Нет, зависти не было — Эмрис, без сомнения достоин и с честью справится с обязанностями Верховного Короля, когда унаследует корону. Вот только тогда, по той же традиции, ему, Уррию, придется стать сенешалем короля. А уж этого Уррий точно не хотел. Звук боевой трубы и блеск мечей, смертельные поединки во славу короля или прекрасной дамы сердца и сама дама сердца в его жадных и ласковых руках в награду — вот что грезилось ему в горячечные душные ночи, а не спокойная почетная (и прибыльная) должность.

Дама сердца… Любимая… Желанная… Желанной, может быть, оказывается, не только та, за которую готов отдать жизнь… И здесь, чего никак Уррий не ожидал, Эмрис перегнал его, если верить, конечно, словам Эмриса. А как не поверить, если Эмрис точно заметил то, в чем сам себе Уррий упорно не желал признаваться — что он страстно желает Сарлузу…

Свернув на узкую тропу, пришлось придержать разгоряченного коня. Шальная ветка больно стеганула по лицу. Уррий легко соскочил на землю и присел пару раз, чтобы размять ноги. Сквозь густую листву прибивалось золото жарких солнечных лучей, лес наполняли привычные звуки — щебетания птиц, стрекот кузнечиков, откуда-то издалека едва донесся грозный звериный рык. Уррий взял коня за поводья и повел его не спеша, раздвигая ветви рукой. Он был дома — плоть от плоти этого леса, который он знал не хуже собственной комнаты. Он не чувствовал себя здесь незванным гостем, он был здесь своим. Белая бабочка с тусклыми пятнышками на огромных крыльях чуть не ткнулась ему в лицо, сделала вираж вокруг его головы и полетела дальше по своим делам. Уррий тепло улыбнулся и вздохнул.

Сарлуза…

Она появилась в замке около года назад, когда ее мать, местная колдунья и знахарка, отправилась за какими-то редкими травами в далекие северные леса, где обитают дикие, несговорчивые потомки древних народов. Мать Сарлузы не вернулась и девушка, не в силах прокормить себя в деревне сама, пристроилась в замке.

Еще задолго до ее появления Уррия начали одолевать непонятные ему, неосознанные желания. При виде молодых привлекательных женщин, непроизвольно напрягались мускулы ног и появлялось жжение в груди. Он стыдился этих чувств, считая их недостойными рыцаря, и не делился своими переживаниями по этому поводу даже с Эмрисом. Поначалу Уррий ничем не выделил новую служанку из общего ряда — пробежался взглядом по фигуре, подумал как о чем-то привлекательном, но совершенно недоступном для него, встретился с ее пронзительными искрами черных зрачков, смутился и ушел, забыв о ней мгновенно. И долгое время не вспоминал о ее существовании, равнодушно окидывал взглядом при случайных встречах, даже имени узнать не удосужился. Пока однажды, в одном из странно-сладостных снов, которые посещали его постоянно, женщина, укладывающая его, проводящая нежно руками по его телу — не как в детстве кормилица, а совсем иначе, раздевающая его, обнажающаяся сама, садящаяся на него верхом, подставляя его взгляду тайные части женского тела, и в предыдущих сновидениях лица не имеющая, вдруг не глянула на него искорками глаз Сарлузы. Он узнал ее и проснулся. Сердце билось часто-часто, по виску стекала капелька пота, мокрые волосы слиплись. Он долго не мог уснуть в ту ночь, а когда все же погрузился в желанное забвение, вновь увидел ее — теперь сомнений быть не могло — ее глаза, ее губы, только не в смешливой улыбке, а в сладострастном движении, ее черные длинные, густые и наверняка ароматные волосы…

Когда он проснулся было уже далеко за полдень, так поздно он не вставал никогда. Первое, что он увидел — тугой зад служанки, обтянутый плотной черной материей юбки. Уррий решил, что все еще спит. Но она обернулась, он заметил тряпку в руке ее — такой удивительно изящной и белой, и улыбнувшись, пожелала ему доброго утра. Сам не понимая чего стесняется, юноша натянул меховое одеяло до подбородка. Видно глаза его выражали чуть ли не ужас — Сарлуза пожала плечами и вышла из комнаты. В дверях она обернулась и вновь улыбнулась Уррию. В глазах ее мелькнули привычно-смешливые искорки, но юноше показалось, что он увидел в них и что-то еще, что занозой зацепило его неосознанные желания, густой ком откуда-то снизу заткнул горло.

