Странник - Цена посвящения: Время Зверя

      — Позднее будет поздно, — вслух ответил ей Максимов.
      Барышня отключила связь.
      Максимов посмотрел на часы. Половина одиннадцатого.
      — Невежливо, но надо, — решил он.
      Набрал номер загородного дома Матоянца.
      После шести гудков трубку сняла женщина.
      — Але?
      — Извините, что так поздно. Будьте добры Карину.
      — А Карины нету дома, — с армянской напевностью ответила родственница.
      — Извините.
      Максимов положил трубку. Прошелся наискосок по кухне. Постоял у окна, упершись лбом в стекло.
      На улице мокли машины. Людей не было.
      Максимов уставился на дом напротив. Долго разглядывал этот муравейник в разрезе, в сотах копошилась вечерняя жизнь.
      Где найти Карину в муравейнике большого города, он не представлял. Чувствовал, что жива. Чувствовал и знал, что оказалась в самом центре паутины интересов, сплетенной не без участия ее отчима. Но найти, увидеть не мог.
      Все имеет предел. Даже уникальные способности. Выручая Злобина, он исчерпал себя полностью. Организм требовал перезарядки и отдыха.
      — Черт, — пробормотал Максимов, растирая складку между бровями.
      Сейчас она казалась омертвевшей. А видел, эту точку щекотало колючим током.
      Оставались два источника: Василий Васильевич Иванов и Лиза Данич.
      Подумав, Максимов решил, что уволенному, но не получившему расчета начальнику безопасности холдинга он позвонит последним. В качестве последней надежды. У Иванова за годы службы должен был накопиться опыт розысков непоседливой падчерицы хозяина.
      А Лизе Данич, девочке с сердцем убийцы, лучше звонить с мобильного, решил он. Светить домашний телефон в таких контактах — может выйти боком.
      Максимов снял с пояса мобильный. Сверившись с визиткой владелицы фирмы, производящей что-то там «спа», набрал номер.
      — Да-а? — сразу же раздался в трубке чуть взвинченный от возбуждения голосок. На заднем фоне во всю грохотал «Раммштайн».
      — Лиза?
      — Ну, я, а дальше что?
      — Добрый вечер. Это Максимов.
      — М-м? Вау! Вот уж не ожидала! Как жизнь?
      — Не жалуюсь. — «Сейчас меня убьют», — подумал Максимов, но все же перешел к делу:
      — Лиза, я не могу связаться с Кариной. Огромная просьба, если увидишь ее, попроси срочно перезвонить мне или включить мобильный.
      — Та-ак. — Голосок Лизы потух. — Это все?
      — На сегодня — да.
      — Что могу сказать… На сегодня у меня другие планы. И вряд ли мы пересечемся.
      — И тем не менее, — мягко надавил Максимов.
      — Ладно, но ничего не обещаю. И тем не менее спасибо за звонок, — напоследок ввернула Лиза.
      Максимов посмотрел на замолчавшую трубку.
      Внутри измочаленного усталостью тела что-то изменилось. Открылся какой-то сундучок с последним, чудом уцелевшим «НЗ». Острая щекотка обожгла переносье, и он увидел…
       …В теплой прозрачной воде плавали мертвые, распаренные медузы.
      Но «НЗ» хватило только на это. Картинка, едва появившись, стала быстро тускнеть и пропала, словно выключили проектор.

Красная Шапочка

      Карина легла на спину и с головой ушла под воду.
      Сквозь слой теплой воды лампочки на потолке показались мертвыми, распаренными медузами.
      Карина вынырнула, стерла влагу с ресниц, пригладила мокрые волосы.
      — Лизка, какой шампунь можно взять? — крикнула она в приоткрытую дверь, стараясь перекричать громко рычащий «Раммштайн».
      В дверь просунулась голова Лизы Данич.
      — Ой, бери любой. Вон «Виши» — классный.
      — Угу.
      Лиза вошла, держа руки за спиной.
      — Мать, давай меняться, — с лисьей мордочкой предложила она.
      Карина равнодушно пожала плечами.
      — Смотри. — Лиза достала из-за спины две глянцевые бумажные сумочки на цветных шнурочках. Повесила на разные руки. — Отдаю блузку за твой синий комплектик.
