Шарм - Скандал и грех

      Тот яростно фыркнул.
      – «Двенадцатая ночь»! – смело продолжала Джульет, отнюдь не смущенная отсутствием энтузиазма у брата. – Я буду Виолой, конечно, а Джинджер – моим возлюбленным герцогом Орсино.
      – Ты смеешься, – сказал Кэри. – Сэр, неужели это правда?
      – «О музыка, ты – пища для любви, играйте же, любовь мою насытьте», – произнес герцог начало своего монолога.
      – Видишь! – гордо сказала Джульет. – Я думаю, он прекрасно справится.
      – Почему вы с ней миритесь? – поинтересовался Кэри.
      – Потому что он меня обожает, вот почему, – ответила Джульет. – А роль графини Оливии согласилась играть Серена.
      «Черт побери, – подумал Кэри, – оказывается, леди Серена Калверсток здесь в комнате, а я даже не подозревал об этом. Странно, что я ее не заметил…»
      А ведь совсем недавно он обладал почти сверхъестественной способностью чувствовать ее присутствие, если Серена была где-то рядом. Теперь же не чувствовал ничего, хотя она стала еще красивее.
      Кэри бесстрастно поклонился:
      – Мадам. Вы неотразимы, впрочем, как и всегда.
      Ощутив за комплиментом равнодушие, темноволосая красавица слегка покраснела.
      – Мистер Уэйборн. Этот год нам в Лондоне очень не хватало вашего общества.
      – Я жил в Хартфордшире, присматривал за своим поместьем. Оно в полном беспорядке.
      – Если оно в таком состоянии, это всецело твоя вина, – сказала Джульет. – Ты годами бессовестно им пренебрегал.
      – И мне потребуются годы, чтобы привести его в порядок. Но я обнаружил, что не так скучаю по Лондону, как опасался, – солгал Кэри. – Сельская жизнь успокаивает. Люди там простые и добрые. Молодые леди в Хартфордшире не столь коварны и хитры, как в Лондоне.
      – Ты не можешь сказать этого про девушек Миклби, – съязвила сестра. – Они прямо каннибалы, готовые тебя съесть.
      – Я нахожу их прелестно откровенными. У сестер Миклби нет секретов. Они все очень хотят выйти за меня, если им не удастся найти кого-нибудь получше.
      Серена Калверсток не могла остаться равнодушной к явной враждебности своего бывшего обожателя.
      – Прошу меня извинить, Джульет, боюсь, я слишком задержалась, – сказала она, натягивая небесно-голубые перчатки, которые были одного цвета с огромным плюмажем на ее шляпе. – У меня назначены встречи. Не будешь ли ты столь любезна вызвать мою служанку?
      – Миледи, позвольте мне. – Кэри бросился через всю комнату, чтобы дернуть шнурок звонка.
      – Подожди, Серена, – попросила Джульет. – Я еще не сказала ему самое интересное. Кэри, ты будешь играть Себастьяна, брата Виолы. Это очень маленькая роль, всего пятьдесят строк. Кто лучше сыграет роль моего брата, чем настоящий брат? Скажи, что согласен. И не забудь, что в конце Себастьян и Оливия влюбляются друг в друга. Конечно, ты легко сыграешь эту роль, если Серена согласится сыграть свою.
      – Полагаю, мы уже отыграли свои роли, Джульет, и я не хочу повторять этот спектакль.
      – Пожалуйста, извините меня, – выдохнула Серена, вскочив со стула. Ее бледность сменилась ярким румянцем, который определенно диссонировал с голубым ансамблем.
      Джульет бросилась за подругой. Кэри невозмутимо закрыл дверь за девушками и сел на ближайший стул. Герцог тоже сел. Оба молчали.
      – Послушайте, старина, – наконец сказал Кэри. – Не могу ли я попросить вас об одолжении?
      Джеффри Амблер выглядел смущенным. За прошедшие одиннадцать месяцев слишком многие просили одолжения у нового герцога Окленда. Затем Джеффри напомнил себе, что перед ним брат Джульет, который имел на это право.
      – Конечно. Хоть полкоролевства, вернее, полгерцогства.
