Она двигалась с бесшумной грацией, которая могла бы поспорить с изяществом движений самого Кори. Кем секунду наблюдала за ней, а потом направилась на кухню.
Руки Кори тяжело опустились на клавиши, завершив бездушно-безупречную мелодию диссонансом. Хакан с облегчением прижал струны ладонью и поднял голову.
Его друг смотрел на дверь, и лицо его ничего не выражало. Хакан обернулся туда же.
Мири стояла в центре двустворчатой двери, не видя ничего, кроме сидевшего за роялем мужчины. Она не двигалась долгие секунды, а потом вдруг шевельнулась, перевела взгляд и тепло улыбнулась.
— Хакан! — Она прошла к нему, приветственно протягивая свои хрупкие руки. — Я не успела поблагодарить тебя за помощь. Храбрый ты был. Очень друг. — Она вложила свои руки в его ладони и наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку. — Спасибо, — снова поблагодарила она его и выпрямилась.
А потом она наклонила голову, и ее улыбка погасла.
— Хакан, я пришла повидать Кори. Поговорить нам нужно. Это твой дом, и мне жаль… беспокоить? Эта комната, другая? Чтобы дверь закрывалась? Ты можешь нам одолжить?
— Эта комната, — ответил он ей. — Никакого беспокойства. Для того друзья и существуют. — Он близоруко прищурился и убедился в том, что обернутая вокруг ее головы коса действительно вся промокла. — Только нам надо бы тебя высушить. Иначе получишь воспаление легких или еще что.
— Кем несет чай, а огонь здесь хороший. Я скоро сухая. Еще раз спасибо, Хакан. Ты — хороший друг.
Это было недвусмысленным приглашением уйти. Хакан встал и, неся в руке гитару, направился к двери. Проходя мимо рояля, он улыбнулся Кори, но тот, похоже, этого не заметил. В дверях он чуть не налетел на Кем.
Она поставила на низкий столик у огня большую кружку.
— Сейчас же выпей все до капли! — строго велела она Мири. — Не годится, чтобы ты заболела.
Повернувшись, Кем вышла из гостиной, плотно закрыв за собой обе створки двери.
Вал Кон развернулся на табурете и теперь сидел спиной к роялю.
— Привет, Мири.
— Привет.
Она подошла и остановилась перед ним, с ужасом отметив бесстрастность его лица. Теперь она застыла уже не только от холода.
— Я тебя сильно не задержу, — решительно проговорила она. — Я просто хотела услышать, как ты это скажешь, ладно? Чтобы я знала.
Он опасливо посмотрел на нее:
— Скажу это?
— Ага, — резко подтвердила она. — Скажи это. Думаю, все и так достаточно понятно: ты отправил меня со старухами, а потом — молчание. Немного удивилась — думала, это не в твоем стиле. Думала, ты скажешь мне прямо. Что-нибудь типа: «Мири, уходи». — Она перевела дыхание, не отрывая взгляда от его лица. — И я пришла, чтобы это услышать.
Смятение было отмечено и подавлено. Вспыхнул Контур, показав, что с удалением женщины из уравнения ВВЗ достигает приблизительно 0,96. Его губы приоткрылись. Они оказались сухими, и он их облизнул.
Мири приблизилась еще на шаг. Ее руки были демонстративно на виду, поза подчеркнуто неагрессивна.
— Это ведь очень просто, — тихо сказала она. — Вот так: «Мири, уходи». — Наступило короткое молчание, а потом она чуть подалась вперед, не отпуская его взгляда. — Не то чтобы я прежде этого не слышала.
Напряжение росло. Вал Кон на мгновение сосредоточился на нем, не нашел ему причины и решил не принимать во внимание. Он снова облизнул губы.
— Мири…
Он с трудом выдавил это слово. Напряжение усилилось настолько, что игнорировать его было невозможно. В нем боролись противоречивые чувства: ему не удавалось отделить личное желание от требований миссии.
Стоявшая перед ним женщина подалась чуть ближе:
— Уже начало. Осталось еще слово.
— Почему?