      — Она мне не идет. — Карина тряхнула мокрыми волосами.
      — Глупая. У нее пуговки золотые. В масть к пряжкам на туфельках.
      — Ты уже и туфли примеряла?
      — Ну, не утерпела, убей меня теперь. Кто виноват, что ты по часу в ванне сидишь. Кариша! Ну, Кариша! — Лиза нетерпеливо топнула ножкой.
      — Не знаю. Давай отдам тот белый. С розочкой.
      — С розочкой не хочу. Я в этот влюбилась. — Лиза набрала в легкие воздух, как перед нырком в воду. — Ладно, отдаю в нагрузку шарфик диоровский. Он дороже сапог, между прочим, стоит.
      — Такие же в метро продают. За сто рублей. — Карина плеснула себе в лицо водой. — Ладно, не заводись. Меняемся.
      — Ура! — подпрыгнула Лиза.
      Пакетики звонко шлепнулись друг о друга. Потом тот, что перешел во владение Карины, отлетел в корзину для белья. Свой Лиза прижала к груди.
      — Ой, радости — полные штаны. — Карина наморщила носик.
      Лиза вытряхнула из пакетика синие кружевные комочки.
      — А сейчас — стриптиз! — объявила она.
      Распустила поясок и смахнула с плеч шелковый халатик. Быстро надела кружевные трусики и лифчик. Грациозно развернулась лицом к зеркалу. Замерла в позе модели из эротического календаря.
      — Ну? — спросила она, оглянувшись через плечо.
      — Грандиозно! — восхищенно вздохнула Карина. — Такую вещь на такую фигурку отдать не жалко.
      — Не подлизывайся. Мы с тобой, как из одной пробирки. — Лиза сменила позу, закинув руку и запустив пальцы в волосы. — Но у меня волос побольше. Только и всего.
      Она развернулась, положила руки на бедра, привстала на цыпочки и оглянулась на зеркало.
      — Хочу на попку татушку, как у тебя.
      — Как у меня не получится. Мне папа делал.
      Лиза посмотрела на погрустневшую подругу. Присела на угол стиральной машины.
      — Ты его очень любила?
      — Больше, чем отчима.
      — Кариш, давай без слез.
      — А я и не плачу. — Карина провела пальцем под глазами. — Спасибо тебе, Лиз. Дома я бы повесилась. Все родня армянская с утра такой вой подняла, что самой волком завыть захотелось. Хорошо, что ты дома оказалась… Классно мы по магазинам прошвырнулись, да?
      — Между прочим, знаешь, сколько денег ухнули? — Лиза округлила глаза. — Немерено!! Почти по полторы «штуки»! Я чеки пересчитала.
      — И черт с ними! — отмахнулась Карина. — Не в деньгах счастье. А ты совсем немкой становишься. «Чеки пересчитала»!
      — А я всегда все подсчитываю. Еще маленькой сдачу ныкала, научилась. Если мою мамашу не обсчитывать, фиг бы я карманные деньги видела.
      Она наклонилась, из брошенного на пол халатика достала пачку «Мор» и зажигалку. Закурила, выпустив дым в потолок.
      — Когда мама умерла, я неделю боялась войти в ванну, — начала она другим голосом. — Потом плюнула на все и решила жить. Первым делом прочесала все магазины. Накупала столько, что соседи, наверняка, стуканули в полицию. У немцев это по счету раз! Я решила не палиться, и придумала такую фишку. Наберу ворох шмоток — и часть возвращаю в магазин. Нужное оставлю, а барахло — верну. Нужное оставлю — барахло верну. Соседи подуспокоились. А я тогда демонстративно пошла к психоаналитику жаловаться. Они и успокоились. — Лиза коротко хихикнула. — Психу я такую лапшу навешала! Типа: мама умерла, а меня на покупки пробило. Псих за десять сеансов меня успокоил. Оказалось, у них манией покупательства полстраны страдает. Нахапают от жадности, а потом бзик проходит, они каются и тащат все обратно. Прикинь, стоят магазины, товаром под завязку забитые, а люди из них туда-сюда шмотки таскают. Никакого сбыта, фикция одна.
