10

Приходилось признать, что римляне выиграли сражение по всем правилам военного искусства. Когда ветераны восстановили положение и орлы снова вознеслись над строем, варвары в беспорядке отхлынули. Их зоркие глаза различили вдали, с той стороны, где находился Карнунт, блеск оружия; опасаясь, что им могут отрезать путь отступления, они поспешно покидали поле сражения, унося трупы особенно прославленных воинов. Варварская конница довольно искусно не позволяла Ацию преследовать бегущих. Но, зная, как действует на воображение варваров однообразие римского строя, легат не бросил легион в преследование беспорядочными толпами, хотя легионерам не терпелось отомстить за смерть товарищей, а двинул его вперед «пиррическим» шагом. Воины двинулись, высоко выбрасывая ноги, и со стороны казалось, что это идут не люди, а куклы.

Сарматские орды спешили к Дунаю. Видя бегство врагов, Цессий Лонг приказал трубить победу. Огромное поле огласили крики легионеров, однако изнуренные битвой, они бросались на землю, и даже приказания центурионов не могли поднять их.

Аций получил приказ занять Аррабону, и старый Лонг, вероятно, мысленно ухмылялся, представляя себе, какую физиономию состроит Лициний, когда ему доложат об этом. Но надлежало подсчитать потери. Легат снял шлем и вытер платком мокрую от пота голову.

— Корнелин! Пусть центурионы проверят людей по спискам!

Число убитых и раненых римлян было велико, но еще больше потеряли варвары, безрассудно шедшие в битву, не прикрываясь щитами. Усталые легионеры лежали на истоптанном поле рядом с трупами. Раненые стенали и взывали о помощи, хулили светлых богов. Среди них хлопотали госпитальные служители, имевшие при себе запас чистых тряпиц, какими перевязывают раны, и сосуды с освежающим питьем. Воины собирали брошенное оружие, снимали с убитых панцири, даже одежду и обувь. На поле битвы остались лежать только нагие трупы.

Изрубленный в сражении римлянин шептал, когда врач Александр склонился над ним:

— Предайте меня смерти!

Александр окинул несчастного внимательным взором и понял, что ранение смертельно: ужасный удар меча раздробил ключицу, и рана была настолько глубока, что виднелось легкое, все в розовых пузырях. Умирающий был стрелком из онагра и не носил панциря.

Рядом с врачом стоял служитель, держа в руках большую серебряную чашу на высокой ножке, украшенную камеями с изображением императриц.

— Подай чашу! — обратился Александр к рабу.

Тот с осторожностью передал страшный сосуд. Александр зачерпнул ложкой немного вина.

— Выпей, друг!

Раздвинув ножом зубы умирающему, Александр влил ему в рот глоток последнего пития. Раненый вздохнул, тело его сделало несколько судорожных движений и застыло, а мертвые глаза устремили неподвижный взгляд к небесам, где его ждал, раскрывая отеческие объятия, солдатский бог Геркулес. Сломанный онагр, который возили мулы старого воина, стоял рядом, покосившись на одно колесо, и на земле были рассыпаны свинцовые метательные шарики…

— Смерть, достойная мужа!

Александр привычным, еле уловимым движением легких пальцев закрыл умершему глаза.

Тут же ударами меча добили двух раненых варваров. Их уже нельзя было использовать для работы. Но тех, кто еще мог идти или раны которых оставляли надежду на заживление, пинками солдатских башмаков заставили подняться, связали и погнали, как скот, в Саварию.

К вечеру снова пошел дождь. Но еще до наступления темноты Аций первым ворвался в оставленную врагами Аррабону. Несколько позже подошли когорты XIV легиона. От этих воинов мы узнали с полным удовлетворением, что Карнунт не пострадал от военных действий.

В полночь Аррабону заняли и пешие когорты Лонга. Мы с Вергилианом тоже принуждены были двигаться вместе с легионом и видели, что в городе еще дымились пожарища и пахло гарью. Невзирая на поздний час, жители бродили по улицам, бегали бездомные псы, разрывавшие на форуме павших лошадей с вспухшими брюхами. В амфитеатре, где бродячие мимы еще недавно ставили пантомиму «Обманутый муж», лежали кучи конского навоза. Все статуи были обезглавлены. Но освободители Не услышали ни гимнов, ни рукоплесканий, и в ту же ночь, неизвестно из каких соображений и по чьему повелению, XV легион был спешно направлен в Карнунт.

