Вынужденная мера

— А вы верите?

— Я, — ответил Уилсон, — верю в то, что огонь побеждает огонь.

— Но всегда ли это праведный огонь?

— Нет, но он всегда испепеляет, и от него нет спасения.

— И вы верите в победу?

Уилсон провел пальцем по шраму на шее.

— Да.

— Даже если она не делает вам чести?

— Честь — в самой победе.

— Вы так полагаете?

Несколько секунд он молча разглядывал меня, потом спросил:

— Почему вы так рьяно защищаете Рэндэллов?

— Я их вовсе не защищаю.

— Вас послушать…

— Я лишь делаю то, чего ждет от меня Арт.

— Арт хочет выйти на волю, — сказал Уилсон. — Я уже говорил вам, что смогу вытащить его. Сейчас он — горячая картофелина. Вы не найдете в Бостоне ни одного желающего притронуться к нему. Но я уверяю вас, что сумею вызволить доктора Ли из тюрьмы.

— Пустив в ход грязные методы.

— Да, черт возьми, грязные. Не тешьте себя иллюзиями, мы не в крокет играем. — Он осушил свой бокал. — А как вы поступили бы на моем месте, Берри?

— Подождал бы, — ответил я.

— Чего?

— Пока не найдут истинного виновника.

— А если его вообще не найдут?

Я покачал головой.

— Не знаю…

— То-то и оно. Подумайте головой, — посоветовал он мне и был таков.

7

Уилсон изрядно разозлил меня, но и снабдил обильной пищей для размышлений. Я поехал домой, бросил в стакан пару кубиков льда, залил их водкой и устроился в кресле, чтобы ещё раз спокойно все обмозговать. Вспоминая свои разговоры с разными людьми, я понял, что не задал им несколько важных вопросов. В деле ещё оставались белые пятна, причем весьма обширные. Что делала Карен воскресным вечером, когда укатила на машине Питера? Что она сказала миссис Рэндэлл на следующее утро? Вернула ли Питеру машину (которая теперь угнана)? Если вернула, то когда?

Выпив водки, я почувствовал, что успокаиваюсь. Я слишком суетился. Слишком часто выходил из себя. Обращал на людей гораздо больше внимания, чем на получаемые от них сведения. Люди застили мне факты.

Отныне и впредь надо быть осмотрительнее.

Зазвонил телефон, я снял трубку. Подавляя дрожь в голосе, Джудит сказала:

— Я у Ли. Пожалуй, тебе стоит прийти сюда.

— А что такое?

— Перед домом собрались какие-то люди. Их тут целая толпа, топчутся на лужайке.

— Сейчас буду, — сказал я. Схватив куртку, я бросился к машине, но остановился на полпути, напомнив себе, что надо быть осмотрительнее.

Я вернулся в дом и, позвонив в отдел городских новостей «Бостон-глоб», сообщил о сборище у дома Ли. Я старался говорить с придыханием и подпустил мелодраматических ноток. Теперь они уж наверняка приедут.

Сев в машину, я помчался к Ли. На лужайке догорал деревянный крест. Неподалеку стояла патрульная машина, а перед домом толпились люди, главным образом, растерянные соседи и их отпрыски. Небо только-только начало темнеть, дым от тлеющего креста ровным столбом поднимался вверх.

Я протиснулся сквозь толпу. Все окна были разбиты, из дома доносился плач. На крыльце меня остановил полицейский.

— Кто вы такой?

— Доктор Берри. В доме находятся моя жена и дети.

Полицейский посторонился, и я поспешно юркнул в дверь.

Все наши собрались в гостиной. Бетти Ли плакала, Джудит возилась с детьми. Повсюду валялись осколки стекла. У двоих малышей были глубокие, но, к счастью, неопасные порезы. С Бетти беседовал полицейский, но без особого успеха, потому что миссис Ли, будто заведенная, твердила:

— Мы просили защиты… Мы просили… Мы умоляли… Но вы не пришли…

— О, господи, мадам! — в сердцах воскликнул полицейский.

Я помог Джудит перевязать детей.

— Что тут случилось?

Полицейский резко повернулся ко мне.

— Вы кто такой?

— Врач.

— Ну, наконец-то, — буркнул он и опять занялся Бетти.

Джудит была бледна и подавлена.

