Наследник Алвисида (№2) - Любовь опаснее меча

— Вы — воплощение Зла! — с юношеским максимализмом и откровенностью ответил молодой рыцарь.

— Да?! Что есть Добро, а что Зло? Ты убил молодого контрлбрика алголиан Парсондху. Для тебя это — Добро, ты защищал свою веру и свою жизнь. А для Парсондхи? С младенчества его воспитывали алголиане, заменив ему отца и мать, и не было для него ничего дороже святых реликвий алголиан… Ты посягнул на одну из них, он пытался защитить ее от надругательств человека иной веры. Ты убил его, для него твой поступок — Зло. Это простейший пример. Изначально задуманное Добро, может обернуться Злом. Добр ли твой Господь, обрекший на гибель тысячи жизней? Добро и Зло — суть две стороны монеты!

Уррий промолчал.

— Поклонись! В последний раз предлагаю!

— У рыцаря может быть за всю жизнь лишь один господин, — тихо сказал Уррий.

— И кто твой господин?

Уррий задумался. Кто? — Господь Бог? Верховный Король Британии? собственный отец?

— Моя честь и совесть, — ответил Уррий.

— Да, это он, — сказал Луцифер Белиалу. И снова задал вопрос юноше:

— Если тебе будет угрожать смертельная опасность и твой Христос не придет к тебе, примешь ли ты мою помощь?

Этот вопрос оказался самым трудным. Но Уррий знал, что отвечать надо честно. И он произнес:

— Да.

— Известно ли тебе, что ты — наследник Алвисида? — продолжал допрос Луцифер.

— Теперь — знаю, — сказал Уррий.

— Алвисид также не поклонился мне, — сказал Луцифер. — Но относился с должным уважением. Два века назад он дал нам на хранение нечто, попросив передать своему наследнику. Для этого ты здесь. — Неожиданно в руках Луцифера оказался длинный, футов пяти, и неширокий ящик. — Это ларец Алвисида. Если ты действительно наследник Алвисида и обладаешь достаточной силой, ты воспользуешься тем, что внутри. Если нет — когда будешь открывать ларец — умрешь. Никто не знает что там внутри. Возьми ее и открой.

Уррий засунул Гурондоль в ножны, подошел и взял в руки прямоугольный предмет из желтого матового камня, словно подсвечиваемого чем-то изнутри.

— Ты можешь отказаться от ларца и вернуться домой, — впервые за весь разговор сказал Белиал. — Все, кто пытались его открыть, не обладая силой Алвисида, — погибли страшной смертью.

И Уррий понял, что настал самый страшный момент этого приключения. Ему очень хотелось жить. Но отказаться от странного подарка он не мог. Он уже решил на серебряной дороге — пройдет все испытания или погибнет с честью, или же испугается и вся жизнь пройдет под знаком страха. Третьего не дано. Второй вариант не приемлем.

Уррий решительно потянул вверх каменную крышку тяжелого ларца.

Уррий верил в шар Алгола, признавшего в нем хозяина, и надеялся, что ларец тоже признает его.

В ларце на голубой бархатной подушке лежал меч. Меч Алвисида. Меч его легендарного предка Алана Сидморта — единственный, из мечей предков, который не висит на стене родового замка. Рядом с лезвием меча лежал и спал маленький, не более трех дюймов ростом человечек.

— Что там? — не вытерпел Луцифер и Уррий тут же захлопнул крышку. Царь и Князь Тьмы с плохо скрываемым любопытством смотрели на ларец в руках юноши, но из-за крышки им не видно было, что находится внутри.

— Алвисид не сказал вам, что там? — спросил Уррий.

— Нет, — ответил Белиал.

— Значит и я не имею права сказать, — твердо ответил Уррий.

— Что ж, — вздохнул Луцифер. — Тогда я тебя больше не задерживаю. — Он хлопнул в ладоши.

Позади Уррий раздался какой-то звук. Уррий обернулся и в волшебном зеркале увидел всматривающихся в него с той стороны Эмриса, Ламорака, Триана и сэра Бламура.

— До встречи, сэр Уррий Сидморт, — сказал Луцифер.

