Лиад (№3) - Лови день

Он снова поклонился, вложив в это движение всю свою любовь и заботу, и бесшумно вышел.

— Неправда! — крикнула Ренока гулкой комнате. — Неправда!

Она вызвала расписание полетов и, запросив информацию о прибытиях, гневно стерла с лица слезы, которые отказывались как униматься, так и становиться обильнее. Серебряные глаза… Она вздохнула и заплакала сильнее.

Оставшись в доме одна, Ренока смотрела на голубой ковер — и ждала. Спустя некоторое время кто-то — не Кер Лин — пришел сообщить ей о том, что Дан Арта йос-Галана спасли. Когда к ней пришли, она уже была в трауре.

Нова открыла глаза — и увидела свою мебель и янтарный экран. Подняв руку, она сердито вытерла залитое слезами лицо.

К чему она прикоснулась? Какой именно из ее поступков обусловил это Воспоминание?

Она взглянула на сведения на экране: список предложенных союзов и ведущихся переговорах о брачных контрактах. И с недоверчивой ясностью услышала голос Кер Лина: «Не настаивайте!»

Она гневно провела рукой по клавиатуре.

— Дживз! — закричала она в пространство. — Дживз, принеси мне чаю!

Робот появился через три секунды — неуклюжая машина со свитой из трех кошек.

— Чай и общество, мисс Нова, вы уж извините.

Дживз поставил поднос на низкий столик у окна, налил чай в чашку и отступил.

Нова наклонилась и подняла среднюю кошку — жалкую швабру из многоцветных полосок по имени Кифа. Она немедленно заурчала, и Нова зарылась лицом в ее возмутительно, удивительно мягкую шерстку.

— Пусть останутся, — сказала она роботу. — Мне сейчас общество очень нужно.

Лиад

Город Энволима

Тиль Фон сиг-Алда сидел в отведенном ему помещении и хмуро смотрел на график, висящий у него над столом. Несколько специалистов в один голос заявили, что из аккумуляторов испорченного корабля, в котором бросили йос-Фелиума и его бабу, можно было выжать один прыжок, при условии, что человек имеет нужные знания и желание. Компьютер принял его мнение за факт и построил картину прыжков, которые были оттуда доступны.

По имеющимся сведениям, Вал Кон йос-Фелиум обладал волей и широкими познаниями, происходя из Клана, который превыше всего ценил корабли и связанную с ними премудрость. Можно было с большой вероятностью предположить, что он потребовал от усталых аккумуляторов одного последнего усилия — и получил его. Тогда он уже находится на какой-то планете, уклоняясь от отчета или мужественно пытаясь добраться до дома.

Та баба… Он помусолил пальцами доклад, который недавно получил из нескольких в высшей степени конфиденциальных источников. Бабу можно было в расчет не принимать: просто наемница-землянка, не имеющая ни образования, ни умений — если не считать умения владеть оружием. Конечно, ей удалось выжить на Кламасе — но верно и то, что много месяцев после этого ей пришлось проводить реабилитационное лечение, чтобы избавиться от зависимости от наркотика под названием летакронаксион — или, как его называли многие земляне, «облака». Это вещество было родственником состава, которым пользовались в Департаменте, чтобы вызывать стопроцентную стимуляцию памяти у агентов.

Воздействие «облака», однако, заключалось в подавлении памяти. Сиг-Алда почувствовал тень отвращения. Эта баба — просто животное: убийца с пристрастием к наркотику, который стирает вчерашние дни из памяти, едва успеешь их прожить. Как могло случиться, что Вал Кон йос-Фелиум путешествует с подобным существом?

Если она — инструмент… Он просчитал варианты, сознательно вводя нужные сведения из досье йос-Фелиума и данных, полученных во время собственного обучения.

0,8.

Значит, вполне в пределах вероятного, что та баба — просто подручное средство, которым управляют за счет зависимости от наркотика и от того, кто ей этот наркотик поставляет.

