Странник - Цена посвящения: Время Зверя

      Призрачный, первобытный в своей силе и ужасе мир жил своей привычной жизнью. Не обращая внимания на скованных страхом людей, духи играли, спаривались и убивали друг друга, гибли и возрождались в новых личинах. Их ядовитые, смрадные и благоухающие дыхания, сливаясь и перемешиваясь, порождали наркотическую смесь, вдыхая которую человек забывал о времени, пространстве, своем мире и о самом себе. Душа его, вырвавшись из омертвевшего тела, бросалась в водоворот призраков, духов и нечисти, чтобы через мгновенье стать ничем и всем сразу.
      Карина отчаянно боролась с подступающей дурнотой.
      А гортанный голос шамана то выплывал из трещотки ритмичных ударов, то тонул в тягучем потоке мелодии, выныривал среди ухающего дыхания барабана и взлетал на сильных крыльях в высокое небо и звал оттуда отрывистым и страстным клекотом орла.
      Каждая клеточка тела вибрировала и стонала в унисон с этим голосом. Хрипела и корчилась, когда захлебывался болью он, пела и оживала, когда навзрыд начинал смеяться он.
      Карина что есть силы вонзила ногти в ладонь. То ли сил совсем не осталось, то ли тело уже умерло. Она, как глотка воздуха, жаждала отрезвляющей боли, но не почувствовала ничего.
      В сполохах огней и мельтешении густых теней она увидела лицо Глеба.
       Их взгляды встретились. В его глазах бился янтарный огонь безумия.
       Вдруг огоньки поплыли к ней. Замерли у самого лица. Шершавый горячий язык лизнул ее губы.
       Карина отстранилась и прошептала в его ищущие губы:
       — За что ты убил его, Глеб?
       Горячие влажные губы скользнули по ее щеке к уху. Обожги дыханием.
       — Он хотел построить мир с Богом-машиной в центре и компьютером вместо Древа Добра и Зла.
       — Только и всего?!
       — Разве не достаточно? Посмотри вокруг. Страшно? Но это и есть мой мир. И он прекрасен. Он был всегда и пребудет вовеки. А ваш наскоро сварганенный из плохо подогнанных железок скоро рухнет под собственной тяжестью. И останется только мой мир!
       — Нет!!
       — Спроси у Седого Орла, он знает!
      Карина отшатнулась.
      Глеб сидел неподвижно на своем месте. Ноздри хищно вывернуты, глаза уставлены на круг света, в котором, раскачиваясь в такт мелодии, пел свою песню Шаман по прозвищу Седой Орел.
       Шаман водил головой из стороны в сторону, седые пряди бились по щекам. Он обшаривал взглядом ночь своего сна, пытаясь найти среди мельтешащих теней и духов того единственного, ради кого он пустился в путешествие в Нижний мир.
       Седой Орел замер. В кромешной темени сна он увидел два янтарных огонька. Зверь смотрел ему в глаза.
       И тогда Шаман, сломав ритм, через горло потянул длинную мелодию.
       В ней было все, что существует в мире и что останется в нем, когда уйдет последний человек. Сухие губы старика вплетали в мелодию вязь страшных слов на давно умершем языке. Люди успели его забыть. Но Зверь должен был помнить. Это от него первые айдахо услышали эти звуки. Страшные в своей первозданной силе, безошибочно разящие, как стрелы, посланные умелой рукой.
       И Зверь услышал. Скованный заклинанием, он выдал себя, выпрыгнув на свет.
      Глеб неожиданно вскочил. Разбросал руки, как птица крылья на ветру. Страшно оскалился. И исторг наружу жуткий, рвущий внутренности вой.
      Голос Шамана оборвался. А вой Зверя еще долго сотрясал стены.
      Они выдержали. А люди нет.
      Зал взорвался разноголосицей визгов, вскриков и подвываний.
      Через секунду обезумевшая толпа билась в истерике, отбивая кулаки о столы, топая ногами и зверски вращая зрачками страшно расширенных глаз.
      В вакханалии, захватившей всех без остатка, никто не заметил, что со сцены пропал седой старик.