— Прощайте, — ответил Уррий и почтительно, но достойно наклонил голову.

И спиной подошел к зеркалу, не отрывая глаз от Царя Тьмы. Ногой нащупал раму и также спиной вошел в волшебное зеркало. И увидел собственное отражение — он вернулся в колдовскую пещеру.

— Ну что? — в один голос спросили все, ожидавшие его. Кроме, конечно Триана, который не мог говорить, но вопрос читался во всей его позе.

13. САРЛУЗА

В судьбе племен людских, в их непрестанной смене

Есть рифы тайные, как в бездне темных вод.

Тот безнадежно слеп, кто в беге поколений

Лишь бури разглядел да волн круговорот.

Виктор Гюго

В Писании сказано:» Священнослужитель — муж одной жены «. Ей он должен отдать всю свою жизнь, всю свою любовь, ей посвятить все свои устремления. И жена эта — церковь.

Святой отец Свер, младший и теперь единственный брат нынешнего графа Маридунского, с малых лет предназначался церкви. Его воспитывал родной дядя, ныне почивший в бозе, преподобный отец Агивар, вся жизнь которого была примером святости, мудрости и добродетели. И отец Свер в саму кровь свою впитал десять заповедей господних и мораль христианской религии, став их ревностным проводником и поборником.

Отец Свер должен был унаследовать епископский титул после смерти Его Преосвященства отца Гудра, которому уже совсем не долго осталось жить, так как епископ очень стар — он сам не помнит сколько ему лет. Он — родной брат деда нынешнего графа Маридунского и отца Свера, он помнит времена, о которых все давно забыли…

Отец Свер, с высоты своей праведности строго судил всех христиан по основам морали, требовал тщательного соблюдения всех заповедей. И строже всего судил — себя.

Он понимал, что тоже человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Но перебарывая свои плотские устремления, человек очищается и приближается к Господу своему. И дожив до сорока пяти лет лет отец Свер ни разу не нарушил ни единой заповеди. Ни разу не знал он женского тела, сумев избежать соблазнов, когда десять лет провел при святом Папе в Аахене, и где далеко не все священники строго соблюдали заповеди Господни. И он, в числе избранных, наиболее достойных священников, удостоился чести лицезреть и слушать Иисуса Христа — не чаще раза в десятилетие ступает сын Божий на грешную землю! Далеко не каждому епископу выпадает такое счастье!

Тем тяжелее было его падение полгода назад!

Он, совершенно неожиданно для себя сорвался и предался греху прелюбодеяния с одной из служанок замка! Ничто не предвещало беды для него, когда он шел по коридору замка и навстречу ему попалась черноволосая красавица со скромным взглядом, под которым скрывалась душа аспида. Он даже не помнил были ли сказаны тогда какие-либо слова — она увлекла его в одну из пустовавших комнат и совратила его! Он лишился девственности, которой гордился, он изменил своей жене — церкви, которой посвятил всю свою жизнь и все свои устремления!

Он ненавидел врагов церкви — иудеев, алголиан, язычников. Он боролся с ними, не жалея жизни самой. Рискуя жизнью десять лет назад он ездил по алголианским Каталогам и вступал в диспуты с ихними апологетами. По приглашению самих алголиан ездили христианские священники отстаивать свои убеждения в жарких спорах, но все равно опасность того, что христиан забьют камнями в странах иноверцев существовала.

После грехопадения больше всего он ненавидел себя, ибо понимал, что нет теперь за ним помощи господней в диспутах с неверующими и в разговорах с заблудшими. Он не желал жить, он хотел умереть, чтобы не было на сердце страшного греха. Но церковь категорически запрещает самоубийство, и нарушить основы еще раз он физически не смог. Он молился денно и нощно пред Господом в нижайших просьбах простить этот страшный грех. Он хотел уйти в безжизненную пустыню, замаливать грехи и ценой страданий плоти искупить ее же, то есть плоти, вину. Но епископ был очень стар, а младший преемник из рода Сидмортов, отец Флоридас, хоть и посвящен в сан, но еще молод и неопытен, его могли не назначить епископом в случае смерти отца Гудра. Испокон же веков в Маридунской епархии епископствовали представители рода Сидмортов и немыслимо было допустить иное. Отец Свер остался исполнять свои обязанности.

