Странник - Цена посвящения: Время Зверя

      — Леонид Пастухов, в спецназе имел позывной «Пастух», на него и отзывался.
      — Но, как выяснилось, ты стреляешь лучше, — мягко ввернул острую шпильку Игнатий Леонидович.
      «А теперь намек. Но уже не тонкий», — машинально отметил Злобин.
      — Где научился? — Игнатий Леонидович продолжил бередить больное место.
      — Как все, раз в полгода на зачетах в тире, — ответил Злобин. — Даже сейчас не пойму, как получилось.
      На след Пастуха, лично убившего молодого следователя, они вышли быстро. И все благодаря Барышникову. Не усидел человек на кагэбэшной пенсии, пошел в службу Игнатия Леонидовича опером. То ли опыт покоя не давал, то ли совесть. Злобин думал, что скорее всего и то и другое.
      Неспешный и простоватый на вид Барышников оказался опером от Бога и человеком с двойным, если не с тройным дном. В меру циничным, чересчур себе на уме, хитрым и пронырливым, но чего в нем не было, так это подлости. И было в нем подлинное мужество. Тихое, неприметное до поры мужество русского мужика. Такие покорно тянут лямку, пашут до мокрой рубахи, а в черную годину молча встают в строй и, если иначе не выходит, ложатся с гранатой под танк, защищая не обозначенную на карте деревушку.
      Захват сторожки, в которой окопался Пастух, вылился в маленький бой. Злобин в горячке сразу не сообразил, а потом дошло, что не оттолкни его Барышников, пуля зацепила бы обязательно. А так ее поймал в грудь Миша Барышников. Как в руке оказался пистолет и как с первого выстрела удалось завалить Пастуха, Злобин, действительно, так и не понял. Но ни разу об этом не пожалел. Лучше уж так, на месте и своими руками, чем потом в суде требовать пожизненного заключения, для мрази, жизни не достойной.
      Игнатий Леонидович внимательно следил за лицом Злобина.
      — Сразу скажу, служебного расследования по захвату не будет. Но в следующий раз работай чище.
      Злобин промолчал.
      «Не благодарить же за доверие, — подумал он. Мысленно прикинул в уме даты, получалось, хоронить Барышникова должны завтра. — Надо узнать, во сколько. На кладбище непременно пойду», — решил он.
      — Для такого зубра, как ты, Андрей Ильич, эпизод по Пастуху — работа на полчаса. Так что прими в нагрузку.
      Игнатий Леонидович, наконец, достал из-под стола правую руку. Кисть оказалась забинтованной, на наружной стороне проступило оранжевое пятно антисептика. Потянулся к пачке дел, лежавших на углу стола. Но, поморщившись, уронил руку.
      — Собака чертова! — просвистел он сквозь стиснутые зубы.
      Дотянулся до нужной папки левой, и ею сразу же стал баюкать правую.
      — У тебя собака есть, Андрей Ильич? — морщась, поинтересовался он.
      — Нет.
      — И не заводи! — Он осторожно убрал руку под стол, на колено. — Представляешь, пять лет скота кормил, а он вчера возьми и цапни! Как белены объелся, ей-богу. Все в доме перевернул, на жену прыгнул. Я полез разнимать — и вот результат.
      — Не мастиф неаполитанский, я надеюсь? — Злобину из провинциального далека все еще казалось, что начальству уровня Игнатия Леонидовича по статусу положено иметь нечто невероятно дорогое и жутко благородное.
      — Что ты! Сеттер ирландский. Рыжая метелка с печальными глазами. В Германии купил, жена подбила.
      — Рудольфом зовут, — подсказал Злобин.
      — Откуда знаешь? — насторожился Игнатий Леонидович.
      Злобин улыбнулся.
      — Рыжий — по-польски «рудый», это я с детства по кино «Четыре танкиста и собака» помню. Пес из Германии. Значит — Рудольф. Если кличку подбирал мужчина, то назвал бы именно так. Солидно и строго, как в армии. А не Рэдди, как обычно зовут рыжиков дамы, владеющие английским.