Это слово было порождено смятением, наполнено напряжением и прозвучало почти как крик.
— Ты же хочешь, чтобы я ушла, — сказала она. А потом едва слышно спросила: — Разве нет?
Хочет ли он этого? Чего он хочет? Конечно же, ничего похожего на то, что предположила она. Конечно же, то, чего он хочет, это не что-то столь смертоносное, что от одного только желания он испытывает боль и тошноту. Он попытался вспомнить прошлое, борясь с отчаянной напряженностью. Когда-то он определенно чего-то хотел…
— Я хочу… — Собственный голос донесся до него из заполненной гулом дали. — Я хочу поговорить с братом. Три года… четыре… и я не посылал ему известий, не возвращался домой. Не смел вернуться домой — он увидел бы! Он начал бы спрашивать, он стал бы проверять. Он поставил бы себя под угрозу… Зеркамка… братоубийца…
Руки у него похолодели. Его била дрожь.
— Вал Кон!
Она держала его за плечи. Ему не следует позволять ей держать его за плечи. Она опасна, она — Мири…
— Босс. — Ее пальцы откинули прядь волос у него со лба, прикоснулись к его щеке. — Твой брат в безопасности, Вал Кон. Ты не возвращался домой.
— Но мне хотелось! — воскликнул он. — Шан… — Он поднял руки, обхватил ее лицо холодными дрожащими ладонями. — Ты делаешь то же самое… задаешь вопросы, ставишь себя под угрозу. Мири… — Он отнял руки, поняв, что с ней следует делать — что он когда-то сделал с Шаном. — Мири, беги.
— Нет смысла, — ответила она потрясающе спокойно. — Ты же очень быстрый, босс. Поймаешь меня в секунду. — Она снова прикоснулась к его щеке, а потом положила обе руки ему на плечи и начала их разминать. — Напряжен, как доска. Ты хоть спал после боя?
— Немного…
— Так я и подумала. Вы с Хаканом похожи на пару зомби.
— Хакан сказал мне, что никогда раньше не убивал людей, — сказал он, сам толком не понимая, какое это имеет отношение к чему бы то ни было.
— Проклятье… — Тонкие пальчики продолжали массаж, даря успокоение, которое не было только физическим. — Вот что я тебе скажу, босс, — гражданским нельзя давать оружие.
— А солдатам нельзя иметь агентов, — проговорил он почти сонным голосом. — Мири…
— Я сегодня больше не желаю слышать от тебя «беги», аккази? Не знаю, в курсе ли ты — но на улице сейчас метель. Я уже прошла через нее пять миль и определенно не намерена никуда через нее бежать.
Одна рука поднялась с его плеча, легла ему под подбородок и подняла голову так, что он смотрел ей в глаза.
— Босс, что происходит?
— Я… — Контур вспыхнул, предвещая катастрофу, выброс адреналина заставил его вскочить на ноги, но какая-то непонятная сила удержала его на месте, так что он продолжал смотреть ей в глаза, пытаясь найти на земном или торговом такие слова, которые помогли бы ей понять, что случилось и какая ей угрожает опасность.
— Я… не могу… найти… выключатель.
— Выключатель?
Она недоуменно нахмурилась.
— Выключатель.
Он замолчал, пытаясь отыскать более точные слова. Выключатель? Не точно. Ключ? Нет. Модель мышления? Ближе, но земной исказит это до полной бессмыслицы.
«Боги, что за язык! — яростно подумал он. — На нем совершенно невозможно что бы то ни было объяснить!»
Вал Кон не заметил, что сказал это вслух, пока не услышал ее негромкий ответ:
— Да, но, по-моему, они сделали это не специально, правда ведь? Наверное, это было самое удачное, что удалось придумать на месте, и они хотели потом вернуться и все уточнить… — Она пристально посмотрела ему в глаза и снова передвинула руку, чтобы погладить его по щеке. — Ты не мог бы очертить мне все хотя бы приблизительно? Когда мы выберемся из этой заварушки, я выучу низкий лиадийский, договорились?