Он специально ходил в замок и несколько раз встречался со служанкой, совратившей его. Кроме ненависти ее вид не вызывал в душе отца Свера никаких других чувств, хоть тело при этом и ныло едва ощутимо в сладкой тоске. С телом совладать можно, а то, что ему не хочется вновь обладать пышнотелой соблазнительницей означало, что падение его было случайным, и прощение возможно. С еще большим усердием он возносил мольбы Господу.

Каково же было потрясение преподобного отца, когда через несколько недель после его падения, в порыве откровения его племянник, отец Флоридас, признался, что Сарлуза (к тому времени Свер уже знал ее имя) соблазнила и его. Отец Свер был взбешен. Сурово осудив внутренне самого себя, он не менее сурово осудил племянника. И повелел тому усердно замаливать грех. И ни в коем случае не повторить падения.

Но через два дня он принимал исповедь у брата (обычно графа исповедовал сам епископ, но в тот день отец Гудр занемог) и Свер услышал, среди перечисления прочих адюльтеров графа, равнодушное упоминание служанки по имени Сарлуза. Для мирян простительно нарушение седьмой заповеди (а для владыки здешних мест — подавно) и неудивительно. Отец Свер отпустил грехи графу, но какое-то тяжелое страшное чувство закралось в мятущуюся душу.

Через месяц такое же признание на исповеди он услышал и от Педивера, и от Морианса — Сарлуза соблазняла всех мужчин рода Сидмортов! Было в этом что-то странное, страшное, необъяснимое, но что — отец Свер понять не мог.

И как благодарность Божию воспринял поездку в столицу саксов Лондон для встречи с тамошним епископом по велению папской буллы — там собирались представители всех европейских епархий, а старый епископ ехать не мог. На какое-то время отец Свер мог отвлечься от тяжких дум. В жарких богословских спорах он забыл о своем падении, гневно осуждая других за малейшие отступления от церкви. Постепенно он стал прежним, уверенным в себе священником.

Но когда Его Преосвященство вчера вызвал его, протянул подметное письмо, подброшенное к воротам епископской резиденции и поручил разобраться с этим делом, отец Свер, прочитав послание, все понял — Сарлуза пособница Дьявола! Дьявол хочет извести род Сидмортов! Но видно молитвами его, отца Свера, это пока не удалось. Медлить было нельзя и отец Свер с отрядом воинов тут же отправился на поиски Сарлузы.

Действительность подтвердила все его ожидания и страхи — Сарлузу поймали в колдовской пещере, полной дьявольских причиндалов. Какие еще требуются доказательства? Святой гнев отца Свера требовал немедленного возмездия.

Он спустился в подземелье графского замка и прошел мрачным коридором. Идущий впереди с факелом слуга открыл тяжелую дверь в камеру, куда затолкали Сарлузу. Отец Свер сделал знак сопровождающим подождать за дверью, взял у слуги факел и, перекрестившись, держа крест в правой руке, вошел в камеру.

Маленькое окошко в самом верху каземата не пропустило бы и голубя. Льющийся оттуда свет едва освещал мрачное помещение, стены которого были предусмотрительно окроплены святой водой, чтобы Дьявол не смог выкрасть свою прислужницу.

Сарлуза стояла спиной к двери, обратив взгляд к маленькому окошку, которое ограждало ее от небесного простора и жизни. Она понимала, что часы ее сочтены. Но она ни о чем не жалела, хотя безумно хотела жить. И не обернулась на скрип открывающейся двери — наверняка это пришли ее палачи.

Священник воткнул факел в специальный держатель справа от двери. Дверь захлопнулась за ним.

Он смотрел на ее обнаженную спину, лохмотья порванной, совсем недавно белой, рубашки свисали по бокам. И вдруг с ужасом осознал, что готов вновь яростно наброситься на нее, хватать пальцами эту упругую дьявольски соблазнительную плоть, кусать зубами, раздирая в клочья, наслаждаясь ею, упиваясь ею, обладаю ею. Перед глазами всплыло багряное пятно.