С того дня, он постоянно, раз десять в день, случайно встречался с ней — то в узком и длинном коридоре второго этажа, то в залитом солнцем внутреннем дворе замка, то в большой зале за трапезой, когда она иногда помогала прислуге. Они встречались глазами, она улыбалась ему. Он догадывался, что в этот момент у него глупое выражение лица и старался придать себе скучающий вид. Но, наверное, у него плохо получалось, раз Эмрис все понял. Уррий никогда не разговаривал с ней, кроме ничего не значащих сиюминутных фраз, но, как говорит сэр Бан, в глазах можно увидеть гораздо больше, чем за сказанными словами. И Уррий гадал что же скрывается в черноте ее глаз: равнодушное презрение, уважение служанки к хозяйскому сыну, или он небезразличен ей как мужчина… Порой он полагал, что она выделяет его из всех обитателей замка — на Эмриса-то она точно внимания не обращала, за это Уррий ручался. Но иногда казалось, что она относится к Уррию, как к надоедливой мухе, которую никак не может отогнать подальше от лица.

Сегодня ночью сон внезапно покинул Уррия. Он долго лежал в кромешной темноте. За неплотно прикрытой дверью мерно и громко храпел Триан — Уррий лениво подумал, что вот немой, а храпит так, что глухой проснется. Уррий понял, что больше не заснет и подошел к окну — острой прохладой пахнуло в грудь, приятно обдав вспотевшее тело. Солнце еще только собиралось всходить — ночь отчаянно сопротивлялась, не желая отступать, лишь едва рассеивая свою тьму под первыми, еще робкими ударами рассвета. Уррий и хотел сегодня проснуться пораньше, чтобы проводить отца в поход — тайная надежда, что отец передумает и возьмет его и Эмриса с собой не покидала Уррия. Но было рано — еще не проснулись, наверное, самые трудолюбивые йомены, чтобы кормить скотину. Уррию захотелось выйти на улицу — прочь от обступивших его каменных стен, встретить утро за пределами замка. Что-то подсказывало юноше, что утро это не такое, как обычно. Он медленно оделся, уже зная, что пойдет на озерцо за замком — маленькое озерцо, почти лужа, но Уррий любил это место. И изредка в такие вот ранние утра, когда не спится и хочется странного, ездил в одиночестве искупаться.

Триан не прекратил мерных раскатов храпа, когда Уррий проскользнул через его комнату в коридор. Проходя, мимо двери в покои отца, Уррий услышал какой-то далекий звук и удивился, что отец уже проснулся.

Уррий вышел во двор, кивнул караульному у ворот, но вряд ли тот заметил, хотя тьма потихоньку рассеивалась. Уррий прошел мимо хозяйственных построек, остановился у колодца, набрал ведро ледяной воды, обтер лицо. Напился. Подумал немного и решил все-таки прогуляться до озерца, может выкупаться — плавал Уррий неплохо, а озерцо хоть и небольшое, но глубокое, утонуть запросто можно.

Верный конь словно почувствовал появление хозяина, Уррий вывел его из стойла и вскочил — без седла, без упряжи, он и конь словно чувствовали друг друга. Когда Уррий подъехал к воротам караульный стряхивая последние проявления полудремы опускал мост — снаружи уже ждала телега трудолюбивого крестьянина. Уррий лихо направил коня вниз по длинной насыпи, спускающий вдоль огромной скалы, на которой возвышался строгий неприступный замок.