Как это ни невероятно, но Вал Кон улыбнулся — улыбнулся по-настоящему! Мири увидела, как в его глазах зажглась радость, губы раздвинулись — и на секунду ей показалось, что они справились. Но эта секунда миновала, и потом она все еще видела его, но сквозь того, другого — агента, словно он сидел за решеткой.
Он закрыл глаза, и она ощутила, какое усилие он делает, словно оно потребовалось от нее самой. Она закусила губу и не решалась шевельнуться, едва смела дышать, пока он снова не открыл глаза.
— Когда мы были на корабле Точильщика, я на какое-то время оставил тебя, чтобы танцевать Л-апелеку и восстановить… должный… образ мышления.
Мири кивнула, завороженно наблюдая за тем, как его рука поднялась — мучительно трудно, преодолевая сопротивление собственных мышц — и обхватила ее пальцы, все еще лежавшие у него на плече. Она стиснула его пальцы — и ей показалось, что она ощутила едва заметное ответное пожатие.
— То, что я тогда сделал… — медленно проговорил он. — Пойми, что я… собрал все, что было… что мне казалось… неправильным — и убрал в один небольшой чулан, Мири. Чулан у меня в мозгу. Я установил на чулане… замок. А потом я убрал ключ в кошель и сделал вид, будто чулана не существует. — Он замолчал, перевел дыхание — и его рука сжала ей пальцы. — Или иначе: я загнал джинна в угол, нашел бутылку, засунул его внутрь и плотно закупорил горлышко пробкой.
— А когда армия атаковала, джинн вырвался на волю.
— Нет, — возразил он. — Нет. Это я открыл дверь. Повернул выключатель. Это было моим решением. Замок был надежный.
— Зачем?
Действительно, зачем? Он попытался отыскать в своей памяти нужный момент, отмахнувшись от факта, который она сочла бы бессмысленным.
— Я испугался, — сказал Вал Кон через несколько долгих секунд. — Я… Ты была в доме, там было опасно. Нас разделяло много врагов, и я не знал, что делать. Я… хотел, чтобы ты была в безопасности, и понимал, что мне надо действовать… эффективно и очень быстро. И я… — Теперь он уже крепко сжимал ее пальцы, но если ей и было больно, то она ничем этого не выдала. — У меня нет природных способностей убивать людей, Мири.
Она заморгала, а потом усмехнулась:
— Люди редко из-за этого извиняются. — Она помолчала. — Значит, ты решил, что ворвешься туда, уничтожишь противника, повернешь гот выключатель и все будет гумекно, так? Только теперь ты не можешь найти бутылку, а джинн оказался крупнее, чем тебе запомнилось.
— Я… — Чутье разведчика подсказало ему, что сравнение получилось правильным, и он кивнул. — Что-то в этом роде, да.
— Надеюсь, это близко к истине. — Мири нахмурилась. — Ты завяз в этой… а, дьявол!.. в этой управляющей программе, которую тебе навязали в шпионской школе, и она не дает тебе отыскать средство, чтобы из нее выбраться. Картина дрянная: ты не спишь, все сильнее нервничаешь, растерян… Программа предпочла бы, чтобы ты погиб, но больше ее не отключал, босс. — Опять наступило молчание. — Ты уже один раз перехитрил ее твоей Л-апелекой. А в последнее время не пробовал?
— Здесь нет места…
— Место мы тебе найдем. — Она задумчиво покусала губу. — Ладно, вот что: ложись на ковер у огня, пройдись по «Радуге» и зайди к себе в комнату. Когда ты туда попадешь, то сможешь отдохнуть, а я схожу и арендую для тебя местный спортивный зал.
— Нет…
Мири замерла, пристально глядя на него:
— Нет? А почему нет?
— Я… Сюда приходил капитан ополчения, чтобы поговорить со мной. Его отряд будет прочесывать перевал, и ему нужна была от меня любая информация, поскольку мы так недавно пришли оттуда. — Он помедлил. — Они найдут корабль, Мири. Он не настолько хорошо спрятан, чтобы его можно было не заметить, прочесывая местность. Мне надо пойти и отправить его.
— Это факт.