      — Ход мыслей интересен. — Игнатий Леонидович покачал головой. — Умеешь в чужую голову влезть, запомню. — Он придвинул к Злобину папку. — Коль скоро ты такой знаток в собаках, тебе и карты в руки. Здесь справка, установочные данные и прочая мелочь. Ровно настолько, чтобы быть в курсе дела. А дело вот в чем. Три дня назад в своем загородном доме погиб гражданин Матоянц. Личность в строительных, нефтяных и околополитических кругах довольно известная. Но не раскрученная, как сейчас говорят. Погиб странно. На участок непонятно как проникла стая бродячих собак и искусала до смерти.
      Поймав удивленный взгляд Злобина, Игнатий Леонидович кивнул.
      — И я того же мнения, поверь. Мы не живодеры и не общество защиты животных. Криминала там нет, всем ясно. Территориалы вынесли обоснованный отказ в возбуждении уголовного дела. Вопрос закрыт. Более того, по секрету скажу, как выражались раньше, есть мнение: лишнего шума вокруг смерти Матоянца не поднимать. — Он глазами указал на телефоны правительственной связи на приставном столике.
      «Времена меняются, а источник руководящего мнения — тот же. А талдычили-то, перестройка, перестройка! Даже Кремль перестроили, а все по-старому», — подумалось Злобину.
      — Но преждевременная смерть такого человека — это горе для родных. Для прочих — повод влезть в его дела, — продолжил Игнатий Леонидович. — И некто уже проявляет интерес к этому делу.
      — Желают изобразить заказное убийство, исполненное сворой собак? — вставил Злобин.
      — Милый мой Андрей Ильич, будет нужда, не то что собак, марсиан приплетут, — с усталым видом человека, искушенного в придворных интригах, изрек Игнатий Леонидович. — А на кону, если верить справке, солидные деньги и весьма серьезный бизнес. Уровень не прокуратуры города Клязьмы, согласись. Даже областную прокуратуру к такому делу подпускать страшно.
      Злобин согласно кивнул, заранее зная, чем согласие чревато.
      — А раз согласен, то прямиком отправляйся в Клязьму. От греха и соблазна подальше изыми у местных все материалы доследственной проверки. — Последовала пауза и новая попытка побуравить собеседника глазами. — И держи их у себя до моей команды. Ясно?
      — А на каком основании изъять? Не в порядке надзора же. Думаю, там от такого на уши встанут и через пять секунд кому надо отзвонят.
      Игнатий Леонидович удовлетворенно усмехнулся.
      — Правильно мыслишь. Уже начинаешь ориентироваться в правилах игры, учту. Служба мы особая, как ты уже знаешь. Лишний раз светиться не резон. Прямо от меня зайди к Татарскому, я его уже предупредил, он выпишет тебе постановление на изъятие материалов. С сегодняшнего дня ты включен в оперативно-следственную группу Татарского. Чисто для конспирации, естественно. Татарский ведет дело, по которому Матоянц проходил свидетелем. Раза два вызывался на допросы, да и то, если не изменяет память, было это почти год назад. Но повод изъять материалы для проверки, согласись, процессуально идеален. Согласен?
      Злобин не мог не согласиться. Игнатий Леонидович интриговал не хуже своего средневекового тезки.
      У себя в Калининграде, откуда его неожиданно перебросили на повышение в Москву, Злобин, конечно же, тоже интриговал. Но на областном, так сказать, уровне. Ставки мельче, но правила игры те же. Не составило труда сообразить, что Генпрокуратура, воспользовавшись формальным поводом, решила обозначить свой интерес в переделе бизнеса Матоянца.
      Ход, безусловно, сильный, рассчитанный на психологическое давление на основных игроков. Они неизбежно засуетятся, многие союзы затрещат по швам, кое-кого запросто выкинут из команды, придется привлекать новых фигурантов. Пойдет хитроумное строительство систем «сдержек и противовесов». На все это потребуется время. И, воспользовавшись паузой, можно выстроить свою контригру.
