10

По пути домой я заметил, что Джудит напряжена и подавлена. Она сидела, плотно сжав колени, обхватив их руками, крепко сцепив побелевшие пальцы.

— Что-нибудь не так? — спросил я.

— Просто устала.

— Женушки доконали?

Джудит тускло улыбнулась.

— Ты становишься знаменитостью. Насколько я понимаю, миссис Уитстоун жалеет, что не сделала ставку на сегодняшнюю игру.

— Что ещё говорят?

— Они спрашивали, чего ради ты стараешься помочь Арту. По их мнению, твои действия — блистательный пример дружеской преданности. Это так трогательно, так человечно, так замечательно.

— Хм…

— Но — зачем?

— Надеюсь, ты объяснила им, что я — славный малый?

В машине было темно, и я скорее почувствовал, нежели увидел, что Джудит улыбается.

— Увы, это не пришло мне в голову.

В её голосе сквозили грустные нотки, а лицо, подсвеченное отблесками фар, казалось осунувшимся. Я понимал, что Джудит нелегко безвылазно сидеть у Бетти, но ведь кто-то же должен ей помочь.

Ни с того ни с сего мне вдруг вспомнилось студенчество и Сизая Нелл, семидесятилетняя алкоголичка, которая умерла за год до того, как попала к нам в прозекторскую. Мы прозвали её Нелл и ещё уймой других имен и все время осыпали мрачными шуточками, в надежде, что это поможет нам довести работу до конца. Помню, как мне хотелось уйти, бросить все к черту, лишь бы не резать холодную, влажную, смердящую плоть, не сдирать её с костей слой за слоем. Я мечтал о том дне, когда покончу с Нелл и смогу забыть её зловоние, вытравить из памяти это давно мертвое, скользкое от слизи тело. Все остальные говорили, что с такими покойниками даже проще, а мне хотелось только одного — чтобы все поскорее кончилось. И я продержался до конца, до последнего рассечения, пока мы не изучили все её чертовы нервы и артерии.

После той моей первой встречи с трупом, да ещё таким жутким, я вдруг с удивлением обнаружил, что мне интересно заниматься патологоанатомией. Я люблю свою работу и уже научился не обращать внимания ни на внешний облик, ни на запах мертвецов, и воспринимать каждое новое вскрытие как должное. Но вот что странно: ощущение новизны не исчезло. В каком-то смысле вскрытия стали для меня источником новых надежд. Человек только что умер, и вы знаете его историю болезни. Для вас он — не безликий «жмурик», а все ещё человеческое существо, которое совсем недавно вело битву, личную битву, единственную по-настоящему личную битву в своей жизни. И потерпело поражение. Ваша задача — выяснить, как и почему был проигран этот бой, и каким образом помочь другим людям, которые только готовятся к такой же борьбе. И самому себе. Вскрытие — это не просто взрезание трупов, которые исполняют свою единственную тошнотворную служебную обязанность — быть мертвыми, холодными обитателями сумрачного царства, подлежащими дотошному изучению.

Дома Джудит первым делом убедилась, что с детьми все в порядке, и отправилась звонить Бетти, а я решил отвезти домой няньку — миниатюрную и весьма бойкую девицу по имени Салли, капитана команды болельщиков бруклайнской средней школы. Когда я подвозил её, мы обычно болтали о пустяках и затрагивали лишь самые нейтральные темы. Нравится ли Салли учеба, в какой колледж она намерена поступать. Ну, всякое такое. Но сегодня меня одолело любопытство. Я чувствовал себя старым и потерянным, как человек, вернувшийся на родину после долгих странствий. Все вокруг казалось чужим и незнакомым, особенно дети. Они делали совсем не то, чем занимались в их возрасте мы. Жили другими чаяниями, преодолевали другие сложности. Во всяком случае, они уж наверняка потребляли другие наркотики. Впрочем, быть может, их трудности и не отличались от наших. По крайней мере, мне хотелось бы думать именно так.

В конце концов я решил, что, наверное, просто перепил на вечеринке, а посему мне лучше помолчать и не вдаваться в расспросы. Вот я и молчал, слушая болтовню Салли о том, как она сдавала экзамен на водительские права. При этом я испытывал смешанное чувство страха и облегчения. А потом поймал себя на том, что веду себя глупо, поскольку у меня нет никаких причин интересоваться жизнью няньки моих детей или желать получше узнать её. К тому же, если я начну выказывать любопытство, Салли, чего доброго, неверно меня поймет. Беседовать о водительских правах куда безопаснее: это надежная и достаточно серьезная тема для разговора.

А потом я ни с того ни с сего подумал об Алане Зеннере. И вспомнил слова, сказанные однажды Артом: «Если хочешь узнать что-то об этом мире, переключи свой телевизор на канал интервью и убери звук». Спустя несколько дней я так и сделал. Это было ужасно: раздувающиеся щеки, неугомонные губы, меняющиеся выражения лиц, сучащие руки. И — безмолвие. Ни единого звука. Никакой возможности понять, о чем говорят все эти люди на экране.