      — Я такое в Париже видела.
      — Ну тогда что я распыляюсь? — махнула рукой Лиза.
      Карина протянула руку, коснулась мокрыми пальцами ее колена.
      — Ну Лиз! Теперь тебя плющит.
      — Ай, ерунда! — Лиза вскинула голову. — Мы с тобой живем лучше всех, потому что по полной программе за это заплатили. Не знаю, как ты, а я любой глаза выцарапаю, кто моему наследству позавидует.
      — Было бы чему, — фыркнула в воду Карина.
      — Ага! Про тебя молчу, возьмем меня. Золотая «Виза», машина, байк, дом в Германии, эта квартирка, — Лиза загибала пальцы, пока они не кончились. — Шмоток любых, косметики — выше крыши. Куда хочу, туда поеду. Хоть завтра. Да за такую жизнь любая ноги раздвинет так, что до ушей лопнет!
      — Но ты же никому не давала.
      — В том-то и дело. Только теряла! — Лиза стряхнула пепел в раковину. — Ладно, мать, мой голову. Сейчас Глеб приедет.
      Карина окунулась с головой. Быстро вынырнула, выплюнув воду.
      — А ты так и не сказала, где такого мужика отхватила.
      — Разве? — удивилась Лиза.
      — Ну что я, вру, что ли!
      Лиза затянулась сигаретой.
      — В Интернете познакомились.
      — Да?
      — Два! — передразнила ее Лиза. — Уметь надо. Кстати, что такое «лобо»? У него такой ник был.
      Карина закатила глаза к потолку.
      — Хомо хомо лобо эст, — произнесла она, подумав. — Человек человеку — волк. Лобо — это волк на латыни.
      — М-да? А я, дура, думала, что от «Лобов». А впрочем, какая разница.
      — И как он?
      — Ты же видела.
      — Я не о том.
      — А-а! — Лиза гортанно хохотнула. — Животное. В прямом и переносном смысле. Даже страшно иногда становится. Честное слово!
      — Так пошли его.
      — Ага, разбежалась! — Лиза затянулась, хитро блеснула глазами. — Я тут на днях одного мальчика из приличной еврейской семьи трахнула. Что вылупилась, ну был грех! И знаешь, что я поняла? Глеб, тварь, он, как наркотик. После него… Как бы это сказать? — Лиза пощелкала пальцами, подбирая слова. — Стерильно, что ли… Пресно как-то. Одно слово — наркотик. Только посмотрит своими глазищами, я сразу теку. Противно, а ничего поделать с собой не могу.
      Карина ее слушала внимательно, не сводя взгляда с раскрасневшегося лица Лизы.
      — Брось его, Лизка, — тихо сказала Карина.
      — Не дождетесь. Мое! — Лиза с вызовом посмотрела на Карину. — Своего Максима бросай.
      — Он — другой.
      — Что-то мне так не показалось. — Лиза закинула ногу на ногу. — Чтобы ты знала, он ко мне клеился. Правда, правда! Когда с похорон его до Москвы подвозила.
      Карина поморщилась.
      — Ой, только не надо трындеть.
      — Клянусь!
      Карина легла головой на воду. Сказала в потолок, вода попала в уши, поэтому получилось громче, чем хотелось:
      — Если бы приставал, ты бы никогда не призналась.
      Лиза что-то сказала, скорчив козью морду. Что сказала, Карина не расслышала, но на всякий случай ответила:
      — Сама — звезда!
      Лиза вдруг резво спрыгнула со стиральной машины.
      Карина вынырнула.
      — Что?
      — К ночи помянули, он и приперся. — Лиза подхватила с пола халатик.
      В прихожей запиликал звонок.
      Лиза сунула в пальцы Карине наполовину выкуренную сигарету и выбежала открывать дверь.

* * *

      По квартире перемещались два голоса: высокий, вздернутый — Лизы и грудной, с дребезжащей трещинкой — Глеба Лобова. Они ходили друг за другом и говорили, то в унисон, то наперебой, то поодиночке.
      Карина подняла ногу, большим пальцем начертила на влажном кафеле острую скобку. Погрузила ногу в воду. Вытянулась.
