Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Шесть серых гусей

ModernLib.Net / Приключения / Кулонж Анри / Шесть серых гусей - Чтение (стр. 10)
Автор: Кулонж Анри
Жанры: Приключения,
Детективы

 

 


— Наш грузовик пустой, и было бы жаль не воспользоваться этим, — настаивал американец. — Мы едем на склад в Каподичино, и нам даже не придется делать крюк.

Ларри чувствовал на себе его пристальный взгляд.

— Ну что ж, почему бы и нет… Спасибо за помощь, — сказал он и повернулся к Домитилле. — Эти ребята помогут нам, — произнес он по-английски.

— Что? — еле слышно спросила она.

По приказу сержанта двое дюжих парней уже грузили портшез в кузов. Домитилла непонимающе посмотрела на Ларри. Он потянул ее к джипу, помог забраться на заднее сиденье, а сам уселся рядом с водителем. Машина тронулась, и они медленно поехали вниз по улице.

— Ваш кабинет находится здесь? — спросил сержант, когда они проезжали мимо палаццо Сатриано.

— Точно, сержант, вы хорошо осведомлены. Вы что, иногда бываете там? — спросил Ларри, стараясь не выдать своего волнения.

— Нет, просто как-то раз я отвозил сюда груз, и в палаццо Реале, и в другие большие здания: Казерте, Каподимоте… Все эти штабные прекрасно устроились. Если бы вы видели, какие там повсюду украшения и статуи! Кругом позолота, как в оперном театре, который вы приводите в порядок. Спрашивается, зачем вам для них мучиться? Вот если бы посмотрели на наши помещения!

— Но это как раз не для них, сержант, а для рядовых солдат, — лицемерно объяснил Ларри. — Музыка вас немного развлечет, ведь так?

Молодой военный не был в этом так уж уверен. Теперь они ехали вдоль моря, и было видно, как над черным пространством залива время от времени мелькает отблеск дальнего мигающего маяка. Ларри обернулся. Домитилла сидела неподвижно, в ее глазах застыла тревога. Сзади на выбоинах улицы трясся грузовик.

— Помедленнее, сержант, — сказал Ларри после очередного резкого поворота. — Дорога плохая, и мы можем повредить портшез. Мы не спешим.

— Разве? Театр что, никогда не закрывается?

Ларри небрежно взмахнул рукой.

— Там есть постоянные дежурные, — ответил он, не вдаваясь в подробности.

Подъезжая к площади Плебесцито, машина замедлила ход. Несмотря на комендантский час и светомаскировку, на фасаде палаццо Реале светилось несколько окон, и Ларри вдруг испугался, что его узнают приятели, которые так некстати могут выйти из офицерской столовой или кафе «Гамбринус». Почудилось даже, что его окликнули по-французски из старого дансинга, превращенного в солдатский клуб.

— Высадите нас у церкви, — попросил Ларри. — Нам останется только перейти площадь.

— Посмотрите, какой ветер, господин лейтенант. Будто снежная буря в самом сердце Милуоки!

— Вы из Милуоки, сержант?

— Да, господин лейтенант, и хочу поскорее туда вернуться!

Ларри краем глаза осматривал окрестности театра. К счастью, из многочисленных питейных заведений, расположенных по соседству с площадью, никто не выходил. За резными стеклами «Гамбринуса» светились огни ацетиленовых ламп. Джип свернул направо и остановился у колоннады театра. Вокруг не было ни одной живой души.

— Кажется, здесь никого нет, — удивленно заметил сержант.

— Вижу…

— Разве они не обязаны были вас дождаться? Кругом темно…

Ларри с тревогой отметил, что к сержанту вернулась прежняя подозрительность.

— Скорее всего они ждут меня внутри, — сказал он уверенно. — Ладно, давайте выгружать реквизит. Помогите мне, синьорина, — обратился он к девушке по-английски.