Воины снова пустились в путь, проклиная погоду, ночной мрак, свою солдатскую судьбу, жестокость легата и неразбериху приказов, а больше всего поклажу: телеги, предназначенные для перевозки оружия и заплечных мешков, были предоставлены для раненых. Но солдатам в голову не приходило, что возможно выйти из рядов, переждать непогоду в покинутой хозяином придорожной харчевне, обсушиться и погреться у огня. Центурионы, злые как волки, набрасывались с проклятиями на отстающих, ругали за каждую мелочь, грозили лозой, и их окрики мешались с именами всех обитавших на небесах богов, от Юпитера и Митры до Геркулеса и германского бога Тора.

Дисциплина есть основание римской военной службы. Даже в мирное время воины не знают поблажек. Чтобы бездействие не разлагало духа, легионеров в свободное от занятий время заставляют строить дороги, акведуки и общественные здания. Это они покрыли замечательными постройками Африку и многие другие провинции, украсили города храмами и термами, куда весело побежала вода горных источников.

Легионное хозяйство тоже находится на большой высоте. При легионах существуют ремесленники всякого рода — кузнецы, плотники и гончары. Последние изготовляют амфоры, кирпич и черепицу, и, как во всяком торговом предприятии, на этих изделиях ставится клеймо с цифрой и условным значком легиона.

Мы двигались среди кромешной тьмы. Вокруг стояла ночь. Дождь лил не переставая. Воины с горбами мешков под плащами, в мокрых куколях шли рядами в темноту, даже не спрашивая себя, куда идут, привыкнув к тому, что кто-то думает за них и заботится о пропитании и ночлеге, не упуская, само собою разумеется, удобного случая уворовать что-нибудь. Тут же мулы везли онагры и повозки, погонщики гнали длинными жезлами стада мокрых, как губки, баранов. Животные, прижимаясь друг к другу, бежали навстречу своей незавидной судьбе. В этой суматохе мы ехали с Вергилианом в повозке, укрывшись от дождя под полотняным верхом.

Корнелин мрачно покачивался на коне впереди первой когорты. Промокнув до последней нитки, он сказал нам, что думает лишь о том часе, когда можно будет выпить чашу разбавленного горячей водой вина. Но до Карнунта было еще далеко.

Род свой Тиберий Агенобарб Корнелин вел от Агенобарбов — старой всаднической фамилии, некогда насчитывавшей в своих рядах магистратов; один из них был прокуратором Иудеи, другой — эдилом в Риме. Но в дни Клавдия на предков трибуна обрушился гнев цезаря, многие из них были сосланы и разорены. С тех пор Агенобарбы существовали в тени, добывая себе хлеб насущный на должностях смотрителей судебных базилик или таможенных надсмотрщиков, и скоро бедность заставила их позабыть о прошлом величии.

Отец Корнелина состоял на службе у богатого торговца в Остии. Весьма искусный в цифири, он управлял предприятиями патрона и жил вместе с женой Флавией на улице Аноны. Единственной его страстью было собирание книг, которые по бедности он сам переписывал и поэтому составил библиотеку, какая была не у всех богатых людей. Корнелин еще в детстве прочел сочинения Тита Ливия и Тацита.

Ребенком маленький Корнелин бегал на пристани к старику Мукрону, ветерану в отставке, сторожившему торговый склад корабельных принадлежностей. Старик служил некогда в легионе, был освобожден от службы, когда потерял два пальца на правой руке, что мешало ему сжимать меч, и за кувшином вина любил рассказывать окружающим и даже маленькому Корнелину о том, как он сражался, получил воинское отличие в виде дубового венка за спасение товарища во время войны с маркоманами, под водительством блаженной памяти августа Марка Аврелия, поражавшего врагов не только оружием, но и магией — низводя с небес заклинаниями молнии и ужасая варваров кровавым солнцем.

Воспламененный его рассказами, черноглазый мальчуган сжимал кулачонки.

— Я тоже буду служить в легионе.

Но Мукрон хорошо помнил жестокие лишения солдатской службы.

