Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Две судьбы (№1) - Шантаж

ModernLib.Net / Современные любовные романы / Малков Семен / Шантаж - Чтение (стр. 1)
Автор: Малков Семен
Жанры: Современные любовные романы,
Современная проза
Серия: Две судьбы

 

 


Семен Малков

Шантаж

Часть I

СЕСТРЫ

Глава 1

СЕМЕЙНОЕ СЧАСТЬЕ

Самолет набрал высоту, табло погасло. В салоне первого класса немноголюдно, приятно освежает струя кондиционера. «Всего каких-то два часа – и дома», – удовлетворенно подумал Иван Кузьмич, отстегивая привязной ремень и удобно устраиваясь в кресле. Среднего роста, широкоплечий, солидный – преуспевающий советский руководитель, типичный представитель партхозноменклатуры. Возвращался он из поездки в Федеративную Республику Германии – провел там две недели в составе советской делегации.

Сидевший неподалеку от него известный журналист-международник Чижевский, узнав Ивана Кузьмича, удивился: «Да это никак Григорьев, собственной персоной?!»

– Интересно знать, – повернулся он к Веснину, работнику советского посольства в Бонне (они были в близком знакомстве), – почему Григорьев летит отдельно от всей делегации?

– А кто такой Григорьев? Шишка какая-нибудь? – поинтересовался Веснин.

– Не «какая-нибудь», а весьма значительная, – охотно разъяснил Чижевский. – Фактически ведает в аппарате ЦК распределением материальных благ. С тобой, как с другом, буду откровенен. – Он понизил голос: – За последний год дважды к нему обращался – машина мне понадобилась и путевки в спецсанаторий.

– Ну и как? Судя по результатам, ты, Лев Викторович, встретил взаимопонимание? – съехидничал Веснин; присмотрелся. – Хотя и вправду – впечатление производит приятное. Такое открытое русское лицо...

– Поверь, он вполне на своем месте. С ним и дело иметь приятно. Все решил оперативно, без волокиты. Мужик простой, но палец ему в рот не клади. Чувствуется – уважают его и побаиваются. Говорят, скоро возглавит всю службу. Шеф-то у него дряхловат, постоянно болеет.

– Ну на его месте не слишком бы я надеялся, – усмехнулся Веснин. – Сам знаешь эту систему: старик руководит не приходя в сознание, пока не вынесут... сам понимаешь, как.

– Попробую-ка с ним пообщаться, – поднялся с кресла Лев Викторович, лукаво подмигнув. – Нельзя упускать такой случай!

Чижевский, спецкор «Правды» по германоязычным странам, занимал видное положение в журналистике: его острые аналитические статьи известны миллионам читателей. Конечно, и Григорьев хорошо его знает и помнит. Лев Викторович уверенно, непринужденно направился к нему, намереваясь выразить свое почтение и обменяться несколькими словами.

– Прошу прощения, Иван Кузьмич, не помешаю? – подсев на свободное место рядом с Григорьевым, попытался он завязать беседу. – Мы ведь немного знакомы? И на приемах встречались, и разными пустяками вам надоедал. А я не из тех, кто забывает добро.

Иван Кузьмич вежливо кивнул, не проявляя, однако, видимого желания вступать в разговор.

– Погода хорошая, прибудем без опозданий! – бодро начал Чижевский, как бы не замечая, что сосед не расположен к общению. – А почему вы отдельно от всех? Если это, конечно, не государственная тайна.

Григорьев досадливо поморщился – не любил откровенничать с дотошными журналистами – береженого Бог бережет; однако ответил вполне дружелюбно:

– Пришлось задержаться, уладить кое-какие взаиморасчеты. Вы знаете – это мои вопросы.

– Ну а каковы ваши впечатления? Вы ведь первый раз посетили ФРГ, – продолжал расспрашивать Чижевский.

– Активно загнивают, – усмехнулся Иван Кузьмич. – Вконец затоварились. Им бы наш рынок сбыта!