Домитилла пыталась по выражению его лица понять, что ей делать дальше. Он подошел к ней и не глядя помог выйти из машины. Четверо солдат подхватили портшез и понесли к колоннаде. Ларри с тревогой заметил, что от тряски тело Амброджио сонно клюет носом. Он быстро повернулся к командиру отряда:

— Ну, спасибо вам за помощь, сержант. Если я вас когда-нибудь встречу, то найду способ отблагодарить.

— Удачи со спектаклем, господин лейтенант.

Сержант сел за руль джипа, но не трогался с места, желая убедиться, что театр открыт и Ларри с грузом добрался до места назначения.

— Когда же он уедет, черт его побери? — заволновался Ларри.

Чтобы успокоиться, он протянул руку через решетку, возвышавшуюся перед входом, и стал громко стучать в дверь. Через некоторое время он с облегчением увидел, что в театре зажегся свет. Дверь приоткрылась и появился старик сторож, одетый в широкий плащ с капюшоном, похожий на монашеские одеяния из «Фра Диаволо»54. Ларри тотчас же сделал знак сержанту, что тот может ехать, но бдительный сержант, удивленный медлительностью старика, не двинулся с места, а, напротив, высунулся из окна, чтобы посмотреть, как будут развиваться события.

— Signor usciere55, я привез портшез и манекен для «Дон Жуана», — громко сказал Ларри по-английски, показывая на стоящие у тротуара автомобили. — Переведи, Домитилла.

Девушка нахмурилась.

— Ма…

— Переводи, черт возьми, — выдохнул Ларри. — Громко скажи: лейтенант привез портшез.

Она, запинаясь, повторила фразу.

— Какой портшез? — спросил ничего не понимающий сторож.

Повернувшись к сержанту спиной, чтобы тот не видел, как он достает удостоверение войсковой контрразведки, Ларри приказал, не повышая голоса:

— Военная полиция, откройте.

Испуганный сторож тотчас открыл решетку. Втроем они внесли портшез в вестибюль, и Ларри с облегчением услышал, как машины тронулись с места и уехали.

— Мне никто не говорил о том, что должны привезти портшез, тем более в такое время, — сказал сторож. — Я сейчас узнаю.

Он уже потянулся к трубке внутреннего телефона, как на Ларри снизошло озарение.

— Это носилки из палаццо Сатриано, которые мы должны вернуть в палаццо Реале, — заговорил он по-итальянски. — Грузовик не мог прийти раньше, простите, что потревожили вас.

— Но вы не в палаццо Реале, а в театре «Сан-Карло»! — воскликнул старик и приветливо добавил: — Ваша ошибка вполне объяснима, дворец совсем рядом, за этой же оградой. А что в портшезе? — спросил он, подойдя ближе.

— Кажется, манекен, — небрежно ответил Ларри.

— Я помогу вам, — любезно произнес сторож. — Девушка выглядит утомленной, я донесу манекен…

Под взглядом Ларри Домитилла очнулась.

— Спасибо большое, но я совсем не устала, — быстро проговорила она.

Решительно взявшись за ручки портшеза, они, пятясь, вышли из театра и очутились на колоннаде. Было темно и ветрено. Прямо перед ними висела еще довоенная афиша:

ДЖИЛЬДА ДЕЛЛА РИЦЦА

в опере

Виниенцо Беллини

«СОМНАМБУЛА»

Ларри возмущенно указал девушке на афишу:

— Это вы сомнамбула! Еще немного, и он пошел бы с нами!

Они облокотились на покрытую лаком крышу носилок, слабо поблескивавшую в лунном свете.

— Зачем вы согласились, чтобы грузовик привез нас сюда? — тревожно прошептала она. — Сейчас все было бы уже кончено, а портшез стоял бы в маленькой гостиной… Что нам теперь с ним делать? Дон Этторе уже вернулся домой!

— А как, по-вашему, я должен был поступить? У меня не было выбора! Вы что, не видели, как сержант крутился вокруг нас? Отказаться от его предложения значило только укрепить подозрения! В любом случае, раз нас видел патруль, нам уже нельзя было оставлять тело в парке, в нескольких десятках метров от дома… Это значило бы расписаться в том, что эти парни без колебаний назвали бы преступлением…

— Ну почему мы наткнулись на этот патруль?.. — простонала она. — Минуту назад на улице никого не было. И что нам теперь делать?..