— Зачем тебе служить в легионе, мой милый малыш? Тебя в лагере блохи заедят…

Отцовские книги повествовали о победоносных походах Сципионов и великого Траяна. Отец, человек весьма мирного нрава и, не в пример другим, даже не любитель посещать цирк, где звери разрывали на части преступников» однако с удовольствием читал вслух самые кровавые места из сочинений древних авторов, описывавших римские победы. Мальчик мастерил деревянные мечи и устраивал со сверстниками игру в парфянскую войну, в которой был неизменно предводителем.

Не эти игры и даже не чтение Цезаря сделали Корнелина воином. Италийцы уже не служили в войске. А случилось это так. Когда сын подрос, Агенобарб упросил хозяина взять его к себе на работу. Корнелину пришлось совершить далекое путешествие в Понт Эвксинский на торговом корабле, и он даже побывал в Босфоре Киммерийском, где увидел обильно падающий снег и людей в варварских шкурах. Но однажды в Полемонии Понтийском, куда приплыл корабль патрона, во время драки в портовой таверне юноша так сильно ударил императорского вольноотпущенника, что человек умер на месте. Стремясь замести следы, потому что смертоубийство грозило ему большими неприятностями и, может быть, даже работой на руднике, Корнелин не вернулся на корабль, а бежал в Саталу и там поступил солдатом в XV легион, стоявший на границе с Арменией. Однако он до такой степени поразил Помпония, тогдашнего легата, своей любовью к военным авторам, что старик добился того, чтобы его сделали трибуном. В этом звании Корнелин принимал участие в гражданской войне — сначала против Септимия Севера, а потом Песцения Нигера, так как легион колебался, кого поддерживать в борьбе за пурпур. Затем молодой трибун проделал с легионом поход в западные провинции, сражался под Лугдунумом, воевал с каледонцами в Британии и должен был возвратиться на Восток, если бы не помешавшие этому события на Дунае. Но теперь он уже чувствовал себя не пылким юношей, способным затеять драку в таверне ради смазливой девчонки, а мужем, обогащенным житейским опытом. Немало воды утекло с тех пор под тибрскими мостами, умерли родители Корнелина, погиб в каледонских топях доблестный Помпоний, и его место заступил Цессий Лонг, спасший императору жизнь под Лугдунумом.

Легион неуклонно продвигался к Карнунту, а неугомонный Аций уже очутился на берегу Дуная, преследуя отступающих варваров. На рассвете над рекою стлался туман. Аций рассказывал нам, как переправлялись на противоположный берег сарматы — вплавь, в ледяной воде, держа коней на поводу.

Слушая префекта, я ясно представлял себе эту картину. Лошади плыли, оскалив зубы, показывая розовые десны, стеная от ледяной воды, и за их гривы цеплялись окоченевшие люди. Кони выскакивали на берег, отряхивались, как собаки, от воды и тревожно ржали; спустя мгновение они уже несли на хребте своих всадников, играя селезенкой. Другие варвары переправлялись на неуклюже сбитых плотах, в лодках, при помощи надутых воздухом бараньих мехов. Но у меня опять горестно сжалось сердце при мысли, что и на этот раз победил Рим.

Стоявшие на противоположном берегу варвары заметили римлян, подскакавших к реке, и что-то кричали им, угрожая мечами. Аций уверял нас потом, что эти люди по одежде походили на того пленника, которого приковали к повозке легата, и я подумал, что, может быть, то были костобоки или родственное им племя.

На другом берегу, по договору в сорока стадиях от реки, находились варварские селения. Но жители оставили их, опасаясь мести римлян. Где-то там, за дубовыми рощами, находилась и родина Ация. Около двадцати лет тому назад его отец, поссорившись с вождем своего племени, что кочевало недалеко от границ империи, бежал к римлянам с малолетним сыном. Отец умер от горячки, а сын поступил в конную когорту, обратил на себя внимание начальников как великолепный всадник и впоследствии получил в XV легионе звание префекта. С тех пор он стал другим человеком, точно родился вторично, и от всей души стал презирать своих единоплеменников, придерживающихся варварских обычаев. Аций свободно изъяснялся по-латыни, понимал толк в вине с медом и перцем, научился копить деньги, чтобы обеспечить себе приятную старость, и надеялся жениться на дочери какого-нибудь богатого торговца; он отпустил бороду, в торжественных случаях душил ее благовониями, купленными у сирийского продавца ароматов. За золотое ожерелье, блестевшее у него на мощной шее, Аций верно служил Риму, так как его участь уже была связана навеки с римскими судьбами. А мне этот префект казался предателем, хотя я и сам вынужден был жить среди римлян.

