и выгребать за хозяевами. Хотелось замуж, а на должности воздушной прислуги ничего пристойного не светило.
      — Слушай, а твой друг правду говорит? — Вика кивнула на шторку, закрывающую вход в салон. — Ну, что он холостой, одинокий.
      — Конечно. А также истосковался по женской ласке и борщам.
      — Да иди ты!
      — Вика, солнышко, каждый командировочный — холост и одинок. Но в данном случае Леон не врет. Мы оба — одинокие волки. Зубастые, когтястые и давно не мытые. Хоть сейчас снимай на рекламу пены для бритья.
      — Зачем же на рекламу? — повела бровью. — А он мне адрес дал, между прочим.
      — Надеюсь, не «Париж, главпочтамт, до востребования»?
      — Нет, самый настоящий. В октябре ждет в гости. У меня как раз отпуск будет.
      «Значит, уверен, что вернемся. Оптимист, блин!»
      — Что так усмехаешься?
      — Завидую, — вздохнул Максимов. — Как сказал Чехов: «Хорошо иностранцу Он и у себя дома — иностранец».
      Вика покусала накрашенную губку.
      — А ты в Москве где живешь? — спросила она.
      — На Войковской.
      — Здорово, а я в Химках. Почти рядом.
      — А как же Париж? — напомнил Максимов.
      — Ну, отпуск же всего месяц.
      — Резонно, — не мог не согласиться с такой практичностью Максимов.
      Вика присела, поймала катающуюся по полу бутылку. Засунула в пакет.
      — Ох, сколько напили. И как в вас только влезло, — с женской грустью пробормотала она.
      — Так парашютов у вас не дают. А без парашюта страшно, — нашелся Максимов. — Вот и пьем.
      — Там жара, градусов тридцать, — предупредила Вика.
      — Нам не привыкать.
      Максимов решил, что задерживаться возле женщины, смотрящей на тебя снизу вверх, слишком опасно. Экипаж в салон не выходил ни разу, но чем черт не шутит. Девчонке еще летать и летать.
      Шагнул в салон.
      — Максим, еще пить будете? — вслед спросила Вика.
      — А сколько осталось? — спросил он.
      — Две водки. И вина бутылки три.
      — Я не о том. Сколько лететь?
      — Минут десять, наверное.
      — Не успеем, — поразмыслив, ответил Максимов. — Лучше кофейку.
      Он упал в кресло напротив Леона. Вытянул ноги.
      Салон серийного ЯК-42 отчим Карины переделал под офис и конференц-зал на десять персон. Надо думать, принимаемые на борту решения затраты окупили.
      Максимов посмотрел в иллюминатор. Внизу плыли бежевые складки, словно каракуль под увеличительным стеклом.
      — Подлетаем, — объявил он Леону.
      — Я больше пить не могу, — по-английски простонал Леон.
      — А никто и не предлагает, — успокоил его Максимов. — Только не расслабляйся. Сегодня у нас день приезда.
      — Не понял? — насторожился Леон.
      — Пережиток проклятого социализма, — пояснил Максимов. — День оплачивается, но работать нельзя. Перед работой надо как следует отдохнуть.
      — А разве отдыхать надо не после работы? — Леон перешел на русский. — Кончил дело, гуляй смело. Так говорят?
      — После работы — само собой.
      Шторки распахнулись, и в салон, семеня стройными ножками, вбежала Вика, балансируя подносом.
      — Мальчики, кофе!
      Чашек было три, но она все же выдержала маленькую паузу, дожидаясь приглашения присесть. Леон отодвинулся, освобождая ей место на диванчике. Вика села напротив Максимова, сделала вид, что одернула юбку, но ее край ни на миллиметр не приблизился к коленкам.
      — Ой, Максим, чуть не забыла. Распишись в ведомости. Чисто для отчетности.
      Она протянула бланк и ручку.
      Максимов пробежал глазами пустые столбики. В самом низу, на белом поле, скорописью было написано: «Максим. Домашний и рабочий телефоны».
      «К черту суеверия! — после секундного замешательства решил Максимов. — Вернусь обязательно. Всем назло».
      Заполнил цифрами соответствующие строчки. Для конспирации завизировал подписью.
      Протянул бланк Вике. Она одарила долгим многообещающим взглядом.
      — Спасибо. — Вика сложила листок квадратиком и сунула в нагрудный кармашек форменной рубашки.
      — Виктория, мы не очень много пили? — поинтересовался Леон, пытаясь переключить внимание на себя. — Ты не думай, что мы алкоголики.
      Максимов отметил, что всякий раз, когда Леон обращался к девушке, акцент его усиливался.
      — Ребята, вы не знаете, что такое пить. Один раз летели из Ханты-Мансийска, вот тогда пили! — Вика, играя ужас, округлила глаза. — Мужиков на руках в салон внесли и на пол положили. В воздухе они в себя пришли — и понеслось! У одного пассажира белая горячка началась, пришлось аварийно садиться в Нижнем Новгороде. Там выяснилось, что он не наш. По ошибке загрузили провожающего.
      — А где хозяин в это время был? — спросил Максимов. Пьянка на борту как-то не вязалась с образом Карининого отчима.
      — Ой, что ты! Когда Ашот Михайлович летит с нами, тут по струнке все ходят. Он только вино пьет. Ну, коньяк иногда, чуть-чуть.
      Чашки на блюдцах вдруг задрожали. Кофе выплеснулся на поднос. Самолет затрясло еще сильнее. Вдруг он рухнул вниз. Гулко ударился брюхом о что-то вязкое. Заболтал крыльями, с трудом выравниваясь.
      Лица у всех троих разом сделались серыми. Пальцы до белых ногтей впились в подлокотники.
      — Восходяще-нисходящие воздушные потоки, — механическим голосом пролепетала Вика.
      На этом ее знания аэродинамики, почерпнутые на курсах бортпроводников, оказались исчерпанными.
      Откуда взялись эти потоки в прозрачном, как стекло, воздухе, осталось неясным. Но до самой земли самолет болтало, как телегу на ухабах.
      Экипаж продемонстрировал, что деньги ему платят не зря, и посадил самолет на бетонку с филигранной точностью. Даже торможение не доставило пассажирам никаких неудобств.