Уррий знал, что их замок самый неприступный и большой в Британии, поражавший всех своими необычными башнями, толстыми высокими стенами, глубоким рвом опоясывающим скалу, в воде которого плавали извечно страшные зубаты с острыми мелкими зубами, мгновенно пожиравшие все живое, случайно упавшее в воду. Рэдвэлл был построен очень давно — в незапамятные времена, еще до Великой Потери Памяти, но был крепок и неприступен, создавая впечатление, что вечно будет взирать с высот на простиравшиеся у подножия скалы поля и леса. Вокруг Рэдвэлла ходило множество удивительных легенд, но Уррий, рожденный в замке, мало обращал внимания на поросшие мхом стены и дышащие историей камни, как не задавался вопросом откуда берется мясо и вино на графском столе.

Когда он, оставив на опушке леса коня, подходил к озерцу, то услышал что там кто-то плещется. Он подумал, что какой-нибудь лесной зверь пришел на водопой и выругал себя за беспечность — не взял оружия. Впрочем, зачем оружие в двух шагах от неприступного замка? Уррий уже хотел повернуть обратно, но непреодолимое любопытство потянуло его к берегу. Бесшумно, по-звериному, он приблизился к густым кустам ивняка у самой кромки воды. Увиденное поразило его, он не мог сдержать громкого восхищенного вздоха. Из ветвей кустов вспорхнули две испуганные пичуги.

В черном зеркале озерца при волшебном свете рождающегося рассвета стояла обнаженная Сарлуза, лишь небольшой амулет в форме яйца болтался на длинной нити между двух налитых жизнью девичьих грудей. Она медленно, наслаждаясь поливала себя прозрачной водой, черпая ее ладошками. Роскошные черные волосы мокрыми блестящими прядями разметались по полным плечам, кожа на теле ее казалось вот-вот лопнет, распираемая упругой плотью. Она была прекрасна. И невыносимо желанна.

Дрожь прошибла Уррия, пламя непривычного вожделения обожгло его сладким холодом.

Услышав посторонний звук молодая женщина в испуге закрыла свои прелести руками и сделала несколько шагов от берега, скрывшись в воде по пояс.

«Она может подумать, что в кустах нечисть лесная или разбойники… — пронеслось в голове юноши. — Поскользнется в страхе, захлебнется…»

Он вышел из-за кустов и развел в стороны руки, показывая, что в них ничего нет. Скромно уставился взглядом в усыпанную росой, словно бриллиантами, траву, стараясь не смотреть в сторону Сарлузы, хотя смотреть хотелось страстно, неимоверно хотелось смотреть, он все силы прилагал, чтобы не отвести глаз от кромки берега… Услышав облегченный вздох и плеск воды он решился и поднял голову.

Она опустила руки вдоль чудного молодого тела и сделала несколько шагов к берегу. Вода едва доходила ей до колен. Вступающее в свои права утро удивительно гармонировало с ее фигурой, Сарлуза казалась девой озера, неотделимой от него и удивительно прекрасной. Лицо ее украсила мягкая улыбка, в глазах блеснули знакомые Уррию огоньки. Он смотрел на черный треугольник внизу ее живота и почувствовал как распахнулась на груди белая рубаха от глубоких вдохов — воздуха не хватало.

— Здравствуй, — наконец прервала молчание Сарлуза. — Я рада, что это именно ты. — Голос у нее был глубокий и немного грубоватый. Звук ее голоса странно не подходил к обстановке, к дивному волшебному утру и пленительному пейзажу.

Уррий вышел из оцепенения, вдруг сообразив что ему сейчас необходимо как то ПОСТУПИТЬ. Как — он не знал. Первым и самым сильным порывом было желание войти в воду, подойди к ней, провести рукой по ее нежному, манящему бедру, смахивая жемчужины капель, впиться в нее губами, ощущая под руками упругую, неведомую пока для него женскую плоть…

Но в глазах ее играли странные бесовские огни, смысла которых он не понимал. Что скрывается за ними? Что она хочет? Чтобы он был решительнее, или чтобы убрался отсюда поскорее? Он сделал шаг (последний) к озеру, намереваясь вступить в озерцо.

— Я каждое утро купаюсь здесь, — сказала Сарлуза и по губам ее вновь пробежала улыбка, истолковать смысл которой было не в силах Уррия. — Я догадывалась, что ты когда-нибудь придешь сюда… ты давно хотел увидеть меня без одежды.