XV легион вступил в Карнунт рано утром, когда дождь наконец перестал низвергаться на мокрые поля, на дорогу, на каменные гробницы, мимо которых шли воины. Толпы народа стояли вдоль Декуманской улицы, и по ней центурия за центурией проходил легион. На ступеньках храма Рима стояли женщины, взволнованные таким множеством мужественных воинов, обагренных кровью; они посылали победителям воздушные поцелуи, бросали северные осенние цветы. Среди горожанок были совсем юные девушки, вероятно убежавшие из-под материнского надзора, чтобы посмотреть на шествие. Воины смеялись и выкрикивали непристойности, но это мало смущало девиц: они хорошо знали, что назначение женщины — рано или поздно разделить ложе с тем, кто выберет ее себе в подруги.

11

Наша повозка загрохотала по вымощенной булыжником, узкой и кривой, но опрятной улице. По обеим сторонам тянулись каменные ограды или глухие задние стены домов. Все было пустынно вокруг. Только какая-то сгорбленная старушка в темном покрывале, которую мы едва не сшибли с ног, ковыляла, опираясь на посох, по своим делам.

Лицо Вергилиана осветилось милой улыбкой.

— Вот и жилище Грациана Виктора!

Молчаливый дом мало чем отличался от соседних, хотя потом я убедился, что убранство его было очень богатым. Но это мне стало известно позже. Пока же я знал, что именно в этом доме жила Грациана, пятнадцатилетняя девушка с льняными волосами, как у варварских дочерей, и с большими серыми глазами. Наш поэт рассказывал также, что с прозрачностью этих глаз странно соединялись правильные римские черты, как у какой-нибудь родовитой весталки, и от них немного веяло холодком. Было, по описанию Вергилиана, у этой девушки что-то от статуи. Впрочем, по своей манере вечно торопиться я опять несколько забегаю вперед.

Мы вылезли из высокой повозки, и Теофраст начал стучать кулаком в гулкие дубовые ворота. По прошествии некоторого времени в стенном оконце за решеткой показалась чья-то голова, и стариковский голос с тревогой спросил:

— Что вам надобно, добрые люди?

Вергилиан объяснил, кто он. Тогда ворота со скрипом отворились, и повозка въехала во двор, тоже вымощенный полевым камнем и содержимый в большой чистоте. Я должен отметить, что наблюдал такую заботливость об опрятности во многих римских городах на Дунае, хотя в зимнее время снег и обилие влаги делают здесь дороги и тропинки труднопроходимыми и тогда повсюду стоят лужи, везде солома и щепки, особенно у домов бедняков, где покосились жалкие плетни.

То, что я принял первоначально за дом, оказалось торговым помещением. В его подвалах и хранились те самые знаменитые кожи, причинившие Вергилиану и даже мне столько волнений. Дом же патрона стоял в глубине двора. Он был в два этажа, и над входной дверью нависла небольшая терраса. Как раз в это мгновение на ее легкую балюстраду опиралась девушка в покрывале, очевидно привлеченная шумом во дворе, и смотрела на нас. Вергилиан сделал приветственный знак рукой.

— Грациана!

Но девушка скрылась в доме, и больше мы не видели ее.

На цепи метался серый пес со злобными глазами цвета янтаря и яростно лаял; вероятно, на этот лай из дома вышел человек с благообразной темной бородой, в которой уже поблескивала седина. Это и был Грациан Виктор.

Весь день прошел в разговорах. Виктор рассказывал, что в связи с нашествием варваров карнунтские жители пережили немало страшных часов. Набег был таким неожиданным на обычно спокойной границе, что горожане даже не имели возможности уложить на возы свое имущество. Однако Лициний, легат XIV легиона, вовремя принял необходимые меры к защите города, и в нем снова воцарилось спокойствие, хотя многие обитатели и бежали в Саварию или отправили туда жен и детей, чтобы они не сделались жертвами насилия. Но Виктор, замешкавшись с укладкой товаров, не успел покинуть Карнунт и теперь благодарил богов за свою медлительность. Опасность, по его словам, уже миновала, а бегство могло разорить его, так как оставленные без присмотра дом и торговые склады легко подверглись бы разграблению, как это случается в дни потрясений, что и произошло с лавками некоторых здешних торговцев, оставивших свое имущество на произвол судьбы.