— Это началось минут двадцать назад. Но угрожали нам весь день. Звонили, писали записки. А потом подъехали четыре машины, из них вылезли подростки, воткнули в землю крест, облили бензином и подожгли. Их было человек двадцать, и все орали: «Вперед, христианское воинство!». А потом увидели нас возле окон и принялись бросать камни. Это был какой-то кошмар!

— Как они выглядели? Как были одеты? На каких машинах приехали?

Джудит покачала головой.

— Это самое страшное. Юные, приличные на вид детишки. Будь это старые мракобесы, так и черт бы с ними, я хоть могла бы что-то понять. Но ведь подростки!

Мы перевязали малышей и увели их из гостиной.

— Покажи мне записки, — попросил я.

В этот миг в комнату вполз годовалый сынишка Арта и Бетти. Он улыбался и тихонько ворчал, пуская пузыри и явно намереваясь подобраться к блестящим осколкам стекла.

— Эй! — окликнул я стоявшего в дверях полицейского. — Хватайте его!

Полицейский лишь тупо смотрел на ребенка. Наконец до него дошло. Он поспешно наклонился и ухватил малыша за пухлую лодыжку.

— Поднимите его с пола, — продолжал я. — Да не бойтесь, не обидит он вас!

Легавый неохотно поднял мальчика, держа его на вытянутых руках, будто чумного. На физиономии стража порядка читалось презрение. Еще бы, отпрыск подпольного акушера.

Джудит пересекла засыпанную хрустящими под ногами стекляшками комнату и взяла малыша на руки. Мальчонке, разумеется, было невдомек, какие чувства испытывал к нему легавый, и он увлеченно теребил блестящие пуговицы, пуская слюни на синий мундир. Парню явно не понравилось, когда Джудит лишила его новой игрушки.

Я услышал, как второй полицейский увещевает миссис Ли:

— Слушайте, угрозы — обычное дело. Нельзя же выезжать по каждому такому вызову.

— Но мы звонили… Сказали, что они подожгли этот… эту штуковину на лужайке.

— Это крест.

— Я и без вас знаю, что это такое! — Бетти больше не плакала. Теперь она была в ярости.

— Мы прибыли, как только смогли, — оправдывался полицейский. — Честное слово, мадам. Как только смогли.

— Через четверть часа, — сообщила мне Джудит. — Когда все окна уже были разбиты, а подростков и след простыл.

Я подошел к столу и взглянул на аккуратную стопку записок. Все пришли по почте, в конвертах. В большинстве своем они были нацарапаны от руки, но попадалась и машинопись. Все послания отличались дивной краткостью, некоторые состояли из одной фразы. И все дышали шипучей злобой.

«Грязный коммуняга жидолюб черный убил любовницу! Ты и твое семя палучите шо заслужыли, детоубойцы. Ты — грязь земная. Может, думаеш, шо ты в Хермании, так нет, выкуси!»

Без подписи.

«Господь, Спаситель наш, гаваривал: „Страждучи за младенцев, да придете ко Мне“. Ты сагришыл супротив Господа Иисуса Бога Нашего и ждет тебя ваздаяние от Рук Его Всемогущего. Хвала Богу в его бесконечной мудрости и милосердии».

Без подписи.

«Честные богобоязненные народы Содружества не будут сидеть сложа руки. Мы будем вас бороть повсюду где придетса. Выживем вас из домов ваших и из страны этой изгоним. Всех изгоним, покуда не станет Содружество хорошим местом для всех штобы жыть тута»

Без подписи.

«Ага, попался! И дружков твоих прищучим. Лекари поганые, думают, могут творить, что хотят: а). в этих здоровенных „кадиллаках“ раскатывать; б). драть деньгу немилосердно; в). заставлять больных ждать подолгу, потому и больные они, что пока ждут — заболеют; г). Но все вы — зло, и мы вас остановим, зло это».

Без подписи.

«Что, нравится деток гробить? Погоди, скоро твоих угробят, тогда узнаешь, каково это!»

Без подписи.

«Аборт есть преступление против Бога, человека, общества и ещё не народившихся поколений. Ты поплатишься за него в этой жизни, а Господь обречет тебя на вечное пламя в аду».

Без подписи.

«Аборт хужей смертоубийства. Что они тебе сделали, зародыши эти? Когда найдешь ответ на сей вопрос, уразумеешь, что прав я. Чтоб тебе сгнить в темнице. Чтоб они сдохли, все чада и домочадцы твои».

Без подписи.