Уррий видел только искры ее глаз, прекрасное тело как бы размылось, пропало из поля зрения. И эти неожиданно приблизившиеся зрачки чем-то до ужаса напугали юноши, нога занесенная над водой замерла в воздухе. В ее зрачках он увидел бездну Преисподней, ему стало страшно, безумно страшно, словно не беззащитная прекрасная девушка стояла перед ним, а чудовищный монстр, готовящийся пожрать его.

Он бежал прочь, оскальзываясь на мокрой траве, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветки, бежал, гонимый непонятным, и оттого еще более страшным ужасом. Уррий не думал в тот момент о позоре бегства, о поведении, недостойном не то что рыцаря, а просто мужчины. Лишь оказавшись у дверей в их с Эмрисом комнаты, он сумел взять себя в руки и несколько минут ждал пока выравняется дыхание — словно он целый день бежал вверх по склону крутой горы…

Воспоминание об утреннем событии смутило Уррия, горячая краснота отяжелила щеки. В сердцах он выхватил свой почти игрушечный меч и рассек воздух. Испуганно заржал конь — свидетель позорного утреннего бегства. Уррию было невыносимо стыдно. Хорошо, что его сейчас никто не видит. Хорошо, что Эмрис не знает об этом его позоре. Проводы отца и открытие Ламорака вытеснили на время мысли о Сарлузе, но сейчас негодование на самого себя захлестнуло Уррия. Даже Ламорак, который младше его, уже познал женщину, а Уррий сбежал от первой же предоставившейся возможности — а какая была возможность! — точно последний трус…

Сейчас при ярком свете дне, когда миролюбивая, знакомая тропинка убегала под ногами, а вокруг ласково перешептывались на своем языке листья вековых деревьев, Уррий не понимал чего он испугался. Он впервые увидел обнаженную женщину — ну и что? К лицу ли рыцарю отступать перед неведомым? К тому же она сама хотела его — сейчас Уррий не сомневался в этом, природный инстинкт явственно говорил ему, что она отдалась бы с желанием и страстью. Тем более бесславно его бегство…

Уррий сунул меч в ножны, одернул на себе куртку.

Чтобы смыть пятно позора есть только один способ — решительная победа. Сегодня же он должен овладеть ею, иначе он не сможет быть рыцарем. Не сможет быть равным Эмрису. Не сможет никогда смотреть на других женщин, робея, и не будет у него тогда Дамы Сердца.

Решено. Сегодня же вечером!

Уррий перевел коня через небольшой ручей, пересекающий тропу. В стремительном беге прозрачной воды, на фоне мелких серых камней, ему вдруг почудилось лицо Сарлузы, на губах играла загадочная улыбка. И он понял, что не брезгливо-снисходительная гримаса украшала ее лицо при встречах с ним, а робкое приглашение. Ему захотелось как можно скорее вернуться в замок. Ждать стало невыносимо.

Он нетерпеливо запрыгнул на коня и пустил его вскачь. Тропа расширилась, до Красной часовни осталось совсем немного.

— А ты знаешь, в наших лесах живет колдун, — сказал Эмрис неожиданно.

Ламорак охотно придержал коня. Он не заводил разговора, догадываясь, что Эмрису необходимо осмыслить услышанное, но готов был с радостью поддержать беседу.

— Колдуны везде живут, — сказал Ламорак. — Но ты, наверное, говоришь о каком-то конкретном человеке?

— Хм, — задумался Эмрис. — Вот как раз кто именно колдун мы и не знаем…

— Это как? — удивился Ламорак.

— Ну-у, мы нашли его убежище, внутри холма, в подземелье. Но хозяина там не было.

— Рассказывай, рассказывай, — поторопил Ламорак друга, глаза его загорелись неподдельным любопытством.