— Начнем с того, что поскорее уйдем отсюда, — ответил Ларри. — Пойдем по улице, ведущей в порт, там по крайней мере мы не рискуем с кем-нибудь встретится.

Она вдруг разозлилась:

— Вы что, хотите сбросить его в воду, как труп моряка, умершего в открытом море? А если там недостаточно глубоко? А если портшез всплывет и его найдут? Все сразу узнают, откуда его украли… Дон Этторе знает, что у меня есть ключ от его квартиры… Меня попросят опознать тело! Меня будут допрашивать, чтобы узнать, что произошло, и я не смогу соврать… Я даже не сумею объяснить, как у меня хватило сил… сил, чтобы сделать такое…

Ее речь становилась все менее связной и торопливой, и Ларри испугался, что у нее снова начнется истерика. Девушка гневно погрозила кулаком белой фигуре в портшезе и крикнула:

— Колдун проклятый! Я уверена, что он перед смертью наслал на нас порчу этими словами о гусях! Он только это и умел! После всего, что творил он и его гнусные приятели, никто бы не удивился, что его убили напротив его собственного дома, и я не имела бы к этому никакого отношения… А теперь… Я не хочу, чтобы меня обвинили… Мой отец… Люди скажут, я убила собственного отца… Они никогда не узнают, что мне пришлось пережить…

Она рыдала. Почти инстинктивно, пытаясь успокоить девушку, Ларри обнял ее за плечи и почувствовал, что она дрожит.

— Обещаю вам, Домитилла, что вас никто не побеспокоит… — сказал он как можно увереннее. — Взамен я прошу вас сделать последнее усилие, в любом случае выбора у нас нет.

Ларри забыл о том, что тихая улочка, ведущая в порт, была такой крутой. Он снова встал впереди и принял на свои руки всю тяжесть их ноши. Домитилла двигалась еле-еле, и ему казалось, что она ему не помощник, а дополнительный груз, который он вынужден тащить к докам. К счастью, улочка была темной и движения на ней не было. Дойдя до арки, соединяющей палаццо Реале с Кастель-Нуово, он знаком велел ей поставить портшез на землю, дошел до угла набережной и осмотрелся. У решетки порта караульных не было, и он вернулся к девушке. Едва различимая в темноте, она прислонилась к мощной неприступной стене крепости, которая, казалось, готова была раздавить ее своей огромной массой.

— Вы уверены, что за нами не следят сверху? — прошептала она.

— Не волнуйтесь, света нигде нет… А теперь слушайте. Когда я ходил в порт, чтобы договориться о выгрузке этой проклятой машины, то видел, что там ремонтируют пирс, а на молу лежит куча камней для стройки. Если бы я знал, что мне придется ими воспользоваться!

— Вы хотите…

— Да, нагрузить его балластом, — сказал он, нервно постукивая пальцами по носилкам. — Нам совершенно ни к чему, чтобы он плавал, как гондола.

Собравшись с силами, они пересекли пустынную набережную и медленно двинулись к портовым зданиям, за которыми начиналась стройка. Когда они снова опустили портшез на землю, Домитилла облегченно вздохнула.

— Из-за него у меня будут мозоли, — сказала она, разглядывая руки, и жалобно добавила: — Только этого у меня из-за него еще не было.

Ларри подошел к воде. В нескольких шагах от причала догнивала старая одномачтовая яхта, но он заметил, что якорная цепь была полностью размотана, что означало, что здесь достаточно глубоко. Он выбрал самый большой камень, спотыкаясь, притащил его к носилкам и положил на саван, который, казалось, поглотил его в своих складках. Он повторил эту операцию трижды. Теперь нагруженные носилки стали такими тяжелыми, что Домитилла поначалу не могла их поднять. Все же им удалось подтащить их ближе к воде. Деревянные ножки скрежетали по камням набережной, и этот пронзительный звук разбудил бродячую собаку, огласившую округу громким лаем. Внизу, в двух метрах от них, в лунных лучах переливалась и искрилась вода.