Итак: задание на Лафките выполнено вполне удачно, но что-то неясное произошло между моментом его завершения и моментом, когда Вал Кону йос-Фелиуму следовало попасть на транспорт, предназначенный для доставки его домой. В какой-то момент после выполнения задания и до начала перестрелки с полицией Лафкита и местным отделением Хунтавас (факт, которой подтверждается несколькими популярными газетами с Лафкита) Вал Кон йос-Фелиум заручился услугами Мири Робертсон, бывшего солдата-наемника и безработного телохранителя.

Скажем, йос-Фелиум заметил, что ситуация ухудшается. И далее предположим, что он понимал существование физической потребности в сне. Случай предоставил ему существо, хорошо знакомое с охраной и умеющее пользоваться оружием. И решение сработало — обстоятельства об этом свидетельствуют.

Поскольку это решение оказалось таким удачным в одном случае и, может быть, не зная определенно, что ждет его впереди, йос-Фелиум взял ту бабу на борт корабля Стаи. Она по-варварски умелая и даже ему предана (он, конечно, позаботился о том, чтобы заранее запастись летакронаксионом).

Сиг-Алда еще раз просчитал вероятность такого развития событий.

0,8.

Неплохо. Баба — всего лишь инструмент в руках йос-Фелиума, предоставленный случайностью, отточенный необходимостью. Было бы глупо ожидать чего-то иного. В конце концов, для чего еще хорошо подготовленному агенту может понадобиться землянка?

Сочтя цепочку умозаключений достаточно убедительной, сиг-Алда притянул к себе клавиатуру и начал наносить на звездную схему координаты планет, куда мог отправиться йос-Фелиум. Некоторые из этих миров были Запретными. Однако обязанности разведчиков заводят их на самые неожиданные орбиты, в том числе и к Запретным мирам. Стоит просмотреть отчеты разведки относительно всех этих планет и только потом строить дальнейшие планы.

Вандар

Ферма «Дуновение весны»

Фру Трелу оставила своих постояльцев убираться после ужина, а сама пошла по коридору, крепко зажав в кулаке ключ. Задним числом она решила, что, возможно, ошиблась. Скоро явится этот мальчишка Мельтц настраивать рояль Джерри — она сама ему это разрешила. Только теперь она вовсе не уверена в том, что готова пойти на это.

Она остановилась у двери, переводя взгляд со скважины на ключ. Она пыталась убедить себя, что три года — это большой срок, что, может быть, спустя столько времени ключ уже не сможет открыть замок…

Не приняв решения, она возилась с ключом — а потом резко покачала головой и сжала кулак. Ее рука потянулась обратно к карману фартука.

Позади нее раздался какой-то шум.

Она резко обернулась — и увидела Мери: огромные серые глаза на остреньком личике, нерешительно протянутая рука.

— Фру Трелу, пожалуйста! Кори играть, да.

Это было сказано самым мягким топом, но старуха уцепилась за искру раздражения, зароненную этими словами, и использовала ее жар, чтобы прогнать леденящую нерешительность.

— С какого это ветра он будет играть? — вопросила она. Она понимала, что ведет себя неразумно, но ей было все равно. Потерю пережила она, и с чего вдруг эта… эта девчонка, рядом с которой стоит здоровый муж… позволяет себе судить… — Предполагалось, что вы двое будете на меня работать, а не захватывать мой дом! Еще будут меня учить, что я должна делать! Это рояль Джерри! К нему никто, кроме него, не прикасался. НИКТО! А теперь я должна подарить его какому-то… иностранцу, которого до прошлой недели и в глаза не видела? С чего бы это? Да вы оба небось только и думаете, как меня обобрать…

— Нет! — Страстный голос девушки прервал поток глупостей. — Хороший Кори! Терпеливый Кори! Много работать — чинить — помогать. Помогать тебе. Помогать мне. Кто помогать Кори? — Она раскинула руки в стороны, и фру Трелу увидела в серых глазах слезы. — Фру Трелу. Пожалуйста!!! Кори играть — да.