      – Должен предупредить, что это еще не окончательное решение, – осторожно произнес Кэри. – Но я хотел бы просить вас купить у меня гнедых, если до этого дойдет. Я знаю, у вас есть серые, но Джули нужно иметь собственный выезд. Я не считаю возможным продавать их кому-то другому, и вы знаете им цену.
      Герцог выпрямился.
      – Вы хотите продать ваших гнедых? Вы шутите. Кэри Уэйборн без своих гнедых, как… все равно что… – Его светлость пытался найти подходящее сравнение для такого беспрецедентного происшествия, но Шекспиром герцог не был.
      – Все равно что Кэри Уэйборн без своих тестикул, – подсказал его будущий шурин, подтвердив, что и он тоже далеко не Шекспир. – Я надеюсь, что до этого не дойдет, но в случае необходимости могу я рассчитывать, что вы купите их?
      – Если вам нужны деньги, старина…
      – Прошу вас, не стоит продолжать. Я благодарен вам за предложение, но я не могу его принять. Раз бедственное состояние поместья – всецело моя вина, значит, и вся ответственность лежит на мне. Надеюсь, я сумею привести его в порядок. А если нет… могу я рассчитывать на вас?
      – Да, – серьезно ответил герцог. – Конечно.
      – Не говорите Джульет о нашем разговоре. Она сразу начнет подсылать ко мне горбатых наследниц, а я не собираюсь жениться на банковском счете.
      Закончив это щекотливое дело, Кэри поднялся к тетушке леди Элкинс, чтобы засвидетельствовать ей свое почтение.
      Когда после игры в пикет со старой леди он вернулся в салон, Джульет, разливавшая чай, встретила его, словно ангел мщения.
      – Как ты мог быть таким безобразно жестоким к Серене? – грозно спросила она. – Ведь я помню время, когда ты хотел на ней жениться.
      Кэри покраснел.
      – А я помню время, когда ты настойчиво меня отговаривала! Теперь, похоже, ты у нее в руках. Я б не пришел в дом тетушки, если бы знал, что она здесь. Я не видел на улице ее экипаж.
      – Да, она пришла со служанкой, – объяснила Джульет. – Я хочу, чтобы ты простил ее, Кэри. Если б ты знал, как поступил с ней Хорас, ты наверняка пожалел бы ее. Семь лет тайного обручения, и потом он ее бросает. Я считаю это бесчестным.
      – Как бы он ни поступил с ней, так ей и надо, – ответил Кэри. – Она знала, насколько я ослеплен ее красотой, и позволяла мне, как дураку, волочиться за ней, хотя обручилась с моим кузеном. Она не заслуживает жалости.
      – Но Хорас больше виноват, – доказывала сестра. – Он доводил Серену до безумия своей холодностью и презрением, пока не вынудил ее освободить его от всех обязательств. Вчера он шел ей навстречу по Бонд-стрит, а когда увидел Серену, сразу перебежал на другую сторону, притворившись, что не заметил ее. Тебе не следовало быть с ней таким жестоким.
      – Да, – согласился Кэри.
      – Хорас дурак, – сказал герцог. – Если принц-регент дал ему проклятую табакерку, это еще не значит, что каждый в Лондоне обязан видеть ее по три раза на дню. Кто-нибудь должен просто отобрать ее и швырнуть в Темзу.
      – Джинджер прав, – сказала Джульет. – Табакерка – единственная вещь на свете, которую он действительно любит. Хорас без табакерки… Да, это все равно что Кэри без гнедых.
      – О чем ты говоришь? – воскликнул герцог, пораженный ее прозорливостью. – Что за глупость! Кэри без своих гнедых! Никогда в жизни не слышал подобного вздора.
      – Ты не можешь обвинять во всем только Хораса, – быстро сказал Кэри. – Пусть он и напыщенный дурак, но ведь не он заставил ее светлость флиртовать со мной, если она уже была обручена с другим. Когда я вспоминаю, как она водила меня за нос, я готов бросить ее в Темзу. Почему ты не попросишь кузена Хораса играть Себастьяна, раз она согласна взять роль Оливии?
      – Хорас ее не заслуживает, – возразила Джульет.
      – Ладно, обезьянка, пусть я рискую показаться тщеславным, Серена не заслуживает меня.