И, наконец, последнее послание, написанное красивым женским почерком:

"С огорчением узнала о постигшей Вас беде. Понимаю, что для Вас настала пора испытаний, и хочу сказать спасибо за помощь, оказанную мне год назад. Я верю в Вас и в то, что Вы делаете. Вы — самый замечательный врач из всех, кого я знаю, и самый честный. Благодаря Вам моя жизнь наладилась, а без Вас пошла бы прахом, и мы с мужем бесконечно Вам благодарны. Буду молиться за Вас ежевечерне.

Миссис Элисон Бэнкс".

Эту бумажку я сунул в карман. Такие письма лучше не бросать, где попало.

За спиной послышался голос:

— Так-так-так, подумать только.

Я обернулся и увидел Питерсона.

— Мне позвонила жена.

— Нет, это ж надо! — Он оглядел комнату. Приближалась ночь, и в доме делалось все холоднее. — Ну и наворотили!

— И не говорите.

— Да, уж постарались, — бросил капитан, обходя гостиную и заглядывая во все углы.

Наблюдая за ним, я вдруг представил себе жуткую картину: человек в мундире и тяжеленных сапожищах пробирается по развалинам. Видение было очень странное, никак не связанное с происходящим. Да и вообще ни с какой конкретной эпохой и страной.

В этот миг в комнату протиснулся ещё один человек. Он был облачен в дождевик, а в руке держал записную книжку.

— Вы кто такой? — вопросил Питерсон.

— Кэртис, сэр, из «Глоб».

— Ну, а вам кто позвонил, приятель? — Капитан оглядел комнату и уставился на меня. — Нехорошо, — укоризненно молвил он. — Это никуда не годится.

— «Глоб» — уважаемая газета, и этот парень напишет все как есть, — ответил я. — Уверен, что вы не станете возражать.

— Послушайте, — завел Питерсон, — в Бостоне два с половиной миллиона жителей, а в полиции недобор. Мы не можем разбираться с каждой дурацкой жалобой или угрозой какого-то сумасшедшего. Если этим заниматься, мы даже с уличным движением не управимся.

— Семье обвиняемого, — ответил я, заметив, что репортер не сводит с меня глаз, — угрожают по телефону и в письмах. Здесь женщина и малолетние дети. Она испугана, а вы не приезжаете по вызову.

— Вы сами знаете, что несправедливы.

— Потом начинается ад кромешный: молодчики жгут крест и громят дом. Женщина просит помощи, и ваши люди появляются только спустя четверть часа. Сколько отсюда до ближайшего участка?

— Это неважно.

Репортер лихорадочно строчил в блокноте.

— У вас будет бледный вид, — продолжал я. — В нашем городе хватает противников абортов, но ещё больше народу возмутится этим бессмысленным самочинным погромом, посягательством на частную собственность, действиями шайки малолетних хулиганов…

— Это не хулиганы.

Я повернулся к репортеру.

— Капитан Питерсон считает, что подростки, которые подожгли крест и побили все окна в доме, не были хулиганами.

— Я не то имел в виду, — поспешно ввернул Питерсон.

— Именно так он сказал, — сообщил я газетчику. — Более того, вам будет небезынтересно узнать, что двое детей серьезно поранены осколками стекла. Дети трех и пяти лет получили тяжелые увечья…

— Мне сообщили, что это пустячные царапины, — заявил Питерсон.

— Насколько я понимаю, кроме меня, здесь нет ни одного врача. Или, быть может, полиция привезла с собой медицинского работника, когда, наконец, соблаговолила откликнуться на зов о помощи?

Питерсон не ответил.

— Полиция привезла с собой врача? — спросил репортер.

— Нет.

— Вызвали врача из больницы?

— Нет.

Репортер снова застрочил в книжке.

— Ну, погодите, Берри, — сказал мне Питерсон. — Я вам этого не спущу.

— Осторожнее, здесь присутствует журналист, — предостерег я его.

Питерсон смерил меня испепеляющим взглядом и резко повернулся на каблуках.

— Кстати, — бросил я ему вслед, — какие меры предполагает принять полиция, чтобы не допустить повторения подобных выходок?

Питерсон остановился.

— Мы ещё не решили.

— Не забудьте сказать репортеру, что вы сожалеете о случившемся и намерены выставить у дома круглосуточную охрану, — посоветовал я капитану. — Чтобы не было никаких неясностей.

Питерсон презрительно скривил губы, но я знал: он послушает меня. А мне только и хотелось, чтобы у Бетти была защита, а полиция не чувствовала себя слишком вольготно.