«И зачем, — подумала вдруг протрезвевшая старуха, — мертвецу рояль?» Она закрыла глаза и вдруг почувствовала, что сама вот-вот расплачется. Джеррел Трелу был человеком добрым — и в доме его фру никто не будет голодать без музыки.

Она медленно разжала пальцы, сжимавшие ключ, повернулась обратно к двери, секунду повозилась с замком, а потом повернула ручку и широко распахнула дверь.

— Спасибо, фру Трелу, — прошептала у нее за спиной Мери. Но когда фру Трелу обернулась, девушки там уже не оказалось.

Рояль отчаянно нуждался в настройке. Хакан был очень осторожен. Кори стоял у него за спиной и пристально наблюдал за всеми его действиями. На двойном кресле справа от инструмента Мири и Кем склонились над какой-то книгой. До Хакана изредка доносился спокойный голос Кем: похоже, она учила Мири алфавиту.

Фру Трелу сидела в простом кресле по другую сторону от лампы, делая вид, будто читает. Однако Кори, который время от времени поглядывал на нее из-под длинных ресниц, решил, что она еще ни разу не перевернула страницу.

Когда рояль был наконец настроен, Хакан закрыл крышку и с ухмылкой пригласил Кори сесть за клавиатуру. Однако худой мужчина помедлил, а потом бесшумно отошел и остановился перед старухой с ее книгой.

— Фру Трелу, — тихо позвал он, и она подняла голову и нахмурилась.

Медленно, торжественно, по всем правилам, он адресовал ей поклон человека, признающего себя в неоплатном долгу.

— Спасибо, фру Трелу. Очень.

Она хмыкнула:

— Только смотри, чтобы я не поймала тебя на том, что ты уходишь играть, вместо того чтобы работать. Работа прежде всего.

— Да, фру Трелу. — Он улыбнулся. — Я буду работать.

Она снова хмыкнула, чувствуя на себе взгляд трех пар молодых глаз.

— Ну, так чего ты ждешь? Ведь это ты рвался играть. — Она махнула рукой в сторону инструмента. — Вот и играй.

Он ухмыльнулся и, вернувшись к роялю, сел на пуф и пробежал пальцами по клавишам. А потом он начал играть, просто и без украшений, главную тему той пьесы, которую три дня назад играл на своей гитаре Хакан.

Хакан радостно вскрикнул и схватился за гитару, вплетая в мелодию минорный аккомпанемент.

Кем и Мири в двойном кресле отложили книгу и стали слушать. Завороженная фру Трелу застыла в своем кресле.

Как это обычно бывает в таких случаях, одна песня притянула за собой другую. В какой-то момент принесли и открыли бутылку вина, и как бывает в ТАКИХ случаях, оно слишком быстро кончилось. Немного позже фру Трелу зевнула, попрощалась и пошла наверх к себе в спальню, отмахнувшись от Кем и Мери, которые предложили ее проводить.

Ее уход заставил Хакана вспомнить о времени. Они с Кем потеплее закутались, заручились у своих новых друзей обещанием прийти пообедать вечером в марин. Хакан обещал за ними заехать.

Когда задние огни машины Хакана наконец скрылись из виду, Мири со вздохом привалилась к стоявшему позади нее Вал Кону:

— Босс, кажется, я напилась.

Она услышала его негромкий смех и почувствовала, как сжались руки, лежавшие у нее на плечах.

— Боюсь, что я тоже напился, шатрез.

— Пара пьянчуг, — заключила она, поворачиваясь, чтобы ему улыбнуться. — Кому-то одному положено остаться трезвым, чтобы оттащить другого наверх и уложить в постель. Как быть теперь?

Он сделал вид, будто задумался над ее вопросом, а потом обхватил за талию и увел в дом.

— Полагаю, — сказал он, очень осторожно запирая дверь, — что тогда нам придется тащить друг друга.