Он с трудом отвел взгляд, прошептав одними губами слова святого Писания:» Господи! Ты испытал меня и знаешь…»

— Ты можешь сказать что-нибудь в свое оправдание? — спросил он колдунью неровным голосом, он чувствовал как в холоде каземата пот выступает у него на лбу.

Сарлуза медленно повернулась к нему. Руки ее были скрещены на груди, волосы — прекрасные густые черные волосы, сводящие с ума, — спутаны. Она увидела священника, невесело усмехнулась и опустила руки. Глазам отца Свера открылась ее налитая жизнью грудь. На правой груди расплылся огромный уродливый синяк — заталкивая в камеру, ее, верно, били.

И совершенно неожиданно святой гнев испарился в священнике. Порыв чувств охватил его — нежности к ней, жалости к ней, желания ее, и оправдание этой невинной заблудшей овечки, одурманенной врагом рода человеческого. Он спасет ее! И от смерти и от власти дьявольской! Он бросит все, он уедет с ней далеко отсюда, далеко от этой страны за моря, он начнет новую жизнь с ней! С милой и в шалаше рай, а эта женщина достойна самой великой любви!..

Сарлуза провела соблазнительным розовым язычком по губам, подняла рукой навстречу священнику тугую грудь. Ей нечего было терять.

— Хочешь? — дерзко спросила она своего тюремщика.

Эти слова в миг отрезвили священника! Не жертва она дьявольского дурмана — потаскушка самая обыкновенная, пошедшая на сделку с Дьяволом корысти ради!

— Ты — Дьявол! — закричал он. — Покаяние неведомо тебе!

— Ты помнишь, как нам было хорошо? — поддразнила колдунья и резким, но не очень ловким движением (ее, наверное, все-таки сильно побили, пока доставили в тюрьму) подняла юбки.

Вид срамного женского места привел священника в бешенство — Сарлуза ожидала совсем другого, но видно опять ошиблась. Ошибки в последнее время обходятся ей слишком дорого — придется платить за них жизнью.

Вместо того, чтобы жадно наброситься на нее и овладеть ею тут же, на грязном холодном поту, он всю ярость вложил в кулак, который ударил в эти наглые прекрасные соблазнительные губы.

Сарлуза отлетела к каменной стене. Не успела встать, как новый удар сразил ее. Ногой священник ударил в обнаженную грудь, которая отныне будет сниться ему каждую ночь, доводя до исступления своей недоступностью.

Удары — сильные, жестокие, ногой, сыпались на бедную жертву один за другим. Она успела невесело подумать, что до костра сможет и не дожить — зверь проснулся в священнике, овладев его разумом.

— Колдунья!.. Дьявол!.. Ты хотела погубить меня и весь мой род!.. — диким голосом кричал отец Свер.

Жестокое избиение прервал звук открывающейся двери. Отец Свер остановился, непонимающим взглядом посмотрел на дверь и увидел взволнованные лица сопровождающих.

— Она — колдунья! — хрипло произнес отец Свер. — Она попыталась околдовать меня, но Господь помог мне избежать соблазна. Велите во дворе разложить костер — сегодня же вечером святое пламя очистит ее… И велите послать за Его Преосвященством… И пусть все обитатели епископского дворца придут читать молитвы за ее грешную душу… Оповестите всех жителей окрестных деревень и Маридунума. Пусть придут смотреть на казнь, дабы не возникло ни у кого больше соблазна идти на сделку с Дьяволом!

Он выдернул из держателя факел и кинул взгляд на скорчившуюся в углу девушку.

— Будь ты проклята! — сказал он и пошел прочь.

Часы Сарлузы были сочтены. Сегодня виновница его страшного грехопадения, и его второго падения (как еще можно расценивать недостойные священника чувства, нахлынувшие на него внезапно и не иначе как под действием ее колдовства?), сгорит в священном пламени и прах ее будет развеян.