8

Джудит повезла детей домой. Я остался с Бетти и помог ей заколотить окна досками. На это ушел целый час. И с каждым взмахом молотка я чувствовал, что злюсь все сильнее и сильнее.

Детишки угомонились, но не спали. Они то и дело спускались вниз, просили пить и жаловались на боль. У маленького Генри очень саднила порезанная стопа, и я снял повязку, чтобы убедиться, что в ране не осталось ни одного осколка. Один все-таки нашелся, совсем крошечный, и я удалил его.

Держа ножку малыша, обрабатывая рану и слушая, как Бетти уговаривает сына не плакать, я вдруг почувствовал страшную усталость. В доме стоял запах головешек, оставшихся от спаленного на улице креста. В разбитые окна задувал ветер, и в комнате было очень холодно. Вокруг лежали груды осколков. Чтобы навести тут порядок, понадобится не один день.

Господи, к чему все это?

Подлатав Генри, я опять занялся письмами. Перечитывать их было ещё утомительнее. Я снова и снова спрашивал себя, почему люди вообще способны на такие поступки? Что за мысли бродят в их головах? Ответ напрашивался сам собой: мыслей нет вовсе. Они просто отзываются на раздражитель. Точно так же мог бы отреагировать и я сам. И кто угодно другой.

Мне стало совсем невмоготу. Хоть бы эти письма прекратились, хоть бы окна вновь заблестели чистенькими стеклами, хоть бы раны зажили и все вернулось на круги своя. Господи, как же я мечтал об этом!

И, в надежде осуществить мечту, я позвонил Джорджу Уилсону.

— Я ждал вашего звонка, — сказал он.

— Не желаете ли прокатиться?

— Куда?

— К Рэндэллу.

— Зачем?

— Чтобы окоротить собачью свору.

— Встретимся через двадцать минут, — сказал Уилсон и положил трубку.

По пути к Южному берегу и дому Рэндэллов Уилсон спросил меня:

— Что заставило вас передумать?

— Многое.

— Дети?

— Многое, — повторил я.

Какое-то время мы ехали молча. Наконец Уилсон сказал:

— Вы понимаете, на что идете? Вы берете за горло миссис Рэндэлл и Питера.

— Ничего страшного.

— Я думал, он ваш приятель.

— Просто я устал.

— А мне казалось, что врачи никогда не устают.

— Да отстаньте вы от меня.

Было уже почти девять часов, небо почернело.

— Когда приедем, говорить буду я, согласны? — предложил Уилсон.

— Хорошо, — ответил я.

— Если начнем петь дуэтом, из этого не выйдет ничего путного.

— Что ж, ловите момент, — сказал я.

Уилсон улыбнулся.

— Похоже, я вам не очень по душе.

— Да, не очень.

— Но я вам нужен.

— Что верно, то верно.

— Значит, мы понимаем друг друга.

— Значит, говорить будете вы, — буркнул я.

Я толком не помнил расположение дома и замедлил ход. Наконец я увидел жилище Рэндэллов и уже собирался свернуть на подъездную дорожку, но мне пришлось остановиться, потому что перед домом стояли две машины — серебристый «порше» Джей Ди Рэндэлла и серый «мерседес».

— Что такое? — спросил Уилсон.

Я погасил фары и дал задний ход.

— В чем дело? — всполошился адвокат.

— Пока не знаю, — ответил я.

— Мы поедем туда или нет?

— Нет. — Я остановил машину у противоположного тротуара, за кустами. Отсюда были видны и дом, и дорожка, и оба автомобиля.

— Почему?

— Потому что перед домом стоит «мерседес».

— И что с того?

— На «мерседесе» ездит Питер Рэндэлл.

— Тем лучше, поговорим со всеми сразу.

— Не в этом дело, — ответил я. — Питер сказал мне, что его машину угнали.

— Вот как? Когда?

— Вчера.

Что-то не давало мне покоя. Какая-то мысль свербила в голове. Потом я вспомнил машину, которую видел в гараже, когда приезжал к миссис Рэндэлл.

Я распахнул дверцу.

— Пошли.

— Куда? — спросил Уилсон.

— Хочу рассмотреть эту машину.

Мы вылезли и очутились в холодной промозглой тьме. Шагая по дорожке, я сунул руку в карман и нащупал маленький фонарик, который носил с собой с тех пор, когда был стажером. Как хорошо, что я не изменил этой привычке.