— Да.
И это было фактом, хоть он и не намеревался — не хотел о нем говорить.
— Когда ты собирался туда идти?
Она говорила почти небрежно, но пристальный взгляд ее выдал.
— Завтра, после рассвета. Одному человеку нетрудно опередить отряд. Я доберусь до корабля к полудню, отправлю его на орбиту и к вечеру уже буду с Хаканом.
— Проще простого, — согласилась она. — Только тебе не обязательно идти, босс. Л-апелека важнее. А я избавлюсь от корабля.
— Ты не пилот, Мири.
— А я разве называла себя пилотом? Заткнись и не мешай думать.
Ее размышления длились не больше дюжины ударов сердца.
Она нежно сжала его пальцы.
— Мне нужно немного подвигаться. Ты будешь в порядке?
— Я буду в порядке.
Став коленями на табурет рояля, она около минуты что-то сосредоточенно чертила, а потом выпрямилась и указала на результат своих трудов:
— Вот как выглядел пульт, когда мы уходили. А теперь покажи мне, как он должен выглядеть для взлета.
Он встал на колени, ощущая тепло ее тела, словно горящий рядом факел, и рассмотрел ее рисунок.
Изображение оказалось абсолютно точным. Нарисовав под ним черту, он изобразил нужные приборы и то, как их следует включить, чтобы пошла энергия и можно было начать взлет.
Мири изучила его рисунок, чуть сдвинув брови, а потом коротко кивнула:
— Будет сделано. — Смяв рисунок в комок, она бросила его в огонь. — Об этом ты позаботился. А теперь ложись и закрывай глаза.
— Нет.
— Ну а теперь в чем дело?
— Мири… — Признание пришло, как прорвавшаяся плотина. Он вдруг сел на вытертый ковер, и ее лицо расплылось в заслезившихся глазах. — На корабле Точильщика, когда я получил… ты назвала это «боевым шоком»… но я завяз в «Радуге». Мне очень нужно было расслабиться, и я ухватился за самый верный способ… самый надежный способ. Это — прием разведчиков, Мири, клянусь тебе! Я открылся — и та, другая… программа эффективности использования оружия… меня поймала… Безопасности не существует: они этому учат. И это правда — единственная правда, из всего, что они говорят. Мири, я не смею…
Она подалась к нему, обхватив обеими руками. Ему следовало бы вырваться, но вместо этого он наклонил голову, уткнулся лицом в мягкую выемку у основания шеи и услышал, как она говорит.
— Ничего. Ничего, малыш. Вал Кон, Вал Кон, послушай! Ты меня слушаешь?
Не прерывая контакта с ее кожей, он кивнул.
— Вот и хорошо. А теперь ты мне доверишься, ладно? Я ведь прикрывала твою спину, правда?
— Да.
— Ладно. Мы доведем тебя до твоего убежища — до твоей комнаты. Я пройду с тобой все шаги. Если увидишь что-то страшное, только крикни, и я тебя вызволю оттуда. — Ее руки горячо сжались. — Никто больше тебя не поймает, босс: я тебе это обещаю.
Ее руки разжались. Он почувствовал, что его нежно отстраняют, и встретился с парой очень серьезных серых глаз.
— Ляг, Вал Кон. Пожалуйста.
Это может получиться. Какой-то далекий уголок его сознания, работу которого он почти не замечал, вопил, требуя, чтобы он сделал так, как она сказала. Как это ни странно, Контур не вмешивался.
Вал Кон медленно поднялся на ноги, подошел к огню и лег на спину, вытянув руки вдоль тела. Сев рядом с ним, Мири улыбнулась — и получила в ответ его призрачную улыбку.
— Ладно, — сказала она, заставляя себя найти тот тон дружелюбной решительности, к которому прибегала в самых безнадежных боевых ситуациях. — Закрой глаза и сделай глубокий-преглубокий вдох.
Она тоже глубоко вздохнула, не отрывая взгляда от его лица.
— А теперь представь себе красный цвет…
Когда они добрались до фиолетового, она спросила:
— Ты видишь лестницу, Вал Кон?