      Максимум, что в предстоящих игрищах светило лично Злобину, — роль разменной пешки. Никакого энтузиазма от такой перспективы он не испытал. Не составило труда догадаться, что бестолковое на первый взгляд задание — еще одна проверка на лояльность.
      Он сделал вид, что глубокомысленно и всесторонне обдумал ход, и выложил свою карту.
      — Если начнут давить, я могу рассчитывать на вашу поддержку?
      — Несомненно, — вЕско, словно влепив пиковым королем поверх пиковой шестерки, ответил Игнатий Леонидович.
      В том, что будут давить, Злобин пока сомневался. В конце концов, время покажет. Дай бог, по малости и серости обойдут вниманием. А вот в том, что Игнатий Леонидович сдаст его, коли начнут давить всерьез, он не сомневался ни на йоту.
      Правила дворцовых интриг не то что в Кремле не меняются, они и в хижине африканского царька с каменного века в неизменном виде сохранились. Сдавай слабого, копай под сильного, топи ближнего, копи компромат на всех, точи зубы и смотри в оба.
      «С волками жить, с ружьем ходить», — на свой лад перефразировал известную поговорку Злобин.
      Лезть из шкуры вон, дабы оказаться своим в одной из стай, выть вместе со всеми, скопом наваливаться на жертву, жадно отхватывать себе кусок послаще, клыками и когтями цепляться за отведенное тебе в стае место… Нет, он давно для себя решил, это не для него.
      А насчет ружья… Было кое-что припасено. Кое-кто из московских матерых счел нужным расплатиться за правильно расследованное дело Груздя. Папочка тоненькая, всего-то с десяток листов. Но бабахнет, как «Ремингтон» дуплетом, только шерсть клочьями по ветру полетит!

Глава седьмая. Чужая земля

Серый Ангел

      По дороге Злобин наискосок прочитал материалы на Матоянца. На первый взгляд не нашел ничего достойного заказного убийства. Крепко стоящий на ногах холдинг, все необходимые для этого связи. Явного криминала в бизнесе нет. От криминалитета дистанцировался. От налогов уклонялся, но в расхищении бюджета не соучаствовал. Векселя «Газпрома» через руки проходили, но в ГКО не играл. В открытых контрах ни с кем не состоял. В политику не лез. Нормальная семья, крепкий дом.
      Если в такой благодати Матоянца нашла случайная смерть, остается только высказать соболезнования и сунуть папку в архив. Трагедия — не всегда криминал. Но если за внешним благополучием скрывалось нечто способное породить мотив к убийству, то копать-лопатить такое дело можно до седых волос. И, скорее всего, дело тоже ляжет на полку «ввиду невозможности найти подозреваемого».
      Если задуматься, так уж ли важен мотив, коли подсуропило тебе родиться в России? Одного факта рождения в стране березового ситца, серебристой ржи при луне, темных аллей, антоновских яблок и прочих красот природы вполне достаточно для преждевременной смерти.
      Исторически так уж повелось, что отдельно взятая жизнь в нашей для чего-то Богом избранной стране ничего не стоит. Да что там одна жизнь в масштабах одной пятой части суши! Сколько надо, столько и принесем в жертву. А бабы-дуры новых нарожают.
      Ни цари, ни генсеки людских потерь никогда не считали. Уж чего в России навалом, так это леса и человеческих душ. Как ни изводи их под корень, деревья и людишки сами нарождаются. Ими и платили за все. И за личные прихоти: пряжки алмазные на бальных туфлях, орловских рысаков да кабинеты янтарные, и за государственные инициативы: войну с Бонапартом, Вильгельмом или Гитлером.
      Особенно затратны реформы, к которым любая российская власть особую слабость имеет. Как удумают окно в Европу рубить, крестьян освобождать или в колхозы сгонять, индустриализацию проводить или водку пить запрещать, — так миллионов по несколько в расход пустят. Цифра, само собой, приблизительная. Россия — не Германия, государственная бухгалтерия у нас всегда на глазок поставлена. А по статье «смертность населения» тем паче.