      Затянулась и стала неотрывно смотреть на значок на стене.
      Губы ее беззвучно шептали странные слова. От легкого дыхания по воде пошла мелкая рябь.
      Через минуту звуки смолкли. Уши залепила глухая тишина. Стена поплыла перед глазами.
      Беззвучно отворилась дверь. Глеб Лобов остановился на пороге.
      Почувствовав на себе его взгляд, Карина медленно повернула голову.
      Взгляды их встретились.
      Ноздри Глеба хищно раскрылись. В глубине зрачков заплясал оранжевый огонь.
      Карина разлепила теплые губы. Провела языком, слизывая влагу.
      — Я лучше, чем моя мама? — прошептала она.
      Глеб вздрогнул. Оранжевый огонь в глазах моментально погас. Зрачки затянуло прозрачным льдом.
      Он ничего не ответил. Шагнул за порог, закрыл за собой дверь.

* * *

      Карина встала перед трюмо, критически осмотрела свое отражение.
      Сняла ожерелье из зубов и ракушек, предложенное Лизой.
      Вытащила свой медальон и повесила поверх черного шелкового топика.
      — В масть! — прокомментировала Лиза, встав за спиной.
      Сама нарядилась так же декадентски хищно: черная кожа, черный шелк, много грима и наготы.
      — Что за клуб, ты хоть знаешь? — спросила Карина.
      — А, была раз с Глебом. И пару раз одна. Почти одна, — уточнила она. — Так себе гадюшник. Видали мы и покруче.
      — Публика там хоть ничего? — с подозрением спросила Карина.
      — Как везде. Менагеры и мак-джаберы . И их курицы. Шестьсот баксов оклад, а гонора, как у миллионеров. Правда, в этом клубешнике нормальные музыканты тусуются. Классные рок-н-ролльные ребята. Патлатые, обдолбанные и злоеб… — Лиза смазала окончание слова. — Короче, то, что нам нравится. И телки у них ничего. Наш контингент.
      Она ноготком поскребла темно-красную помаду в уголке губ. Облизнула их острым язычком. Улыбнулась, выставив идеальный ряд зубов. Покрутила головой, не снимая с лица натянутую широкую улыбку.
      — Порядок, все мужики наши, — констатировала она.
      Лиза потеснила Карину, с озабоченным видом наклонилась над строем флакончиков с духами.
      — Чем побрызгаешься? — спросила она у Карины, не поднимая головы.
      Карина отошла к креслу. Взяла сумочку. Достала из нее дорого выглядящую коробочку.
      — Лиз, — позвала она.
      — О-у? — Лиза оглянулась.
      — Лови!
      Карина бросила ей коробочку. Лиза неловко поймала, прижав к груди. Рассмотрев, издала восторженный вопль.
      Подскочила к Карине, чмокнула в щеку. Спохватилась, потерла ей щеку.
      — Кариш, это же «Айсберг»! У меня как раз капля осталась. Где взяла?
      — Места знать надо.
      — И ты, сволочь, весь день молчала?
      — От тебя не заныкаешь — сюрприз не получится.
      Лиза фыркнув, обняла Карину и выскочила из комнаты.
      На кухне раздался ее возбужденный голос.
      Карина села на тахту, заваленную пакетами с покупками. Детальной примерки они устроить не успели. Так, распотрошили все подряд, наспех прикладывая к себе обновки.
      Из внутреннего кармана своего старого плаща Карина достала круглую палочку сантиметров в двадцать длины, обтянутую кожей. Нажала на бронзовое кольцо, обхватившее центр палочки. Щелкнула пружина. Половина чехла отъехала от кольца, обнажив тонкое лезвие стилета.
      Карина ткнув тупым концом палки в ладонь, вернула чехол на место.
      Ослабила шнуровку на высоком ботфорте. Попробовала засунуть стилет в сапог. Ойкнув, вытащила назад.
      Покусав губку, осмотрелась. Сорвала с подарочного пакетика черный шнурок. Захлестнула две петли на стилете. Приложила к ремню.
      Чтобы продеть концы шнурка под ремень, как она планировала, пришлось откинуться на спину, вставать было лень.