      – Таковы мужчины! – презрительно фыркнула сестра. – Вы любите до первого серьезного испытания вашей преданности, а затем все это выплескиваете из окна вместе с грязной водой после бритья.
      – «Любовь – над бурей поднятый маяк, – привел неожиданный аргумент герцог Окленд, – не меркнущий во мраке и тумане».
      Взяв своего лорда за руку, Джульет продолжила вместе с ним:
      – «Любовь – звезда, которою моряк определяет место в океане».
      – Тьфу, – сказал Кэри, раздраженный елейным тоном сестры.
      – Джинджер по-настоящему играет Шекспира, – заметила Джульет, светясь от гордости и на время забыв, что недовольна братом.
      – Для самозащиты, – объяснил герцог. – Она мне постоянно его цитирует.
      – И теперь вы превратились в домашний театр.
      – Нет, в самый настоящий, – поправила брата Джульет. – Угадай, кто будет играть Мальволио? Когда ты узнаешь, кого я нашла, ты сразу захочешь приехать домой на Рождество.
      – Ты же не вовлекла нашего брата в свой неразумный план? – с ужасом спросил Кэри.
      – Нет. Бенедикт слишком консервативный. Он даже не разрешил нам использовать для театра библиотеку в Уэйборн-Холле. Мы вынуждены ограничиться Сильверкомбом. Нет, это не Бенедикт. Ты и за сто лет не угадаешь, кто это.
      Кэри улыбнулся:
      – В таком случае, обезьянка, лучше скажи мне сама.
      – Мистер Рурк! – Джульет больше не могла скрывать торжества. – Лорд Рейвеншоу старался привлечь его в свой домашний театр, но кому захочется провести Рождество в Корнуолле! – Брат непонимающе смотрел на нее. – Ну, Кэри! Это актер! Мистер Дэвид Рурк. Ты помнишь его. В прошлом году он играл Шейлока.
      – Ах да. Мне казалось, ты его ненавидела. Ведь это он сбежал с твоей горничной?
      – Все уже прощены, – сказала Джульет. – Он вернул мне Фифи, и теперь мои волосы причесаны лучше прежнего, хотя вы, мужчины, этого не замечаете.
      – Этот Рурк стоит мне целое состояние, – вмешался герцог. – Комнаты в Олбани. Личный парикмахер. Открытые счета у мистера Уэстона и мистера Хоуби. Недурно для ирландца!
      – Понимаю, – сказал Кэри. Его счета у знаменитого портного и обувщика были закрыты. – Но боюсь, даже мистер Рурк не сможет заманить меня в Суррей на Рождество. Я буду в Танглвуде.
      – Ты же всегда приезжаешь домой на Рождество! – возмутилась Джульет. – Кроме одного года, когда ты спятил и записался в армию. Мы были очень сердиты на тебя.
      – Мои арендаторы и соседи ожидают, что я устрою для них рождественский, а потом и новогодний бал. Не говоря уже об угощении к Дню святого Стефана.
      – Раньше ты никогда себя этим не утруждал, – подозрительно сказала Джульет. – Что на самом деле удерживает тебя в Хартсе? Только не говори мне, что бесхитростная Рода Миклби пленила твое сердце!
      – Джульет, ты постоянно упрекала меня, что я годами не забочусь о Танглвуде. Сейчас я пытаюсь это исправить. Что касается мисс Роды, то я в полной безопасности. Одна из ее старых тетушек обещала ей сезон в Лондоне, а как тебе известно, охота за мужьями в столице несравнимо продуктивнее, чем в сельской местности.
      – Ты можешь снова заняться Танглвудом в январе, – настаивала Джульет, не желая отказываться от своего плана. – Не имеет смысла переворачивать новую страницу в уходящем году.
      – Январь двулик, – ответил Кэри. – Одно лицо обращено в прошлое, второе – в будущее. Прости, обезьянка, но я покрою себя позором, если не сдержу обещание. Я буду скучать по тебе почти так же, как ты по мне, но, увы, на Рождество мы не увидимся.
      – Если хочешь, можешь не играть Себастьяна! – раздраженно сказала Джульет, что не пристало будущей герцогине. – Можешь играть дядю Оливии сэра Тоби. Или сэра Эндрю… нет, он ухаживает за Оливией. Знаю! Ты можешь взять роль шута Оливии.