      В трудное время перестройки всего и вся умереть от насильственных причин проще простого. В годину нынешних реформ сама жизнь превратилась в непрекращающееся неприкрытое насилие над здравым смыслом и человеческим достоинством.
      Кем мы были при Сталине и Брежневе, глашатаи перемен гласно и популярно объяснили. По их словам — быдлом. Пусть теперь объяснят, почему при Горбачеве и Ельцине страна стала бараком для опущенных безнадегой мужчин и изнасилованных нуждой женщин.
      Злобин, отдавшись невеселым мыслям, смотрел за стекло, забыв о папке, раскрытой на коленях.
      Мимо тянулись хижины подмосковных жителей, припертые к шоссе особняками москвичей. Осенняя муть, сочащаяся с серого неба, окропила и уравняла всех: новодел смотрелся таким же угрюмым и выстуженным, как и дома-пенсионеры. Двадцать первый век катил мимо на упругих шинах «Мишелин», бог весть какой век по российскому неспешному летоисчислению смотрел на него мутными глазами окон. Прогресс, не дойдя до Москвы, увяз в кислом суглинке, как танки Гудериана.
      — Полная безнадега, — пробормотал Злобин.
      Захлопнул папку и закрыл глаза.

* * *

      Все руководство ГОВД на рабочем месте отсутствовало, угнали на очередное совещание. Злобин в душе обрадовался, что не потребуется согласно политесу представляться и тратить время на ненужные разговоры. Следователь Генеральной прокуратуры в ГУВД подмосковного городка — это даже не слон в скобяной лавке, это явление Христа Думе. Светопреставление с последующим слаганием легенд и апокрифов.
      Злобин, наскоро показав дежурному уголок удостоверения, спросил, на месте ли следователь Муха. По прихоти судьбы заниматься смертью Матоянца выпало человеку со столь непрезентабельной фамилией. С Мухой: повезло, по словам дежурного, следователь c утра добросовестно корпел в своем кабинете. На оплывшем лице дежурного при этом возникло шкодно-блудливое выражение.
      «Ну, не повезло мужику с фамилией, что теперь лыбиться?» — с неудовольствием подумал Злобин.
      Поднялся по грязной лестнице на второй этаж.
      У нужного кабинета тосковал конвойный.
      — Там допрос. Задержанного из СИЗО привезли, — предупредил он подошедшего Злобина.
      За дверью слышался монотонный женский голос.
      — Я подожду.
      Злобин присел на крайний в ряду стул.
      — А-а? — протянул конвоир, изобразив на колхозном лице максимум бдительности.
      Злобин вынул из нагрудного кармана удостоверение.
      Пробежав взглядом по золотым буковкам, конвоир сделал лицо отличника боевой и политической подготовки и больше вопросов не задавал.
      В коридоре установилась тягомотная, как милицейская служба, тишина.
      Только далекий от жизни человек считает, что в казарме, больнице и отделении милиции можно помереть от скуки. Нет, жизнь в них искрометна и непредсказуема, как в цирке. Жаль, что никому не видна. Поставь скрытые камеры, такое шоу «За стеклом» увидишь!
      Развлечения долго ждать не пришлось.
      В коридор жар-птицей впорхнула цыганская мамаша на последнем сроке беременности с сопливыми отпрысками на каждой руке. Цыганка вслух и без адреса возмущалась безмозглыми законами и бездушными работниками милиции. Не дойдя двух дверей до Злобина и подобравшегося, как пес у будки, сержанта, остановилась. Но голосить не прекратила. Изловчилась и, не освободив руки, распахнула дверь кабинета.
      — Ай, товарищ капитан! Что же у тебя творится, а?! — добавила она громкости.
      Из кабинета вышел хмурый мужчина в помятом кителе.
      — Что орешь? — первым делом пролаял он.
      — Да не ору я, сил уже нет! — задохнулась от возмущения цыганка. — Мы с тобой вопрос решили по-честному?
      — Ты что орешь? — капитан покосился на незнакомого ему Злобина.
      — Мы все по-честному решили, — цыганка снизила амплитуды до злого звонкого шепота. — А на выходе нас опять арестовали!! — вновь взвилась она.