Активные мероприятия

      Машина стояла в переулке, откуда хорошо просматривался вход в клуб.
      Владислав погладил ладонью ершик седых волос.
      — Кстати, Наташа, все хочу спросить. Как ты свои висюльки моешь?
      Наташа, с ногами забравшаяся на заднее сиденье, встряхнула головой. Тугие дрэды щелкнули по кожи куртки.
      — Как и все. Шампунем.
      — И не мешают?
      — Привыкла. Надоест — срежу. — Она вздохнула. — Может, я пойду прогуляюсь.
      — Нет. Из-за висюлек. — Владислав в зеркальце посмотрел на Наташу. — Он тебя, извини за намек, как облупленную знает. Спалишься по счету раз.
      Наташа фыркнула.
      Владислав цокнул языком.
      — Не поняла. Придется объяснить. Тебе в «Лагуне» понравилось работать?
      — Занимательно.
      — То-то. И в нашей работе есть место для маленьких радостей. — Владислав послал через зеркальце острый взгляд. — Только учти, Наташенька. Одна ошибка — и ты у дока на игле. Далее по всем этапам.
      Наташа подобралась.
      — Спроси, за что. Отвечу.
      — Ну, за что? — с плохо скрытым вызовом спросила она.
      — За то, что ошибаются только дураки. А у дурака ума хватит продаться. Чтобы убедиться, что он такой дурак беспросветный, что даже продаться не смог, мы его прогоняем по конвейеру. Только ты не думай, что выдержишь, потому что все уже видела. Ты, как та целка, страшнее пальца еще ничего в жизни не видела!
      — Очень образно. — Наташа отвернулась к окну.
      — Зато — доходчиво.
      — И что они там так раздухарились? — Она указала на окна клуба, в которых плясали и корчились длинные человекообразные тени. — Полтора часа уже отрываются.
      — Отдыхают люди, не завидуй.
      В рации, лежавшей на коленях Владислава, дважды пискнул зуммер.
      Владислав ответил двойным нажимом на тангету.
      — Все, клиент отваливать собрался. Готовься.
      — Слава богу! — Наташа вытянула руки со сцепленными пальцами, с хрустом вывернула их в локтях.
      — А мог бы девок к себе в офис завести. Тогда бы припухали до утра.
      — Не-а, не прокатил бы номер. — Наташа усмехнулась. — Тебе, Владислав, не понять. А я только глянула на них, сразу просекла, «амур де ля труа» не прокатит. Девки друг друга порвать готовы.
      — Уверена?
      — Абсолютно.
      — Забавно у вас все устроено.
      — Хочешь посмотреть?
      Владислав развернулся, обжег Наташу холодным взглядом.
      — Смотри, вышли! — Она указала на лобовое стекло.
      Владислав рывком развернулся. Положил одну руку на руль. Второй поднес рацию к губам.
      — «Круг»! Всем приготовиться, — бросил он в рацию.
      Дверь клуба распахнулась, полоса света растеклась по площадке.
      По полосе, как по тропинке, пошли, покачиваясь три фигуры. Мужчина вел, обхватив за плечи, двух девушек. Или они поддерживали его. С такого расстояния разобрать было сложно.
      Владислав поднес к глазам миниатюрный бинокль.
      Дорожка погасла, и фигуры растворились в потемках.
      Владислав чертыхнулся.
      Через две минуты фигуры всплыли в пятне неяркого света.
      Диспозиция поменялась. Мужчина опирался на плечо одной девушки. Вторая шла сбоку. Вдруг она остановилась. Принялась нервно размахивать руками.
      — Кажется, ты была права, — пробормотал Владислав. — Не складывается у них втроем.
      Наташа налегла грудью на подголовник переднего сиденья, подалась вперед, чтобы лучше видеть.
      Перепалка продолжалась. Девушка зашла вперед, преградив паре дорогу.
      Мужчина махнул рукой, и девушка отлетела в потемки.
      — Интересно, кто там ху из ху, — зло усмехнулся Владислав, подкручивая колесико фокуса. — Одинаково одеты, сучки. А лиц… Вот, черт.
      Пара сдвинулась с пятачка света и пропала из глаз.
      — Брать здесь будем? — напряженным шепотом спросила Наташа.
      — Как карты лягут. Но лучше, конечно, не дать ему сесть за руль.
      Владислав обшаривал биноклем темный участок от тыльной стены типографии, к которой присоседился клуб, до ближайших домов, светом окон освещавших асфальтовую дорожку.