– Удалось побывать в театрах, в магазинах? С жизнью, бытом познакомиться? – не отступал журналист. – Как насчет новинок техники? До чего радиоэлектроника у них вперед шагнула! Не сравнить с нашей! – Не дождавшись ответа, восторженно указал он на коробку на верхней полке. – Вот везу подарок шефу – у него на днях юбилей: магнитофон на транзисторах. То-то обрадуется! А вы тоже, наверно, отдали должное техническому прогрессу? Чем побалуете домашних? – осторожно коснулся он «деликатной» темы.

Иван Кузьмич безразлично пожал плечами, бросил с деланным пренебрежением:

– Времени не было на такие пустяки, слишком плотный график работы. Уставал я очень. А в выходные дни – сами знаете: экскурсии, приемы. Со страной хорошо познакомили, а вот развлечения – этого не получалось. – И взглянул на журналиста с чувством вежливого превосходства, подумав ехидно: «Пусть знают: в ЦК партии интересы не такие мелкие, как у них, щелкоперов».

– Извините, Лев Викторович, нездоровится мне немного. – Григорьев взял газету, твердо решив положить конец непрошеному интервью. Но при этом широко, по-свойски улыбнулся Чижевскому. – Все мысли, понимаете ли, уже дома...

«Не надо обижать пишущую братию, – мелькнуло деловито, – кто знает, с кем он дружбу водит... Небось на самый верх вхож».


Около полудня в просторной квартире «сталинского» дома зазвонил телефон; Агаша, домработница Григорьевых, сняла трубку.

– Алло! Кого вам? Вера Петровна! – позвала она хозяйку. – Это вас спрашивают!

В гостиной, меблированной гарнитуром красного дерева, Григорьева, гладко причесанная миловидная шатенка, с ясными серыми глазами, перелистывала, сидя на диване, журнал «Здоровье». Элегантный темный костюм красиво обрамлял ее привлекательную молодую полноту. За стеной кто-то разыгрывал на фортепиано упражнения.

Вера Петровна подняла трубку:

– Прилетает?! Когда? А во сколько заедете? Через час? Нормально! Будем готовы! – И она радостно отправилась звать дочь. – Света, солнышко! – Худенькая, большеглазая девочка лет пяти-шести усердно занималась в кабинете музыкой. – Папочка наш сегодня прилетает! Собирайся – встречать поедем!

Весело тряхнув золотисто-русой головкой, Света охотно соскочила со стульчика, сияя синевой глаз.

– Ура! Папулечка едет! – запрыгала она, хлопая в ладоши.

Вера Петровна подхватила ее на руки, расцеловала.

– Пойдем-ка, принаряжу тебя. Пусть папуля полюбуется, какая у него дочка – красивенькая, складненькая! Только надо пошевеливаться – скоро за нами машина прибудет.

Часа через полтора персональная «Волга» Григорьева подкатила к депутатскому залу аэропорта и встала в ряду таких же черных служебных машин. Подошли встречающие Ивана Кузьмича, помогли Вере Петровне и Свете выйти, и вся группа устремилась к входу в здание.

Улыбающийся Григорьев спустился по трапу подрулившего авиалайнера одним из первых. Пожал руки сотрудникам, крепко обнял и расцеловал близких. Все проследовали через депутатский зал, где ожидал багаж, к машинам.

Иван Кузьмич с начальственной теплотой попрощался:

– Спасибо, товарищи, за встречу, очень тронут. Когда приступлю к работе? Завтра же! Отдыхать некогда – надо срочно писать отчет. – И, как бы отвечая на немой вопрос, со значением добавил: – Ну да, Самому. Есть о чем доложить!

В машине ждали жена и дочь; водитель услужливо распахнул переднюю дверцу.

– Нет-нет! Сегодня я сзади сяду – поближе к своим. Трогай! – Григорьев блаженно откинулся на спинку заднего сиденья и обнял жену. – Наконец-то! И расслабиться можно, и стать самим собой! Как же я соскучился по своим ненаглядным! Скорее бы очутиться дома!

– Ты хоть нормально там питался, Ванечка? – желая о многом расспросить и не зная, с чего начать, задала «дежурный» вопрос Вера Петровна.

– Принимали нас, можно сказать, по-царски. Обстановка, обслуживание – получше, чем у нас в ЦК. Словом, западный сервис! Это они умеют, сволочи! – покосившись на водителя, добавил Григорьев тихо.