— Да, — тихо ответил он. — Лестница… по-прежнему на месте.
— И у тебя все в порядке? — спросила она, уловив слабую неуверенность. — Тебе не страшно? Тебе ничто не угрожает?
— У меня… все хорошо.
— Тогда ты готов спуститься по лестнице?
После короткой паузы он сказал:
— Дверь тоже на месте.
В его голосе прозвучало легкое удивление.
— Ты откроешь дверь? — спросила Мири. — Войдешь в комнату?
— Сейчас…
Она осторожно перевела дыхание.
— Вал Кон! Что-то не так? Может, я смогу тебе помочь.
— Нет, так. Просто… я не был… внутри… с тех пор как… Мири! — вдруг окликнул он ее.
— Угу?
— Спасибо тебе… Неужели можно только сказать «спасибо»? И все? Шатрез, спасибо тебе за то, что ты любишь меня… любишь меня так сильно.
— Еще и не то будет, — сказала она, сумев найти нужный тон. — Но — на здоровье. Ты туда зайдешь или так всю ночь и простоишь у двери?
Его губы изогнулись в улыбке.
— Зайду…
И наступила тишина. Мири сидела, впившись короткими ногтями себе в ладони, не отрывая глаз от его лица, закусив губу, чтобы не закричать и не разорвать сеть.
— Мири? — шепотом окликнул он ее. А потом уже громче: — Мири!
— Я здесь.
И что она будет делать, если что-то все-таки не так? После своего блефа, когда она пообещала, что не допустит, чтобы с ним случилось что-то плохое…
Но на его лице она прочла радость, и когда он заговорил снова, то это прозвучало почти песней торжества:
— Мири, все на месте! Все в порядке! Они сюда не заходили!
— Ты счастлив? — по-идиотски спросила она, чуть не захлебнувшись собственной радостью и не вполне понимая, что происходит.
Казалось, он готов расхохотаться.
— Давай не будем преувеличивать… Секунду… — Наступило долгое молчание. — Сейчас я засну, — проговорил он потом, — и настроюсь на то, чтобы завтра начать сеанс Л-апелеки. Большое помещение, шатрез, если можно. А если не получится, я буду танцевать на улице.
— И бедняге Хакану придется объяснять соседям, что еще вчера ты был в полном порядке, а потом вдруг сбрендил? Я найду тебе какое-нибудь место под крышей. И не тревожься насчет корабля. Считай, что он уже на орбите.
— Да, Мири.
— Нахал.
Невольно улыбнувшись, она выпрямилась и секунду стояла, глядя на него.
Его грудь поднималась и опускалась в ритме отдыха, тело было расслаблено, лицо помолодело… Лицо мальчишки, который крепко спит.
Она осторожно проверила новую картинку, возникшую у нее в голове, и спустя несколько мгновений смогла успокоиться. Она уже не была так взвинчена, как в начале дня, когда она решила прийти сюда и поговорить с ним лицом к лицу. «Может, все получится, Робертсон», — подумала она и бесшумно вышла, постаравшись плотно прикрыть за собой дверь.
Вандар
Когда Мири вошла в кухню, Хакан поднял голову и, заглушив ладонью струны, отложил гитару в сторону.
— Как Кори? — спросил он почти мягко.
— Лучше, — сказала она, плюхнувшись на стул, который придвинула ей Кем. — По-моему, лучше. Он… заснул.
— Хорошо, — пробормотал Хакан. Чуть подавшись вперед, он заглянул ей в лицо. — В Порлинте не холодно, Мири. Он близко к экватору, так что там почти не бывает снега.
Она недоуменно моргнула, а потом наклонила голову почти так же торжественно, как это делал Кори:
— Спасибо, Хакан. Я постараюсь запомнить.
— Не за что. — Он сел прямее. — Хочешь вернуться к фру Бригсби? Я могу тебя отвезти.
— Завтра, — тихо уточнила Кем.
Мири быстро придвинулась к нему и прикоснулась к его руке, одновременно улыбнувшись девушке.