Дикарь

      Он знал, что век зверя короток. Слишком многим нужна твоя жизнь, чтобы протянуть хоть на день собственную. И слишком много охотников, выцеливающих тебя забавы ради или по какой-то только им ведомой нужде.
      — Как я от вас всех устал! — тихо простонал Дикарь.
      Впереди была стена. За спиной — охотник.
      Он сотни раз представлял себе, как оно будет. Каждый раз последний миг перед щелчком капкана или прицельным выстрелом представлялся по-новому. Не угадал!
      Сейчас пред ним была сырая облупившаяся кладка типографской стены. А за спиной — всего лишь девчонка. Ноздри Дикаря щекотал острый жеребячий запах, исходящей от ее кожи.
      Витая струя, упиравшаяся в землю, оборвалась. Дикарь застегнул штаны.
      — Слушай, брось все и иди за мной, — произнес он, не оглянувшись. — Мы с тобой одной крови, я сразу это понял. Только увидел, сразу понял — мое! У нас получится, я точно знаю. С этой дурой, — Дикарь нервно дернул головой, указав куда-то вбок, — ничего бы не вышло. Нет в ней этого. Одни понты и пафос. А ты — другая. Настоящая. Вместе мы продержимся. Я сейчас сигану через флажки. Беги со мной!
      — Ну побегу, а что дальше? — раздался за спиной чуть хриплый от напряжения голос.
      Дикарь, закинув голову, хохотнул.
      — Дальше эти идиоты сделают все, чтобы мир рухнул! Они ни на что не способны, мне ли этого не знать! Ни убить, ни ребенка сделать не способны, а взялись спасать мир! Полудохлые импотенты, кролики саблезубые. А мнят себя львами! Когда все рухнет и сгорит к чертовой матери, придет наше время. Мы родим новое племя двуногих зверей. Сильных, мудрых и хищных. Настоящих царей природы.
      — Ты псих, Глеб. Просто нежить.
      Он круто развернулся.
      — Хоп! — только и услышал он.
      И следом стальная оса ужалила в грудь, чуть выше индейского медальона…

Активные мероприятия

      Рация неожиданно ожила.
      — «Первый»! У меня — два «щелчка»! Как понял? Два «щелчка»! — все с теми же нотками паники повторил мужской голос.
      — Кто? «Второй», кто стрелял?! — прорычал Владислав в рацию.
      — Не видел. Только слышал «щелчки».
      Владислав скрипнул зубами.
      — «Круг»! Сопровождавших «Архитектора» задержать! — Он отдал команду своим обычным, лишенным эмоциональной окраски голосом.
      Снял машину с ручного тормоза. Завел мотор.
      И неожиданно рванул с места так, что Наташу швырнуло на заднее сиденье.
      Разметав колесами лужу, машина вырвалась из засады. Заложила крутой вираж и на полном ходу нырнула в темный проезд, ведущий к клубу.