– Кормили на убой – и на выбор: французская кухня, китайская, еще черт знает какая... Вку-усно все! Но разве с твоей готовкой сравнится, Веруся? – вовремя спохватился он, улыбаясь. – Ты же у нас признанная мастерица!

– А что делали в свободное время? Развлекались поди? – затронула Веруся щекотливую тему.

– Да что ты! Какие там развлечения, родная! – посетовал Григорьев, немного переигрывая. – Будто не знаешь, какая обстановка? Холодная война – все время начеку. За день так вымазывались – скорей бы в отель да на боковую!

– Знаю я эту вашу «боковую»! – шутливо, недоверчиво вздохнула она, прижимаясь к мужу. – Не одну бутылку небось опорожнили.

– Напрасно беспокоишься, Веруся, – самодовольно ухмыльнулся Иван Кузьмич. – Лишнего не приму, сама знаешь. Совсем не пить нельзя – чужаком станешь. Но как некоторые – неважно кто – себе позволяют... – рассмеялся он, очевидно вспомнив комичный эпизод. – Упаси Бог! На то у меня голова на плечах имеется. Разве не доказал?

Машина уже выехала на Кутузовский проспект и приближалась к дому Григорьевых.


– Спасибо, Женя, – поблагодарил Иван Кузьмич молодого водителя, когда тот внес чемоданы в прихожую. – Оставь вещи здесь и на сегодня можешь быть свободен. Завтра заедешь в обычное время, – добавил он, видя, что водитель замешкался.

– Ванечка! Обед подавать? Проголодался с дороги? – заглянула в прихожую Вера Петровна – она уже успела переодеться в домашнее и выглядела свежей и привлекательной.

– Мне-то есть не хочется. – Иван Кузьмич взял в руки по чемодану. – Да что на меня равняться! Вы же не обедали? Вот отнесу в спальню и составлю вам компанию. – Он подумал. – Но если немного потерпите, – таинственно улыбнулся, предвкушая удовольствие, – откроем сначала, – и кивнул на чемоданы, – взглянем, что я вам со Светочкой привез, а? Как ты на это смотришь?

– Положительно! Нам же обед не пойдет впрок, если ты будешь только присутствовать. Будь по-твоему, полюбуемся на гостинцы! – И, взяв оставшиеся сумки, Вера Петровна последовала за мужем.

Уютная спальня Григорьевых была обставлена стильной мебелью под карельскую березу; гарнитур стоил недешево. Иван Кузьмич раскрыл чемоданы и принялся извлекать роскошные подарки и раскладывать на широкой кровати.

– Не хотел говорить при посторонних, но грешно же из Германии обратно везти валюту. У нас в «Березке» такого и в помине нет! – победно взглянул он на жену. – Выкроил вот время на покупки, хоть и не без труда.

– Ну и изобилие у них товаров! – Он невольно понизил голос: – Прямо как при коммунизме! Мы его строим, строим, – голос его зазвучал саркастически, – а они, глядь, уже построили! Тут и призадумаешься... Нелогично ведь получается? – Иван Кузьмич осекся – зашел слишком далеко, даже перед женой. – Надеюсь, угодил? Точно твои размеры, из самых лучших магазинов! Не поскупился! Тебе будут завидовать! Смотри, какие платья, а?!

Вера Петровна растерянно развела руками.

– Куда мне, Ванечка, столько?.. Ты же знаешь, кроме дачи, я нигде не бываю... В театр раз в год ходим – тебе все некогда. На приемах мне с тобой бывать не положено. Перед родными выпендриваться грех – они так нуждаются...

– Ничего, будешь красоваться перед подругами, знакомыми, – полушутя-полусерьезно успокаивал Григорьев. – Мое положение обязывает – ты должна хорошо одеваться. Да тебе и самой приятно все это иметь – я же вижу!

Иван Кузьмич ласково привлек к себе жену, крепко обнял и поцеловал. Она благодарно ответила на поцелуй – и с трудом вырвалась из его объятий, шепча:

– Ванечка, милый, погоди немного, остынь! Нас ведь ждут с обедом. Позови Светочку! – пустила она в ход верный прием. – Лапуся не дождется, когда ты покажешь ей подарки.