Вергилиан и Виктор, со списками в руках, занялись торговыми делами, а я пошел побродить по городу.

На Декуманской улице возвышалась триумфальная арка, воздвигнутая в честь Марка Аврелия. На форуме, около скромной базилики, стояла также его мраморная статуя; как обычно, император был в панцире, в хламиде, со свитком в руке. Тут же были расположены лавки, где продавались различные товары. Легион уже разместился в лагере на берегу Дуная, но на улицах еще толкалось немало воинов, надеющихся весело провести время.

Я забрел на окраину города, куда меня привлекли странные звуки. Это был грохот молотов в кузницах, где императорские рабы изготовляют под строгим присмотром оружие. Я прислушался. В низком и длинном помещении молоты беспрестанно ударяли о металл, лязгало железо, видны были пылающие адским огнем горны. Не будучи в силах преодолеть любопытство, я заглянул в одно из окошек и увидел в полутемном помещении множество полунагих людей. Я даже попытался проникнуть вовнутрь, но какой-то человек в плаще появился в дверях и посмотрел на меня с подозрением.

— Что ты ищешь здесь, любезный юноша?

Я ответил, что ничего не ищу, поспешил отойти и направился дальше, мимо легионного кладбища, где, судя по памятникам, хоронили не только воинов, но и всех, кто работал на легион, — оружейников и башмачников. За кладбищем виднелись зеленые, покрытые дерном валы лагеря и дубовый частокол на них, а справа стояло обширное здание, обнесенное довольно обветшалой колоннадой. Я попросил объяснений у проходившего старичка с амфорой на плече, и он охотно остановился.

— Значит, ты приезжий?.. Это торговый двор. Войди и посмотри.

Я направился к воротам, и добродушный старик последовал за мной, продолжая давать подробные объяснения, вероятно имея много свободного времени.

— Видишь? Ныне здесь запустение, но в спокойное время сюда приходят со своими товарами многочисленные варвары. Конечно, без оружия и под наблюдением римских воинов. Эти торговцы живут на том берегу Дуная и при входе на базар должны платить пошлину.

Двор был обширен, на каменных плитах лежал неубранный навоз, посреди виднелись четыре гранитных круглых водоема, в которых поили скот, приведенный на продажу, как объяснил мне старик. С четырех сторон колоннады помещались лавки и погреба для товаров.

— Это война разогнала торгующих. Но наступит мир, и снова варвары будут доставлять сюда быков и янтарь…

Вечером по случаю победы над врагами двор Грациана Виктора был освещен факелами, а дверь дома украшена гирляндами из дубовых листьев. Грациан Виктор, самый богатый человек в городе, один из августалов, или жрецов императорского культа, устраивал пиршество в честь Цессия Лонга и Лициния Салерна, которые своим рвением к государственной пользе спасли Карнунт от разорения. Так, по крайней мере, объявляли на форуме городские глашатаи.

Гостей встречал на пороге сам хозяин. Борода его благоухала. Каждому он говорил несколько приятных слов: у одного справлялся о здоровье супруги, другому выражал радость по поводу встречи, третьего дружески обнимал и провожал в атриум, где в ожидании высоких гостей собирались приглашенные и члены городского совета.

Пиршественный зал, расписанный двумя греческими художниками, был гордостью Виктора. Город, по рассказам, весьма пострадал от маркоманских войн, но в царствование Септимия Севера пережил некоторый расцвет, и торговля доставила Виктору значительные средства. Благодаря им он мог построить новый дом. Художники, выписанные из Антиохии, изобразили на стенах охоту Артемиды. Богиня метала стрелы, и короткая розовая туника небесной охотницы развевалась на ветру, обнажая не только тонкие щиколотки, перевитые красными ремешками обуви, но и божественные колени. Богиня смотрела большими серыми глазами и улыбалась, и вдоль стены, под сенью невиданных на севере деревьев, бежали грациозные козули, клыкастые вепри в щетине, пушистые лисы, и псы преследовали их, раскрывая ужасные пасти. Над купами миртов и лавров поднимался серебряный узкий серп луны. На синем потолке были изображены небесные созвездия и плывущие по морю корабли. Когда я посмотрел на Артемиду, я подумал, что на нее, вероятно, похожа та девушка, которую мы видели утром на террасе. Может быть, антиохийский художник вдохновлялся ее юной прелестью, когда писал красками богиню?