      Джульет была красивой девушкой с густыми темными волосами, большими серыми глазами и стройной фигурой, а раздражение лишь подчеркивало ее природную красоту. Но Кэри не волновали ни раздражение, ни чары Джульет. Он еще помнил сестру гадким трехлетним созданием, которое сломало его любимую игрушечную лошадку.
      – Теперь я должен ехать, маленькая упрямица. Поцелуй меня на прощание.
      – Я хочу, чтоб ты приехал в Суррей! – повторила Джульет на тот случай, если брат не понял ее. – Мне совсем не по душе, что ты будешь на Рождество один в этой дыре, когда должен находиться с семьей. Но там, как я подозреваю, живет твоя любовница и полдюжины отпрысков, – презрительно сказала она.
      Кэри горько засмеялся:
      – Фактически я по уши в вынужденном обете безбрачия.
      Что соответствовало печальной действительности. По соседству с Кэри не было даже какой-нибудь любезной вдовы, поскольку его кузен викарий строго следил за личной жизнью своих прихожан.
      – Мы с вами родственные души, – сочувственно произнес герцог, и Джульет бросила на него предупреждающий взгляд.
      – Но если не женщина, тогда что тебя держит? – упрямо спросила она брата.
      – Долг, обезьянка, – решительно ответил Кэри. – Я в долгу перед моими арендаторами. В долгу перед моими соседями. В долгу перед милой бабушкой, оставившей мне это наследство. В память о ней я не могу допустить, чтобы поместье окончательно пришло в упадок…
      – Если б ты сумел простить Серену, – перебила его Джульет. – У нее есть деньги, она бы помогла тебе.
      – Нет. Я сам добьюсь, чтобы поместье снова приносило доход. И я не хочу слышать от тебя никаких предложений.
      Джульет с детства помнила этот командный тон отца.
      – Хорошо, – надулась Джульет. – Тебе незачем кричать на меня.
      Кэри любил сестру, даже когда она в восемь лет нашла потрепанную копию «Фанни Хилл» и радостно показала старшему брату, сэру Бенедикту Уэйборну, который немедленно сжег ее.
      – Не унывай, обезьянка, – нежно сказал Кэри. – Мысленно я буду с вами. А вот для тебя подарок. – Он протянул ей сверток в яркой упаковке.
      – Очень красиво. Должно быть, это сделала для тебя женщина? – с возродившимся подозрением спросила Джульет. – Кто она? Полагаю, какая-нибудь танцовщица.
      – К твоему сведению, это сделал клерк в магазине Хэтчарда. Новая услуга, которую они предлагают. Хотя на самом деле это придумала молодая леди, с которой я познакомился сегодня на улице.
      Джульет усмехнулась:
      – Я знала, что есть какая-то девушка. И что же она придумала?
      – Рождественскую обертку.
      – Никто рождественскую обертку не придумывал, – ехидно заметила сестра. – Она существовала всегда.
      Герцог вдруг засмеялся.
      – Как звезды и горы, Джульет?
      – Если вы, сэр, не возражаете, я сама допрошу своего брата. Девушка хорошенькая?
      – В сущности, это одна из наших дербширских кузин, – проигнорировал вопрос Кэри, по опыту зная, что утвердительный ответ сразу превратил бы сестру в энергичную помощницу Купидона. – Ее дядя лорд Уэйборн. Ты должна ее знать. Ты всех знаешь.
      – Я действительно знаю всех, – самодовольно заявила Джульет. – Правда, у его сиятельства дюжина племянниц, если не больше. Ведь у него десяток братьев и сестер. Как ее зовут?
      – Понятия не имею. Я не догадался спросить.
      – Не догадался! А сама леди не могла, конечно, сказать. Кто с ней был?
      – Никого.
      Джульет явно не поверила:
      – Но ведь кто-то ее сопровождал? Мать? Компаньонка? Служанка?
      – Никто. Если не считать лорда Далиджа.
      Герцог выпрямился в кресле, подтвердив, что внимательно слушает разговор брата с сестрой.
      – Этот не в счет.