— Ладно, — согласилась Мири, тоже обнимая его за талию. Привалившись друг к другу, они добрались до своей спальни без всяких происшествий.

Еще не рассвело, когда Вал Кон проснулся. Он не открывал глаз, ощущая, как Мири тесно прижалась к нему, положив одну руку ему на плечо, а другую — на грудь. Сначала он ощутил уютное тепло, а потом услышал песню.

Хотя слово «услышал» было не совсем правильным. Как и слово «песня». Не открывая глаз, он осторожно поискал песню, которая была слышна только в его сознании, и нашел ее. Это была непревзойденно яркая и теплая мелодия, которая беззаботно пелась сама себе и очень напоминала наитие.

Он какое-то время наблюдал за ней, вспоминая древние предания, почти не сомневаясь в том, что это такое, — и в нем росла радость.

«Боги сделали тебе подарок», — тихо сказал он себе.

И та часть его сознания, которая принадлежала Клану Корвал, ответила: «Давно пора. Боги у тебя в большом долгу».

«Жива и здорова, — песня, которая не была песней, звучала из залитого радостью уголка его Я. — Мири жива. Мири здорова».

На секунду в нем проснулся страх: он вспомнил, каким человеком стал теперь. Но потом он сказал себе, что в спутнице его жизни незаметно было никаких магических способностей, так что, наверное, она не сможет его услышать. И страх был изгнан.

Вал Кон слегка повернулся в предрассветной темноте, обняв лежавшую рядом с ним женщину и уткнувшись лицом в облако ее волос. Ощущая тепло внутри и снаружи, он снова погрузился в сон.

Вандар

Ферма «Дуновение весны»

Вал Кон сидел за роялем, позволив своим пальцам бездумно бродить по клавишам. Из коридора до него доносились звуки включенного фру Трелу радио, где-то поблизости постанывал и возился Боррил. Пытаясь угадать, где сейчас может быть Мири, он на долю секунды сосредоточился на песне о ней и ее радостном послании: «Жива и здорова, жива-и-здорова»…

Раздвинув губы в улыбке, Вал Кон снова вернулся к нотам, которые он играл, зацепившись слухом за три, напомнившие ему пьесу, над которой они с Хаканом работали накануне вечером. Покачав головой, он непринужденно пробежал по песне, а потом вернулся к началу и сыграл ее уже всерьез.

«Изволь заниматься, — с шутливой строгостью сказал он себе. — Если Хакану удастся найти для нас двоих работу исполнителей, ты должен быть готов и в форме».

Он не был уверен в том, что такая работа им достанется, но Хакан больше ни о чем и говорить не мог. Похоже, приближалась какая-то ярмарка, и надежды Хакана возлагались на то, что они вдвоем смогут выступить в одном из выставочных павильонов. Плата, по мнению Хакана, была просто смешная (более того, он предложил, чтобы Кори взял все деньги себе, поскольку фру Трелу не считала нужным снабжать своих подопечных карманными деньгами). Но надо было понимать так, что единственной целью выступления — если не считать самой музыки — было показать себя, Хакан считал, что на Зимней ярмарке в Джилле бывает весь свет. Какой-то беззвучный сигнал оторвал его от этих размышлений. Подняв глаза, он увидел неуверенно остановившуюся в дверях Мири. Замедлив бег пальцев по клавишам, он ей улыбнулся:

— Привет, Мири.

— Привет. — Ее ответная улыбка была виноватой. — Я не хотела тебе мешать. Забыла здесь книгу.

— Ты мне не помешала, — сказал он, любуясь, как грациозно она идет по комнате.

В последнее время она стала оставлять волосы распущенными, что, как он обнаружил, очень ему нравилось. Похоже было, что для них обоих этот мир — этот дом — стали убежищем.

Мири нашла свою книгу и собралась уходить.

— Ты можешь остаться, — предложил он ей, втайне желая именно этого. — Если моя игра тебе не помешает.

Она широко улыбнулась:

— Не-а. Это я боялась помешать тебе.