— Бросаем, — прошептал Ларри.

Последний толчок… Портшез на миг замер, покачнулся и рухнул в воду. Шум от его падения был подобен пушечному залпу, эхо которого долго отдавалось от стен крепости. Молодые люди скорчились за грудой камней, стараясь остаться незамеченными. Когда все стихло, они покинули свое укрытие и, нагнувшись, проводили взглядом портшез, медленно уходивший под воду. Пока он еще был виден в легком водовороте, роскошное убранство дверей делало его похожим на погребальную гондолу, которая уносила на остров мертвых, поросший высокими кипарисами, свой призрачный груз. Вода медленно поднималась вдоль стекол, скрывая от людского взора белую фигуру, сидящую внутри. «Вот единственная неаполитанская сволочь, которую утопили в портшезе», — подумал Ларри.

— Он повернул голову! — вскрикнула Домитилла.

— Вы устали, что неудивительно, — ответил Ларри.

Она, казалось, не заметила появившейся в его голосе теплоты. Стоя на коленях у самого края мола, она смотрела, как исчезает в воде лакированная крыша портшеза.

— Тони, ну тони же, негодяй! — услышал он ее глухой шепот. Слова тяжело срывались с ее уст, как будто она хотела добавить в странное суденышко груз ненависти и злобы. — Спускайся глубже. Тони, мерзавец, погружайся, как ты хотел это сделать со мной!

Ларри показалось, что он ослышался.

— Что? — ошеломленно воскликнул он. — Неужели отец вас…

Она опустила голову.

— Я отбивалась, я была сильной. Если бы не это…

— Теперь я понял, почему… почему вы его так ненавидели!

В тот момент он не решился сказать больше. Нагнувшись к воде, Домитилла неподвижно вглядывалась в глубину, словно боясь, что носилки всплывут, как всплывает подводная лодка. Наконец девушка оторвала взгляд от волны и пошла прочь по набережной. Ларри догнал ее. Он смутно понимал, что все произошедшее отныне ляжет тяжким грузом на ее, да и на его собственную жизнь, и испытывал к ней жалость, смешанную с неприязнью.

— Теперь я понимаю, почему вы так вели себя! — воскликнул он. — Чтобы отомстить за себя, ведь так?

Она ответила с бесконечной усталостью в голосе:

— Не знаю… Я больше ничего не знаю…

— Если бы вы тогда не разделись, ничего бы не произошло, — с упреком проговорил Ларри. — Я мог бы объяснить, почему я оказался у вас, сказав, что портовые службы предупредили меня, что машина уже прошла таможню, и ваш отец счел бы вполне нормальным мое присутствие в его доме! Но поверил бы он мне после того, как увидел вас полураздетой?

Она снова заплакала, ее плечи судорожно вздрагивали; потом она прижалась к Ларри всем телом, и он с удивлением понял, что больше не отталкивает ее.

— Я видела, что мое письмо на тебя не подействовало, — прошептала девушка. — Но я так хотела, чтобы ты любил меня…

Он обнял ее за плечи.

— Я должен был понять… А ваш отец… В вас чувствовалась такая неприязнь… Мне так хотелось бы утешить вас, дав вам немного той любви, которой вы были лишены, Домитилла… Но это невозможно. Нас и тогда разделяло буквально все, а после того, что случилось… Как вы себе это представляете?..

Она в отчаянии уткнулась лицом в его грудь.

— Есть люди, которых тайны могут сблизить… — прошептала она печально. — Но ты скажешь, что это слишком тяжело для нас обоих, и оставишь меня…

— Не оставлю, — ответил Ларри, стараясь говорить как можно спокойнее и увереннее. — Нам надо расстаться на несколько часов. Вы пойдете домой и постараетесь, чтобы вас никто не заметил: ни патруль, ни, что еще важнее, дон Этторе Креспи. Утором вы зайдете к нему и скажете, что отец не вернулся. Заодно узнаете, обратил ли он внимание на то, что портшез исчез.