      Карина, едва коснувшись головой крохотной подушки, сморщилась от боли.
      — Еп-с, — со свистом слетело с ее губ.
      Она приподнялась, поглаживая ушибленный затылок. Отшвырнула в угол подушку. И обмерла.
      На тахте лежал пистолет. Короткоствольный дамский «магнум».

Активные мероприятия

       Срочно
       Владиславу
      Объект Агитатор на машине марки «мицубиси экслипс» (гос. номер У 313 МО 77), принадлежащей гр-ке Данич Е.В, проследовал в ночной клуб «Последний приют».
      Объект сопровождает Карина Дымова.
      Наблюдение продолжаю. Прошу дальнейших указаний.
Зоркий

Глава двадцать девятая. Песнь волка

Создатель образов

      В клубе дым уже стоял коромыслом. Атмосфера, созданная стараниями музыкантов и бармена, способствовала дружбе и быстротечной любви.
      Несмотря на весь сумбур и гвалт, большая часть зала обратила внимание на вошедшую троицу. И не могла скрыть восхищения.
      Стиль, грация и порода покоряют всех. Особенно гипнотизирующе действуют на тех, кто обделен этими тремя качествами истинного аристократизма.
      Глеб, статный, лобастый, с сужающимся книзу лицом, оканчивающимся кляксой бородки, походил на готского короля. Узкий в талии жилет. Шнурок с серебряной индейской бляхой вместо галстука. Перстень с тусклым черным камнем на мизинце.
      Лиза Данич с высоко заколотыми локонами, вся в черной коже и прозрачном шелке, являла собой образ чистой красоты. Из романов Лофкарта и Брема Стокера .
      Карина… Черный плащ, переброшенный через руку. Ботфорты на высоком каблуке, кожаные обтягивающие джинсы, короткий топик. Серебряный оберег викингов между острыми бугорками маленьких грудей. Она походила на юного оруженосца, хлестко-гибкого и отчаянно смелого. Судя по решительной складке губ и отрешенному выражению лица, юный воин выступил в свой первый самостоятельный поход.
      К ним подлетел менеджер зала, средних лет мужчина в распахнутом пиджаке с бэйджиком на лацкане.
      — Глеб, добрый вечер! Дамы! — он отвесил поклон. — Это отпад!
      Мужчина находился в средней степени подпития. Мог говорить и исполнять служебные обязанности, но ровно на столько, на сколько мог. И не больше. Но получалось забавно.
      — Наш столик? — спросил Глеб.
      — Несмотря на угар и светопреставление в финале… — Мужчина поднес ладошку к губам. — Прошу простить! Стол сохранен в целости и неприкосновенности.
      — А у вас тут весело сегодня, — светским тоном произнесла Лиза.
      — Ха! Вы чуть-чуть опоздали. «Лакрима Кристо» лабали. Так народ завели, что девок со столов снимать пришлось. — Он достал платок, промокнул влажный красный лоб. — Сейчас перерывчик. А второе отделение поспокойней. Какой-то индеец с дудкой.
      Он отступил, оттеснив спиной толкущихся у бара, широким жестом указал троице путь к столикам за низкой перегородкой.
      — Пра-ашу.
      Глеб провел дам к столику. Каждой галантно придвинул стул, помогая сесть. Окатил холодным взглядом битком набитый зал и сел во главе стола, лицом к сцене.
      Карина с интересом разглядывала интерьер и публику.
      — Ни грамма роскоши, а шикарно. Чей это клуб?
      Глеб наклонился и прошептал:
      — Только по секрету. Мой.
      — Правда?
      — Для тебя — да. Для налоговой — нет, — ответил Глеб. — Для отстегивания налоговой этот попка-дурак нанят.
      — О чем вы шепчетесь? — спросила Лиза, положив пальцы на запястье Глеба.
      Он медленно освободил руку.
      — Девочки, ужинаем или пьем?
      — Пьем! — в унисон ответили девочки.
      Глеб рассмеялся. Вскинул руку, подзывая официантку. Она давно ждала команды, но через толчею тел пробилась с трудом.