— Ты мне не мешаешь, — мягко повторил он. — Мне будет приятно, если ты останешься.

— Я предпочту слушать твою игру, чем радиоистории фру Трелу, — отозвалась она, свернулась в двойном кресле и открыла книгу.

— Высшая похвала, — пробормотал он и ухмыльнулся, услышав ее смех.

Его пальцы легли на клавиши, и он снова начал играть.

Вал Кон переходил от пьесы к пьесе, повторив все одиннадцать вещей, составлявших их скудный репертуар. Все его внимание было поглощено музыкой, хотя время от времени он улавливал легкий шелест переворачиваемых Мири страниц.

Последняя из одиннадцати оказалась сложной штукой: требовалось извлекать из клавиатуры резко обрывавшиеся трели. Кроме того, неровная лестница неподходящих друг к другу звуков поднималась к немыслимому крещендо. Такая фраза достаточно плохо звучала бы и на омнихоре, однако какой-то ненормальный творец решил, что она годится для такого неуклюжего инструмента как рояль…

Досадливо вздохнув из-за того, что ему снова не удалось реализовать потенциал сложной фразы, Вал Кон поднял голову и увидел свернувшуюся в кресле Мири. Ее голова склонялась над книгой, свет от лампы падал на роскошные рыжие волосы.

Его пальцы самовольно пробежали по клавишам, построив похожую на смех фразу — словно что-то прекрасное и неприрученное, увиденное лишь мельком, готовое вспорхнуть и улететь. Вторая рука переместилась ниже и нашла другой мотив — силы, верности и удивительной отваги. Две мелодии слились, превратились в одну, ненадолго разошлись и снова встретились, дополняя друг друга и составляя единое целое. Слишком быстро его пальцы завершили мелодию, и он снова поднял взгляд, заметив, что стал играть намного громче.

Мири улыбалась.

— Славная мелодия, — сказала она. — Что это было?

Он ответил улыбкой на ее улыбку.

— Ты.

— Я?!

Мири не скрыла недоверчивого удивления.

— Конечно, ты, — спокойно подтвердил он. — Вот послушай.

Он снова поднял руки, сыграв прихрамывающую старую фразу, усталую, но не немощную, предсказуемую и упрямую.

— Фру Трелу, — пробормотал он, заметив, что Мири встала с кресла и подошла ближе.

Снова сдвинув руки, он изобразил подскакивающий задиристый басовый мотив, и Мири, расхохотавшись, воскликнула:

— Боррил!

— Он самый, — отозвался Вал Кон, ухмыляясь.

Игра его увлекла. Боги, сколько лет он не позволял себе такого дурачества!

Пальцы снова прикоснулись к клавишам, и Мири кивнула:

— Кем.

— Опять правильно, — сказал он и подвинулся на пуфе, чтобы она смогла устроиться рядом с ним. Перенеся руки на верхнюю часть клавиатуры, он исполнил хаотический набор высоких аккордов, в которых беспорядочно смешались диезы и бемоли. — И Хакан, конечно…

Она рассмеялась и присела на край пуфа — словно старалась до него не дотрагиваться.

Вал Кон чуть склонил голову и начал гулкую мелодию, сопровождая ее не совсем гармоничным аккомпанементом, который время от времени перемежался торопливой россыпью высоких звуков.

— Точильщик, — сказала Мири, и он кивнул.

У нее был превосходный слух: он перебрал немногочисленный список их общих знакомых, и Мири безошибочно назвала каждого, хотя одна характеристика заставила ее расхохотаться и запротестовать:

— Ой, нет! Бедный Джейсон!

Вал Кон снова переместил руки и построил надежно уравновешенную мелодию с бескомпромиссным как камень аккомпанементом, вот только… Мири не ошиблась, услышав едва заметный смешок? Или намек на раскованность? Если они и существовали, то это был лишь призрак. Пальцы Вал Кона остановились, и последняя нота отзвучала. Мири покачала головой:

— Тут ты меня поймал. По-моему, я с ним не знакома.