      — Кто?
      — Я что, знаю? Мордатый такой.
      Цыганенок потянул руки к дяде в кителе, дядя родственных чувств не проявил. Брезгливо оттолкнул грязные лапки.
      — Пойдем, — бросил он.
      Через минуту скандал запылал в дежурке. Матерное эхо, расцвеченное цыганским сопрано, покатилось по коридору. Но очень скоро все стихло.
      Злобин с вялым интересом транзитного пассажира прислушивался к столь знакомым звуковым эффектам ментовской жизни. Сам с собой поспорил, что будет и второй акт. Угадал.
      Вверх по лестнице зашагали мат и топот. Шли и ругались двое. Из-за поворота в коридор тяжкой поступью вступил капитан и мордастый дежурный.
      — Вася — ты пень, блин, — продолжил мысль капитан.
      Вася не обиделся, еще шире расплылся в улыбке.
      — А что ты хочешь? Начальник приказал привести пять черножопых без виз. Я наряд послал, а они, прикинь, привезли пять алкоголиков. Ладно бы левых, а то все свои. Трофимов, Ганжа, Жучков… Короче, всю гоп-компанию от пивняка. Жучков уссался прямо в дежурке. Прикинь, да! Ты и меня пойми, Женя. Шеф вот-вот вернется, я ему Жучкова предъявлю, да? А тут твои цыгане строем выходят.
      — Цыгане — не мои, — зло отчеканил капитан.
      — А какого… ты тогда гонишь? — неподдельно удивился дежурный.
      Капитан остановился у своего кабинета, метнул по коридору, как копье, гневный взгляд.
      Злобин в ответ улыбнулся.
      — А это кто? — спросил капитан, ни к кому конкретно не обращаясь.
      — К Мухе, — просветил дежурный.
      — Вы, гражданин, по какому вопросу? — обратился к Злобину капитан.
      — По служебному. Генеральная прокуратура. — Злобин показал удостоверение.
      То ли зрение у капитана было орлиным, то ли поверил на слово. Но ближе подходить он не стал. Крякнул, рванул дверь и исчез в кабинете.
      Дежурный развел руки, лицом и телом по-мхатовски изобразив максимум недоумения. Развернулся и, хихикнув к кулак, закосолапил к выходу.
      В кабинете Мухи запиликал телефон. Женский голос смолк. Потом выдал короткую фразу. Звучало вроде непечатно, но слов было не разобрать.
      — Не волнуйтесь, уже скоро, — неожиданно обрел дар речи сержант.
      — Как догадался? — поинтересовался Злобин.
      — Нам еще обратно в СИЗО пилить. Час с гаком.
      — Понятно.
      «Хорошо устроились, — с тоской подумал Злобин. — Что стоит тормознуть в голом поле, вытащить клиента да пару раз приложить мордой о бампер. Ни свидетелей, ни прокурорского надзора. После такой профилактики он все подпишет. Потому что в СИЗО той же дорогой возвращаться надо».
      В кабинете зацокали каблучки. Распахнулась дверь. В проеме возникла фигурка, ладная и миниатюрная, как на японском календаре.
      — Леня, забирай клиента, — распорядилась девушка в элегантном брючном костюмчике.
      «Мама родная, дожили! Уже из детского сада на работу берут», — промелькнуло в голове у Злобина.
      Ростом девушка не вышла, метр пятьдесят на каблуках. Кукольное личико, кукольная фигурка, размер одежды — только в «Детском мире» отовариваться. Выглядела она отличницей, которой доверили вести урок вместо заболевшей учительницы.
      Сержант расцвел, будто его пригласили на белый танец.
      — Все в порядке, Ольга Алексеевна? — спросил он, подтянув живот.
      — Как всегда, — с достоинством ответила Ольга Алексеевна.
      Сержант шагнул через порог, на ходу доставая ключи от наручников.
      — Вы ко мне?
      Злобин уже успел справиться с удивлением и даже нашел в себе силы встать.
      — Да, если вы следователь… — Злобин слегка замялся. Почему-то постеснялся назвать ее по фамилии.