— Он не заметит — после смерти жены он никогда не заходит в эту гостиную. А вот Джанни, когда вернется, заметит сразу!

— Ни Джанни, ни кому-либо другому — даже если вас будут допрашивать в полиции — вы ничего не скажете о том, что произошло этой ночью, — внушал ей Ларри. — Вы не выходили из квартиры, ничего не знаете о контактах со мной вашего отца. Если вы где-нибудь случайно встретите меня, то сделаете вид, что не узнали. Я, со своей стороны, предупрежу начальство, что мой основной информатор не пришел на назначенную встречу.

Она кивала, как прилежная ученица.

— Но нас видели… Патруль… Сторож в театре…

— Они не заметили в нашем поведении ничего необычного, не будут его обсуждать и даже не подумают никому сообщить о том, что встречались с нами. Что же касается машины, то я официально подтвержу, что поручил вашему отцу ее продать, но не скажу, что получил деньги. Все решат, что я действовал неосмотрительно, и сочтут меня наивной жертвой мошенничества. Может быть, даже заподозрят, что вашего отца убили из-за этих денег. Но я поступил так из благих побуждений, поскольку часть этих денег должна была пойти на вознаграждение вашему отцу за информацию, что позволило бы вам есть досыта.

На фоне поблескивающей глади залива он видел сейчас только ее профиль.

— Мы расстанемся, как только дойдем до конца решетки, — сказал он. — Завтра мне предстоит многое сделать. Встретимся в два часа, только надо найти место, где нас никто не увидит.

Она задумалась:

— А что, если пойти в его гараж? Туда, где он хранил все это барахло из полярных экспедиций… Никто об этом месте не знает. Он туда давно не ходил, но я знаю, где ключ.

— У меня такое впечатление, что вы всегда знаете, куда люди кладут ключи, — заметил Ларри. — А где находится это убежище?

— На холме Вомеро. Надо подняться на фуникулере и пройти несколько шагов по улице Чимароза. Слева, прямо в стене большого дома, будет узкий проход, тупик. Дойдешь до конца и увидишь гараж. Я буду там в два часа, даже раньше.

— Дон Этторе знает это место?

— Нет.

— Хорошо, там мы сможем спокойно решить, что нам делать дальше, — отрывисто произнес Ларри.

Он понял, что нельзя ее сейчас оставлять одну, и довел до начала крутой улочки, по которой они спустились к порту. Девушка дрожала всем телом. Невидящим взглядом она посмотрела вокруг и прислонилась к крепостной стене. Казалось, ее лицо высечено из камня еще в те времена, когда городом правили короли Анжуйской династии. Крепко сжатые губы навсегда скрыли тайну, которую никто не должен был узнать. Он немного помедлил, кивнул ей и торопливо ушел.

5

7 декабря

Подходя к газетному киоску на площади Муниципио за номером «Маттино», Ларри вспомнил строфу из Шелли, ритм которой, как ему казалось, соответствовал его собственной неверной походке: «Я задыхаюсь, падаю, дрожу и умираю!»

Он со страхом вглядывался в заголовки на первой полосе, чувствуя, что почва готова в любой момент уйти у него из-под ног. Но в газете, на первый взгляд, не было ничего, имеющего хоть какое-то отношение к событиям минувшей ночи: ни сообщения о всплывшем из черной воды портшезе, похожем на венецианскую похоронную гондолу, ни рассказа о грозном призраке адвоката Сальваро, разгуливающем по молу и осыпающем проклятиями собственную дочь. Немного успокоившись, Ларри уже более твердым шагом переступил порог величественного здания и поднялся в читальный зал. Часы при входе показывали восемь, и служащие мэрии еще не появились на своих рабочих местах. Ларри с минуту пристально и недоверчиво смотрел на циферблат: восемь — столько же было на часах театра «Сан-Карло», когда сторож открыл им дверь. Ему вдруг показалось, что время стремительно сжимается, и он почти удивился туманному рассвету, который наступил как обычно. Сейчас Домитилла, должно быть, уже собирается спуститься к дону Этторе, чтобы сообщить, что отец не вернулся домой. «Только бы она не проговорилась», — подумал Ларри, вновь охваченный трьвогой.

