Глава 17

ПЕРЕД РАЗЛУКОЙ

В этот день Миша уехал со службы раньше обычного. «Ну вот и свершилось», – озабоченно думал он, собирая в портфель свои личные вещи из письменного стола, чтобы отвезти их домой. Нужно еще успеть получить воинские документы и обмундирование.

Накануне ему наконец официально объявили, что он призван в армию в звании лейтенанта юридической службы и направляется в составе своей группы в ограниченный воинский контингент советских войск, выполняющих интернациональный долг в Афганистане. Для Михаила это не явилось новостью – он давно морально подготовил себя к предстоящей опасной командировке. Он не трус, верит в свою звезду и даже с интересом ждет встречи с новой, необычной жизнью.

Однако, когда отъезд стал реальностью, сердце его сжалось от тоски – предстоит разлука. Так трудно расставаться со Светой! Так жаль оставлять в одиночестве мать! Ему ли не понимать ее состояние: как она будет бояться и переживать за единственного сына...

Когда он открыл дверь и вошел, Ольга Матвеевна встретила его вся в слезах: Миша уведомил ее по телефону, и она ждала от него подробностей – что его ожидает, в чем состоит его миссия.

Ольга Матвеевна, высокая, сухощавая блондинка, с карими глазами и сединой в пышно взбитых волосах, несмотря на скромную одежду, имела величественный, полный собственного достоинства вид – как в кино у аристократок (из них и происходила по рождению). Бросалось в глаза ее внешнее сходство с сыном.

Она обняла Михаила и прижалась к его груди мокрым от слез лицом; какое-то мгновение постояла молча, а потом повела его в комнату.

– Ну рассказывай – куда путь держите? Что будете делать? Как скоро отъезд? – забросала она его вопросами, когда они уселись на широкую оттоманку. – Уж не знаю, как мне жить без тебя. Дождусь ли возвращения? Что-то тревожно у меня на сердце...

Миша смотрел на нее с любовью и жалостью. Тяжко ей придется одной, и вовсе не из-за бедности. Мать прекрасно владеет иностранными языками, преподает французский, подрабатывает переводами и в деньгах особенно не нуждается. Беда в том, что Ольга Матвеевна живет только им одним. Мужа потеряла, когда сыну не было и пяти лет, замуж, снова так и не вышла, хотя интересна и привлекательна. Отца Михаил почти не помнил, и, когда подрос, ему было непонятно, почему его прекрасная мама одинока. На вопросы его она неизменно отшучивалась:

– Слишком мелкий народишко пошел. Такой, как твой папа, мне не попадается, а худшего и даром не надо!

Но все дело в ее характере: однолюбка, все нерастраченное сердечное тепло она отдала сыну. Он, впрочем, тоже пошел в этом в мать.

Рассказывая о своих делах, Михаил старался всячески преуменьшить грозившую ему опасность для жизни; задача его состояла в расследовании воинских преступлений в фронтовой обстановке: в Афгане шла настоящая кровопролитная война, и опасность, конечно, была велика. Но вот он закончил; Ольга Матвеевна взяла его руки в свои и посмотрела в глаза с мужественной печалью.

– Ну что ж, дорогой мой сын! У нас в роду свыше определено честно выполнять воинский долг, служить своему государству – России. С этим ничего не поделаешь. Это твоя судьба! – Обняла его дрожащими от волнения руками и, умоляюще глядя ему в глаза светящимся любовью взором, попросила: – Только, родной мой мальчик, будь разумным и осмотрительным! Не лезь на рожон! Не подставляй свою голову! Я знаю, благородная кровь не позволит тебе прятаться за спины товарищей, но и не геройствуй понапрасну! Мне неведомо, что там происходит, но это не защита Родины. Какая-то дурная, грязная война, вроде той, что вели американцы во Вьетнаме. Ради меня, умоляю, – будь осторожным! – Этот крик души, эта длинная речь, произнесенная страстно, на одном дыхании, опустошила Ольгу Матвеевну, и она подавленно замолчала.

Понимая, что мать во всем права, и не найдя слов, чтобы ее утешить, Михаил молча заключил в объятия самую дорогую ему на свете женщину и покрыл ее мокрое лицо сыновними поцелуями.