Губы святого отца Свера шептали:» О, если бы Ты, Боже, поразил нечестивого! Удалитесь от меня, кровожадные! Они говорят про Тебя нечестиво; суетное замышляют враги Твои. Мне ли не возненавидеть ненавидящих тебя, Господи, и не гнушаться восстающими на Тебя? Полною ненавистью ненавижу их; враги они мне. Испытай меня, Боже, и узнай сердце мое; испытай меня, и узнай помышления мои, и зри, не на опасном ли я пути, и направь меня на путь вечный.»

Сарлуза с трудом подняла голову и сплюнула — кровавая была слюна. Все тело ломило от боли. Случайный комар, сдуру залетевший в мрачный каземат и не понимающий куда занесла его судьба, сел на кровоточащую щеку. Не было сил отогнать его — Сарлуза слабо помотала головой, волосы залепили глаза. Это конец — она отчетливо слышала последние слова фанатичного священника, некогда совращенного ею по приказу Белиала. Как легкомысленно она отнеслась тогда к отцу Сверу — священник и так легко поддался…

Что ж, за все надо платить. В этих стенах ей не поможет даже знание Формулы Абсолютного Совершенства…

— Сарлуза! — услышала она голос Гудсберри.

Надежда сладкой волной чуть не разорвала грудь. Словно ее только что и не избили жестоко, Сарлуза вскочила на ноги, смахнула волосы с глаз.

Камера была пуста. По камням стен сочилась слезами вода.

— Сарлуза! — вновь донесся знакомый блеющий голос. С середины камеры, где ничего не было.

— Где ты, Гудсберри? — спросила Сарлуза.

— Мне не прорваться к тебе, — ответил невидимый подручный Князя Тьмы. — Стены не пропускают, они окроплены ненавистной нам силой.

Сарлуза опустила голову, вспыхнувшая надежда из пламени моментально превратилась в едва тлеющий уголек.

— Забери меня отсюда, Гудсберри, — простонала Сарлуза. — Я не хочу, не хочу умирать!

Гудсберри молчал, Сарлуза даже подумала, что он совсем пропал.

Наконец он сказал:

— Белиал послал меня сказать тебе, чтобы ты не отрекалась от него на костре. Тебя будут соблазнять легкой смертью с помощью удавки, но ты не поддавайся. В этом случае, ты будешь после смерти жить во дворце Белиала. Ведь об этом ты мечтала?

— Я… я… — голос молодой колдуньи срывался, — и я больше никогда не увижу Уррия?

— Да.

Это» да» прозвучала как приговор — окончательный и бесповоротный, как последний камень в надгробии.

— Белиал сам отрекся от меня! — вдруг истошно закричала Сарлуза. — Он ушел с Уррием в свое зазеркалье, оставив меня на растерзание солдатам. Ведь он наверняка знал! Он все всегда знает!

— Ты переоцениваешь наши силы, — холодно сказал Гудсберри. — Даже Князь Тьмы не всемогущ.

— Он отрекся! Отрекся! Отрекся от меня! — рыдала Сарлуза.

— Не правда. Ты еще убедишься в этом!

— Уходи! — закричала Сарлуза. — Я! Я отрекаюсь от вас! Сейчас! Не дожидаясь костра! Я умру с именем Уррия на устах. Любовь к нему — все, что у меня осталось!

— Ты заблуждаешься, — сказал Гудсберри. — Ты никого не способна любить!

Сарлуза в гневе кинулась на центр камеры, откуда доносился ненавистный сейчас голос приспешника Белиала и стала топать ногами.

— Уходи! Уходи! Уходи! Из за вас я гибну! Ты не желаешь спасти меня! Лишь издеваешься надо мной! Я ненавижу тебя, Гудсберри! Я ненавижу твоего повелителя Белиала! Чтоб его хваленый дворец на Меркурии рассыпался в мелкие камешки! Вы предали меня! Вы, вы отреклись от меня! И я проклинаю тебя, Гудсберри! Я проклинаю повелителя твоего — Белиала! Уходи, и пусть душа моя истерзается в ваших жутких котлах, мне нет сил терпеть то, что происходит с душой сейчас!..