— Господин офицер…

Ларри вздрогнул. К нему приближался старый служащий, настолько похожий на сторожа из театра, что Ларри решил было, что это один и тот же человек.

— Лейтенант Хьюит? Это со мной вы говорили вчера утром. Акты гражданского состояния Неаполитанского королевства в вашем распоряжении, но большая часть архивов еще в подвалах. Я велел поднять для вас регистрационные книги за тысяча восемьсот девятнадцатый и тысяча восемьсот двадцатый годы.

— Премного вам благодарен, — ответил Ларри по-итальянски и протянул купюру достоинством в двадцать лир, которую служащий без лишних церемоний положил в карман.

Между тем Ларри чувствовал, что его продолжают внимательно рассматривать, и опять занервничал. В конце концов, может быть, старик действительно служит сразу в двух местах? А что, если он признал в нем одного из вчерашних носильщиков?

— Итак, где же… — начал он.

— Простите, вы, случайно, не работали здесь перед войной?

— Ну и память у вас! — воскликнул Ларри.

— Я даже помню, что вы писали книгу о каком-то английском поэте, который жил в Неаполе…

— Мне тоже кажется, что я вас узнал, — ответил Ларри, стараясь скрыть облегчение.

Служащий пожал плечами:

— Не знаю, так ли уж необходимо иметь хорошую память в наше время, синьор. Я много дал бы за то, чтобы забыть все те годы, что прошли после нашей последней встречи.

Ларри задумчиво кивнул. «Какое прекрасное сочетание фатализма и доброжелательности, свойственное всем неаполитанцам, несмотря на перенесенные страдания! И как Пол этого не замечает?» — подумал он.

— Я воспользовался случаем, чтобы проверить некоторые данные, касающиеся моего тогдашнего исследования, — уточнил он.

Служащий пропустил Ларри в украшенный лепниной читальный зал с длинным столом.

— Я сяду на свое прежнее место, — сказал Ларри, направляясь к столу.

— У вас усталый вид, лейтенант, — сказал старик с видом заговорщика, достойным Амброджио, словно только что заметил осунувшееся лицо молодого человека. — Хотите чашечку неаполитанского кофе, как в прежние времена?

Ларри замер в изумлении:

— Как, у вас есть кофе?

— Теперь появилась возможность его доставать, — прошептал старик. — У меня даже найдется немного сахара. Я предлагаю вам это потому, что вы в какой-то степени наш завсегдатай, хотя между вашими посещениями и проходят годы.

— Заранее благодарю за кофе, не могу отказаться. Он и впрямь напоминает мне о первой поездке в Неаполь, и кроме того, этой ночью я почти не спал.

Он тут же пожалел о последней фразе, но его собеседник думал о другом.

— Не стоит предавать это огласке, так ведь? — прошептал он.

— Предавать огласке что?

— Что у нас есть настоящий кофе.

Ларри похлопал старика по плечу и прошел на свое место. Два тяжеленных фолианта с гербами Неаполитанского королевства ждали его на краю стола. Ему казалось, что он находится в каком-то другом мире, совсем непохожем, как он подумал с сожалением, на тот, в котором он жил тогда, когда открывал эту книгу в последний раз и был влюблен в юную Ливию Бергатини.

— На вашем месте в течение многих месяцев сидел старый профессор, изучавший родословную неаполитанского поэта Марчелло Мачедонио56.

Ларри поднял голову. Служащий принес на подносе, покрытом кружевной салфеткой, кофейник и сахарницу. Было видно, что ему хочется поговорить.

— Меня поразило, что он так заинтересовался Мачедонио, — продолжал старик. — Правда, в Неаполе было не так уж много поэтов.

— А Леопарди? — укоризненно напомнил Ларри.

— Ах да, конечно, — виновато ответил служащий. — Так вот, бедному профессору занятия генеалогией не принесли удачи.