      – Да, – согласился Кэри. – Отрицательная величина.
      – Не понимаю! – возмутилась Джульет. – Значит, твоя девушка все-таки была с лордом Далиджем?
      – Нет, совершенно одна, когда эта грязная тварь сбила ее с ног, – гневно сообщил Кэри. – Он толкнул ее на Пиккадилли, и она упала, бедная девочка.
      – Вот же паршивец! – процедил герцог. – Послушайте, Кэри, если вы хотите вызвать его, я буду секундантом. Нельзя позволять этому Далиджу ходить по улицам, толкая девушек. Не в Англии.
      – Я так далеко не зашел, – скромно ответил Кэри. – Я только помог ей встать и показал короткую дорогу к Хэтчарду. Знаете, через пекарню?
      – О да, – сказал герцог, который почти так же хорошо знал Лондон. – Что может быть лучше сдобной булочки с изюмом прямо из печи?
      – Как она выглядит, эта наша кузина? Она красивая?
      Джульет не интересовали сдобные булочки. Как сестра двух потенциальных женихов, она считала долгом знать всех молодых леди на выданье, и то, что Кэри встретил девушку, которую она не могла сразу опознать, очень ее раздражало.
      – По виду она вполне походила на человека, – увильнул Кэри.
      – Что это значит? – осведомилась Джульет.
      – Я не хотел ее поцеловать, но желания сбежать у меня тоже не было.
      Сестра вздохнула.
      – Боюсь, это ни о чем не говорит. Я видела трех из четырех наших дербширских кузин, все респектабельные, но скорее некрасивые. Я бы назвала их «сносными» или, как ты выразился, «похожими на человека». Какого цвета у нее волосы?
      Кэри не собирался говорить ей, что волосы у девушки цвета виски.
      – Темные, конечно, – ответила за него Джульет. – Все Уэйборны брюнеты.
      – Она сама не Уэйборн. Ее мать – одна из сестер графа.
      – У него семь сестер, – пожаловалась Джульет. – Твоя неизвестная девушка могла быть дочерью любой из них.
      – Не любой, конечно, – ответил Кэри, забавляясь огорчением сестры.
      Он мало интересовался тем, кто эта девушка. Может, они никогда больше и не увидятся, но настойчивость Джульет его забавляла. Сестра напоминала собаку, которой не удавалось разгрызть мозговую кость.
      – Это могла быть девушка Вонов, – с надеждой сказала она. – Там произошел какой-то скандал, хотя никто об этом не говорит… пока. Но я узнаю, можешь не сомневаться.
      Кэри усмехнулся:
      – Зачем? Эта девочка скандальна не больше чашки с чаем.
      – Плохо. Как она была одета?
      – Думаю, за это отвечает ее служанка.
      Герцог оценил шутку, но Джульет взглядом показала, что не видит ничего смешного.
      – Нет же, дуралей. Я имею в виду, какая у нее одежда?
      – А-а… Я подумал, ты спрашиваешь, как на ней сидела одежда. Она была… В плаще… Теплая вещь наподобие плаща, отороченная лисьим мехом, совершенно неприметная. В капюшоне. Не в шляпе.
      – Женитесь на ней, – сказал герцог. – Терпеть не могу эти дурацкие новые шляпы. Однажды я повернулся, чтобы покинуть церковь во время гимна, и какие-то женские перья угодили мне прямо в рот.
      – Возможно, я и женюсь на ней. – Кэри подавил зевок. – Если моя сестра когда-нибудь выяснит, кто она. Право, Джульет, я считал, что ты знаешь всех. Я думал, что могу на тебя положиться.
      – А ты можешь сказать о ней хоть что-нибудь определенное? – рассвирепела Джульет.
      – Она любит поэзию Вордсворта, не слишком уверена в Блейке, но процитировала его бессмертное, что «король педераст».
      – Она так сказала?! – не поверила Джульет.
      – Мистер Блейк изрек это первым и, смею заметить, обладал преимуществом, зная, что это означает, – со смехом ответил Кэри. – Наша бедная кузина лишь повторила за ним. Что еще? Она предпочитает «Тома Джонса», «Молль Флендерс», обе книги она читала, хотя сама не замужем. И, как все в Лондоне, с замиранием сердца ожидает выхода «Кубла Хан».