На следующее утро Михаил позвонил Свете и договорился о встрече. В этот погожий, безветренный и теплый апрельский день, когда ярко светило солнце, текли ручьи, в ветвях деревьев щебетали птицы, они сидели на лавочке в сквере у Патриарших прудов, радуясь хорошей погоде и своему свиданию.

Светлана, в модном плаще и дорогих, изящных ботиночках на шнурках, пребывала в отличном настроении и ласково смотрела на любимого: что он ей скажет? Проходящие мимо люди улыбались, глядя на эту красивую пару.

Миша тоже в хорошем расположении духа, греясь в солнечных лучах и наслаждаясь ее близостью, еще раз обдумывал предстоящий разговор. Расставание неизбежно, но в чем трагедия? Им еще не раз в жизни придется испытать разлуку. Ничего не страшно, если они по-настоящему любят друг друга!

– Светочка, дорогая моя малышка! – нарушил он наконец затянувшееся молчание. – Сегодня нам надо о многом поговорить. О самом серьезном. – Взглянул на ее радостное, беспечное лицо и вздохнул – так не хочется ее расстраивать. – День сегодня неподходящий для решения проблем – поболтать бы просто, но что поделаешь? Надо.

Он увидел, что глаза у Светы посерьезнели, и она заинтересованно сосредоточилась, вздохнул и перешел к главному:

– Давно собирался тебе об этом сказать, еще на дне рождения. Да не хотел зря огорчать, поскольку многое было неясно; но теперь все решилось. Нам придется на время расстаться. Меня призвали в армию и посылают в Афганистан с нашей следственной группой. Верь мне, я постараюсь как можно скорее вернуться!

От неожиданно свалившейся на нее беды Света лишилась дара речи. Не меняя позы, она смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых изумление постепенно сменялось выражением неподдельного горя: она не желает с ним расставаться!

Михаил терпеливо ждал – надо дать ей время опомниться. Наконец Света пришла в себя, и сердцем ее завладела тоска.

– Так я торопилась тебя увидеть, Миша, летела как на крыльях! И это все – чтобы услышать от тебя такое? – Горестно вздохнула и замолчала: что теперь с ними будет? Все ее воздушные замки растаяли. Слезы полились ручьем. – Что же мне теперь делать? Как жить? – Она глядела прямо перед собой и глотала слезы. – Ведь я думала – мы скоро поженимся... Так мечтала об этом! – И зарыдала, погрузившись в свое горе, не обращая внимания на прохожих. – Ты уедешь так надолго... А может быть, навсегда!

– Успокойся, Светик! Возьми себя в руки – люди ведь смотрят! Нет никакой трагедии! – Михаил чувствовал, что надо положить этому конец; он не придавал разлуке столь большого значения, смотрел в будущее с оптимизмом.

– Тебе легко говорить, ты – мужчина! А для меня, может, жизнь с этим кончается!

– Ничего не кончается, а только начинается! Да перестань ты! – нетерпеливо воскликнул он. – Послушай, я тебе скажу, что я решил. Мама со мной согласна. – Обнял рыдающую Светлану и, целуя ее мокрые щеки, пытался привести в чувство, беспокойно оглядываясь по сторонам.

Проходящие мимо люди, приостанавливали шаг, с любопытством глядя на эту бурную сцену.

Его ласковые губы и теплые руки немного успокоили девушку. Достав носовой платок и утирая слезы, она тихо прошептала:

– Ну и что ты решил? Что тут вообще можно поделать? Дезертировать?

Понимая ее состояние, Михаил пропустил мимо ушей эти горькие слова и, стараясь говорить как можно увереннее, пояснил:

– Мы с тобой успеем пожениться до моего отъезда. Впереди почти пять недель. Нам предстоят учебные сборы с таможенниками по изучению техники. Так что проведем законный медовый месяц! Ну будет кукситься! – Он ласково прижал Свету к себе и, видя, что она затихла, услышав его предложение, с преувеличенным энтузиазмом добавил: – А как ждут своих мужей жены моряков дальнего плавания? Разве мало у них счастливых семей? У меня в роду было много предков, которые всю жизнь провели в походах и сражениях. Их жены любили и ждали. Так говорит мама. А почему у нас должно быть иначе? Если мы по-настоящему любим друг друга – перенесем любую разлуку и будем счастливы! Вернувшись домой в расстроенных чувствах, Светлана не пошла в консерваторию: приняла успокоительное и заперлась в своей комнате; бросилась на постель и стала размышлять над предложением Миши, все еще переживая постигший ее удар судьбы. Она и не думала отказываться от своего избранника, попытаться забыть его. Она любит Мишу всем своим существом, и ей не нужен никто другой во всем мире! Ей нетрудно представить себе, как плохо жить без него, – понадобится вся ее воля, все душевные силы, чтобы справляться с долгой разлукой и всем, что с ней связано. О худшем лучше просто не думать... Но в глубине души таилась страшная мысль: ведь он может вообще не вернуться с этой необъявленной войны...

Но пока, сейчас... так жарко пульсирует кровь, так часто и сладко бьется сердце... Она пойдет на все, лишь бы быть вместе с ним. Она жаждет этого, живет ожиданием своего женского счастья... Так она лежала, переживая случившееся и обдумывая, как поступить. Настойчивый телефонный звонок ворвался в тишину...

Светлана подняла трубку: Мишина мама, Ольга Матвеевна...

– Светочка, здравствуй! Наверно, ты удивлена? – Она не скрывала волнения. – Никогда раньше тебе не звонила, но тут у нас, сама понимаешь... – Голос ее прервался, она помолчала немного и продолжала: – Нам нужно с тобой срочно поговорить – о вас с Мишей. Он сегодня задержится – тренировка на стрельбище, – и мы сможем спокойно, как мать с дочерью, все обсудить. Ведь мы обе любим Мишу, правда? Давно к тебе присматриваюсь и все вижу. Так ждать мне тебя?

О, как это вовремя! Ей ведь надо с кем-нибудь поделиться, посоветоваться... К разговору с родителями она не готова – разобраться бы сначала в собственных чувствах.

– Конечно, приеду! Спасибо большое, Ольга Матвеевна! – с чувством ответила она, полная признательности. – Мне так сейчас тяжело!

Торопливо оделась и, бросив на ходу удивленной Вере Петровне: «Обедать не буду!» – выскочила на улицу. Голода она не чувствовала – аппетит пропал. Пометавшись несколько минут напрасно в поисках такси, она быстрым шагом направилась в сторону Арбатской площади, благо до нее рукой подать.

Ольга Матвеевна встретила Светлану в дверях и, не говоря ни слова, проводила в комнату. Там они уселись друг против друга за круглым столом, покрытым старинной бархатной скатертью, и только тогда хозяйка заговорила:

– Спасибо, Светочка! Я знала, что ты примчишься по первому зову. Миша все делает правильно. – Выпрямилась на стуле, строго и требовательно взглянула на Свету и наставительно произнесла: – Буду говорить с тобой как с невестой моего сына, ты для меня как дочь. Миша мне сказал о своих планах, и я считаю, что он поступает мудро. В нем говорит кровь его славных предков.

Сделала паузу и, убедившись, что Светлана уважительно ее слушает, торжественно продолжала:

– Вы правильно делаете, что женитесь. Я уверена, что ваш брак благословили небеса, – так идеально вы с Мишей подходите друг другу. Закрепите его по Божьему закону – а вы повенчаетесь, такова традиция нашей семьи, – и вам не страшны любые испытания! Господь соединит вас неразрывными узами навсегда!

Ольга Матвеевна остановилась, перевела дыхание и уже без прежнего пафоса тихо произнесла:

– Если же вам выпадет тяжелый жребий, то, даст Бог, останется живая память о моем дорогом сыне. Не допустит Господь, чтобы угас древний русский род! – И, не выдержав душевного напряжения, она всплакнула, утирая глаза изящным батистовым платочком.

Понимая, что творится у нее в душе, сама еле сдерживая готовые прорваться слезы, Светлана встала, подошла к ней сзади, ласково обняла за плечи.

– Успокойтесь, дорогая Ольга Матвеевна! Все будет в порядке. Миша обязательно вернется! – И прижалась щекой к ее мокрой щеке, шепча: – Я... я это сердцем чувствую! Можете не сомневаться – не оскорблю памяти Мишиных предков, хоть сама я черная крестьянка, – не удержалась она от мягкого упрека: ее задели нотки, как ей показалось, дворянского высокомерия, прозвучавшие у будущей свекрови.