      — Моя фамилия — Муха, — с едва прикрытым вызовом произнесла Ольга. — А ваша?
      — Злобин. Андрей Ильич. — Злобин показал удостоверение.
      Ольга нервно сморгнула.
      — По какому вопросу? — Голос у нее немного осел.
      — Лучше в кабинете.
      Ольга заглянула в кабинет, строгим голосом бросила:
      — Леня, выметай этого отморозка!
      — Да наручник, ядрена корень, заело, — прохрипел сержант.
      Кто-то гыгыкнул, но после громкого шлепка смех оборвался.
      Ольга бросила быстрый взгляд на Злобина. А он с показным интересом разглядывал трещинку на стене. Качать права на чужой земле он не собирался.
      Клацнул металл, охнул человек, стул продрал ножками по полу.
      Сержант вывел впереди себя парня в спортивном костюме. У него было лицо «правильного пацана» с характерным тупым и наглым выражением. Стрижка, как полагается, короче некуда. Наручники сержант явно насадил потуже, губы у задержанного плясали, сжавшись в кривую дугу.
      — До свидания, Ольга Алексеевна, — просипел он, выдавив улыбку.
      — Не надейся, Трошев, на суд не приду. А когда ты выйдешь, меня уже здесь не будет, — отбрила Ольга.
      Злобин вошел в кабинет вслед за Ольгой.
      Пахло здесь, по сравнению с коридорной атмосферой, очень даже недурно. Пахло геранью — горшки заняли весь подоконник, кофе и чуть-чуть духами. Злобину, любителю свежего воздуха, понравилось, что форточка, несмотря на прохладное утро, была нараспашку. Чувствовалось, что здесь не курили, как паровозы, и водку не пили, как опера.
      — Присаживайтесь. — Ольга указала на стул у рабочего стола.
      Злобин сел, осмотрелся. Обычный казенный кабинет. Только чище и ухоженней. Даже шторы, вечный пылесборник и полотенце для рук оперов, были по-домашнему чисты. И рисунок не казенный.
      — Работаете вы недавно?
      Она сморгнула.
      — Третий месяц.
      — Ольга Алексеевна, да не напрягайтесь вы так! Не проверять я вас приехал. И кляуз на вас не поступало. — Злобин раскрыл папку, достал лист бумаги. — Вот, ознакомьтесь. Постановление на изъятие материалов доследственной проверки по факту смерти Матоянца.
      — В порядке надзора? — начала она напряженным голосом.
      — Нет. — Злобин добродушно улыбнулся. — Просто страхуемся. Матоянц проходил свидетелем по делу, которое ведет наш следователь Татарский.
      Ольга, сделав серьезное лицо, прочла документ, как показалось Злобину, дважды. Отложила бумагу. Пробарабанила острыми ноготками по столешнице. Злобину бросилось в глаза узкое золотое колечко на безымянном пальце.
      — А вы в курсе, что Матоянца вчера похоронили?
      Злобин кивнул, хотя первый раз об этом услышал.
      У Ольги, оказалось, уже выработался взгляд следователя — не отпускающий.
      — Странное это дело, — промолвила она после долгой паузы.
      — И чем оно вам показалось странным?
      Ольга развернула кресло, открыла сейф. Достала тонкую папку.
      — Это все. — Передала папку Злобину. — Кино смотреть будете?
      — Смотря какое.
      Ольга достала видеокассету, привстала, сунула ее в щель видеомагнитофона, стоявшего на сейфе.
      — Я изъяла запись камер видеонаблюдения. Из-за нее, собственно говоря, «отказник» и вынесли.
      — Тогда, конечно, посмотрим.
      Она нажала кнопку на пульте.
      На экране смерть Матоянца выглядела жутко, но абсолютно не криминально.
      Как стая проникла на участок, вопрос отдельный. Но охрана среагировала моментально.
      Не прошло и десяти секунд, как исчезла стая, и в кадр вбежал человек в полувоенной форме с ружьем. Припал на колено у трупа. Вскинул ружье и дважды выстрелил. Побежал вслед за стаей.