* * *

      У облупленного каменного забора типографии скопилась темнота густая, как чернила.
      Пришлось включить точечные фонарики. Острые лучики заскользили параллельно земле, высвечивая пологие бугорки и кучки мусора.
      — Есть! — раздался справа свистящий шепот Наташи.
      Владислав, не выключая фонарик, встал с корточек и пошел на звук.
      Глеб Лобов лежал навзничь на спекшейся груде бумажной трухи.
      Переворачивать не пришлось, чтобы найти раны.
      Рубашка лоснилась от крови. Чуть выше индейской бляхи чернели две маленькие дырочки.
      — Точно в аорту, — произнес Владислав. — Чистая работа.
      Сидевшая на корточках Наташа подняла белое в темноте лицо.
      — Что делать? — прошептала она.
      Владислав промолчал. Смотрел куда-то поверх среза забора.
      Очнулся и коротко выдохнул:
      — В машину!
      Наташа подскочила, рванулась вперед, к узкой дорожке.
      Владислав цепкими пальцами поймал ее за локоть. Развернул к себе лицом.
      — Дура. Его — в машину, — отчеканил он.
      В клубе раздался новый всплеск подвываний и глухой топот. Из высоких окон наружу сочился багровый свет, заляпанный черными разводами теней.
      На запрокинутом лице Глеба плясали тени. Багровые отблески тускло вспыхивали на страшно выкаченных глазах.

Глава тридцатая. «Дороги, которые нас выбирают»

Странник

      Максимов уронил руку с дивана, на ощупь нашел пиликающий мобильный.
      Протер глаза и уставился на дисплей.
      — Ненормальная, — недовольно пробормотал Максимов, разобрав цифры номера.
      — Да, Лиза, слушаю.
      В трубке слышалось дыхание. На заднем фоне на полных оборотах низко гудел движок автомобиля.
      Максимов отчетливо представил себе приплюснутый «мицубиси эклипс» Лизы, торпедой несущийся по ночному городу. Невольно поежился.
      «Нет, не везде хорошо, где нас нет. Если гонит, как тогда, с похорон Матоянца, да еще так же „под шафэ“, может легко оказаться без башни. В прямом смысле», — подумал Максимов.
      — Слушаю!
      — Максим, я хочу вас видеть, — после паузы промяукала Лиза.
      — Законное желание, но не вовремя.
      — Ты не один?
      — Какая разница, если я уже сплю!
      — Могу объяснить. Вот приеду… И объясню.
      Максимов промолчал, закусив губу, чтобы не сказать все, что подумал.
      — Хочешь меня, Максим? Я тебя — очень, очень, очень!
      «Так, пол-литра как минимум приняла, — определил по придыханиям и шепелявости Максимов. — Выросли девочки, нечего сказать».
      — Ну, давай адрес, Максим! — потребовала Лиза.
      — Карина с тобой?
      — А-а-а. А я губу раскатала! Карина, как же… Пять «лимонов» наследства.
      — Слушай, девочка, я же и по попе ремнем дать могу!
      — Пра-а-вда-а? Как мило! Я уже штанишки снимаю.
      — Так, овц… девочка, — с трудом поправил себя Максимов, — Карина с тобой?
      — Козел! — выплюнула Лиза. — А насчет Карины позвони Глебу Лобову. Семьсот сорок пять, пятнадцать пятнадцать. Он как раз сейчас на ней лежит. А я…
      Связь оборвалась.
      Максимов нажал на повторный набор. Но Лиза трубку не взяла. Терпения Максимова хватило дождаться десятого гудка.
      Он потер переносицу. Потом поскреб затылок.
      Прошел к столу, включил настольную лампу. Из стаканчика для карандашей вытряс пластинку сим-карты.
      «Биплюсовская» ни разу не задействованная карта — гарантия сохранения инкогнито.
      Заменив сим-карту в телефоне, Максимов набрал номер Лобова.
      Абонент на связь выходить не захотел. После десятого гудка Максимов нажал на кнопку отбоя.
      Отложил телефон. Сел, подперев голову руками.
      Часы равнодушно показывали пятнадцать минут второго. Им, железным, было все равно, как и на что убивают время люди.
      За неполных три часа глубокого забытья, в которое погрузил себя Максимов, организм едва успел прийти в себя. Но грозился объявить лежачую забастовку, стоило подумать, что надо встать и действовать.
      Максимов отлично знал себя. Будет надо, встанет, никуда не денется, и сделает, что требуется. И еще чуть-чуть сверх того. Но сейчас отчетливо чувствовал, что надо сидеть неподвижно и слушать себя.
      Что-то явно изменилось в мире. Произошло что-то чрезвычайно важное. И незримые волны изменений уже покатились, круша и опрокидывая планы одних, неожиданно вознося к вершине других и безжалостно сталкивая в бездну третьих.
      Надо только подождать. Не тревожить себя. И обязательно, если не услышишь, то почувствуешь накат невидимой волны.