      – Похоже, она синий чулок, – сделал вывод герцог. Однако Кэри предложил другое объяснение:
      – Мы разговаривали в книжном магазине, а если б мы вместе упали в заброшенный колодец, наша беседа приняла бы иное направление.
      – Что она сказала о лорде Байроне? – поинтересовалась Джульет.
      – Ни слова. Она говорила только о Вордсворте, Колридже, Филдинге и Блейке.
      – Она мне не нравится, – с некоторым облегчением заметила Джульет. – А ее отец не может быть военным? Она вообще говорила что-нибудь?
      – Что именно? – засмеялся Кэри. – «Вперед марш»? «Оружие к бою»? Она говорила, что ее мать вышла замуж, не считаясь с мнением семьи.
      – Это мисс Вон! Козима Вон, – торжествующе заявила Джульет. – Ее мать – леди Агата Уэйборн, которая вышла за майора Вона, грубейшего человека в Дублине. Только я не могу понять, зачем они приехали в Лондон, если у девушки всего тысяча фунтов в трехпроцентных бумагах. Этого явно недостаточно. Ей лучше выйти замуж дома. Но в таком случае как она могла позволить себе лису? У меня не было приличного меха до самой помолвки. Ты уверен, что ее плащ был отделан лисой? Наверняка это белка. Ты ведь не разбираешься в мехах, Кэри.
      Герцог вдруг засмеялся.
      – Майор Вон… Я ведь его знаю. Однажды кузина моей тетушки спросила его, почему он назвал дочь Козима, и этот ирландский негодяй ответил: «Козима – ублюдок, вот почему!» – Он так громко захохотал, что даже строгий взгляд мисс Уэйборн не мог его остановить.
      Потом Джульет тоже засмеялась, а вместе с ней и Кэри.
      – Подумать только, – сказал он, вытирая слезы веселья. – Я же мог и сам встретиться с этим человеком, если б не опаздывал к вам на Парк-лейн.

Глава 3

      Когда Абигайль возвращала обручальное кольцо лорду Далиджу, она боялась встречного обвинения от титулованной особы. Но, к ее удивлению, он просто исчез из ее жизни. Абигайль, ненавидевшая все неприятные сцены, облегченно вздохнула.
      Однако шум, который последовал за разрывом их помолвки, оказался хуже, чем она могла себе представить. Тот факт, что ее мать – леди Анна Уэйборн, был совершенно забыт, и снова начались разговоры о том, что ее отец, мистер Уильям Рыжий Ритчи, не джентльмен, а совсем наоборот, он уроженец Глазго, да к тому же большой любитель шотландского виски. Для женщины столь несовершенного происхождения разрыв помолвки с английским лордом был равносилен крестьянскому восстанию и, по всеобщему мнению, заслуживал наказания. Правда, с этим возникли определенные трудности, ибо мисс Ритчи едва ли могла быть изгнана из приличного общества, поскольку вообще не была в него допущена.
      Тем временем лорд Далидж не избежал насмешек людей, равных ему по происхождению, которые открыто презирали его за то, что он предложил свое древнее имя безвестной шотландской наследнице. В отместку его сиятельство обвинил мисс Ритчи, что она заменила бледно-розовый бриллиант обручального кольца никчемной стекляшкой. Тогда Рыжий Ритчи предпринял необычный шаг, купив на двадцать тысяч фунтов целую горсть драгоценных камней у Грея с Бонд-стрит, чтобы доказать, что мисс Ритчи способна в любой момент приобрести и продать хоть сотню таких бриллиантов.
      Никто не был удивлен, когда его сиятельство обратился в ассоциацию юристов по гражданским правам, утверждая, что мисс Ритчи украла его бриллиант, а Рыжий Ритчи подал на него иск за клевету.
      Абигайль не могла выйти из дома без того, чтобы не привлечь к себе внимания. Люди, которые прежде не желали узнавать ее, теперь вообще стали переходить на другую сторону улицы. Ее дядя, граф Уэйборн, никогда в жизни не общавшийся с племянницей, теперь обратился за разрешением сменить фамилию с Уэйборн на Уиборн в попытке дистанцироваться от скандала.
