В клубе дым уже стоял коромыслом. Атмосфера, созданная стараниями музыкантов и бармена, способствовала дружбе и быстротечной любви.
      Несмотря на весь сумбур и гвалт, большая часть зала обратила внимание на вошедшую троицу. И не могла скрыть восхищения.
      Стиль, грация и порода покоряют всех. Особенно гипнотизирующе действуют на тех, кто обделен этими тремя качествами истинного аристократизма.
      Глеб, статный, лобастый, с сужающимся книзу лицом, оканчивающимся кляксой бородки, походил на готского короля. Узкий в талии жилет. Шнурок с серебряной индейской бляхой вместо галстука. Перстень с тусклым черным камнем на мизинце.
      Лиза Данич с высоко заколотыми локонами, вся в черной коже и прозрачном шелке, являла собой образ чистой красоты. Из романов Лофкарта и Брема Стокера .
      Карина… Черный плащ, переброшенный через руку. Ботфорты на высоком каблуке, кожаные обтягивающие джинсы, короткий топик. Серебряный оберег викингов между острыми бугорками маленьких грудей. Она походила на юного оруженосца, хлестко-гибкого и отчаянно смелого. Судя по решительной складке губ и отрешенному выражению лица, юный воин выступил в свой первый самостоятельный поход.
      К ним подлетел менеджер зала, средних лет мужчина в распахнутом пиджаке с бэйджиком на лацкане.
      — Глеб, добрый вечер! Дамы! — он отвесил поклон. — Это отпад!
      Мужчина находился в средней степени подпития. Мог говорить и исполнять служебные обязанности, но ровно на столько, на сколько мог. И не больше. Но получалось забавно.
      — Наш столик? — спросил Глеб.
      — Несмотря на угар и светопреставление в финале… — Мужчина поднес ладошку к губам. — Прошу простить! Стол сохранен в целости и неприкосновенности.
      — А у вас тут весело сегодня, — светским тоном произнесла Лиза.
      — Ха! Вы чуть-чуть опоздали. «Лакрима Кристо» лабали. Так народ завели, что девок со столов снимать пришлось. — Он достал платок, промокнул влажный красный лоб. — Сейчас перерывчик. А второе отделение поспокойней. Какой-то индеец с дудкой.
      Он отступил, оттеснив спиной толкущихся у бара, широким жестом указал троице путь к столикам за низкой перегородкой.
      — Пра-ашу.
      Глеб провел дам к столику. Каждой галантно придвинул стул, помогая сесть. Окатил холодным взглядом битком набитый зал и сел во главе стола, лицом к сцене.
      Карина с интересом разглядывала интерьер и публику.
      — Ни грамма роскоши, а шикарно. Чей это клуб?
      Глеб наклонился и прошептал:
      — Только по секрету. Мой.
      — Правда?
      — Для тебя — да. Для налоговой — нет, — ответил Глеб. — Для отстегивания налоговой этот попка-дурак нанят.
      — О чем вы шепчетесь? — спросила Лиза, положив пальцы на запястье Глеба.
      Он медленно освободил руку.
      — Девочки, ужинаем или пьем?
      — Пьем! — в унисон ответили девочки.
      Глеб рассмеялся. Вскинул руку, подзывая официантку. Она давно ждала команды, но через толчею тел пробилась с трудом.
      Запыхавшись, встала у столика с блокнотиком наизготовку. Девчонка была ровесницей Карины. Не удержалась и быстрым критическим взглядом осмотрела подруг. На ней самой был тонкий темный свитерок в обтяжку и брючки в тон. Очевидно, чтобы было удобно сновать в тесноте между столиками. А в таком безденежно-богемном интерьере мелькать голыми ногами выглядело бы чересчур вызывающе. Не тот стиль.
      — Мне шампанского, — первой заказала Лиза. — Сухого.
      Глеб перевел вопросительный взгляд на Карину.
      — Водку и апельсиновый сок. Все отдельно, — уточнила она для официантки.