– Ну конечно, Боже мой! – опомнился Григорьев, переводя дыхание. – Прошу у суда снисхождения! Сама знаешь, родная, как ты на меня действуешь. Ведь не были вместе две недели!

– Светочка, лапочка! – громко позвал Иван Кузьмич дочку. – Иди скорей сюда! Ведь знаю – ты где-то здесь, рядышком.

Девочка стремглав вбежала в спальню и повисла на шее у отца. Он расцеловал ее и поставил на ноги.

– Ну, расскажи папе, как ты тут в мое отсутствие? Маму слушалась? – Попытка придать голосу строгость не удалась: – Ладно, доченька. Знаю, ты у нас послушная, умница и всегда ведешь себя хорошо. А как у тебя идут дела по музыке? Скажи папе правду: трудно приходится?

– Да нет, не очень. Мне нравится, – тихо проговорила Света. – А что ты мне привез? Покажи! – без обиняков перешла она к более интересной теме.

Иван Кузьмич разложил перед дочерью груду подарков: тут и красивая, яркая одежда, и туфельки всякие, и забавные механические игрушки, и, конечно, большая, роскошная кукла. Не проявив никакого интереса к нарядам и бегло взглянув на игрушки, Света все внимание сразу перенесла на куклу.

– Я назову ее... Машенька! – радостно заявила она, прижимая новую куклу к груди. – Буду ее любить больше прежней! Как я плакала, папочка, когда ее разорвала Вовки – на Чапа! Посмотри, разве она не самая красивая?

– Твоя Маша красивее всех кукол в Москве, – охотно подтвердил Григорьев, целуя дочь.


За празднично накрытым столом с хозяином дома во главе, кроме Веры Петровны и Светочки, сидели соседи Григорьевых, супруги Винокуровы, и Евдокия Митрофановна – родственница, приехавшая погостить.

Борис Ефимович Винокуров возглавлял машиностроительный трест; жена его, Капитолина Львовна, преподавала английский в вузе.

Иван Кузьмич увлеченно рассказывал обо всем, что видел в ФРГ, а если что спрашивали, отвечал охотно – подробно и остроумно. Борис Ефимович – он там тоже побывал, в командировке, – изредка его дополнял.

– А кто эта пожилая женщина? – вполголоса спросил он жену, указывая глазами на Евдокию Митрофановну. – Впервые ее вижу. Родственница?

– Родная тетка Веры. Вырастила ее и младшую сестру после смерти матери, – так же тихо пояснила Капитолина Львовна.

– А что стряслось с родителями?

– Отец погиб в сорок третьем, мать вскоре умерла от тифа. Тетя Дуся заменила сироткам родителей – они их едва помнят.

– Значит, тетка им как мать?

– Ну да. Вера очень ее любит. А живет тетя Дуся вместе с младшей сестрой – Варей.

Действительно, хоть и тяжелое житье-бытье в деревне, Евдокия Митрофановна знала, что незамужняя Варвара, медсестра в сельской больнице, нуждается в ней больше, чем старшая сестра. Вот и отклонила настойчивые просьбы Веры Петровны (хоть старшенькая и была всегда ее любимицей) переехать к ней в столицу, помогать растить Светочку.

– Вон у тебя сколько помощников! – отбивала она обычно очередную атаку Веры Петровны. – И домработница, и шофер продукты на дом доставляет, и в садике Светку обхаживают как принцессу! А у бедной Варьки после дежурства и сготовить сил не остается. Так что поживу в деревне, пока здоровья хватит, – заключала она, горестно вздыхая: нет ведь для нее никого ближе Верочки, да и та к ней привязана всем сердцем, ей одной открывает сокровенное.

Винокуровы, извинившись, покинули праздничное застолье – к ним неожиданно приехал сын, надо с ним побыть. За чаем Иван Кузьмич поинтересовался делами в деревне:

– Митрофановна! Расскажи-ка теперь ты, что нового в наших краях? Как дела у Варвары? Как поживают соседи Ларионовы? Есть ли вести от их Сеньки? Мы ведь с ним, пацанами, немало вместе набедокурили.

Тетя Дуся неохотно оторвалась от шоколадно-вафельного торта – обожала его, да редко видела.