Ласковое объятие и слова Светланы подействовали, и Ольга Матвеевна немного успокоилась. Не замечая укора в последних словах, она решила показать ей семейные реликвии, сохраненные в самые тяжелые времена как святыня. Ей и в голову не приходило, что подобный тон может как-то обидеть Светлану. Наоборот: приобщаясь к их старинному боярскому роду, она должна испытывать, казалось ей, такую же гордость, свойственную ей самой от рождения.

Ольга Матвеевна открыла секретер и достала из потайного отделения маленький резной ларец. Когда она подняла крышку, в комнате будто стало светлее от сияния бриллиантовых украшений, переливающихся разноцветными огнями; они стоили целое состояние.

– Наши фамильные драгоценности. В основном – моей семьи, Стрешневых. Наш древний боярский род не имел титулов, но после царя и Троице-Сергиевой лавры был третьим землевладельцем в России. Многое, как ты понимаешь, сохранить не удалось, но здесь у меня – самое ценное, священное, что переходит из поколения в поколение.

С этими словами Ольга Матвеевна вынула из ларца старинной работы диадему, ожерелье, серьги и браслет, усыпанные драгоценными камнями.

– Эти украшения передаются по семейной традиции жене старшего сына, – пояснила она, показывая их Свете. – Но я была единственной наследницей, и они остались у меня. Теперь по законному праву их обладательницей станешь ты. – Подняла строгие глаза на девушку, пораженную красотой и роскошью этих музейных экспонатов, и невозмутимо продолжала: – Я расстанусь с ними без сожаления, потому что верю: ты будешь носить их с достоинством Стрешневых! Прошу тебя лишь об одном: ни при каких обстоятельствах не отдавай в чужие руки! Пусть после тебя они достанутся жене твоего старшего сына.

Светлану тронули до глубины души доброта и доверие к себе этой бывшей аристократки. Она не разделяла ее дворянской гордости, считая всех людей равными по рождению. Но в душе у нее все-таки шевельнулось что-то, – мысленно она дала себе твердое слово хранить фамильную честь Мишиной семьи.

– Доченька, почему так рано? – удивилась Вера Петровна, когда Светлана вернулась домой из консерватории раньше обычного. – У вас сегодня отменили занятия? И вообще, ты последние дни будто в облаках витаешь. – Она тревожно смотрела на дочь: какое-то у нее отсутствующее выражение лица... – Что с тобой происходит?

– А я пришла пораньше, чтобы посоветоваться с тобой и отцом, – серьезно ответила Света. – Откладывать дольше нельзя. Второй день думаю, как вам об этом сказать.

– Что же такое случилось и почему понадобился отец? – всполошилась Вера Петровна, пытливо вглядываясь в бледное, озабоченное лицо дочери. – Он же придет, как всегда, поздно, усталый и сразу ляжет спать. Ты знаешь, мы с ним последнее время не ладим.

– Пора бы уже помириться... Столько лет прожили вместе! – проворчала Света, занятая своими мыслями. – Ладно, сама ему позвоню – оторву от строительства коммунизма. – И усмехнулась, не выдержав серьезного тона. – Все равно ведь не построит! Вот Хрущев обещал к восьмидесятому году, а где он, коммунизм? И с Брежневым не построит, хоть они все время и «ускоряются»:

Когда удалось дозвониться до отца, ей немедленно ответил секретарь:

– Иван Кузьмич занят. Просил ни с кем не соединять. А кто его спрашивает?

Света в очень редких случаях звонила отцу, и секретарь не узнал ее голоса.

– Скажите – его дочь. Думаю соединится, – весело ответила она.

Действительно, в трубке сразу послышался голос Ивана Кузьмича:

– Доченька, в чем дело? Говори побыстрей, я очень занят!

– А ты всегда очень занят... – хотела добавить «сам собой», но сдержалась, – но сегодня я прошу тебя отложить дела и срочно приехать домой на семейное совещание. Я выхожу замуж.

Григорьеву совсем не улыбалось так рано ехать домой, тем более на семейное совещание. Отношения с женой оставались прохладными, и обсуждение такого важного вопроса в случае разногласий грозило совсем их испортить.