      — Здесь не подают водку, — ответил за девушку Глеб.
      — Вот тебе раз! — удивилась Карина.
      — Политика клуба. Где есть пиво, нельзя продавать водку. Иначе сделают ерша и уйдут в штопор. Никакой выручки, только грязь по углам.
      Карина дернула плечиком.
      — Тогда коньяк.
      — А вина не хочешь? Вино здесь отличное. И пиво питерское.
      — Нет. Я стараюсь не пить, что бродило и гнило.
      Глеб послал ей острый взгляд.
      — Итак, мы будем коньяк! — Он обратился к девушке. — Скажи бармену, что для меня. Он поймет.
      — Я что, одна буду шампанское? — возмутилась Лиза.
      — Допьешь — подключишься к нам. И орешков каких-нибудь, лимончик настрогай, — продолжил он. — Девочки, точно есть не хотите?
      Лиза отвернулась к пустой сцене. А Карина ответила:
      — Позже, наверное.
      Глеб жестом отослал официантку.
      Закурил. Посмотрел в глаза Карины. В них был тихий смех.
      Глеб усмехнулся.
      — Расскажи что-нибудь веселое. — Карина положила подбородок на кулачок, приготовилась слушать.
      Глеб, задумавшись, сделал пару глубоких затяжек.
      — Философию бизнеса я изучил на кафедре животноводства Сельхозакадемии. Начал в биологическом кружке при Доме пионеров, а в академии прошел полный курс.
      Карина не знала, как отреагировать: на губах Глеба играла ироничная улыбочка, а в глазах под пленкой предельной усталости пряталась боль. На всякий случай улыбнулась.
      — Вот, никто не верит, — Глеб по-своему интерпретировал ее замешательство. — А тем не менее это так. Причем я имею в виду не обычную мелкую фарцовку, хотя тогда другого бизнеса попросту не существовало. А именно Бизнеса. Короче говоря, совершил открытие на уровне Маркса. Только «Капитал» писать не стал. Взял грех на душу, утаил правду от современников и потомков. Ты Маркса не читала?
      Карина наморщила носик.
      — И правильно сделала. Четыре тома вот такой толщины — Глеб показал на пальцах. — И все ради того, чтобы с немецкой обстоятельностью показать, как один человек присваивает продукт, произведенный десятью. Но ни строчки о том, а почему это происходит.
      — В самом деле, почему? — подхватила Карина.
      — Потому что так мы устроены! Например, один деятель подсмотрел, как вожак мартышек раздает стае бананы, которые он лично достал с пальмы. Ура, — заорал ученый, — вот оно — доказательство врожденной предрасположенности к коммунизму и гарантия его неминуемой победы во всемирном масштабе.
      Карина прыснула в кулачок.
      — Зря смеешься! Человек на этом кандидатскую защитил и в партию вступил. Благодаря мартышкам в люди выбился. — Глеб стряхнул столбик пепла с сигареты. — Сразу же нашлась толпа последователей и продолжателей. Но ажиотаж вокруг обезьяньего коммунизма быстро затух. Более длительные наблюдения показали, что вожак раздает бананы перед длительным переходом к новой стоянке. А в конце пути. Если на новом месте бананы не растут, силой отнимает и хомячит сам. Фактически использует собратьев в качестве носильщиков, вот и весь альтруизм. Вот так! Павиан краснозадый «Капитал» явно не читал, но действует сугубо по науке.
      Карина отметила, что теперь у Глеба смеются глаза, а на губах кривится улыбка, словно они, губы, силятся не пропустить наружу боль и кровь, скопившиеся под сердцем.