– А что хорошего в деревне-то, Вань? У Варьки – без перемен. Только и знает – с работы и на работу. А младший Ларионов сгинул: где-то он на Камчатке, родителей забыл. Рыбачит там вроде. Старики его совсем захирели. Как приусадебный участок у них отрезали, продали они скотину – одной картохой питаются. Да ты будто не знаешь, – взглянула она на него с укором, – ничего нонче нет в деревне! Это не как у вас – разносолы. В магазине пусто, как в войну. Да ты, Ванюша, не подумай худого, – поспешно добавила она извиняющимся тоном. – Дай-то вам Бог! Хоть вы хорошо живете. А деревенским туго приходится.

– Это оттого, старая, что разленился народ, работает спустя рукава, – нравоучительно возразил Григорьев. – Посмотрела бы, как трудятся люди в той же ФРГ. Какое качество, какая производительность! Ленин что говорил? «Коммунизм – это высшая производительность труда», – привычно процитировал он.

– Ванечка, ради Бога! – вмешалась Вера Петровна. – Не надо тете Дусе про коммунизм... Им в деревне и без того тошно!

– Как же, построють у нас коммунизьм! – подала голос Евдокия Митрофановна, сбиваясь на деревенский говор. – Денег не платют и жрать нечего! Кто же стараться работать-то будет? Да обратно же скотине кормов не хватает!

Григорьев досадливо наморщился. «Ну и глупая старуха! Объяснять ей – пустое дело», – подумал он. Но жена так любит тетю Дусю. И он терпеливо продолжал приводить свои доводы:

– Неправильно хозяйствуете! Нет кормов, говоришь? А кукурузу посеяли? Вот она, палочка-выручалочка! Хрущев учит-учит, а вы... Директиву партии выполнять нужно.

– Она же, эта кукуруза, не растет у нас, Ваня. С ней только зря силы потратили, – робко вставила Евдокия Митрофановна. – Начальство с ног сбилось, народ замордовали, а толку чуть!

– Бездарное у вас начальство! Но ничего, партия строго спросит с нерадивых руководителей, – не терпящим возражений тоном заключил Иван Кузьмич. – Хрущев всерьез за дело взялся. Сказал – к восьмидесятому году наш народ будет жить при коммунизме, и мы эту задачу выполним! Будем работать до седьмого пота!


Григорьев своим ключом открыл дверь квартиры, положил красивый кожаный портфель на кушетку, снял дубленку, убрал в шкаф. «Вера еще с вокзала не вернулась, – подумал недовольно. – Вечно носится с родней». В роскошно отделанной ванной умылся, вытерся пушистым полотенцем, аккуратно причесал остатки белесых волос. Вернувшись в холл, взял со столика стопку газет и направился в гостиную – почитать, пожалуй, до прихода жены.

– Веруся, ты уже дома?! – удивленно воскликнул он, увидев жену: лежит на диване, лицо заплакано. – Когда же ты успела проводить Митрофановну и вернуться? А слезы почему? Не прячь глаза, я же вижу! Что случилось, ты нездорова? – расспрашивал он встревоженно.

Вера Петровна вытерла платочком глаза и судорожно вздохнула.

– Тетя Дуся настояла, чтобы я не ждала отправления. Мы с Женей сразу вернулись, и я его отпустила. А как ты добрался?

– Взял дежурную машину. Но ты мне зубы не заговаривай! Выкладывай, что тебя так расстроило! – нетерпеливо потребовал Григорьев, чувствуя ее нежелание объясняться.

Вера Петровна, откинувшись на спинку дивана, печально посмотрела на мужа. Помолчала немного, снова вздохнула – не решалась, видно, начать неприятный для обоих разговор.

– Сам знаешь, Ванюша, как тяжело живут тетя Дуся и Варя. Собрала я и отправила в деревню все, что смогла: продукты там самые необходимые, одежду кое-какую для сестры. Ей мужа бы найти пора, а она разута и раздета! – произнесла она извиняющимся тоном, будто в этом ее вина.

– Ну и правильно сделала! Бог делиться велел с ближними, – облегченно вздохнул Григорьев; сел рядом с женой на диван, ласково погладил ее по голове. – Плакать-то зачем?