— Хакан, еще раз спасибо тебе. Но было бы лучше… Ты не знаешь места — большого, пустого места… которое Кори мог бы занять на пять дней — или шесть? Если знаешь, то ему надо идти туда. А мне завтра надо пойти еще куда-то, а потом я вернусь к фру Бригсби.
Встретив непонимающий взгляд Хакана, Мири покусала губу и сделала новую попытку:
— Сражаться Кори было трудно — он пошел только потому, что он мне нужен…
— Кори был в Джилле! Как он узнал, что он тебе нужен? Он вбежал в магазин, попросил, чтобы я отвез его домой…
Мири почувствовала острое желание сделать добрый глоток кинака и спрятаться где-нибудь с книгой, но вместо этого она мысленно расправила плечи.
— Вы с Кем будете вместе достаточно долго — будете чувствовать, когда с другим плохо.
— Это правда, милый, — сказала Кем. — Но зачем Кори большое пустое помещение? Если у него депрессия после боя, то не лучше ли ему быть с тобой?
— Только после того, как он… — Она вздохнула и услышала досадливый возглас Вал Кона: «На этом языке ничего нельзя объяснить!» — Он должен… упражняться, чтобы тело и мысли бежали вместе.
Она резко развела руки, мысленно посылая к черту слезы, которые снова навернулись ей на глаза.
— Хакан, я не хорошо объясняю, и мне жаль… Вам с Кори пришлось сражаться, и это я виновата!
— Ты виновата? На тебя напал отряд бассиланских повстанцев, и ты в этом виновата? Мири…
— Милочка, ты совсем не виновата, — начала было Кем, но Мири прервала их уверения:
— Виновата! Потому что один вышибает дверь, входит и наставляет на меня ружье. Боррил прыгает, и тот человек бьет его ружьем. Боррил снова прыгает, и я отнимаю у него ружье, убиваю его. Входит еще один человек, и я стреляю в него. Я дура, понимаете? Я думаю, они бандиты, их пять или шесть. Ружье — оно плохое, ржавое, нечищеное. Я думаю, что могу остаться и сражаться…
— Остаться и сражаться? — вопросил Хакан. — С шестью вооруженными мужчинами?
— Хакан, если их шесть, двух я уже убрала — проблема не такая страшная. Но третий мужчина — он не идет искать своих товарищей. У этого… большое ружье… и я вижу, как он его ставит, и вижу за ним других, и понимаю, что я дура и бежать некуда. У меня это плохое ружье. У меня нож, но я не Кори, который умеет ножом. Я тревожусь — Кори приходит и приводит тебя… и оба не солдаты! Я виновата, Хакан. Мне надо было взять Боррила и бежать.
— Кори убил много солдат, Мири. И я тоже убил нескольких.
— Кори сказал — трех. — Она нахмурилась. — Хакан, почему у тебя ружье?
— А? — Он растерянно моргнул. — Я… Ну, это охотничье ружье, на…
— Охота? Почему ты охотишься? Нет магазинов? У тебя не хватает денег купить еду?
— Ну, ведь…
— Ты не должен был стрелять в тех людей из такого ружья! — воскликнула она. Заметив, как лицо его исказилось от боли, она резко метнулась вперед и схватила его за плечи. — Хакан, ты был очень смелый. Может, ты спас мне жизнь. В бою разве скажешь? Теперь ты что-то узнал. Ты узнал, что можешь убивать людей. Ты узнал, как ты себя потом чувствуешь. — Она отодвинулась и выпустила его плечи. — Может, тебе надо отдать ружье.
— А как же ты?
Он говорил хрипло, и на его лице еще видна была тень обиды.
— Я? Я долго была солдатом, Хакан. Солдаты не ломают двери и не убивают людей. Солдаты приходят, говорят, что захватили это место, просят людей уйти и дают им сопровождение, если противник близко. — Она пожала плечами. — Люди иногда думают, что пули не пройдут через дверь. Думают, их дом не загорится. Я не знаю, что люди думают. — Она покачала головой. — Вы с Кори не солдаты. Ты знаешь, что ты чувствуешь. Ты слышал, как Кори играл.