      — Так я и сколотил первый миллион. Как павиан. — Глеб сделал обезьянью рожу. — Правда, правда! Кооперативы только разрешили. А я тогда председателем студенческого совета был. Увидел, как вьетнамцы на себе тюки с барахлом в общагу тащут. И сразу сообразил, вот он — миллион. Пошел к декану и добился, чтобы общагу передали студентам в самоуправление. Модное тогда слово было, декан мне долго руку тряс за инициативу. Получил я ключи от входной двери, поставил на пост двух боксеров-полутяжей, чтобы порядок блюли. Отловил старшего среди узкоглазых и назначил плату за вход и выход. Уж не помню сколько с тюка.
      — И на этом сделал миллион? — усомнилась Карина.
      — За семестр! — Глеб усмехнулся. — Не веришь? А ты посчитай, сколько вьетнамцев за день снует туда-сюда. И каждый на себе по пять баулов норовит принести-унести!
      Официантка принесла заказ. Сноровисто расставила бутылки, блюдца и рюмки. И пропала в толпе.
      Глеб открыл бутылку шампанского. Налил до пенистой горки в бокал Лизы.
      Осмотрел этикетку на бутылке французского коньяка.
      — Порядок, из моих запасов, — объявил он, указав на крохотную метку к нижнем углу.
      Налил в рюмочки-наперстки Карине и себе.
      — За что пьем?
      Он спохватился и посмотрел на Карину. Она отрицательно повела головой. Первой чокнулась с его рюмкой, потом с Лизиной.
      — За мертвых уже сто раз пили. Давайте за нас, живых. Красивых и удачливых!
      Лиза выдавила кислую улыбку и сделала большой глоток.
      Глеб лишь дрогнул уголком губ.
      — Хороший тост. Короткий и четкий. Тебе в рекламе надо работать.
      Он медленными глотками выцедил коньяк. Прикусил лимон.
      — Хочу еще про обезьян! — Карина отставила полупустую рюмку.
      — Без проблем, — с готовностью отозвался Глеб. — Тем более что обезьяны научили меня любви.
      Карина подняла брови, изобразив немое удивление.
      — Без пошлостей! — предупредил Глеб. — На полном серьезе, что такое любовь я понял еще в кружке. Насмотрелся, осознал и сделал выводы. На всю жизнь. В те годы особо талантливых пионеров привлекали в качестве дармовой рабочей силы в лаборатории. Меня угораздило попасть к одному лысому «кадидубу». Вот фашист был так фашист! Три года подряд ставил опыты на мартышках. Вколет им свой препарат, а потом ждет, когда они сдохнут. Все в журнале фиксирует. Каждый этап агонии. А потом потрошит обезьянок и смотрит, а в каких это конкретно тканях наш препарат отлагается.
      — Фу, гадость! — Лиза, внимательно слушавшая и не спускавшая глаз с Глеба, отвернулась.
      — Дура, «кандидуб» мечтал докторскую защитить! На костях мартышек в рай попасть.
      — А где же любовь? — Карина переключила внимание на себя.
      Он указал глазами на рюмку Карины. Она неуверенно пожала плечами. Глеб капнул в ее рюмку добавку, до краев налил себе.
      — Любовь была, какая нам и не снилась! — вздохнул он. — Только этот фашист вдоль клеток пройдет и препарат вколет, так такое начиналось! Клетки трещали, прутья гнулись. Мартышки всеми правдами и неправдами спариваться пытались. Через решетки! Самое странное, что они не могли знать, что через минуту начнут умирать. — Глеб неожиданно замолчал, пощипал бородку. Пальцы заметно подрагивали. — Вот такая любовь. Накануне смерти.
      — Это тост? — Карина подняла свою рюмку.
      — Да.
      Они через края рюмок посмотрели друг другу в глаза.
      Взгляд Глеба неожиданно нырнул в ее зрачки и, Карина отчетливо почувствовала, окунулся в мозг. Борясь с наваждением, она прикусила губку. Но боль не помогла. Воля уже покорно, пластилиново мялась в мертвой хватке Глеба.
      Спасла Лиза.
      — Глеб, а кто петь будет? — неожиданно вклинилась она.
      — Шаман, — коротко ответил Глеб.