– Слушай, дочь! А нельзя ли все-таки отложить этот вопрос до вечера? Что за пожар? – досадливо морщась, пытался он удержать ее от активных действий: кто знает, может, еще передумает?..

– Ты правильно сказал – пожар! Приедешь – узнаешь! – решительно заявила Светлана. – А не явишься – не говори, что я поступила по-своему, не испросив родительского благословения!

Этот довод сразил Григорьева, и он пообещал:

– Ну ладно! Что поделаешь? Придется отменить совещание. Вот что ты со мной делаешь! Ждите – еду!

Вскоре в прихожей раздался звонок: Иван Кузьмич, как часто с ним бывало, забыл ключи.

Когда уселись в гостиной вокруг журнального столика, Света сообщила родителям о решении выйти замуж за Мишу и обвенчаться в церкви. До приезда отца она выдержала характер и ни слова не сказала матери.

– Мамуля, не могу я говорить с каждым в отдельности! У меня просто не хватит сил! – умоляла она ее немного потерпеть. – Не обижайся – без отца тут никак не обойтись.

Теперь, стараясь говорить как можно короче и увереннее, сохраняя серьезный, независимый вид, она спокойно изложила суть дела:

– Мишу через месяц-полтора отправляют в Афганистан. Вы знаете – мы любим друг друга по-настоящему. Поэтому решили срочно расписаться, чтобы крепче связать себя и легче перенести разлуку. Мы обвенчаемся церковным браком: боярскому роду нужен законный наследник, – улыбнулась она, не выдержав торжественного тона.

Застигнутые врасплох родители сидели неподвижно, будто их парализовало. Допускали – при определенных условиях, – что ее союз с Михаилом возможен: если дочь не передумает; если сам он покажет, на что способен. Но вот так, скоропалительно? Да еще когда его отправляют в Афганистан, откуда можно не вернуться?! Оба, долго не раздумывая, настроились отрицательно, но не знали, каким образом лучше отговорить дочь от опрометчивого шага. Первым проявил находчивость Иван Кузьмич – помог расчетливый, прагматичный ум:

– Ты знаешь, доченька, как мы хорошо относимся к Михаилу, – медленно произнес он мягким, отеческим тоном, как бы еще размышляя над ее словами. – Помнится, говорил я тебе, что ничего не имею против того, чтобы вы поженились, хотя предпочел бы парня... рабоче-крестьянского. Однако не возражаю и против внука голубых кровей. Мы, русские, – единый народ! – Бросил на нее теплый взгляд, ласково положил свою руку на ее. – Но к чему такая спешка? Ты же у нас умная девочка? Зачем вам жениться до его отъезда?

Иван Кузьмич сделал паузу и, глядя ей в глаза, чуть повысив голос, спросил:

– Как ты думаешь, почему Миша торопится? Чтобы связать тебя по рукам и ногам? Чтоб была верной чувству долга и дождалась? – Снова помолчал и сам же ответил: – Нет! Он спешит потому, что знает: уже тысячи молодых ребят не вернулись оттуда домой. А он что, заговоренный? Конечно, он любит тебя, но поступает как эгоист! Вот мое мнение. Пусть сначала вернется. Вы еще молоды, можете подождать.

Светлана хотела возразить, но тут заговорила, волнуясь, Вера Петровна:

– Доченька, солнышко мое! Я ли не люблю тебя, не желаю тебе счастья? Мне Миша по душе, по-женски чувствую – будешь ты с ним счастлива. – Она задохнулась от избытка чувств и продолжала так же горячо и сбивчиво: – Как я тебя понимаю! Ты ведь боишься его потерять? Хочешь, чтобы память осталась, если что? Разве не так? Но нельзя! Ты не представляешь, что такое женщина с ребенком – без отца! Разве ты росла в таких условиях? – И осеклась, поймав на себе мрачный взгляд мужа; но главное высказала: – Я тоже против того, чтобы вы поженились до его возвращения. Отец прав. Мы желаем тебе счастья и не пойдем у тебя на поводу. Это мое слово – окончательное. Не послушаетесь – мы с отцом поздравить вас не придем. Так, Ваня?