Адрес я нашел в телефонном справочнике. Сэмьюэл Арчер, Лэнгдон-стрит, 1334. Я набрал номер и услышал голос, записанный на пленку: «Извините, но телефон временно отключен. Не кладите трубку, телефонистка сообщит вам дополнительные сведения».

Я подождал. Раздалось несколько щелчков, словно в аппарате билось сердце, после чего до меня донесся новый голос: «Справочная. Какой номер вы набрали?»

— Семь-четыре-два-один-четыре-четыре-семь.

— Номер отключен.

Вероятно, Сэмьюэл Арчер переехал. А может быть, нет? Я поехал прямиком к его дому, который стоял на крутом восточном склоне Маячного холма. Здание было весьма обшарпанное, в подъезде воняло капустой и детской микстурой. Я спустился по скрипучей деревянной лестнице в подвал, освещенный зеленой лампочкой, и увидел черную дверь с надписью: «Бог пестует своих детей».

Я постучал.

Из-за двери доносились визги, птичьи трели, скрежет и ещё какие-то звуки, похожие на стоны. Она распахнулась, и я увидел парня лет двадцати с небольшим, с пышной бородой и длинными мокрыми черными волосами, облаченного в комбинезон и лиловую рубаху в горошек. На ногах у него были сандалии. Парень окинул меня пустым взглядом, не выказывая ни удивления, ни любопытства.

— Вам чего?

— Я доктор Берри. А вы — Сэмьюэл Арчер?

— Нет.

— Мистер Арчер дома?

— Он занят.

— Я хотел бы повидать его.

— Вы его приятель?

Парень смотрел на меня с неприкрытым подозрением. Я услышал новые шумы — скрип, рокот и протяжный свист.

— Мне необходима его помощь Парень немного расслабился.

— Вы совсем некстати.

— Дело не терпит отлагательства.

— Вы врач?

— Да.

— У вас есть машина?

— Да.

— Какая?

— «Шевроле» шестьдесят пятого года.

— Номер?

— Два-один-один-пять-один-шесть.

Парень кивнул.

— Ладно. Вы уж не обессудьте. Сами знаете, какие нынче времена. Никому нельзя верить. А вдруг вы — нарк легавый? — Он посторонился. — Только молчите. Я сам сообщу ему о вас. Он сочиняет и крепко наширялся. Уже седьмой час пошел, так что, наверное, все в порядке. Но он ужасно вспыльчивый.

Мы прошли через какое-то помещение, отдаленно напоминавшее гостиную. Тут стояли топчаны и несколько дешевых светильников. Белые стены были покрыты причудливым волнистым узором, который фосфоресцировал в лучах ультрафиолетовой лампы.

— Отпад, — сказал я, надеясь, что не напутал со словоупотреблением.

— Ну, — согласился парень.

Мы вошли в следующую комнату, погруженную в полумрак. Посередине, скрючившись над грудой электронной аппаратуры, сидел на корточках бледный юноша с исполинской копной кудрявых белокурых волос. У дальней стены стояли два громкоговорителя. Вертелись катушки магнитофона. Бледный юноша управлялся со своими инструментами, нажимая кнопки и извлекая из электроники разнообразнейшие звуки. На нас он даже не взглянул. Похоже, парень изо всех сил старался сосредоточиться, но двигался он как в кино при замедленной съемке.

— Постойте тут, — велел мне бородач. — Я ему скажу.

Я остановился на пороге. Бородатый подошел к белобрысому и тихо позвал:

— Сэм. Сэм.

Сэм поднял глаза.

— Привет, — сказал он.

— Сэм, к тебе пришли.

Похоже, Сэм изрядно растерялся.

— В натуре? — спросил он, по-прежнему не замечая меня.

— Да. Один славный малый. Очень славный. Понимаешь, что я говорю? Настоящий друг.

— Хорошо, — вяло пробормотал Сэм.

— Ему нужна твоя помощь. Пособишь?

— Конечно, — ответил Сэм.

Бородач кивнул мне. Я шагнул вперед и спросил:

— Что с ним?

— ЛСД. Уже седьмой час. Наверное, ломка начинается. Вы уж с ним понежнее.

— Ладно, — пообещал я и присел на корточки рядом с Сэмом. Он окинул меня пустым взглядом и, поразмыслив, сказал:

— Я тебя не знаю.

— Меня зовут Джон Берри.

Сэм сидел, будто изваяние.

— А ты старый, — сообщил он мне, наконец. — Совсем старый.

— В каком-то смысле.

— Да, мужик. Ой. Слышь, Марвин, — обратился Сэм к своему приятелю, — ты когда-нибудь видел этого дядьку? Он совсем старик.

— Ага, — согласился Марвин.

— Старик. Хо-хо!

— Я твой друг, Сэм, — сказал я и протянул руку — медленно, чтобы не напугать белобрысого. Он взял её двумя пальцами, поднес к свету и внимательно осмотрел с обеих сторон, после чего потеребил мои пальцы.

— Слушай, мужик, а ведь ты врач, — рассудил Сэм.

— Да, — ответил я.

— Руки как у врача. Я чувствую.

— Да.