Активные мероприятия

      Наташа показала Владиславу номер, высветившийся на дисплее мобильного.
      — Ничего не говорит. Ладно, потом «пробьем». Продолжай.
      Они работали в паре, как и было приказано, удалив всех, не посвященных в подробности операции.
      Не их вина, что вместо живого Лобова на «спецобъект» пришлось везти его труп. Их дело довести операцию до логического конца. До финального укола в живот. Рано или поздно это все равно произошло бы.
      Так рассудил Владислав. Он позволил себе лишь одно отступление от плана. Вместо объекта «Раздолье», куда пришлось бы пилить через весь город, загнал машину в гараж типографии. Сторожу дал на водку и объяснил по-мужски прямо: негде бабу оприходовать. Сторож внял и испарился.
      Наташа отбросила мобильный Лобова на кучу его одежды. Присела рядом с полураздетым трупом. Скальпелем распорола белье. Выдернула, скатала в ком, отбросила за спину.
      Владислав, прокручивая, снял с мизинца Лобова перстень с черным камнем.
      — Так, почти все.
      Он встал, прошел к машине. Нагнулся в салон.
      Вернулся, опустился на одно колено, протянул Наташе флакончик с водой и пузырек с белым порошком, шприц.
      Она осторожно взяла их. Пальцы от белесой резины хирургических перчаток казались мертвыми.
      — Куда колоть? — спросила она.
      — Лучше в живот.
      Владислав встал, отступил, ногой сдвинул в сторону кучу одежды. Присел на корточки над люком в бетонном полу и засунул палец в дырку в центре крышки. Натужно всхлипнув, потянулся, как штангист, вверх. Оторвал люк и, качнув, сдвинул в сторону.
      По гаражу поползло облако канализационных миазмов.
      Владислав ногой сдвинул крышку, полностью открыв зев люка.
      — Сделала?
      — Да, в живот. Четыре «кубика».
      — Помоги. Берись за ноги.
      Вдвоем они подтащили труп к люку.
      — Дальше я сам.
      Владислав отстранил Наташу. Подхватил труп под мышки и ногами вперед медленно опустил в люк. Разжал борцовский захват, и Лобов ухнул в удушливо воняющую преиподню.
      Владислав отряхнулся и молча пошел к машине.
      Наташа сгребла одежду, разбросанную по полу, в большой черный пластиковый мешок. В другой, обычный, какие выдают в супермаркетах, сложила документы и мелкие личные вещи Лобова. Покрутила в пальцах перстенек и тоже бросила в пакет.
      Владислав ждал ее, облокотившись на капот машины. Курил, устало щуря стального цвета глаза.
      — Что дальше? — спросила Наташа, уронив пакеты себе под ноги.
      — Подождем час. Проверим, как он там растворился, и отвалим спать.
      — Я не о том спрашивала. Нас за провал на конвейер швырнут, да?
      Владислав посмотрел ей в глаза. Усмехнулся.
      — Не сегодня. Начальство еще спит.
      — Да пошел ты!
      Наташа махнула рукой, открыла дверцу, забралась в салон, легла на заднее сиденье, вытянув ноги наружу.
      «Толк из девки будет, — отметил Владислав. — Только прическу сменить надо».
      Он затоптал окурок. Открыл дверцу. Лег на водительское сиденье, закинув руки за голову. Ноги, как и Наташа, выпростал наружу.
      С минуту Владислав разглядывал обшивку на потолке салона. Потом закрыл глаза и забылся чутким сном сторожевого пса.