— С ней, — поправил он. — Это моя сестра Нова.

— Очень приятно, — проговорила Мири без особого энтузиазма. — Надеюсь, что мне не случится ее разозлить.

Он тихо рассмеялся и заиграл новую мелодию, на этот раз нежную, непринужденную, почти нелепо добродушную — пока не расслышишь скрытую под поверхностью сталь, острую, как клинок.

— Шан, — проговорил он, а потом снова вернул пальцы на клавиши.

Новая мелодия была похожа на сверкание темных снежинок, на секунду выхваченных вспышкой молнии, или на котят, которые только что проснулись и гоняются друг за другом.

— Антора, — сказал он.

Чуть отодвинувшись от рояля, он кивнул.

— Клан Корвал, — сказал он Мири и протянул руки, чтобы закрыть клавиатуру.

Рука Мири легла ему на рукав, заставив остановиться.

— Кого-то там не хватало, правда?

Он вопросительно выгнул бровь.

— Вал Кона? — предположила Мири. — Я вроде слышала, что он — Второй представитель.

— Ну что ж, — уступил он. — Вал Кон.

Его пальцы легли на клавиши и сыграли быструю череду звуков в среднем диапазоне, которые были всего лишь эхом его негромкого голоса. А потом он снял руки с клавиатуры и осторожно закрыл крышку.

— Ага, — сказала Мири.

Он повернулся к ней — и заметил, как напряжены мышцы вокруг ее глаз.

— Шатрез! Что случилось?

Она нахмурилась и едва заметно передернула плечами, словно сбрасывая с них проблему.

— Я… Наверное, это глупо. Просто мне показалось, будто ты пытаешься от меня… спрятаться, что ли.

— Правда? — Он повернулся на пуфе так, чтобы смотреть ей прямо в лицо. — Я твой друг. И твой напарник. И твой спутник жизни. Я тебе неприятен, Мири?

— Неприятен? — Она явно удивилась, а потом резко поменяла позу, усевшись на пуф верхом лицом к Вал Кону.

Выражение ее лица было совершенно открытым, так что он прочел ее ответ прежде, чем она произнесла его вслух.

— Я люблю тебя так сильно — до боли. Так сильно, что стараюсь об этом не думать, потому что мне страшно.

Она стиснула зубы.

Он осторожно протянул руку и нежно погладил по щеке.

— Такой щедрый подарок, шатрез, для человека, которого ты не знаешь. — Он склонил голову. — И ты ведь знала меня достаточно хорошо, чтобы вступиться перед фру Трелу, чтобы она разрешила мне играть на рояле.

— Откуда ты узнал?

Мири смотрела на него с подозрением. Он снова погладил ее по щеке, потом провел пальцами по изгибам бровей.

— Фру Трелу сказала мне об этом, чтобы я хорошо понимал, как сильно меня любят. — Его пальцы скользнули по ее скуле. — Ты так прекрасна…

В его голосе слышна была боль изумления.

Она осторожно убрала у него со лба непослушную прядь волос.

— Вал Кон? — В полном молчании она всмотрелась в его лицо и глаза. Ему показалось, что она заглядывает в самую глубину его души, — и, испугавшись, он затаил дыхание. — Ты меня любишь, — проговорила она наконец очень тихо, словно это открытие было для нее новым.

— Мири, — проговорил он, перейдя на самый интимный вариант низкого лиадийского и почти выпевая мелодичные слова, — ты моя мудрость и мой смех, песнь моего сердца, мой дом. Мой самый близкий друг, жена и любовь…

Мири его не понимала: эти слова ничего для нее не значили, хотя он заметил, как она прослеживает песню его голоса. Он почти резко вскинул руки и погрузил пальцы в ее волосы, удерживая ее голову так, чтобы смотреть глаза в глаза. Сознательно сохраняя интонацию разговора с близкими, он стал искать безнадежно беспомощные земные слова.