      Абигайль все реже и реже покидала дом. А когда мистер Элдридж стал любезно присылать ей на дом новые книги, чтобы она могла выбрать, какие хотела, и отослать назад остальные, Абигайль вообще перестала выходить. Живя в Кенсингтоне фактически на положении изгнанницы, она тем не менее была расстроена, когда отец заявил о своем намерении отправить ее из Лондона, пока тяжба с Далиджем не закончится к его удовлетворению.
      Поскольку это произошло за обедом, Абигайль резко положила нож и вилку.
      – Нет, папа. Я ничего плохого не сделала и отказываюсь покидать собственный дом. Я тебя не оставлю.
      – Я уже говорил с мистером Лейтоном, – решительно сказал Рыжий. – Он со мной согласен.
      Мистер Лейтон, адвокат ее отца, никогда бы не позволил возражать самому богатому из своих клиентов. Абигайль знала, что спорить с отцом бесполезно. Пока она не просила того, что не совпадало бы с его собственными желаниями, Рыжий Ритчи был покладистым родителем, но если отец и дочь расходились во мнениях, он безжалостно ей противоречил.
      – Не отсылай меня, пожалуйста, к тете Элспет в Глазго.
      К счастью, тиран не собирался усылать единственного ребенка на край света.
      – Ты едешь не в изгнание, Эбби, – заверил он. – Я просил мистера Лейтона найти подходящее место недалеко от города. Хартфордшир или Кент, я думаю.
      – Хартфордшир!
      Абигайль сразу вспомнила красивого кузена, пришедшего ей на помощь в тот роковой день. Теперь Абигайль могла думать о нем без страха, который сковал ее в момент их встречи. Она даже начала верить, что может опять с ним увидеться, не теряя способности мыслить и разумно говорить. У него в Хартфордшире дом, который он хотел сдать, и лучше ей остановиться в доме кузена, чем у чужих людей. Она будет рада познакомиться с его женой.
      – В Хартфордшире мы никого не знаем, – объяснил Рыжий Ритчи. – Ты назовешься мисс Смит, и никто, даже твоя компаньонка, не заподозрит, что ты моя дочь.
      Отчасти Абигайль сомневалась в разумности смены имени, но, посчитав Хартфордшир надежным убежищем, она поостереглась будить в отце тирана, если начнет оспаривать его решение.
      – И кто станет моей компаньонкой? – спросила Абигайль.
      – Какая-то женщина от Лейтона, – коротко бросил отец.
      Лишь когда на следующий день приехал сам адвокат со списком домов, подходящих Абигайль, выяснилось, что предполагаемая компаньонка была матерью первой жены адвоката. Миссис Спурджен, вдова средних лет, находилась в полной зависимости от мистера Лейтона, который был всего на десять лет ее моложе. В течение первого брака адвоката она жила в его доме, а когда его жена умерла, он по соображениям экономии решил оставить тещу при себе. Однако появление второй миссис Лейтон потребовало необходимых перемен, не имеющих отношения к деньгам. Обе женщины терпеть не могли друг друга.
      Абигайль нравился отцовский адвокат, и она не возражала против его бывшей тещи, но, к ее огорчению, в списке не было нужного ей дома. О чем она ему и сообщила.
      – Танглвуд-Мэнор, – задумчиво повторил адвокат. – Мой старый приятель по колледжу служит викарием в Танглвуд-Грине, мисс Абигайль. Хотя объявления о сдаче в аренду нет, я постараюсь разузнать для вас в частном порядке. Многие знатные семьи предпочитают не давать объявлений.
      Рыжий Ритчи предоставил дочери право самой выбрать дом, так что спустя неделю все устроилось. Естественно, у Рыжего имелось одно условие: пока Абигайль будет заботиться о своем здоровье, ежедневно выпивая глоток виски фирмы Ритчи, она вольна делать в Хартфордшире что пожелает, а мистер Лейтон уполномочен снабжать ее денежными средствами.
      Теперь ей предстояло знакомство с миссис Спурджен. По дороге из особняка Ритчи в Кенсингтоне до своего скромного дома на Бейкер-стрит мистер Лейтон сообщил, что его бывшая теща поедет с личной сиделкой-компаньонкой.