Оперативная обстановка

       Срочно
       Владиславу
      При преследовании машины «мицубиси эклипс», принадлежащей Елизавете Данич, наблюдал, как водитель, превысив скорость, не справился с управлением, вылетел на встречную полосу и столкнулся с «уазом» ППС ОВД СВАО г. Москвы.
      При столкновении водителя выбросило из машины через лобовое стекло.
      Труп гр. Данич опознан сотрудниками милиции по найденным на нем документам.
Зоркий

Странник

      В подъезде глухо грохнула дверь. Стальное эхо волной покатилось по этажам.
      Ожил и заскрежетал на стыках лифт.
      «Раз, два, три, четыре, пять, шесть», — считал Максимов клацающие удары.
      На шестом, его этаже, лифт замер. Со скрипом разъехались створки.
      По бетону неверной походкой процокали каблучки. Замерли у двери Максимова.
      Он прошел в прихожую. Свет включать не стал. Посмотрел в глазок. Быстро провернул ключ в замке, сбросил цепочку, распахнул дверь.
      Карина со слабой улыбкой на лице стала оседать. Максимов успел подхватить ее. На руках отнес в комнату. Уложил на диван.
      Вернулся, прислушался к гулкой тишине подъезда, закрыл дверь.
      Карина успела распахнуть плащ и широко разбросать руки. Максимов с неодобрением покосился на ботфорты, удобно устроившиеся на спинке дивана. Наклонился над Кариной. Уловил свежий коньячный перегар, слетающий с ее раскрывшихся горячих губ.
      Поправил медальон с руной, скатившийся под мышку.
      Повел носом, принюхиваясь. Сквозь цветочный аромат духов и горячую испарину Карининого тела проступал хорошо знакомый, опасный, как сама смерть, запах.
      Он осторожно поднял правую кисть Карины. Поднес к носу.
      Пороховой нагар. Ошибиться было невозможно.
      Максимов отступил. Беззвучно опустился в кресло.
      В призрачном свете, просачивающемся в квартиру сквозь черные ночные стекла, лицо Карины на секунду показалось ему необратимо изменившимся.
      Так выглядят любимые, которых слишком долго ждали из дальних странствий.
      Вместе со знакомыми чертами они приносят на своем лице загар чужих солнц, удары чужих ветров и ласки чужых рек. В их сердцах еще звучит эхо проклятий, предсмертных стонов и слов любви совершенно нам незнакомых людей. И в зрачках их глаз навсегда отпечатались карты чужих стран, названий которых мы даже не знаем.
      И эти едва заметные следы Дороги делают их для нас чужими и чуждыми. Существами другой породы. Странниками.

Глава тридцать первая. «Это все, что мы сделали здесь друг для друга…»