      Запыхавшись, встала у столика с блокнотиком наизготовку. Девчонка была ровесницей Карины. Не удержалась и быстрым критическим взглядом осмотрела подруг. На ней самой был тонкий темный свитерок в обтяжку и брючки в тон. Очевидно, чтобы было удобно сновать в тесноте между столиками. А в таком безденежно-богемном интерьере мелькать голыми ногами выглядело бы чересчур вызывающе. Не тот стиль.
      — Мне шампанского, — первой заказала Лиза. — Сухого.
      Глеб перевел вопросительный взгляд на Карину.
      — Водку и апельсиновый сок. Все отдельно, — уточнила она для официантки.
      — Здесь не подают водку, — ответил за девушку Глеб.
      — Вот тебе раз! — удивилась Карина.
      — Политика клуба. Где есть пиво, нельзя продавать водку. Иначе сделают ерша и уйдут в штопор. Никакой выручки, только грязь по углам.
      Карина дернула плечиком.
      — Тогда коньяк.
      — А вина не хочешь? Вино здесь отличное. И пиво питерское.
      — Нет. Я стараюсь не пить, что бродило и гнило.
      Глеб послал ей острый взгляд.
      — Итак, мы будем коньяк! — Он обратился к девушке. — Скажи бармену, что для меня. Он поймет.
      — Я что, одна буду шампанское? — возмутилась Лиза.
      — Допьешь — подключишься к нам. И орешков каких-нибудь, лимончик настрогай, — продолжил он. — Девочки, точно есть не хотите?
      Лиза отвернулась к пустой сцене. А Карина ответила:
      — Позже, наверное.
      Глеб жестом отослал официантку.
      Закурил. Посмотрел в глаза Карины. В них был тихий смех.
      Глеб усмехнулся.
      — Расскажи что-нибудь веселое. — Карина положила подбородок на кулачок, приготовилась слушать.
      Глеб, задумавшись, сделал пару глубоких затяжек.
      — Философию бизнеса я изучил на кафедре животноводства Сельхозакадемии. Начал в биологическом кружке при Доме пионеров, а в академии прошел полный курс.
      Карина не знала, как отреагировать: на губах Глеба играла ироничная улыбочка, а в глазах под пленкой предельной усталости пряталась боль. На всякий случай улыбнулась.
      — Вот, никто не верит, — Глеб по-своему интерпретировал ее замешательство. — А тем не менее это так. Причем я имею в виду не обычную мелкую фарцовку, хотя тогда другого бизнеса попросту не существовало. А именно Бизнеса. Короче говоря, совершил открытие на уровне Маркса. Только «Капитал» писать не стал. Взял грех на душу, утаил правду от современников и потомков. Ты Маркса не читала?
      Карина наморщила носик.
      — И правильно сделала. Четыре тома вот такой толщины — Глеб показал на пальцах. — И все ради того, чтобы с немецкой обстоятельностью показать, как один человек присваивает продукт, произведенный десятью. Но ни строчки о том, а почему это происходит.
      — В самом деле, почему? — подхватила Карина.
      — Потому что так мы устроены! Например, один деятель подсмотрел, как вожак мартышек раздает стае бананы, которые он лично достал с пальмы. Ура, — заорал ученый, — вот оно — доказательство врожденной предрасположенности к коммунизму и гарантия его неминуемой победы во всемирном масштабе.
      Карина прыснула в кулачок.
      — Зря смеешься! Человек на этом кандидатскую защитил и в партию вступил. Благодаря мартышкам в люди выбился. — Глеб стряхнул столбик пепла с сигареты. — Сразу же нашлась толпа последователей и продолжателей. Но ажиотаж вокруг обезьяньего коммунизма быстро затух. Более длительные наблюдения показали, что вожак раздает бананы перед длительным переходом к новой стоянке. А в конце пути. Если на новом месте бананы не растут, силой отнимает и хомячит сам. Фактически использует собратьев в качестве носильщиков, вот и весь альтруизм. Вот так! Павиан краснозадый «Капитал» явно не читал, но действует сугубо по науке.
      Карина отметила, что теперь у Глеба смеются глаза, а на губах кривится улыбка, словно они, губы, силятся не пропустить наружу боль и кровь, скопившиеся под сердцем.