      Через сорок пять секунд, по таймеру, появились еще двое: крупный, грузный мужчина в светлой рубашке, с рацией и сухопарый молодой человек в полувоенной форме. Замерли у трупа. Молодой сорвался с места, исчез. Мужчина поднес ко рту рацию и развернулся лицом к камере.
      На экране замелькали стоп-кадры: общий план лужайки, фасад дома, ворота, внутренние помещения дома, какие-то темные линии, крупный план беседки, потом опять лужайка, людей на ней прибавилось.
      В кадр вбежал человек, запахивая на ходу куртку. Мужчина с рацией с размаху ударил его по лицу.
      Запись оборвалась, по экрану зарябили мелкие полосы.
      — Кто там командовал? — спросил Злобин.
      — Иванов, начальник службы безопасности холдинга. В папке есть его показания. Кстати, кассету ему надо будет вернуть.
      — Вернем, если надо.
      — Хотя у него копия есть, — добавила Ольга. — При мне снимал.
      — Н-да? И зачем она ему понадобилась?
      — Для отчетности, так он сказал.
      — По-русски говоря…
      — Задницу прикрыть, — не смутившись, закончила за него Ольга.
      — А кого он так приложил?
      — Начальника личной охраны. Сгоряча, естественно. Его показания тоже есть. Без заявления на мордобой, само собой.
      Злобин пролистал страницы дела. На первый взгляд все выглядело образцово-показательно, хоть сейчас на кафедру юрфака неси. Текучка Ольгу еще не испортила.
      — Ольга, вы когда институт закончили? — спросил Злобин.
      — В этом году. — Ольга устало поморщилась. — Андрей Ильич, давайте я, так сказать, чистосердечно и по собственной инициативе, чтобы зря время не терять. Мама у меня народный судья, устроила к себе секретарем. Год отработала, поступила на юрфак. В этом году пришла сюда. От работы уже очумела, но года три продержусь. Не получу квартиру, уйду в адвокатуру. Два года отработаю, подам заявку на мировые судьи.
      — Почему в судьи? Как мама?
      — Судьям по закону квартиру дают в течение года.
      — Не знал. — Злобин удивился такой практичности.
      — Значит, нужды не было. Да, главное забыла. Фамилия Муха у меня по мужу. Он у нас опером в угро служит. Сейчас опять в командировке в Чечне.
      «На квартиру зарабатывает, какого лешего там еще делать», — подумал Злобин и нахмурился.
      — Квартиру в Клязьме хотите?
      — Хочу в Москве. Но согласна и здесь. Еще вопросы будут?
      — Все ясно, Оля. Давайте займемся делом. — Он пролистал страницы. — Вот акт патологоанатомической экспертизы. Вы заказывали?
      — Да. — Ольга сцепила пальцы в замок.
      — А почему так быстро сделали? За один день, это рекорд.
      — Иванов подключил свои связи. Эксперт из Москвы сюда приезжал.
      — У Иванова такие возможности?
      Про возможности Злобин знал из досье, но хотелось проверить Ольгу.
      — Василий Васильевич Иванов — легенда восьмидесятых годов, — ответила Ольга. — Так нам в институте говорили. Посадил за взятки первого секретаря одного московского райкома. Это в брежневские-то времена! Иванов после этого резко пошел в гору.
      «Что ты, зайка, знаешь про те времена? На горшке еще сидела. В любые времена людей палят и сдают». — Злобин задумался.
      — Вам подозрительна такая спешка? — отвлекла его Ольга.
      — Нет. Я никогда не плету версий, просто разбираю установленные факты. — Он постучал пальцем по странице с актом. — Вот, например, почему вы поставили перед экспертом вопрос: принимал ли потерпевший психотропные препараты или алкоголь?
      Ольга поджала губы, обдумывая ответ. Привстала, пощелкала кнопками на видеомагнитофоне, перемотала пленку назад. Пустила запись.
      — Смотрите. Вам не кажется странным, как он идет?
      Матоянц, действительно, шел заторможенно, как заводная кукла на последнем издыхании моторчика. А собаки появились молниеносно, значит, дело было не в скорости съемки.