— Вы сознаете, что это нарушение границ частных владений?

— Сознаю.

Мы ступили с хрусткого щебня на мягкую траву и двинулись вверх по склону холма к дому. На первом этаже светились окна, но шторы были задернуты, и мы не видели, что творится внутри.

Вновь выйдя на гравий, мы приблизились к машинам. Мне казалось, что звук наших шагов разносится далеко вокруг. Я включил фонарик и осветил «мерседес». Салон машины был пуст.

Внезапно я замер. Водительское сиденье насквозь пропиталось кровью.

— Так-так, — проговорил Уилсон.

Я хотел что-то сказать, но в этот миг до нас донеслись голоса и скрип открываемой двери. Отбежав на лужайку, мы юркнули за пышный куст у дорожки.

Из дома вышел сам Джей Ди Рэндэлл. Его сопровождал Питер. Братья вполголоса о чем-то спорили. Я услышал слова Питера: «Нелепость, да и только», на что Джей Ди ответил: «Осторожность не помешает». Больше ничего разобрать не удалось. Рэндэллы спустились с крыльца и подошли к машинам, Питер сел в «мерседес» и запустил мотор. «Езжай за мной», — велел ему Джей Ди, и Питер кивнул. Затем Джей Ди забрался в серебристый «порше» и покатил по дорожке прочь от дома.

Выехав из ворот, они свернули на юг.

— Пошли, — сказал я.

Мы рысцой домчались до моей машины. Братья были уже далеко, мы едва слышали шум моторов, но видели красные габаритные огни. Рэндэллы ехали вдоль побережья.

Я запустил мотор и помчался за ними.

Уилсон сунул руку в карман и принялся шарить там.

— Вы чего это? — удивился я. Негр протянул мне маленький серебристый цилиндрик.

— «Минокс».

— Вы всегда носите с собой фотоаппарат?

— Всегда, — ответил он.

Я держался на почтительном расстоянии, чтобы братья не заподозрили неладное. Питер чуть ли не подталкивал «порше» Джей Ди передком своего «мерседеса». Через пять минут обе машины достигли развязки автострады и двинулись на северо-восток. Я последовал за ними.

— Ничего не понимаю, — признался Уилсон. — То вы защищаете этого парня, то гоняетесь за ним, будто охотничья собака.

— Я просто хочу выяснить, что он задумал.

Через полчаса, у Маршфилда, дорога сделалась уже, всего две полосы вместо трех. Машин почти не было, и я счел за благо держаться подальше от братьев.

— Может, они не замышляют ничего плохого, — сказал Уилсон. — Может, это…

— Нет, не может, — отрезал я. — На выходные Питер одалживал свою машину Карен. Мне сказал об этом Уильям, её брат. После того, как Карен взяла машину, на сиденье появилась кровь. Затем машина стояла в гараже Рэндэллов, а Питер заявил в полицию об угоне. И вот…

— И вот они решили избавиться от нее, — закончил за меня Уилсон.

— Похоже на то.

— Черт возьми! Ну, теперь он попался!

Рэндэллы опять свернули на юг, проехали Плимут и покатили к мысу. В холодном воздухе стоял терпкий запах морской соли. На шоссе не было ни одной машины.

— Вы правильно делаете, — сказал Уилсон, глядя на красные огоньки впереди. — Не надо к ним приближаться.

На пустынном шоссе Рэндэллы наддали ходу и теперь ехали очень резво, почти восемьдесят миль в час. Мы миновали Плимут и Хайэннис и направились в сторону Провинстауна. Вдруг загорелись стоп-сигналы, и обе машины, свернув с шоссе, покатили к морю.

Я поехал за ними. Асфальт сменился проселком, справа и слева высились сухие сосны. Я погасил фары и включил подфарники. С океана дул студеный порывистый ветер.

— Ну и глухомань, — буркнул Уилсон.

Я кивнул.

Вскоре мы услышали шум прибоя. Я съехал с дороги, остановил машину, и мы зашагали к океану, где над тридцатиметровым песчаным обрывом бок о бок стояли «порше» и «мерседес».

Я знал это место. Восточный край мыса. Машины братьев почти нависали над водой. Джей Ди вылез из «порше» и что-то говорил Питеру. После нескольких минут довольно ожесточенных препирательств Питер снова сел за руль и подогнал «мерседес» к самому краю обрыва, передние колеса были в нескольких дюймах от пропасти. Потом он опять вылез из машины и вернулся к Джей Ди, который открыл багажник «порше» и вытащил из него канистру бензина. Вдвоем братья вылили её содержимое в салон «мерседеса».