– Не могу спокойно думать об их тяжелой жизни, когда мы тут как сыр в масле катаемся. Кусок в горло не лезет! – В глазах Веры Петровны вновь заблестели слезы. – Ну разве это справедливо, Ванюша? – Она придвинулась к мужу, взяла его за руку. – Тетя Дуся всю жизнь в колхозе горбатилась. Варя вкалывает и днем и ночью – людей лечит. Не заслуживают они разве лучшей участи? Почему только нам жить по-человечески?

Григорьев плотно сжал губы и сурово посмотрел на жену.

– Ну вот, только этого недоставало! Что на тебя сегодня нашло? Вдруг совесть заговорила. Ты же у меня не дуреха! – воскликнул он, выдернув руку и хлопнув ею по колену. – Мы всегда лучше других жили, – продолжал он убежденно. – Знаешь ведь: на данном этапе действует принцип социализма – «каждому по труду». А мой труд – не чета обывательскому! Уравниловки нет и не будет! У руководителей и впредь будет материальных благ больше – с учетом ответственности. Это нам положено по праву. Не стыдиться, а гордиться надо!

– Ну а как людям в глаза смотреть? Ведь вокруг такая нищета! Когда же и для них жизнь станет лучше? – не сдавалась Вера Петровна.

Григорьев встал с дивана и ласково, но решительно, протянул руку жене.

– Успокойся, Веруся, хватит кукситься! Все, что мы имеем, предоставлено нам государством по заслугам – заработано моим нелегким трудом. Поверь, скоро весь народ будет жить лучше. Нужно только выполнять программу партии, всем лучше работать, и мы этого добьемся! – Он помолчал. – Но вот о чем хочу тебя попросить: помогай родне сколько хочешь, но встречайся с ними пореже, чтобы разница в положении не колола глаза. И еще – надеюсь, подумав, ты со мной согласишься: пожалуйста, не приближай к себе людей не нашего крута. Чем выше становится мое положение, тем разборчивее мы должны быть в выборе друзей и знакомых.


Степан Алексеевич Розанов сидел за столом в бедно обставленной комнате своей малометражной «хрущевской» квартиры, проверяя школьные тетради. «Хрущобами» прозвали тесные квартирки в пятиэтажных домах – в 60-е годы дома эти как грибы росли в окраинных районах Москвы; цель – поскорее расселить коммуналки. Разномастная мебель досталась Розанову по наследству от родителей: на приобретение новой, более современной, у хозяев недостало средств.

Крупный, слегка сутуловатый, как многие высокорослые люди, с красиво посаженной головой и волнистыми золотисто-русыми волосами, Розанов выглядел бы привлекательным, если бы не старомодный, мешковатый костюм и неухоженная, плохо подстриженная бородка.

«Опять просижу до одиннадцати, – уныло подумал он. – Не успею прочитать новый материал – завтра рано вставать». Невеселые мысли завладели Розановым, мешая работать. «За последний месяц ни на шаг не продвинулся с диссертацией. А ведь замечаний не так много, – мысленно упрекнул он себя. – Но куда денешься? Нужно кормить семью. Придется снова взять нагрузку в вечерней школе. А то Лидия загрызет». Словно подтверждая эти опасения, из кухни донесся грохот посуды – ее явно швыряли.

– Ну вот, легка на помине! – испуганно прошептал Розанов. – Сейчас начнется очередной концерт! Теперь и за полночь не управиться!

В дверях появилась Лидия Сергеевна – высокая, яркая брюнетка; ее красивое лицо дышало неприкрытым гневом.

– Нет, ты прямо полное ничтожество! – без предисловий набросилась она на мужа. – Это надо же! Отказаться от поста директора спецшколы! Зиночка, секретарша, мне все доложила. – Перевела дыхание и исступленно завопила: – Не умеешь командовать, руководить коллективом?! А что вообще ты можешь? Доколе прикажешь считать рубли до получки?

– И чего из-за такого лопуха все переживают?! – продолжала она уже потише, но голосом, полным презрения. – Ни на что ты не годен! Ни как муж, ни как отец. О дочери хотя бы подумал! Почему она должна быть хуже других, бедняжка? – Наденька, детка! Поди сюда на минутку! – И, видя, что Степан Алексеевич сделал протестующий жест рукой, повысила голос, злобно косясь на мужа: – Иди, Надюша, посмотри на папу – совсем он тебя не любит!