      — Так я и сколотил первый миллион. Как павиан. — Глеб сделал обезьянью рожу. — Правда, правда! Кооперативы только разрешили. А я тогда председателем студенческого совета был. Увидел, как вьетнамцы на себе тюки с барахлом в общагу тащут. И сразу сообразил, вот он — миллион. Пошел к декану и добился, чтобы общагу передали студентам в самоуправление. Модное тогда слово было, декан мне долго руку тряс за инициативу. Получил я ключи от входной двери, поставил на пост двух боксеров-полутяжей, чтобы порядок блюли. Отловил старшего среди узкоглазых и назначил плату за вход и выход. Уж не помню сколько с тюка.
      — И на этом сделал миллион? — усомнилась Карина.
      — За семестр! — Глеб усмехнулся. — Не веришь? А ты посчитай, сколько вьетнамцев за день снует туда-сюда. И каждый на себе по пять баулов норовит принести-унести!
      Официантка принесла заказ. Сноровисто расставила бутылки, блюдца и рюмки. И пропала в толпе.
      Глеб открыл бутылку шампанского. Налил до пенистой горки в бокал Лизы.
      Осмотрел этикетку на бутылке французского коньяка.
      — Порядок, из моих запасов, — объявил он, указав на крохотную метку к нижнем углу.
      Налил в рюмочки-наперстки Карине и себе.
      — За что пьем?
      Он спохватился и посмотрел на Карину. Она отрицательно повела головой. Первой чокнулась с его рюмкой, потом с Лизиной.
      — За мертвых уже сто раз пили. Давайте за нас, живых. Красивых и удачливых!
      Лиза выдавила кислую улыбку и сделала большой глоток.
      Глеб лишь дрогнул уголком губ.
      — Хороший тост. Короткий и четкий. Тебе в рекламе надо работать.
      Он медленными глотками выцедил коньяк. Прикусил лимон.
      — Хочу еще про обезьян! — Карина отставила полупустую рюмку.
      — Без проблем, — с готовностью отозвался Глеб. — Тем более что обезьяны научили меня любви.
      Карина подняла брови, изобразив немое удивление.
      — Без пошлостей! — предупредил Глеб. — На полном серьезе, что такое любовь я понял еще в кружке. Насмотрелся, осознал и сделал выводы. На всю жизнь. В те годы особо талантливых пионеров привлекали в качестве дармовой рабочей силы в лаборатории. Меня угораздило попасть к одному лысому «кадидубу». Вот фашист был так фашист! Три года подряд ставил опыты на мартышках. Вколет им свой препарат, а потом ждет, когда они сдохнут. Все в журнале фиксирует. Каждый этап агонии. А потом потрошит обезьянок и смотрит, а в каких это конкретно тканях наш препарат отлагается.
      — Фу, гадость! — Лиза, внимательно слушавшая и не спускавшая глаз с Глеба, отвернулась.
      — Дура, «кандидуб» мечтал докторскую защитить! На костях мартышек в рай попасть.
      — А где же любовь? — Карина переключила внимание на себя.
      Он указал глазами на рюмку Карины. Она неуверенно пожала плечами. Глеб капнул в ее рюмку добавку, до краев налил себе.
      — Любовь была, какая нам и не снилась! — вздохнул он. — Только этот фашист вдоль клеток пройдет и препарат вколет, так такое начиналось! Клетки трещали, прутья гнулись. Мартышки всеми правдами и неправдами спариваться пытались. Через решетки! Самое странное, что они не могли знать, что через минуту начнут умирать. — Глеб неожиданно замолчал, пощипал бородку. Пальцы заметно подрагивали. — Вот такая любовь. Накануне смерти.
      — Это тост? — Карина подняла свою рюмку.
      — Да.
      Они через края рюмок посмотрели друг другу в глаза.
      Взгляд Глеба неожиданно нырнул в ее зрачки и, Карина отчетливо почувствовала, окунулся в мозг. Борясь с наваждением, она прикусила губку. Но боль не помогла. Воля уже покорно, пластилиново мялась в мертвой хватке Глеба.
      Спасла Лиза.