Ларри налил кофе в фарфоровую чашку — как давно он этого не делал! — с наслаждением вдохнул божественный аромат и сделал несколько маленьких глотков. «Это поможет мне прийти в себя», — подумал он. Служащий молча стоял рядом и, казалось, ожидал, что Ларри проявит интерес к его рассказу или хотя бы похвалит кофе.

— Восхитительно, — сказал Ларри, протягивая старику еще одну двадцатилировую купюру.

— На здоровье, — ответил тот, ничуть не смутившись. — Вам не интересно, что случилось с профессором?..

— Я как раз собирался об этом спросить.

Старик сделал движение, будто вонзал нож в сердце.

— Убили, — произнес он театральным тоном. — В полдень, прямо на Корсо. Я уже приготовил для него документы, а тут… Я ушам своим не поверил. Такой культурный и обходительный человек… Это было во время войны. Конечно, говорили разное. Прошел слух, что он больше интересовался предками членов Большого фашистского совета, а не предками Мачедонио. Нельзя заставить людей молчать.

— Конечно, — вздохнул Ларри и поставил чашку на блюдце. Кофе внезапно приобрел привкус горечи. Служащий взял поднос и удалился с важностью старого метрдотеля.

«Елена Аделаида Шелли, дочь Перси Б. Шелли, 26 лет, и Мэри Падвин, 27 лет; родилась в доме № 250 по Ривьера-ди-Кьяйя 27 декабря 1818 года в 7 часов вечера. Запись о рождении внесена сегодня, 27 февраля 1819 года».

Он внимательно перечитал запись. «Почему здесь стоит „Падвин“, а не „Годвин“, настоящая фамилия Мэри? — подумал он. — Я еще тогда заметил эту ошибку. Скорее всего чиновник неправильно записал…»

Ровный и аккуратный почерк секретаря суда. Подписи Перси и двоих свидетелей, но Шелли почему-то не счел нужным исправить ошибку в фамилии жены. Подпись самой Мэри отсутствовала.

Когда он отодвигал регистрационную книгу 1819 года, чтобы взяться за следующую, из нее вылетел листок бумаги и упал на пол. Ларри подобрал его и обнаружил, что текст написан его собственной рукой. Это была карточка, которую он забыл в книге в прошлый раз. Это могло означать, что никто после него в нее не заглядывал. «Несмотря на данное свидетельство о рождении, Мэри не может быть матерью малышки Елены, — гласила лаконичная запись. — Поскольку:

1) Мэри за три месяца до этого тяжело пережила смерть своей маленькой дочери Клары и, если бы Елена была ее дочерью, никогда не отдала бы ребенка приемным родителям;

2) нет никаких упоминаний о маленькой Елене ни в ее дневнике, ни в переписке;

3) знала ли она вообще о рождении этой девочки? Сомневаюсь».

Он задумчиво смотрел на карточку и думал, что в тот день, когда он забыл такую важную записку в книге, которая после него могла попасть в руки к любому другому исследователю, его мысли, должно быть, занимала Ливия, а не только Мэри. Но за семь прошедших лет его мнение не изменилось: не могла подпись Мэри стоять под этим документом, поскольку она, без сомнения, не имела к этому ребенку никакого отношения! Но почему Перси назвал чиновнику ее фамилию (пусть и записанную с ошибкой)? Тут Ларри пожалел о том, что отказался от предложения Домитиллы прочесть письмо, или записку, которую Мэри передала Перси. Может быть, там было хоть что-нибудь о ребенке, или он мог хотя бы убедиться в ее подлинности. Что теперь говорить, случай упущен и неизвестно, когда еще представится. Он открыл реестр 1820 года, разыскал на страницах цвета слоновой кости запись, сделанную тем же почерком: «Свидетельство о смерти. 9 июня 1820. Елена Шелли, скончалась в доме № 45 по вико Канале в возрасте 15 месяцев 12 дней».