Из смежной комнаты выглянула очень красивая, не по возрасту крепкая, статная девочка, с ямочками на румяных щеках, темноволосая, как мать, с ярко-синими отцовскими глазами.

Родители, как всегда, ссорятся... Надя попыталась ретироваться, но Лидия Сергеевна ее остановила.

– Подойди сюда, бедненькая моя! – приказала дочери. – Не повезло тебе на папу! – привычно запричитала она, прижимая к себе Наденьку.

Та тоже заревела в голос.

– Поплачь, родная, но знай: мама тебя в обиду не даст! Всем пожертвует, чтобы ты была счастлива! Ведь ты моя единственная радость в жизни! – проговорила сквозь слезы, искренне жалея себя и дочь.

Остро ощущая свою беспомощность и какую-то внутреннюю пустоту, Розанов сдвинул в сторону стопку тетрадок и поднялся из-за стола. Эти скандалы, хоть и стали нормой их семейных отношений, всегда выбивали его из колеи, не давали работать.

– Лида, успокойся! – стараясь держать себя в руках, примирительно попытался он объяснить. – Все не так обстоит, как ты думаешь. Ну сколько можно тебе повторять?

– Надюшенька, детка, – Розанов с силой, но нежно оторвал дочь от Лидии Сергеевны. – Иди-ка спать! Не слушай маму – видишь она расстроена? Мы с ней сами разберемся, как всегда.

Наденька не понимала – почему ее мама и папа, такие большие и красивые, все время ругаются – и продолжала горько плакать.

Степан Алексеевич взял дочь на руки, поцеловал и отнес в ее комнатку. Уложил в постель, успокоил и вернулся – надо сделать еще одну попытку помириться с женой.

– Ну как ты не понимаешь, – стараясь говорить как можно мягче, обратился он к Лидии Сергеевне, усадив ее на диван, служащий им супружеской постелью. – В настоящий момент я не могу согласиться. Если стану директором – прощай диссертация! Псу под хвост несколько лет напряженной работы! Конец мечтам об ученой степени и достойном будущем нашей семьи. Дело не только в том, что я не люблю командовать людьми и предпочитаю работать самостоятельно. Подумай сама: ну соглашусь, стану директором. Тогда придется положить все силы, чтобы оправдать доверие руководства и коллектива. На это уйдут годы, моя диссертация безнадежно устареет. Для меня это самоубийство! Такую жертву я принести не могу.

Лидия Сергеевна упрямо поджала губы, глаза ее высохли.

– Ну, конечно, дождешься от тебя жертвы! – все так же враждебно, но уже более спокойно бросила она мужу. – Ты же законченный эгоист! Сделаешь свою научную карьеру, когда мы с дочкой уже загнемся! Тоже мне профессор кислых щей!

– До чего же ты, Лида, груба и несправедлива, – устало поморщился Степан Алексеевич. – Разве я мало стараюсь для семьи? На двух работах кручусь да еще выкраиваю время для подготовки к защите. Я же не только для себя одного это делаю. Ну да Бог с тобой! Ложись спать, а мне работать нужно. – И снова занялся тетрадями.


Дождливый московский день. Крупные капли колотили в окна пустого класса обычной средней школы. К Степану, как условились, забежал после уроков его старый друг Игорь Иванов. Он усадил гостя за учительский столик, пододвинул свободный стул, сел сам и пошутил:

– Ну вот, Игорек, располагайся с удобствами. Здесь нам никто не помешает поговорить по душам. К сожалению, у меня дома обстановка к этому не располагает. Рассказывай, какие у тебя проблемы и чем могу помочь!

– Не везет мне с женщинами, Степа! Не умею вовремя в них разобраться. Сначала бурные чувства, а потом каждый раз выясняется, что настоящей любви не было. Мне еще нет тридцати, а уже – два развода, да теперь еще и квартиру потерял! В третий раз мне уже не решиться.

– Неприятное положение, согласен. Но причин для паники не вижу, – спокойно отреагировал на жалобу друга Степан. – Женятся и по пять раз. Вот то, что квартиру потерял и снова ютишься в коммуналке, – отягчающее обстоятельство. Тут я тебе сочувствую!