— Плохо…
— Как машина, — добавила Кем, и Мири кивнула.
— Вот почему ему нужно место… чтобы быть одному и упражняться. Пожалуйста, Хакан… ты не знаешь? Кем? Все равно какое, только чтобы туда никто не заходил.
Наступившее молчание настолько затянулось, что Мири уже не надеялась получить их помощь. Но тут Кем тихо сказала:
— Хакан, а как насчет сарая?
Он обдумал ее предложение, устремив свой близорукий взгляд в пространство.
— Может подойти. Он крепкий, и там осталась печка с того времени, когда тот дурной турист устроил там себе ателье. — Он кивнул. — Так и сделаем. Кори может упражняться в сарае, пока не отрастит себе длинную седую бороду.
Мири облегченно рассмеялась:
— Ничто не бывает так долго. Завтра я покажу ему где, а потом пойду по своему делу и вернусь к фру Бригсби. — Она посмотрела на Кем. — Если позвонит фру Трелу, ты можешь… что-нибудь ей сказать? Я много прошу…
Кем улыбнулась:
— На день я могу тебя прикрыть, моя хорошая. Не беспокойся.
Слезы снова оказались опасно близко, так что она видела своих друзей сквозь сверкающий калейдоскоп.
— Спасибо, — сказала она, с трудом поднимаясь на ноги. — Спасибо вам обоим.
Она уже прошла полкухни, когда ее остановил голос Хакана.
— Мири?
«Ну, что еще?» — подумала она, поворачиваясь обратно.
— Да, Хакан?
Его лицо было более спокойным, и руку Кем он держал уже увереннее, но взгляд его выражал недоумение.
— Откуда ты на самом деле, милая? В Порлинте…
— В Порлинте, — устало прервала она его, — маленькие девочки — не солдаты. Знаю, Хакан. Доброй ночи.
В следующую секунду дверной проем уже был пуст. Они не слышали ни звука, пока она шла по коридору, а потом — только как открылась и закрылась за ней дверь гостиной.
Вандар
«Похоже на правду, Робсртсон. Включай таймер и вали отсюда».
Тем не менее ее рука застыла над последним тумблером. Она с проклятием отвернулась от пульта управления и отошла на два шага. Остановившись, она стала рассматривать окружавшую ее со всех сторон карту Вал Кона.
«Боги!»
Она села на пол посредине карты и дотронулась до сделанной из переходника горы, потом взяла бумажный космический корабль. Один мир. Один мир, чтобы провести в нем остаток жизни — после того, как она могла выбирать среди сотен…
«Ты застряла, Робертсон. Смотри в лицо фактам и прекрати ныть! Не понимаю, что на тебя в последнее время нашло: превратилась в настоящую лейку. Ты думаешь, тебе трудно? А Вал Кону легко? Вырос на Лиад, был разведчиком-первопроходцем… Везде бывал, все видел. У него семья, он скучает по брату. Ты слышала, чтобы он квасился?»
Она еще немного посидела, устремив невидящие глаза на карту и вспоминая Лиз, Джейса и Судзуки и еще десяток других. Вспомнила Скела, что уже вовсе не имело смысла, потому что Скел давно погиб и сгнил на Кламасе. Если Кламас еще существует.
«Бывают места и похуже, Робертсон. Шевелись».
Она медленно поднялась на ноги, вернулась к пульту, проверила его еще раз и установила таймер. А потом застегнула куртку и побежала к выходу.
Она выкатилась из аварийного люка, развернулась при приземлении и забросила ключи от корабля в стремительно закрывающееся отверстие. А потом быстро заковыляла по глубокому снегу, направляясь к расположенным ниже по склону кустам.
Земля, снег и кусты затряслись. Раздался мерзкий вопль за пределами слухового восприятия, и Мири упала, повернувшись так, чтобы видеть. Корабль был уже на высоте двадцати метров и направлялся прямо в затянутое тучами небо.
Она провожала его взглядом, пока он не превратился в отблеск солнца на выщербленном металле, смотрела, пока он не исчез полностью. Смотрела, пока у нее не заболели глаза, и она опомнилась, потому что замерзшие слезы обжигали ей щеки.