Стол был составлен в виде греческой буквы «пи». Рабы в желтых туниках с черной каймой суетились вокруг него, расставляя стеклянные чаши и подливая благовонное масло в высокие бронзовые светильники. Распоряжался рабами домоуправитель-вольноотпущенник, старик с совершенно лысой головой и хорошо побритым морщинистым лицом. Мы уже знали, что Виктор не мог нахвалиться его усердием.

К своему удивлению, я тоже оказался в числе гостей. Виктор укоризненно развел руками, когда Вергилиан в ответ на приглашение попросил позвать и меня. Торговец, склонив голову, недоверчиво посмотрел на мое безбородое лицо, но, вероятно, вспомнил, что в Риме, где ко всему привыкли, даже юнцы посещают пиры. Он ответил:

— Жду вас обоих.

Мне же было любопытно побывать на таком ужине, и Вергилиан смеялся в ответ на мои наивные расспросы. Вот каким образом я очутился на пиру. Смеха ради Вергилиан потребовал, чтобы я облачился в римскую тогу, в широких складках которой я путался с непривычки, как заяц в тенетах. Ее мы приобрели в одной из городских лавок, и поэт очень забавлялся, когда я примерял это довольно нелепое на мой взгляд одеяние.

Но вот прибежал раб и сообщил о прибытии Цессия Лонга с друзьями. Виктор заволновался, покинул нас и поспешил встретить почетного гостя.

Цессий Лонг явился не в тоге, как было принято в подобных случаях, а в красном плаще, очевидно принимая во внимание обстоятельства военного времени. Плащ был застегнут на правом плече драгоценной пряжкой с изумрудом. На шее легата, под бородой, блестело ожерелье из золотых зерен. Подражая ему, некоторые трибуны тоже были в плащах — красных, белых или синих.

Виктор бросился к легату:

— Благодарю тебя, достопочтенный, за то, что ты посетил мою хижину!

Я слышал, как Бульбий, эпистолярий, большой насмешник, как я уже имел случай убедиться, шепнул поэту:

— Эта «хижина» обошлась ему по меньшей мере в миллион сестерциев. Но теперь бедняга готов продать дом за полцены.

— Почему?

— Кажется, на Дунае надолго наступили беспокойные времена. Того и гляди, что варвары предадут Карнунт пожару и разграблению.

— Недавняя блистательная победа… — начал было как всегда вежливый Вергилиан.

Бульбий усмехнулся:

— Победа! Само собой разумеется, мы так и написали в Антиохию. А чего же ты хочешь еще? Но ведь это были всего только передовые сарматские отряды. Никто не знает, что будет завтра.

— Дом превосходный, — сказал тонким голосом стоявший рядом незнакомец со стекловидными глазами и лицом как у скопца. — Не говоря уже о росписи, статуях и прочем. Однако, в самом деле, как люди не боятся строить дворцы в такой близости от варваров?

В это время в поле моего зрения появилось толстогубое, обрюзгшее лицо Цессия Лонга. Рядом с ним шествовал легат XIV легиона Лициний Салерн, человек совсем другой породы, с холеной бородой, как у Септимия Севера, с тонким, хотя и несимметричным, лицом типичного представителя старой сенаторской фамилии. Позади шли квестор Руфин Флор, не уступавший в дородности Цессию Лонгу, Корнелин и другие трибуны, которых называл по именам словоохотливый Бульбий.

— Корнелина ты знаешь, поэт? Достойный человек. Но, сам того не замечая, комедиант. Разыгрывает из себя какого-то квирита времен Катона. За ним трибуны Салюстий и Аврелий. Они — чистокровные германцы. Им место на цирковой арене, среди пантер и леопардов… А вот Аций, верный служитель Рима. Этот готов исполнить любое приказание. Какое — ему все равно… Клавдий Тиберий… Пьяница, каких можно встретить только среди скифов. Рядом с ним Валерий Проб. Тоже трибун. Проиграл в Аквилее в кости все свое имущество и трех рабов… Вадобан, пылкий сын Аравии. Легкомысленный и развратник… Да и сам Лициний хорош. О его пороках знает вся Паннония. Взгляни на эту улыбочку, на эти плотоядные глаза. Орлиный нос, а изнежен, как женщина. Впрочем, образованный человек…