— Мы тогда бродили по лесу с Уррием, знаешь, около Большого холма, с южной стороны. Там овраг еще есть, небольшой, но глубокий… Я случайно оступился и упал… Темно… Уррий далеко вверху, кричит… Я попробовал по стене забраться, земля скользкая, комья осыпаются… Потом Триан подоспел. Сбросил мне горящий факел — у него всегда с собой пакля есть, ты знаешь, и веревку. Мне сразу стало весело и не страшно, я осмотрелся и заметил чуть в стороне большой лаз, не сгибаясь можно пройти…

— Ну, а дальше? — не утерпел Ламорак, видя что Эмрис замолчал.

— Я крикнул Уррию и Триану, что там что-то есть. Триан закрепил наверху веревку и они спустились ко мне. Это оказался целый подземный лабиринт — как в легендах и сказках. Коридоры какой-то гадостной растительностью поросли, в некоторых местах мы еле-еле пробирались. Там даже переливающаяся пещера есть: свет из щелей сверху, вода в центре и все стены самоцветами усыпаны — красиво и жутко. Там еще…

— Ты про колдуна-то рассказывай!

— Я и рассказываю. Ходов там множество, но Триан держался правой рукой за стену, чтобы не заблудиться, и все время направо сворачивал. Там совершенная темень, а кое-где откуда-то свет пробивается. Вот в одном из переходов мы и заметили небольшую щель — из нее странный фиолетовый свет шел. Мы заглянули и увидели жилище колдуна, только его самого там не было…

— С чего ты взял что там колдун живет?

— Ну как же — скелет с проржавелым мечом в углу, да еще несколько черепов на столе и полках… Птица там в углу висит огромная, крылья растопырены, у нас и не водятся такие. Не живая птица, засушенная. Полки по двум стенам, все какими-то горшками и склянками заставлены, на третьей стене зеркало огромное в черной раме, а в четвертой — вход, гранитным камнем задвинут. Рядом с зеркалом очаг, в нем кости какие-то обгорелые. А посередине стол здоровенный, на нем множество предметов непонятных и большой сосуд странной формы, в углах весь. В этом сосуде что-то переливалось красновато-фиолетовое, от него и шло яркое свечение, в котором мы смогли все разглядеть. Да еще клубы пара от сосуда к очагу тянутся, видно в трубу вытяжную… И запах от этой жижи отвратительный, хорошо хоть не очень сильный. Щель выходит в колдовскую пещеру под самым потолком, так что мы сверху все хорошо разглядели. Кто кроме колдуна там может обитать?

Эмрис с удовольствием рассказывал Ламораку об их с Уррием находке. Насчет открытия Ламорака Эмрис старался не думать. Хорошо или плохо предложение Уррия насчет испытания у Озера Трех Дев, но оно откладывает ответ на какой-то срок. И до него нечего терзаться сомнениями — прав Ламорак, либо ошибается? До завтрашнего похода лучше выбросить мысли о собственном происхождении из головы.

— А вы пробовали найти вход в саму-то пещеру? — спросил Ламорак.

— Конечно пробовали. Мы туда еще несколько раз ходили. Но потом в пещере сосуд не светился, то есть его вообще на столе не было, лишь зеркало так мутно поблескивало, да в углу, которого нам не видно было из щели, что-то мерцало. А в другой раз всю пещеру наполнял красный туман — такой плотный, что вообще ничего не разглядеть было. Может тогда там колдун и был в пещере, не знаю. Мы с Уррием весь холм исползали чуть ли не на брюхе. С трудом нашли-таки тщательно замаскированный вход. Видно, что там регулярно ходит кто-то — пол сухой и ровный, никаких завалов. Только упирается проход в тот самый гранитный камень и никакими усилиями мы с Уррием и Трианом его не смогли и на чуть-чуть сдвинуть. Без чародейства никак.

— Я тоже хочу посмотреть эту пещеру! — воскликнул Ламорак.

— Посмотришь, — согласился Эмрис. — Вместе с Уррием и сходим.

— Слушай, чего там — вместе с Уррием, давай сейчас, — Ламорак чуть не дрожал от нетерпения и любопытства. — Завтра же мы собирались к озеру Трех Дев, забыл что ли? Тут далеко до этой пещеры?