Она в гневе сорвала с пальца кольцо, подаренное ей Белиалом и с силой швырнула в стену. Кольцо звякнуло о камень, окропленный святой водой, и превратилось в струйку черного дыма.

Лишь молчание был ей ответ. Гудсберри ушел.

Сарлуза упала в отчаянии на каменный пол каземата. Все, что еще осталось у нее — это любовь. Любовь страстная и сильная. Всепобеждающая любовь. «Если полюбишь кого-то не разумом, а сердцем — сгоришь дотла!» — слова Белиала оказались пророческими. Может быть он действительно все знал заранее? Но она полюбила сердцем. И это у нее никто не отнимет — ее любовь. К юноше. К молодому рыцарю по имени Уррий. И из-за него она сегодня взойдет на костер. И ради него взойдет на костер. И умрет, как сказала Гудсберри, повторяя его имя.

Чем Уррий сейчас занимается? Думает ли о ней, переживает ли за нее? И жив ли он вообще?

Она вдруг вскочила и взволнованно заходила по своей клетке. Зачем Белиал затащил Уррия в волшебное зеркало? Вдруг Уррий не вернулся оттуда? И не вернется никогда? Вдруг его нет уже в живых? Ах, зачем она прогнала Гудсберри, надо было выяснить у него судьбу Уррия. Знать, что с ним все в порядке — и умирать легче!

Из пещеры Сарлузы друзья вышли по широкому проходу, который раньше преграждал камень. Он так и остался незакрытым — заклинание знает лишь Сарлуза, чтобы вдвинуть его на место. Да еще Князь Тьмы и его подручный. Но это их заботы — друзьям в проклятом подземелье не нужно было ничего. Даже таинственной волшебной короны, которую теперь никто не охраняет. Впрочем, никто же ведь не мешает вернуться за ней через несколько дней. А пока Эмрис и Ламорак без отвращении о подземелье и думать не могли.

Лошади остались у оврага и пришлось по дикому лесу обходить весь Большой холм. В некоторых местах был настолько непроходимый кустарник, что воинам сэра Бламура приходилось мечами прорубать дорогу.

И в лесу, и когда сели на лошадей и вывернули на тропу ведущую к замку, Уррий, Эмрис и Ламорак держались вместе, чуть впереди отряда. Им было что рассказать друг другу.

Уррий сперва не поверил рассказу друзей о колдовстве Сарлузы над фигуркой изображающей его, Уррия. Но зачем им врать?

Да, это все меняет — значит то, что он любит Сарлузу (а ведь он ее действительно любит, черт возьми!) результат ее колдовства… Но почему тогда он понял, что любит лишь вчера — до этого он искренне считал, что у него лишь плотское влечение к смазливой служанке. Неужели колдовство действует так медленно? Нет, он действительно набрался смелости овладеть Сарлузой именно у Красной часовни — как раз когда по словам друзей она колдовала. И добился вечером желаемого — это результат колдовства. А то, что он полюбил ее, сам не понимая за что и почему… Уррий не знал, что и думать.

После того, как друзья, перебивая и подправляя друг друга, рассказали Уррию свою подземную эпопею (впрочем, больше говорил Ламорак, Эмрис поправлял его, а Ламорак поправлял Эмриса), Уррий рассказал все, что случилось с ним за пять последних дней. Дней, вместивших событий больше, чем вся его предыдущая жизнь.

Он как раз успел закончить рассказ о своей странной беседе с Царем Тьмы, когда они подъехали к замку.

Сэр Бан, остававшийся за старшего вместо сенешаля (эх, если бы не рана сэр Бан сам бы поехал на поиски своих учеников и любимцев!), встречал их у подъемного моста. Воины сэра Бламура, отправившиеся сопровождать схваченную на месте преступления Сарлузу в замок уже рассказали всем о чудесном спасении Эмриса и Ламорака, происшедшем на их глазах. Уррия, Эмриса и Ламорака встречали, как героев — казалось вся прислуга, все находившиеся в замке, вышли во двор, чтобы встретить их. Сэр Бан по-отечески обнял пропавших и найденных своих учеников, дружески, как равного, хлопнул Уррия по плечу. Приказал принести корыта, горячую воду, эля и еды в комнату Уррия и Эмриса.