– А что мне оставалось делать? – понуро объяснил Игорь. – Жанна успела матушку прописать и не было никаких перспектив разменять однокомнатную «хрущовку» хотя бы на две приличные комнаты. Когда моя тетка предложила жить у нее, плюнул на все и оставил им хату.

– Главное – не раскисай, старик! «Се ля ви», как говорят французы. Ты не один в таком положении. Забыл, что я еще в первый год женитьбы собирался развестись с Лидой? И много ли выиграл от того, что до сих пор тяну эту лямку?

Иванов несогласно качнул головой.

– Не равняй меня с собой, Степа. Я бы рад был оказаться на твоем месте! Знаю, что плохо живете с Лидой, все время ругаетесь. Но она родила тебе дочь, хорошая хозяйка, трудолюбивая и, насколько знаю, тебе не изменяет. А могла бы! Потому что знаю – ты ее не любишь. Да и злится она на тебя, думаю, тоже за это.

– Может, ты в чем-то и прав, Игорек. Но мне кажется, что главная причина ее скандалов – это несостоявшиеся мечты о моей карьере и материальном благополучии. Хотя это верно, – честно признался другу Степан, – как женщине я уделяю ей недостаточно внимания. Ничего не могу с собой поделать – не по душе она мне!

– Вот видишь! А у меня наоборот: я к ним всей душой – позволяю из себя веревки вить. Полностью выкладываюсь. А они этого не ценят! Жанна дошла до того, что связалась с нашим женатым шефом. Да еще насмеялась надо мной, утверждая, будто пошла на это ради моей карьеры. Такое не прощают!

Степан недоуменно повел плечами, грустно предположил:

– А может, Игорек, нам судьбой противопоказано быть женатыми? Конечно, холостую жизнь отягощают проблемы быта. Зато – полная свобода!

– Нет, тебе этого делать нельзя! У тебя дочь растет. И мне кажется, что семейное счастье – в твоих собственных руках. А у меня – совсем другое дело! Вряд ли теперь решусь на новый брак. Да и привести жену некуда.

– Насчет дочери ты прав! – согласился Степан. – Я очень люблю Наденьку и терплю все выходки Лиды исключительно из-за нее. Все эти годы только она спасает наш брак. Думаю, и впредь многое стерплю ради ее счастья.

Он поднялся, тряхнул своей красивой головой, как бы сбрасывая тяжкий груз сомнений, и, ободряюще взглянув на старого друга, заключил:

– Я думаю, Игорек, нам все же нужно оптимистичнее смотреть в будущее. Верить народной поговорке, что «терпение и труд – все перетрут». Главное – не терять надежду, и удача непременно придет! А тебе советую, – пошутил с доброй улыбкой, – встретишь подходящую дамочку с квартирой – не теряйся, женись! Сам знаешь, Бог троицу любит!

– А что? – повеселел и Игорь, вставая. – Почему бы мне не рискнуть еще раз? Смелость – она ведь города берет! Но сейчас пойду делать в моей комнатушке ремонт. Я тетке обещал, что сегодня закончу.


– Сегодня никого не принимаю! – раздраженно заявил Василий Семенович Чайкин секретарше, входя в свой кабинет и располагаясь за большим, солидным столом.

С самого утра он пребывал в дурном расположении духа. Сначала ему испортил настроение «доброжелательный» звонок приятеля, поспешившего сообщить, что он лишен премии за квартал. В довершение Василий Семенович за завтраком поссорился с женой – из-за сущего пустяка: упрекнул, что пересолила омлет. Обычно, зная ее обидчивость, он воздерживался от замечаний, но сегодня нервы подвели. «Теперь снова надуется и дня два не будет разговаривать, гусыня», – мрачно думал Чайкин, мысленно ругая себя за допущенную оплошность. «Уж не везет, то во всем!» – вздохнул он про себя, нехотя приступая к работе.

Просторный, хорошо отделанный и оборудованный кабинет свидетельствовал о видном служебном положении хозяина. На столе – селектор, три телефонных аппарата; в углу – большой телевизор; кожаная мебель сияет новизной; на стене красуется портрет Хрущева.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25