Она стерла остатки слез покрасневшими от холода руками. А потом, заставляя себя не обращать внимания на пустоту под сердцем, она повернулась и зашагала обратно к Джиллу.
* * *
Тело сообщило, что за закрытыми глазами царят темнота и холод. Внутренний страж, получивший задание следить за внешними условиями, позволил телу сжигать больше калорий, чтобы вырабатывать больше тепла. Темнота значения не имела.
Он танцевал: ритм, дыхание, мысль, движение были нераздельны. Был только разум и атрибуты разума, имевшие имя Вал Кон йос-Фелиум Разведчик, Художник Преходящего, Убийца Старейшего Дракона, Весеннего Помета Фермера Зеленодрева из Логова Копьеделов Клана Средней Реки, Крепкий Парень.
Он прошел через три начальные Двери, предался необходимому отдыху и, наконец, приблизился к четвертой Двери, Бэнел-каратак, Месту Величания Фрагментов.
Он еще раз вернулся к своему имени и сосредоточил величание и понимание на особой его части: Крепком Парне.
Его охватила волна яркого тепла, воспринятого целостно: имя потребовало величания той, кто наименовала. Он жил радостью, и незамеченные слезы струились из-под опущенных ресниц, и танец изменился, прославляя столь острый клинок, столь яркое пламя, столь неожиданную спутницу жизни — столь любимого друга.
Танец сделал круг, радость не прекращалась — и он приблизился к Двери, открыл свой разум для фрагмента своего имени — и громко вскрикнул. Глаза открылись в темноту, тело содрогнулось, радость растворилась в едком потоке отвращения к себе.
Он с трудом нашел крупицу самообладания. Он заставил тело приблизиться к печке в углу, вынудил руки взять дерево и сложить по системе, почерпнутой из навыков того человека, которым он был когда-то.
Согнувшись над огнем, он пытался согреть свое тело, а бушующий в нем самом холод наполнял рот металлическим привкусом, а душу — отчаянием.
— Мири! — Он протянул руки к язычкам пламени и обратился к ней так, как будто она стояла рядом, в тенях за печкой. — Это, другое — оно очень сильно, Мири. А я совсем не очень силен. Я провел тебя — сделал тебя спутницей жизни человека, которого не существует. О боги… — Его голос сорвался от ужаса. — Боги, какие вещи я творил!
«Когда тебя переделывают по чужой программе — это ведь смерть, правда?»
Он застыл, прислушиваясь к ее словам чутким слухом памяти.
«Программа предпочтет, чтобы ты погиб, но больше ее не отключал, босс».
Сколько всяких ловушек они установили, чтобы заставить его действовать против себя самого? Чтобы заставить работать на Департамент — или умереть, но не освободиться?
Он уже один раз победил их — на корабле Точильщика. Он побил их с помощью одного осколка уверенности, который сохранился в течение четырех лет безумного расставания с собственной душой: Они лгут.
Он добровольно разбил то, что создал во время того танца на корабле Точильщика, но этот осколок истины по-прежнему был с ним. Это было началом, хотя и не таким началом, которое он выбрал бы добровольно. Как это свойственно людям, он очертя голову нырнул в Л-апелеку прежде, чем были проведены должные размышления. Он смущенно улыбнулся темноте за печкой.
— Танец будет долгим, — тихо сказал он. — Дождись меня, шатрез…
Мусоросборка
Прозвучал сигнал возвращения в нормальное пространство. Шадиа проснулась и вернула кресло пилота в вертикальное положение, одним ловким движением убрав сеть безопасности и уже проверяя показания пульта. Она отметила набор нормальных показаний, дала сигнал готовности пилота и включила экраны. Корабль разведки плавно вошел в нормальное пространство.
В экране по направлению полета зависла планета средней величины — одна из трех в системе, единственная обитаемая. Планета И-2796-893-44 — Вандар, как называют ее местные жители. Запретный мир, где торговля и все контакты исключены по причине неразвитости общества.