Навстречу прибывшим выступил пожилой, если не сказать очень старый, человек в богатых рыцарских одеждах, в ножнах на боку покоился замечательный булатный меч, у Уррия такой же лежал в сундуке. Уррий вгляделся — и узнал Верховного Координатора Фоора. Узнал с трудом — со вчерашней встречи Координатор, казалось, постарел лет на сорок.

— Знатный ирландский рыцарь граф Фоор Дэбош приехал погостить к потомку своего старого друга сэра Алана Сидморта, — торжественно представил сэр Бан гостя прибывшим Уррию, Эмрис, Ламораку и сенешалю. — Сэр Фоор и его оруженосец почтительно просят разрешения погостить в замке до прибытия графа Маридунского.

— Конечно, — ответил Уррий, как сын хозяина. Кинул быстрый взгляд на сенешаля, тот кивнул утвердительно. — В Рэдвэлле всегда рады видеть в гостях благородных рыцарей.

Верховный Координатор склонил голову в знак благодарности. Рядом с ним стоял оруженосец — Уррий вгляделся, но его лицо не показалось ему знакомым — может тот и участвовал в схватке с варлаками у озера Гуронгель, но юноша его совершенно не запомнил. На обоих были одежды нисколько не напоминающие зеленую форму алголиан — обычные парадные (они в замок прибыли несколько часов назад и успели переодеться из запыленных дорожных одежд в нарядные) костюмы, чуть иначе сшиты, чем те, что носят в замке, но, наверное, такова ирландская мода. На гербе графа, красовавшемся на плече оруженосца были три золотых яйца на бордовом фоне, над ними покоилась серебряная змея, свернувшаяся в спираль.

— Идите, Уррий, отдыхайте. Приводите себя в порядок, — сказал подошедший сенешаль.

Уррий, держа под мышками желтый длинный ящичек с мечом Алвисида, в сопровождении нашедшихся друзей пошел в свою комнату — им еще о многом надо переговорить и они же еще не видели его трофеи!

Фоор внимательным взглядом проводил Уррия, больше всего его занимал предмет, под мышкой молодого рыцаря. Сенешаль вежливо взял под руку гостя и отвел в сторону, подальше от нескромных ушей досужих слуг.

— Мы, кажется, виделись уже, — сказал сенешаль. — Не далее как вчера. И выглядели вы совсем по-другому.

— Вы — сэр Бламур, сенешаль замка?

Тот утвердительно кивнул.

— Я понимаю ваши вопросы и ваши опасения, — сказал старый Координатор. — Но вам нечего беспокоится. Если бы мы замышляли что-то плохое против вас, мы бы уже предприняли. Но, во-первых, наши планы совсем другие, а во-вторых, наша религия запрещает воевать на территории Британии.

— А как же на озере?

— Вам бы больше понравилось, если бы Уррий был убит!

— Но ваши правила…

— Нет правил, в которых не бывает исключений, — усмехнулся Фоор. — Вам достаточно моего рыцарского слова, что у нас нет плохих намерений ни против кого из обитателей замка и окрестных земель? Что все, что мы предпримем, предпримем только с разрешения графа Маридунского?

— Было бы достаточно, — сказал сэр Бламур, — если бы я не сомневался, что вы рыцарь. Ведь вы, если я не ошибаюсь, Верховный Координатор алголиан?

— Вы не ошибаетесь, — сухо сказал Фоор. — Но и рыцарство мое настоящее, разве можно обманывать в подобных вопросах? Меня посвятил сам король Артур накануне битвы при Камлане, я был оруженосцем сэра Алана Сидморта и повсюду сопровождал его. О его героической гибели я и приехал поведать его потомкам, я поклялся сэру Алану сделать это перед смертью. Я еще не собираюсь умирать, но больше у меня может и не появиться такой возможности…

— Да, — сенешаль почтительно поклонился. — Я не сомневаюсь в ваших словах и вашем благородстве. Но вы поймите меня правильно, я отвечаю за безопасность замка, а ваш отряд…

— Без моего приказа вы не увидите ни одного человека, как бы не прочесывали леса, смею вас заверить.