И больше ничего. Ни подписей, ни свидетелей. 9 июня 1820 года… К тому времени все семейство уже давно покинуло Неаполь. Перси, Мэри, Клер и Элиза были далеко. Уехали тайком на следующий день после того, как была сделана запись о рождении девочки, чтобы больше никогда не возвращаться. Они бросили Елену. Нет, ее не оставили в корзине на ступенях церкви, но, в сущности, какая разница? Ее бросили. Может быть, люди, которым поручили заботиться о ней, не любили ее и пренебрегали своими обязанностями? Между двумя короткими записями лежит маленькая, несчастная, забытая всеми жизнь — бледная свеча, которую задули так быстро и которой он один только и интересовался в мире, снедаемый навязчивым и скорее всего не вполне здоровым любопытством. «Голова моя отяжелела от слез», — написал отец, вспоминая о ней. Тонкий след от слезинки — вот все, что от нее осталось. Конечно, Перси восхищался бы ей. Конечно, она могла бы быть очаровательной. Конечно, позже, если бы ребенок пожил еще какое-то время, он взял бы девочку к себе, признавшись Мэри во всем. Кто из женщин мог быть его матерью? Узнать, кто мать Елены, — значит понять, почему девочку бросили, и объяснить ту тоску, которая с тех пор не оставляла Шелли, похожую на глухие и тяжкие угрызения совести. «Мое неаполитанское бремя умерло», — написал Шелли в письме к Гисборнам, своим друзьям. Это письмо Ларри когда-то читал в Оксфорде. В который уже раз он был так же близок к отчаянию, как и его герой. Вся его жизнь могла рухнуть в одночасье, он попал в скандальную историю, его могли осудить как соучастника убийства, в котором двенадцать часов спустя ему мерещилось нечто зловещее и потустороннее. Ларри была необходима хоть какая-то определенность. Узнать, кем была мать Елены, — вот что он должен сейчас сделать! В любом случае время, когда он снова сможет заглянуть в эти регистрационные книги, наступит не скоро. Две короткие записи — а между ними жизнь, незаметная, рано угасшая…

Послышались шаги. Снова служащий, размахивающий кроссвордом из «Маттино»:

— Простите, что отрываю вас, синьор… Вы так много знаете и хорошо говорите по-итальянски. Скажите, что такое «изменение природы» из шести букв? Я не могу угадать.

Ларри насторожился: этот тип, казалось, воспользовался кроссвордом как поводом, чтобы проследить за ним. «Я не поддамся паранойе», — сказал себе Ларри и сделал вид, что пытается найти ответ.

— Нет, простите, я не могу догадаться, — ответил он, демонстративно углубляясь в чтение.

Служащий разочарованно вышел. Ларри подождал, пока он закроет за собой дверь, и, обхватив голову руками, попытался притушить воспоминания о прошедшей ночи и думать только о квартире, в которой обитало семейство Шелли. От напряжения, которое пронизывало все его существо, от усталости или просто потому, что теперь он знал, как они жили, Ларри представлял себе их всех с почти волшебной точностью, в которой, как в тот вечер, когда они видели фиакр, удивительным образом смешивались люди и эпохи.

Кроме Мэри в доме на Ривьера-ди-Кьяйя 27 сентября 1818 года, в день, когда родилась маленькая Елена, вместе с Перси жили еще три женщины. Одна из них и была матерью девочки. Как узнать, кто она, если отсутствуют прямые свидетельства?

Сначала Клер Клермон. Двадцать лет, сводная сестра Мэри, бывшая возлюбленная Байрона, от которого у нее была дочь Аллегра. Во время поездки к Везувию 17 декабря почувствовала себя плохо. Он представил себе, как вечером, возвращаясь с прогулки, она с трудом поднимается по той самой лестнице, по которой они с Домитиллой (и с Амброджио) спускались на улицу после трагедии… Он совершенно отчетливо представил, как Клер, спотыкаясь, опирается на руку внимательно склонившегося к ней Перси под мрачным взглядом Мэри. Понятно, что женщины не любили друг друга. Мэри, должно быть, злилась на Клер за то, что та воспользовалась трещиной, образовавшейся в отношениях между супругами после того, как в сентябре умерла Клара. С другой стороны, по некоторым намекам, проскользнувшим в письмах и дневниках (как внимательно они относились к своей жизни!


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29