— Примерно столько же, сколько до замка, только тогда сворачивать надо и по лесу… — ответил Эмрис. — Слушай, с утра ничего не ел. Давай вернемся в замок, пообедаем, дождемся Уррия…

— Да. И на ночь глядя пойдем искать жилище колдуна. А вдруг Уррий поздно вернется — захочет полежать на лужайке, или еще что. Нет, уж, поехали сейчас. Потерпишь без еды немного. Впрочем, — вспомнил Ламорак, — там где-то телега с моими вещами должна ехать. У Филига наверняка есть яйца, козий сыр… Давай назад, — Ламорак развернул коня, — я тоже из-за тебя есть захотел. А потом в твою пещеру.

Эмрис посмотрел на друга, прикинул что-то и и согласился:

— Ну хорошо. — Он сделал призывный жест едущему сзади Триану. Тот сразу приблизился. — Ламорак хочет посмотреть колдовскую пещеру, у нас есть веревка и факелы?

Триан кивнул, на лице его ничего не отразилось, ни тени удивления — лишь готовность выполнять любые прихоти Эмриса.

— Тогда скачи назад — там едет слуга Ламорака на телеге, возьми у него чего-нибудь подкрепиться.

— Пусть сыр и молоко даст, — встрял Ламорак.

— Да и если есть, хлеб. Мы пойдем через лес спешившись, ты нас догонишь.

Триан кивнул в знак согласия, и, не мешкая, помчался выполнять приказ.

Друзья слезли с коней и вошли в лес, в котором Эмрис ориентировался ничуть не хуже Уррия или любого другого местного жителя.

Полуторачасовой путь по дикому лесу показался Ламораку сущим пустяком по сравнению с подземным лабиринтом. Несмотря на всю храбрость, которой Ламорак не без основания гордился, один он ни за что в жизни не отважился бы войти в распахнутый зев пугающей утробы холма в узком мрачном овраге. Триан сделал три факела из подобранных по пути удобных палок, дрожащие отсветы языков пламени больше пугали, нежели рассеивали тьму. На стенах подземного тоннеля Ламораку мерещились застарелые пятна крови, казалось, вдали белеют человечьи кости, из любого угла он ожидал появления зловещего призрака.

Триан уверенно вышагивал впереди, Эмрис замыкал шествие. Видя его уверенность и отвагу, возможно напускную, Ламораку негоже было проявлять страх. К тому же очень скоро ему пришлось внимательно смотреть под ноги. Заметно было, что по этому проходу недавно ходили. Завалы старых бревен, неведомо как попавших сюда, были раскиданы, в одном месте даже таким бревном был подперт огромный пласт известняка, готовый вот-вот рухнуть и завалить тоннель. Ламорак гадал — природные ли это ходы, или рукотворные. А может, это забытый выход из самого Ада? Ламораку вновь стало жутко. И в этот момент стены тоннеля раздвинулись и свет факелов отразили бесчисленные самоцветы, переливающиеся ранее в слабом снопике света, струящегося откуда-то сверху.

Почти всю пещеру занимал водоем, в центре которого возвышался черный каменный столб. Ламорак был уверен, что в камень воткнут волшебный меч, как в древних легендах, но сколь не напрягал зрение, ничего подобного не заметил — что-то, может, и лежало, но на рукоять меча явно не походило.

Они по самой стенке обходили водоем, продвигаясь к противоположному тоннелю, как неожиданно из воды высунулась ужасающая морда водяной твари. Шея чудовища была невероятно длинная, разинутую пасть с многочисленными обломками некогда острых зубов переполняла густая тягучая слюна, стекающая и капающая в воду, слеповатые глаза были полузакрыты, уши и лоб покрывала темная, почти черная, и матовая чешуя. На каменном постаменте в центре водоема вдруг отчетливо блеснула ослепительная корона — из прозрачного хрусталя или драгоценных алмазов — издали было не разглядеть ничего, кроме сказочного сияния короны.

Ламорак замер в ужасе, прижался к стене, рука непроизвольно нащупала на груди нательный крестик. Появление чудища было неожиданностью и для его спутников. Глухой сдавленный рык монстра холодил кожу.