— Я люблю тебя, Мири. Ты — моя радость.

Отпустив ее, он отодвинулся — и почувствовал вспышку сильнейшей радости, когда она взяла его за руку.

— Спутники жизни — это значит именно то самое? — спросила она, слегка ему улыбаясь.

Он приподнял бровь:

— А что еще это могло значить?

— Просто проверяю. — Она встала и потянула его за собой. — Давай ложиться. Спорим, сейчас уже за полночь.

«Исполнение долга»

— Присцилла, — спросила Лина с прямотой, на которую ей давала право давняя дружба, — разумно ли это?

Та на секунду перестала расстегивать пряжку ремня и удивленно подняла брови.

— Это необходимо, — сказала она и спокойно отложила ремень в сторону.

Лина подавила вздох. Считая этот безумный шаг необходимым, Присцилла его сделает, согласится подруга ее страховать или нет.

— Может, это можно отложить, — осмелилась предложить она, глядя, как Присцилла снимает брюки и аккуратно складывает их поверх рубашки, — до тех пор, пока Шан не вернется на корабль? Он ведь будет торговать только до местного заката, Присцилла. Ведь это же не настолько…

Лина с самого начала заподозрила, что это предприятие не встретило одобрения у Шана йос-Галана — что не обещало ничего хорошего Лине Фаалдом, если ей придется найти его, чтобы сообщить: «Мой старый друг, твое сердце ускользнуло у меня на глазах, и сделала она это так, что Целитель не в состоянии последовать за ней и найти ее…»

Присцилла улеглась на кровать и улыбнулась подруге:

— Мне не грозит никакая опасность, Лина. Ведь ты же будешь со мной!

Хрупкая женщина рассмеялась:

— Да, безусловно! Мышь будет охранять льва.

Присцилла кивнула, оставшись совершенно серьезной.

— Кто же лучше с этим справится? Ты будешь внимательно наблюдать и не бросишься навстречу опасности, как это мог бы сделать другой лев. И останешься целой и невредимой и сможешь помочь. — Она снова улыбнулась, очень нежно. — Мудрая Лина.

— Ха! — Лина отмахнулась от лестной похвалы. — Ну, уж если это необходимо, то делай — и побыстрее.

— Да. Ты помнишь Слова, которые я тебе дала?

— Конечно.

Если у Лины появятся подозрения, что дело оборачивается плохо, ей велено было крикнуть слова: «Присцилла! Присцилла, иди домой!» Присцилла назвала их «словами сердца» и пообещала, что услышит их и вернется, каким бы большим ни было расстояние.

«Да, драмлизы способны на чудеса», — подумала Лина, запечатлевая в памяти слова сердца.

Лежащая рядом с ней Присцилла стала дышать медленнее и глубже, жилка у нее на шее пульсировала тревожно медленно. Взгляд Целительницы сообщил ей, что Присцилла Мендоса уходит в себя — настолько глубоко, что это должно было быть заметно даже на обычный взгляд.

И внутренним взором Лина увидела, как странно плотная аура поднялась над спящим телом, а потом еще выше, к потолку каюты, оставляя за собой одну нить не тоньше шелковинки. Продолжая подниматься, аура прошла сквозь потолок и исчезла из поля зрения Лины.

Отключиться от шума галактики оказалось легче, чем в прошлый раз. Искомый образ явился, как только удалось найти его ауру, сияющую среди огоньков поменьше наподобие сверхновой звезды в окружении обычных.

Присцилла приближалась медленно, памятуя тот урок, который получила в прошлый раз из-за своей спешки. Не поддающееся измерению время ушло на то, чтобы преодолеть расстояние, которое одновременно показалось ей и очень большим — и всего лишь поворотом, который делаешь в постели, чтобы обнять лежащего рядом.

Внезапно она оказалась очень близко, осторожно открыла тропу от себя к нему — и чуть было не отпрянула.

Храмовое воспитание спасло ее от этой ошибки; необходимость заставила снова приблизиться и рассмотреть то, что там было.