      — Глеб, а кто петь будет? — неожиданно вклинилась она.
      — Шаман, — коротко ответил Глеб.
      Секундного сбоя хватило, чтобы Карина выскользнула. Этого он не мог не понять, увидев спокойную, очень взрослую улыбку на ее губах. И уверенный взгляд.
      Глеб резким движением опрокинул в рот рюмку. Задержал дыхание.
      — Группа так называется?
      — Самый настоящий шаман. Из племени навахо .
      — Это так круто?
      — Очень круто, — серьезно ответил Глеб.
      — Да?
      — Да! Если я его за свои бабки из Штатов привез.
      Он обвел взглядом зал. Публики стало заметно меньше. Волна случайных тусовщиков схлынула. Остались только свои да те новенькие, которым все здесь пришлось по вкусу.
      Менеджер зала попал в поле взгляда Глеба. Его как магнитом подтянуло к их столику.
      — Не пора начинать, как считаешь? — Глеб задал вопрос, как отдал команду.
      Мужчина осклабился.
      — Абориген уже выпил, курнул и даже подул в гримерке для наших ребят в дудку. Я не слышал, но ребята хвалили.
      Глеб взглядом оттолкнул его от себя.
      Мужчина протиснулся между столиками к сцене. Взял оставленный музыкантами микрофон.
      — Друзья, прошу тишины!
      Шум в зале медленно осел. Последних из громко говорящих попросили заткнуться соседи.
      — Такого в нашем клубе еще не было! Самый настоящий шаман великого племени навахо! Седой Волк из рода лягушки, клана волка . Он будет играть… Нет, не для нас, как вы могли подумать. Он будет играть для древних богов своего народа! Прошу, Седой Волк!
      Через зал проследовал мужчина с длинными седыми прядями, свисающими на плечи. Ничего шаманского в нем не было. Обычная ковбойка навыпуск, мешковатые джинсы и стоптанные сапоги. Взойдя неверной походкой на сцену, мужчина повернулся к залу лицом.
      — Какой-то бурят-алкоголик, — громко прошептала Лиза в бокал.
      Карина отметила, как набухли желваки на скулах Глеба.
      Лиза словно против воли повернула к нему голову. На секунду на ее лице возникло выражение неподдельного ужаса. Лиза шмыгнула носом и отвалилась на спинку стула, уйдя в тень.
      Шаман уселся посреди сцены прямо на пол. Помощники разложили вокруг него погремухи, барабанчики и метелки из птичьих перьев.
      Свет в зале померк. Только один софит высвечивал на сцене круг. В толстом снопе света яркими звездочками кружили пылинки.
      Шаман долго разглядывал их, закинув голову. Казалось, он забыл про зал и даже — зачем его вывели на сцену.
      Зал никак не выказывал нетерпения. Что для такой отвязанной публики было вовсе не характерно.
      Как-то сама собой в зале образовалась звенящая тишина.
      И тогда шаман снял с плеч полоску материи, расшитую бисером. Повязал ее на лоб. Поднял перо, чиркнул им накрест в воздухе и воткнул в волосы.
      В эту секунду из бомжеватого старикана он превратился в Шамана.
      Рожденный женщиной народа навахо в месяц Волка года Лягушки гордо вскинул седую голову.
      По залу ветром в камышах прошелестел восторженный шепоток. И стих. Умерло все.
      Седой Волк стал постукивать косточкой по боку тыквы. В густую тишину зала стрелами полетели резкие звуки…

Красная Шапочка

      В зале сделалось страшно.
      В темноте сновали густые тени, принимая очертания то людей, то животных. Приближались, заставляя в ужасе замирать сердце, отскакивали, успев украсть частичку тепла. От их скользящих прикосновений голые руки и плечи покрылись гусиной кожей, а в животе поселилась холодная лягушка.
      Странные, нездешние звуки разлетались по залу, рикошетили о стены, сталкивались, крошились, сыпались наземь, ползли змеями к ногам, карабкались по телу вверх, царапая когтистыми лапками, вспархивали с лица мохнатыми бабочками и вдруг, взлетев над головой, обдавали мощным взмахом орлиного крыла.