Триан не растерялся, поднес факел к морде водяного чудища, длинные обвислые волосины усов опалились, скрутившись в жгуты. Эмрис заорал чуть дрожащим, но решительным голосом:

— Сгинь нечисть пещерная! Нам не нужно твоего сокровища, мы идем своей дорогой! — И, подобно Триану, почти одновременно с ним, ткнул к морде чудовища свой крестик на длинной серебряной цепочке. (Ламорак понял, что Эмрис тоже испытывал страх в этом зловещем подземелье, раз держал наготове святой крест в руке).

Ламорак тут же начал молитву, первую, что вспомнил:

— Помилуй… мя… Боже… по велицей… милости Твоей…

Неизвестно от жара ли факела Триана или от святого крестика и имени Господа, но чудовище нырнуло резко под воду — только круги пошли по черной воде, отражающей искорки самоцветов на стенах. Волшебная корона на черном камне потухла и вновь стала почти невидимой.

Эмрис издал облегченный вздох, Ламорак перекрестился. Триан вопросительно посмотрел на них, ожидая распоряжений.

— Если хочешь, — неуверенно сказал Эмрис Ламораку, — можем вернуться назад, к свету.

Ламораку действительно больше всего сейчас хотелось увидеть солнце, листву деревьев, выйти на свежий воздух — прочь от таинственных ужасов и ужасных тайн подземелья. Всю силу воли пришлось собрать, чтобы ответить твердо:

— Мы же хотели посмотреть пещеру колдуна. Далеко еще идти?

— Нет, не далеко, около четверти часа.

Триан уже приближался ко входу в очередной тоннель и приятели поспешили за ним.

Вдруг оттуда раздался шелест крыльев, и две твари вылетели из прохода. Метнулись в свете факелов оцепеневших путников, рванули куда-то вверх, под свод бриллиантовой пещеры и исчезли.

Путники поняли, что это были всего лишь летучие мыши. Хотя в деревнях и утверждают, что эти твари — шпионы Сатаны, бояться их было непристойно. Чтобы скрыть смущение от пережитого страха Ламорак и Эмрис громко расхохотались, смехом прогоняя страх.

Эхо хохота отразилось от переливающихся разноцветными огнями стен и словно разогнало пугающую тьму. Триан посмотрел на юношей. Эмрис, успокаивая свой вселяющий отвагу смех, показал рукой на вход в тоннель. Триан кивнул и, выставив вперед чадящий факел, шагнул в узкий ход.

Все собрались накануне. Пробирались небольшими группами по ночам, глухими тропами, маскируясь под невинных местных путников, стараясь привлекать как можно меньше внимания — они были на чужой территории, во враждебной их великой вере стране.

Последними, как водится, прибыли представители ближайшего Каталога, с восточного берега Ирландии. Собравшиеся апологеты Алгола нервничали — из ирландского Каталога должен был приехать преемник нынешнего отстоятеля частицы плоти Алгола. День Одухотворения начнется в полдень и отложить его невозможно.

Но глубокой ночью опоздавшие прибыли, объяснив задержку страшной бурей в проливе. Апологеты и их сопровождающие вздохнули с облегчением и, пропев на ночь хвалебный файл Алголу, разошлись отдыхать по удобным подземным покоям.

Лишь отстоятель, проживший шестнадцать лет у «кусочка малого плоти Алгола» не собирался ложиться. Как и его преемник. Проверив все ли в порядке, отшельник провел гостя, будущего служителя святого убежища, наверх, в свою комнату, по убранству которой совершенно нельзя было сказать, что ее хозяин чем-либо отличается от обычного британского монаха.