— Слушай, мужик, классные руки, а?

Он принялся молча изучать их, легонько пожимая, поглаживая, трогая волоски на тыльной стороне ладони, ногти, подушечки пальцев.

— Лоснятся, — заметил он. — Эх, мне бы такие руки.

— А может, у тебя такие же.

Он выпустил мои ладони и уставился на свои собственные. В конце концов Сэм сказал:

— Нет, не такие.

— Это плохо?

Он озадаченно посмотрел на меня.

— Ты зачем пришел?

— Мне нужна твоя помощь.

— Ага. Ну. Ладно.

— Кое-какие сведения.

Я понял, что дал маху, только когда Марвин рванулся вперед. Сэм пришел в волнение. Я оттолкнул Марвина и снова обратился к белобрысому:

— Все путем, Сэм. Все путем.

— Ты легавый, — объявил он.

— Нет, Сэм, я не легавый. Не легавый я.

— Врешь.

— Это с ним бывает, — пояснил Марвин. — Приступы паранойи. Боится, что его упрячут за наркоту.

— Легавый. Грязный шпик.

— Нет, Сэм. Если ты не хочешь мне помочь, я уйду.

— Легавый, плюгавый, служивый и лживый.

— Нет, Сэм. Нет, нет…

Он успокоился и обмяк, его мышцы расслабились. Я глубоко вздохнул.

— Сэм, у тебя есть подружка по имени Бабблз?

— Да.

— Сэм, у неё есть подружка по имени Карен?

Белобрысый уставился в пространство. Прошло немало времени, прежде чем он ответил:

— Да. Карен.

— Прошлым летом Бабблз и Карен жили вместе.

— Да.

— Ты знаешь Карен?

— Да. — Он вдруг задышал часто и мелко, его грудь заходила ходуном, глаза округлились. Я легонько тронул его за плечо.

— Спокойно, Сэм, спокойно, спокойно. Что-нибудь не так?

— Карен, — промямлил он, глядя в стену. — Она была… гадина.

— Сэм…

— Гаже не бывает, мужик. Не бывает.

— Сэм, где теперь Бабблз?

— Ушла. В гости к Анджеле. Анджеле…

— Анджеле Хардинг, — помог ему Марвин. — Летом она снимала квартиру вместе с Карен и Бабблз.

— А где она сейчас? — спросил я бородача.

Но в этот миг Сэм вскочил на ноги и завопил во всю глотку:

— Легавый! Легавый!

Он попытался ударить меня, промахнулся, неудачно пнул ногой. Я перехватил его лодыжку в воздухе, и белобрысый рухнул на свои электронные чудеса. Комната наполнилась истошным верещанием какого-то квазимузыкального инструмента.

— Я принесу торазин, — сказал Маовин.

— К черту торазин! — гаркнул я. — Лучше помоги!

Я схватил Сэма и пригнул его голову к полу. Вой белобрысого перекрыл рев аппаратуры.

— Легавый! Легавый! Легавый!

Сэм брыкался и извивался, Марвин пытался помочь мне, но тщетно. Белобрысый начал биться лбом о доски пола.

— Подставь ногу! — велел я Марвину.

Он не понял, чего я хочу.

— Быстрее! — рявкнул я.

В конце концов бородач исполнил мои указания, и теперь Сэму не грозила травма головы. Он продолжал вырываться, и я отпустил его. Сэм тотчас замер, посмотрел на свои руки и уставился на меня.

— В чем дело, мужик? — спросил он.

— Расслабься, — посоветовал я.

— Отпусти, мужик.

Я кивнул Марвину, и он выключил аппаратуру. Рев оборвался, воцарилась тишина, которая показалась мне странной и призрачной.

Сэм сел и поднял голову.

— А ведь ты меня отпустил, — изрек он. — Нет, правда отпустил. — Он вгляделся в мое лицо и погладил меня по щеке. — Мужик, ты прекрасен, — добавил Сэм и вдруг поцеловал меня.

Джудит лежала в постели, но не спала.

— Что случилось? — спросила она, увидев меня.

— Кажется, меня поцеловали, — ответил я и принялся стаскивать с себя одежду.

— Салли? — судя по голосу Джудит, это известие позабавило её.

— Нет, Сэм Арчер.

— Композитор?

— Он самый.

— Чего это он?

— Долго рассказывать.

— А я вовсе не хочу спать.

Я поведал Джудит о своих похождениях, потом забрался под одеяло и поцеловал жену.

— Странно, — сказал я. — Прежде меня никогда не целовали мужчины.

Джудит пощекотала носом мою шею.

— Тебе понравилось?

— Не очень.

— И впрямь странно. А мне нравится, когда меня целует мужчина, — промурлыкала Джудит и прильнула ко мне.

— Готов спорить, что они целовали тебя всю твою сознательную жизнь, — буркнул я.

— Но среди них есть особенные.

— Это кто же?

— Да хотя бы ты.

— Это посул?

Джудит высунула язычок и лизнула меня в кончик носа.

— Нет, — ответила она. — Это выражение восторга.

СРЕДА, 12 ОКТЯБРЯ