Стены. Паренек, которого она знала, не окружал себя такими бастионами и валами, хоть и умел закрываться. Но и при всем том, несмотря на то, что он бодрствует, она была вооружена волей и Взглядом и должна была бы найти крошечные щели, чтобы проникнуть сквозь его защиту и оставить зерно мысли, что прорастет после догадкой и сном и найдет дорогу в сознание.

В неуверенности она сравнила искомое с найденным, решив было, что в своей поспешности совершила ошибку — но нет! Такого точного совпадения быть просто не могло, закрывался он или нет. И ведьминский взгляд позволил Присцилле увидеть едва заметный намек на страстность, которая прежде щедро из него истекала. Она по-прежнему пылала, но далеко в глубине, словно ритуальный костер в цитадели.

«Вал Кон!» Она с силой швырнула его имя, надеясь создать трещину в этих стенах. Возможно, он даже ее узнает!

Он ее услышал — в этом сомнений быть не могло, но стены остались нерушимыми. Присцилла уже готова была отступить, признав свое поражение, — и тут ее ведьминское зрение показало ей мостик.

Крепкое сооружение, построенное не столько умело, сколько честно, уходящее в самое сердце того окруженного крепкими стенами строения, которым почему-то стал Вал Кон йос-Фелиум. А вот второй его конец уходил… куда?

Присцилла осторожно прошла вдоль мостика, дивясь его гибкости и прочности, а потом нашла его источник и снова изумилась.

Аура сияла, жизненная страсть выбивалась отовсюду, хотя сознание в этот момент было отключено. Присцилла присмотрелась внимательнее и нашла сердцевину той, что спала за легкими запертыми дверями, тогда как все остальное оставалось открытым для всех, обладающих Зрением. Она ощутила затаенное сияние, которое могло говорить о ведьминском чувстве. Мост указывал на талант, хотя и видно было, что его строитель не обучен. Если бы Присцилла находилась в теле, она улыбнулась бы. Она нашла спутницу жизни Вал Кона — и подходящий приемник для своего послания.

Постаравшись не потревожить сна незнакомки и не поколебать моста, Присцилла поместила зерно мысли в ауру спящей и чуть отстранилась, наблюдая за результатом. Только убедившись в том, что ее действие не потревожило ни спящую, ни бодрствующего, она покинула их, чтобы вернуться по путеводной нити домой.

Вандар

Ферма «Дуновение весны»

Вал Кон встал с постели и бесшумно оделся. Он несколько секунд постоял над Мири, изучая ее лицо в ярком свете луны, почему-то непомерно обрадовавшись слабой довольной улыбке, оставшейся на ее губах. А потом он бережно укрыл ее, едва прикоснувшись кончиками пальцев к медному шелку ее волос, повернулся и тенью выскользнул в коридор.

Внизу он на секунду задержался, решил не трогать рояль и вышел на кухню, где Боррил застонал, но не проснулся, пока он снимал с вешалки куртку.

За сарайчиком для скаппинов он снова остановился. Дыхание превращалось на морозе в белое облачко. Его переполняла энергия, залившая тело от макушки до ступней, — возбуждение, вызванное музыкой вкупе с любовными ласками и ощущением того, что тебя любят. Он приподнялся на цыпочки и поднял руки к редким звездам. В эту ночь — в эту ночь он способен был полететь.

Или почти что. Почти воспарив к небу, он опустил руки и остановился, молча глядя в небо и думая о корабле.

Он по собственной воле доставил неразрешенную технику на Запретный мир и оставил почти без укрытия всего в трех милях от населенного пункта. Хотя корабль сломан и разграблен — даже аварийный маячок не работает, — его следовало вернуть на орбиту и в забвение в ту же секунду, как они благополучно приземлились, и не пытаться успокоить совесть разведчика соображениями необходимости.

У него нет средств, чтобы починить корабль, нет предлога для того, чтобы оставить его на планете.