Отстоятель поставил на стол объемистый кувшин сида — священного напитка алголиан и прочертил над ним в воздухе воображаемую спираль Алвисида. Алвисид среди многих других секретов научил своих учеников его приготовлению. Крепкий эль или вино, или любой другой настой выливался в особую посудину с необыкновенно узким высоким горлом, на горло надевался специальный колпак с длинным тонким носиком-краном и щель на горле замазывалась глиной. Потом сосуд ставили на огонь — через некоторое время из крана текла жидкость, необычайно крепкая и обжигающая, несколько глотков приводили человека в состояние благоговейного восторга, а если выпить побольше, то во сне являлись посланцы Алгола. Алголиане сделали сид ритуальным напитком, всемерно распространяли его среди верующих, но рецепт приготовления держали в строжайшей тайне.

Комната была небольшая, со скудной обстановкой — узкая койка, деревянный, почерневший от времени стол и пара табуретов. Всю стену занимал огромный комод — и никаких украшений на стенах, лишь полагающееся христианскому монаху распятие, для отвода случайных глаз. Небольшое окно было прикрыто деревянной ставней, комнату освещали три толстые сальные свечи в тяжелом костяном подсвечнике. К сиду хозяин достал круг черного хлеба, яйца, лук и шмат копченой оленины — дары из Рэдвэлла. Достал две глиняные кружки, сел напротив преемника. Вздохнул. Плеснул в кружки крепкого священного напитка. Это был его последний вечер в жизни и он знал об этом.

— Тебе привет от почтенного Самиаса, — сказал гость. — Он помнит тебя и желает успеха. Он собирался приехать, но занедужил, да поможет ему Алгол.

— Он меня еще помнит, — грустно усмехнулся отстоятель. — Шестнадцать лет прошло… Совсем наверно старый стал… А как там почтенный Селект?

— Не знаю такого… Может перевели в другой Каталог?

— Может. Только он тоже старый был, видно помер… — Хозяин помолчал и резким движением вбил в себя резко пахнущую бодрящую жидкость. Поморщился, потянулся за луковицей.

Гость тоже выпил. Ему предстояло всю ночь не спать, быть с отшельником. И если тому сегодня не возбранялось принимать сид в любых количествах, то новому отстоятелю плоти Алгола лучше было воздержаться.

— Ну, к делу, — заговорил наконец хозяин, — завтра я умру…

— Так уж и умрешь. Может быть, станешь хэккером, — вежливо возразил гость.

— Нет, — твердо сказал хозяин. — И ты не надейся. Эта частица Алгола самая мощная из всех существующих. Я помню как было в прошлый раз, тогда явился сам Алвисид, координатор Фоор узнал его…

— Верховный Координатор был в прошлый раз здесь? — поразился гость.

— Он и сейчас здесь, долгих лет ему жизни, три дня как прибыл.

Гостю захотелось встать и вытянутся, как стрела — он был в одном помещении с легендарным координатором Фоором, знавшим самого Алвисида!

— Ты не боишься смерти? — вдруг поколебавшись спросил гость. — До завтра осталось недолго…

— Я не боялся смерти никогда, — сказал своим чуть хрипловатым голосом отстоятель. — А завтрашнего дня я жду шестнадцать лет. Завтра я приобщусь к мудрости Алгола и навечно попаду в золотые директории. Ради этого стоило жить.

— А если ты станешь хэккером, то…

— Отстоятель плоти Алгола должен быть готов ко всему, тем более к этому… Я готов.

Да, шестнадцать лет упорного труда — тщательное изучение манускриптов древних времен, трудов по магии и другим наукам, заученные наизусть священные книги христиан и мусульман, не говоря уж о святых директориях, которые он выучил еще в бытность послушника. И завтра решится все — завтра День Одухотворения. Завтра оживет на несколько часов самый сильный священный предмет алголиан — частица плоти Алгола. И отстоятель сгорит в священном экстазе, как и его предшественник шестнадцать лет назад. И ни тени страха не было в сердце его — только счастье и ожидание. Сам Верховный Координатор и еще четыре хэккера приехали сюда, в том числе два главных помощника Великого Фоора. Представители всех шестнадцати Каталогов из дальних стран прибыли на священный праздник в сопровождении особо доверенных телохранителей — контрлбриков, безжалостных убийц и многоопытных разведчиков, умеющих принимать лик любого, хоть благородного рыцаря, хоть басурмана, хоть отвратительного нищего…