Серый ангел

      Невыспавшаяся Москва погружалась в осатанелую суету дня. Нового в нем был лишь число в календаре. Обычный серый день в бесконечной череде будней, безликих, как толпа в метро. Все, что творилось, случилось и планировалось вчера, сегодня, в сумерках нудного дождя, казалось смазанным, пресным и вовсе не важным.
      Даже вчерашний порнорепортаж с телом, очень похожим на тело Генерального прокурора страны, на граждан, едущих на машинах и бредущих по тротуару по своим делам, особо шокирующего впечатления не произвел. Жизнь от этой новости не стала ни лучше, ни веселее.
      Злобина с Сергеем интимные похождения Генерального касались самым непосредственным образом. Но даже они, работники Генеральной прокуратуры, ограничились лишь понимающими взглядами и сочувственными вздохами. Перемывать косточки — недостойно, строить версии — напрасная трата времени, возмущаться кремлевскими — попросту глупо. Какие времена, такие и нравы. Если призадуматься, то еще по-божески обошлись. Лучше уж увидеть по телику себя, любимого, без трусов, чем рассматривать фотографии расстрелянной жены и дочки.
      Как известно, когда дерутся паны, чубы трещат у мужиков. Но пока Кремль пробовал на крепость шейные позвонки непосредственно Генерального, в прокуратуре возникла тактическая пауза. Мужики для драки и мальчики для порки были временно предоставлены самим себе. Шеф с такой легкостью дал отгул Злобину с Сергеем, что сразу стало ясно — на работу в ближайшее время можно вообще не ходить. Не до них, рядовых служак. Потребуется пушечное мясо — вызовут.
      Ленинградское шоссе было забито, казалось, до самого Питера. Плотный поток машин едва полз мимо обшарпанных домиков старых Химок.
      Сергей нервно барабанил пальцами по рулю, долго и натужно выдыхал, старательно артикулируя матерные выражения. Но вслух при начальнике не выражался.
      Злобин сидел насупившись, вперив взгляд в алые стоп-сигналы ползущего впереди «жигуленка». На заднем сиденье лежал букет белых хризантем. Студеный хвойный запах цветов щекотал ноздри и навевал грустные мысли. На сердце у Злобина с утра лежал пудовый камень, а от похоронного запаха хризантем, заполнивших салон машины, тяжесть и вовсе сделалась невыносимой.
      — Неправильные мы прокурорские, — с грустной усмешкой произнес Сергей.
      — Это почему? — Злобин не без труда оторвался от невеселых мыслей.
      Сергей заметно оживился, как актер, поймавший внимание зала.
      — Правильный «важняк» Генеральной, он как работает? Живет в «Рэдиссон-Лазурной», пьет красное сухое, бабы к нему в номер косяком валят, на диванчике у него непохмеленный замначальника МУРа отсыпается, клиенты у него сплошь умницы, но сами в тюрьму просятся. Смотрит он на мир голубым взором мудрого алкоголика, сохраняет чувство юмора и высокую потенцию, несмотря на общее запустение в государстве.
      — Ты где такого следака видал?
      — По телику.
      — Понятно. — Злобин поморщился.
      — Я понимаю, нам так не жить. Но хочется. Сказали же, мы рождены, чтоб сказку сделать былью.
      — Это мы были рождены, чтобы сказку делать. А вас вообще неизвестно для чего рожали, — проворчал Злобин.
      Сергей согнал с лица улыбку. Глаза на секунду словно запорошило пеплом.
      — Больно, но правда, — тихо произнес он.
      — Извини.
      — Вы-то тут при чем, Андрей Ильич?
      — Как знать…
      Сергей вдруг круто вывернул руль, ударил по педали газа и рывком выбросил машину на обочину.
      — Мне это надоело, — объявил он. — Держитесь, Андрей Ильич.
      С ревом «Волга» понеслась мимо замершего стада машин, рискуя каждую секунду свалиться в кювет.
      У Злобина перехватило дыхание. Но осаждать Сергея он не стал. Похороны Барышникова были назначены на десять тридцать. И вряд ли родственники станут их ждать. Тем более никто не знал, что Злобин придет проводить друга в последний путь.
      Жил подполковник запаса КГБ Барышников в пятиэтажке и упокоиться ему предстояло на запущенном кладбище на окраине подмосковных Химок. Когда Злобин узнал, где будут хоронить друга, подумалось, что если уж каждому свое и так, то ну эту жизнь на фиг.
      Машина сорвалась с шоссе в отвилок, нырнула под эстакаду и понеслась по пустой однорядной грунтовке.
      Сергей расслабленно откинулся на сиденье, но скорость не сбавил. Дорога вела прямо к кладбищу.
      — Будем вовремя — произнес он, покосившись на Злобина.
      Злобин в который раз подумал, что с помощником ему повезло. Хотя Барышникова Сергей, конечно же, не заменит. Совершенно другое поколение.
      На площадке перед воротами кладбища стоял автобус ритуальной службы в окружении нескольких легковушек. Солидная «вольво» держалась в стороне от отечественных машин, как выбившийся «в люди» отпрыск на поминках дальнего родственника.
      Машинально скользнув взглядом по номерам иномарки, Злобин невольно сжал кулаки.
      Сергей чутко уловил напряжение, сковавшее тело шефа.
      — Что-то не так, Андрей Ильич?
      — Этого я и ждал, — обронил Злобин.
      Сергей, описав полукруг, припарковал машину у автобуса.
      — Проблемы? — поинтересовался он, поправив что-то тяжелое под курткой.
      Лобовое стекло стоявшей в двадцати метрах от них «вольво» отливало черным, высокомерно и равнодушно, как глаза царедворца.
      — Тебя они не касаются.
      Сергей пожал плечами.
      — Возьми цветы и иди к могиле, — распорядился Злобин. — Я догоню.
      — А если…
      Злобин отрицательно покачал головой.
      — Не-а. Не тот уровень.
      Сергей перегнулся через спинку, взял с заднего сиденья букет. Вопросительно посмотрел на Злобина. Тот не пошевелился.
      — Ключи я оставлю в замке, Андрей Ильич.
      — Хорошо. Иди.
      Злобин проводил взглядом его ладную, подтянутую фигуру. Сергей ни разу не оглянулся.