— Ну что ж, хорошо. Я рад от имени графа Маридунского приветствовать вас в его замке.

— Благодарю вас. — Фоор повернулся и пошел в покои Уррия и Эмриса. Его крайне интересовало содержимое длинного, плоского ларца из желтого камня, похожего на янтарь.

Не без гордости разложил Уррий свои богатства на кровати перед своими друзьями. Было чему гордиться — каждый меч из трех стоил целое состояние. Глаза друзей сверкнули белой завистью — Ламорак так гордился новым, подаренным отцом перед отъездом, мечом. Но что он по сравнению с этими тремя — тяжелая, неудобная и ненадежная железка? Эмрис и Ламорак по очереди брали в руки каждый меч, делали пробные выпады, взвешивали в руке, проверяли на глаз ровность клинка и остроту лезвия. И невольно цокали языком от восхищения. Ламораку больше понравился Неустрашимый, Эмрису — Гурондоль. И Уррий согласился со своим сводным братом.

Он открыл ларец (хватило же терпения не торопиться разглядывать подарок — рыцарю требуется выдержка) и достал четвертый свой меч. Да, хорош… по всем статьям хорош. Но Гурондоль, пожалуй, лучше.

— Меч моего предка — Алана Сидморта! — гордо сказал Уррий.

— Меч Алвисида! — раздался голос от дверей комнаты.

Все трое юношей обернулись. На пороге стоял Координатор Фоор и чертил в воздухе священную спираль.

— Я узнал бы этот меч из тысячи других! — добавил алголианин. — Откуда он у тебя, сэр Уррий?

Эмрис и Ламорак удивленно переводили взгляд с Уррия на незваного гостя.

— Это предводитель алголиан, Верховный Координатор Фоор, — представил Уррий, — я вам рассказывал. А это, — он повернулся к алголианину, — мой сводный брат Эмрис и мой друг Ламорак, младший сын короля Сегонтиумского.

Юноши вежливо поклонились, хотя особых симпатий к гостю не испытывали.

— Так откуда у тебя меч Алвисида? — повторил вопрос Фоор.

— Вы считаете, что я не имею на него права? — воскликнул Уррий. — Его Алвисид дал на хранение Луциферу, чтобы он передал наследнику Алвисида. Луцифер выполнил просьбу вашего бога. Вы что, претендуете на меч Алана Сидморта?

— Нет, нет — владей по праву, — поспешил заверить Фоор. — Я преклоняюсь перед мечом Алвисида, не более. Что-нибудь было еще в послании Алвисида, переданном Луцифером?

Только сейчас Уррий вспомнил о маленьком человечке в ларце. Когда он доставал меч, человечек лежал в углу и спал спокойно. Уррий приподнял крышку и тронул человечка пальцем.

— Эй, — сказал юноша осторожно. — Вставай.

Человечек очнулся из своего векового сна, вскочил на ноги и одним движением легко выпрыгнул из ларца. Державший ларец на уровне груди Уррий подумал, что сейчас волшебный человечек, посланец Алвисида, неминуемо разобьется. Уррий зажмурил глаза, чтобы не видеть этого.

Но услышал, как ахнули Эмрис и Ламорак и открыл глаза. Перед ним стоял рослый красивый человек, примерно в возрасте отца Уррия, чертами безусловно напоминающее отражение Уррия в зеркале. То есть, конечно, это Уррий походил на незнакомца. И Уррий догадывался, кто перед ним. Он сразу понял, что это видение Алвисида.

Человек внимательным взглядом (словно видел — а, может, действительно видел?) осмотрел помещение и остановился на Уррие. Был одет посланец в блестящий, словно чешуя змеи на солнце, черный костюм, плотно облегающий тело, по костюму вспыхивали холодные синие молнии, похожие на небесные, только значительно меньше, подчеркивая божественное происхождение человека. Пояс тускло мерцал странным светом, на ногах была совершенно невообразимая, диковинная обувь. С плеч ниспадал почти до самого пола полупрозрачный невесомый плащ. Голова посланца была непокрыта, ухоженные волосы доходили до плеч.