      Ольга остановила запись. На экране замерло изображение пса, распластавшего в прыжке длинное, поджарое тело.
      — Волк. Отдельные волоски шерсти мы нашли в ранах жертвы. Ну, еще размеры челюстей…
      — Да, я смотрю, и эту экспертизу вы заказали.
      — А как же иначе? Были бы собаки, можно было бы предполагать присутствие человека. А так… Иллюзия убийства, — подумав, обронила Ольга.
      — Как вы сказали? — вскинул голову Злобин.
      — Иллюзия убийства, — громче и отчетливей произнесла Ольга.
      Злобин не без удовольствия отметил, что характер у пигалицы есть. Проклевывается, как голос у птенца. Но со временем толк будет.
      — Интуиция или факты?
      Злобин умело сконструировал вопрос. По его убеждению, до интуиции профессионала Ольге было еще пахать и пахать, лет пять как минимум. А факты даже желторотая выпускница юрфака накопать может.
      Ольга медлила с ответом. Наверно, уже научилась не доверять никому.
      Решила уйти от прямого ответа:
      — Дело судебных перспектив не имеет, Андрей Ильич. Дрессированные волки как орудие преступления! Какой судья в это поверит? Да и как их изловить и в суд доставить? — Она кисло улыбнулась. — Как выражается мой благоверный, легче поймать в темной комнате черную кошку, у которой под хвостом скипидаром намазали.
      — А он у вас с юмором.
      — Не то слово. — Оля вздохнула.
      И Злобин тут же воспользовался моментом.
      — Почему в деле нет показаний местного егеря или охотинспектора, как он у вас правильно называется?
      Хорошенькое личико Ольги заметно побледнело.
      — Не поверю, что такой аккуратист, как вы, Ольга Алексеевна, не проконсультировался у специалиста.
      Злобин держал паузу и удерживал взглядом зрачки Ольги. Они чуть дрогнули вправо, девушка интенсивно просчитывала ответ.
      — Это было после вынесения отказника. Разговор был неофициальный.
      — Оля, личный сыск еще никто не запрещал. — Злобин поощрительно улыбнулся. — В разумных пределах, естественно.
      — Вы это нашему заму по следствию расскажите, — обиженно произнесла Ольга.
      — Дал по шапке? — подсказал Злобин.
      — Наши опера выражаются иначе. Но смысл тот же. — Оля расцепила пальцы, стала крутить колечко.
      — Может, он вас страхует? Времена нынче не детские. Не по шапке бьют, а сразу проламывают голову.
      Оля быстрее закрутила колечко на пальце. Губы сложились в упрямую складку.
      — Все правильно, Ольга Алексеевна. Бояться — последнее дело. — Злобин кивнул на дверь. — Не страшно же этому ублюдку «сто шестьдесят вторую» предъявлять?
      Ольга не смогла скрыть удивления:
      — Ну вы просто ясновидящий! Как догадались?
      На щеки ее вернулся румянец.
      — Просто глаз наметанный. Крепкий орешек?
      — Ай, одни понты и понятия! — отмахнулась Ольга. — Его наряд прямо на месте преступления принял, запираться без толку. Да и не пытается он. Первая ходка у парня, хочет по «правильной» статье уйти. Дурак, конечно. Но нам работы меньше.
      — Всегда бы так. Так что там показал ваш егерь?
      Ольга немного помялась, потом решилась:
      — Егерь за день до происшествия видел в лесу человека. — Она понизила голос. — Он играл со стаей волков. Как вам это?
      — Если правда — впечатляет.
      — А моего шефа — нет. За инициативу он мне в нагрузку этого со «сто шестьдесят второй» дал. — Ольга отвернулась к окну.
      — Как мне увидеться с вашим егерем, Ольга Алексеевна?
      Она повернула голову.
      — А с собой возьмете? Дорогу на кордон я знаю.
      Злобин немного опешил от такой наглости.
      — Вы же знаете, как ревнуют территориалы, когда кто-то работает на их «земле», — подбросила еще один аргумент Ольга.