Старые львы

      Салин уперся взглядом в тугой затылок Владислава, покрытый густым бобриком седых волос.
      «Пепел с солью», — поправил себя Салин.
      Болезненно поморщился. Под языком стояла вязкая нитроглицериновая горечь. Таблетка рассосалась, оставив после себя мерзкий вкус болезни. Но на сердце по-прежнему была тяжесть, а в теле — предательская слабость.
      Доклад Владислава поднял с постели в такую рань, что сначала показался продолжением душного ночного кошмара. Несколько часов ушло на то, чтобы прокачать ситуацию и выработать экстренные меры. Салин не без удовольствия отметил, что мозг, несмотря на шок, работал безупречно, но тело… Оно, казалось, износилось до предела.
      Решетников тоже выглядел далеко не молодцом. Под глазами залегли свинцового цвета тени. Кожа на лице от напряжения натянулось так, что разгладились мелкие морщинки, но все равно смотрелось нездорово. Как после неудачной пластической операции.
      — Начали, — ровным голосом обронил Салин, увидев, что Злобин вышел из своей «Волги».
      Они выбрались из машины почти одновременно. Но Решетников пристроился на полшага сзади. Так решили заранее. Идея делать Злобина принадлежала Салину, ему, стало быть, и работать первым номером.
      Салину подумалось, что со стороны они смотрятся как парламентеры двух враждующих армий.
      — Здравствуйте, Андрей Ильич, — первым поздоровался Салин.
      Решетников ограничился кивком.
      Злобин прошил взглядом сначала Салина, потом его партнера, выдержав паузу, произнес:
      — Чем обязан?
      В чем в чем, а в интонациях Салин разбирался, как настройщик роялей в гармонии. Интонация Злобина, ничего хорошего не предвещала.
      Салин покатал языком комок горькой слизи во рту, с трудом сглотнул.
      — Андрей Ильич, здесь нет дураков. Если я, человек, проведший миллион бесед, выбрал именно такое неподходящее место и время, значит, на то есть особые причины. И особые обстоятельства. Так что отбросим эмоции и поговорим о деле.
      — Я приехал хоронить друга, — глухим от напряжения голосом произнес Злобин.
      — Ах, да… Конечно. — Салин посмотрел на кладбищенские ворота. — Барышников работал на нас. И вы напрасно упрекаете меня в бездушии. Павел Степанович, будь добр, просвети Андрея Ильича, пока он не сорвался.
      Решетников вышел из-за спины Салина.
      — Семье сейчас не до нас. Они, я уверен, даже не подозревают о нашем существовании, но это не повод умыть руки. Во общем так… Дочь Барышникова на следующей неделе получит предложение о работе в крупной фирме с хорошим окладом. Полторы тысячи долларов в месяц для экономиста ее уровня — манна небесная. Безусловно, девушку никто и никогда уволить не посмеет. Это я гарантирую. Племянник служит в ФАПСИ. Там он и останется. В наши времена в семье кто-то должен иметь «красные корочки» солидной государственной конторы, согласны? — Он не стал дожидаться злобинского подтверждения столь простой истины. — Вот и я так думаю. Повысим парня в должности, получит майора. Это не трудно. Вдове, увы, ничем помочь не можем.