      Секундного сбоя хватило, чтобы Карина выскользнула. Этого он не мог не понять, увидев спокойную, очень взрослую улыбку на ее губах. И уверенный взгляд.
      Глеб резким движением опрокинул в рот рюмку. Задержал дыхание.
      — Группа так называется?
      — Самый настоящий шаман. Из племени навахо .
      — Это так круто?
      — Очень круто, — серьезно ответил Глеб.
      — Да?
      — Да! Если я его за свои бабки из Штатов привез.
      Он обвел взглядом зал. Публики стало заметно меньше. Волна случайных тусовщиков схлынула. Остались только свои да те новенькие, которым все здесь пришлось по вкусу.
      Менеджер зала попал в поле взгляда Глеба. Его как магнитом подтянуло к их столику.
      — Не пора начинать, как считаешь? — Глеб задал вопрос, как отдал команду.
      Мужчина осклабился.
      — Абориген уже выпил, курнул и даже подул в гримерке для наших ребят в дудку. Я не слышал, но ребята хвалили.
      Глеб взглядом оттолкнул его от себя.
      Мужчина протиснулся между столиками к сцене. Взял оставленный музыкантами микрофон.
      — Друзья, прошу тишины!
      Шум в зале медленно осел. Последних из громко говорящих попросили заткнуться соседи.
      — Такого в нашем клубе еще не было! Самый настоящий шаман великого племени навахо! Седой Волк из рода лягушки, клана волка . Он будет играть… Нет, не для нас, как вы могли подумать. Он будет играть для древних богов своего народа! Прошу, Седой Волк!
      Через зал проследовал мужчина с длинными седыми прядями, свисающими на плечи. Ничего шаманского в нем не было. Обычная ковбойка навыпуск, мешковатые джинсы и стоптанные сапоги. Взойдя неверной походкой на сцену, мужчина повернулся к залу лицом.
      — Какой-то бурят-алкоголик, — громко прошептала Лиза в бокал.
      Карина отметила, как набухли желваки на скулах Глеба.
      Лиза словно против воли повернула к нему голову. На секунду на ее лице возникло выражение неподдельного ужаса. Лиза шмыгнула носом и отвалилась на спинку стула, уйдя в тень.
      Шаман уселся посреди сцены прямо на пол. Помощники разложили вокруг него погремухи, барабанчики и метелки из птичьих перьев.
      Свет в зале померк. Только один софит высвечивал на сцене круг. В толстом снопе света яркими звездочками кружили пылинки.
      Шаман долго разглядывал их, закинув голову. Казалось, он забыл про зал и даже — зачем его вывели на сцену.
      Зал никак не выказывал нетерпения. Что для такой отвязанной публики было вовсе не характерно.
      Как-то сама собой в зале образовалась звенящая тишина.
      И тогда шаман снял с плеч полоску материи, расшитую бисером. Повязал ее на лоб. Поднял перо, чиркнул им накрест в воздухе и воткнул в волосы.
      В эту секунду из бомжеватого старикана он превратился в Шамана.
      Рожденный женщиной народа навахо в месяц Волка года Лягушки гордо вскинул седую голову.
      По залу ветром в камышах прошелестел восторженный шепоток. И стих. Умерло все.
      Седой Волк стал постукивать косточкой по боку тыквы. В густую тишину зала стрелами полетели резкие звуки…

      В зале сделалось страшно.
      В темноте сновали густые тени, принимая очертания то людей, то животных. Приближались, заставляя в ужасе замирать сердце, отскакивали, успев украсть частичку тепла. От их скользящих прикосновений голые руки и плечи покрылись гусиной кожей, а в животе поселилась холодная лягушка.
      Странные, нездешние звуки разлетались по залу, рикошетили о стены, сталкивались, крошились, сыпались наземь, ползли змеями к ногам, карабкались по телу вверх, царапая когтистыми лапками, вспархивали с лица мохнатыми бабочками и вдруг, взлетев над головой, обдавали мощным взмахом орлиного крыла.