      – У миссис Нэш отличные рекомендации, – заверил адвокат. – Ее последней работодательницей была графиня Инчмери.
      – Разве миссис Спурджен больна? – спросила Абигайль. – Если да, не повредит ли ей в это время года переезд из Лондона?
      – Она не больна, – ответил мистер Лейтон, поджимая губы. – Ее осматривали все лондонские доктора. Она болела, мисс Абигайль, но это было четыре года назад. И она так наслаждалась вниманием молодого человека, которого я нанял ее обслуживать, что, полагаю, она решила никогда больше не чувствовать себя здоровой. Она тяжелый человек, но вам не требуется за ней ухаживать, мисс Абигайль. Я вполне ясно дал ей понять, что мисс Смит – дочь одного из моих клиентов, а не служанка. К ее услугам сиделка и горничная. Не считайте себя обязанной проводить время в ее обществе.
      – Я уверена, она не столь плоха, как вы говорите, мистер Лейтон, – спокойно ответила Абигайль. – Я не против быть иногда полезной миссис Спурджен.
      Адвокат не сделал попытки разубедить ее. Бывшая теша очень скоро докажет Абигайль, что он говорит чистую правду.
      Когда они свернули на Бонд-стрит, их глазам предстала невероятная картина. Миссис Спурджен собственной персоной стояла на улице, руководя укладкой в багажную карету своих чемоданов. Может, раньше она и была молодой, но теперь от этого не осталось и следа. Это была леди мощного телосложения с густыми ярко-желтыми волосами, уложенными по моде, не соответствующей ее возрасту.
      Как женщина строгих правил, миссис Спурджен отказывалась сесть в почтовую карету, пока там находилась служанка Абигайль.
      – Если вы привыкли путешествовать в обществе прислуги, мисс Смит, то я нет. – Силе ее голоса могла бы позавидовать даже иерихонская труба. – Предлагаю вам посадить ее во вторую карету с остальным багажом.
      Абигайль объяснила, что Пагглс была ее няней с самого рождения, а до этого нянчила ее мать.
      – Кроме того, она старая и немощная, – добавила Абигайль, надеясь вызвать сочувствие миссис Спурджен.
      Но та не испытывала сострадания к другим.
      – Если она так слаба, чтобы ехать с багажом, тогда лучше уволить ее. Когда моя последняя горничная состарилась после десяти лет работы, мы отправили ее в богадельню. Там она делает корзинки из тростника. Корзина очень полезная вещь, мисс Смит.
      – Я никогда не отправлю Пагглс в богадельню, миссис Спурджен.
      Леди неодобрительно уставилась на нее.
      – Вы же не думаете отправить ее на пенсию, мисс Смит. Прислуге вредно быть на пенсии. Клянусь вам, они только и ждут этого, нет – требуют. Я видела, как на меня посмотрела Смизер, когда я уволила ее без рекомендаций, хотя она уже превратилась в трясущуюся беспомощную старуху, роняющую поднос. Но с какой стати я, бедная вдова, должна платить ежегодную ренту человеку, который больше не представляет для меня никакой пользы?
      Ее трубный голос довел испуганную Пагглс до слез.
      – Пожалуйста, мисс Эбби! Не позволяйте ей отослать меня в богадельню, – умоляла она. – Я сяду в другую карету, если она так хочет.
      Абигайль уже приготовилась сделать выговор бессердечной леди, но потом решила, что слишком жестоко оставлять старушку на месте лишь для того, чтобы восторжествовать над миссис Спурджен.
      – Никто не пошлет тебя в богадельню, – заверила она, усаживая Пагглс в багажную карету, и дала Эванс, служанке леди, горсть монет, чтобы та присмотрела за старой женщиной.
      Завладев почтовой каретой, миссис Спурджен приказала внести птичью клетку. Абигайль не стала бы возражать против маленьких попугаев, зябликов или канареек, но когда слуга принес огромную медную клетку, где сидел красный ара со страшными когтями и громадным клювом, она встревожилась. Большинство попугаев, как она убедилась, вполне благонравны, однако внутренний голос подсказывал Абигайль, что этот благонравием не отличается.