Я услышал тихий щелчок. Уилсон делал снимки.

— Тут слишком темно, — заметил я.

— У меня «трикс», две тысячи четыреста единиц. Если правильно проявить, все будет в порядке. Я знаю одну хорошую фотолабораторию.

Джей Ди тем временем спрятал канистру в багажник, запустил мотор и развернул машину носом к дороге.

— Готовятся дать деру, — сказал Уилсон. — Все просто прекрасно.

Окликнув Питера, Джей Ди вылез из «порше», подошел к брату, и я увидел, как вспыхнула спичка. Мгновение спустя салон «мерседеса» охватило пламя.

Братья бросились к багажнику машины и навалились на него всем своим весом. «Мерседес» пополз вперед, потом покатился быстрее и, наконец, устремился вниз по песчаному откосу. Питер и Джей Ди замерли, глядя ему вслед. Достигнув подножия обрыва, машина, должно быть, взорвалась: мы услышали громкий хлопок и увидели красную вспышку.

Братья бросились к «порше» и быстро покатили прочь, проехав мимо нас.

— Скорее! — вскричал Уилсон и опрометью припустил к обрыву. Внизу, у самой кромки воды, пылал искореженный остов «мерседеса».

Уилсон сделал ещё несколько снимков, спрятал фотоаппарат в карман и с широкой улыбкой повернулся ко мне.

— Мой мальчик, — объявил он, — считайте, что дело мы выиграли.

9

Я свернул с шоссе у съезда на Когассет.

— Эй, куда это вы? — спросил Уилсон.

— К Рэндэллу.

— Сейчас?

— Да.

— Вы с ума сошли? После всего, что мы видели?

— Я потащился сюда, чтобы снять с крючка Арта ли, — сказал я. — И твердо намерен сделать это.

— Но не теперь же! — воскликнул адвокат. — Не после всего случившегося! — Он похлопал по фотоаппарату. — Теперь можно смело идти в суд. У нас есть просто железное дело. Беспроигрышное дело. Наши позиции неуязвимы.

Я покачал головой.

— Да послушайте же, — принялся увещевать меня Уилсон. — Можно сбить с толку свидетеля. Доказать, что он не заслуживает доверия. Но с фотографией такой номер не пройдет. Можете считать, что мы схватили их за яйца.

— Нет, — отрезал я.

Уилсон вздохнул.

— Я собирался блефовать, — сказал он. — Хотел явиться к ним и взять на пушку. Настращать, заставить думать, что у нас есть улики против них. Но теперь все изменилось. Теперь у нас действительно есть улики. У нас есть все, что нужно для победы.

— Я сам с ними поговорю, если вы не хотите.

— Да вы все испортите, Берри.

— Я заставлю их отозвать жалобу.

— Нет, Берри, вы все загубите. Они только что подставились. И, если поймут, что попались, то займут жесткую позицию.

— Тогда мы выложим им все, что знаем.

— А в суд с чем пойдем? Мы же растратим все боеприпасы.

— Меня это не волнует. Я не собираюсь идти в суд.

Уилсон почесал свой шрам, провел пальцем по шее и спросил меня:

— Вы что, не хотите выиграть дело?

— Хочу, — ответил я. — Но без борьбы.

— Борьбы не избежать. Как ни крути, а драться придется. Поверьте моему слову.

Я свернул на дорогу, которая вела к дому Рэндэллов.

— Вы это не мне, а им скажите.

— Вы совершаете большую ошибку.

— Возможно, — ответил я. — Хотя вряд ли.

Мы поднялись на крыльцо и позвонили в дверь.

Дворецкий с большой неохотой провел нас в гостиную — огромную комнату со здоровенным камином, в котором пылал огонь. Перед очагом сидела облаченная в пижаму миссис Рэндэлл и оба братца, Питер и Джей Ди, с бокалами бренди в руках.

Дворецкий застыл на пороге и объявил:

— Доктор Берри и мистер Уилсон, сэр. Господа утверждают, что вы их ждете.

Завидев нас, Джей Ди нахмурился. Питер откинулся в кресле, по лицу его пробежала едва заметная улыбка. Миссис Рэндэлл, похоже, откровенно забавлялась этим зрелищем.

— Что вам угодно? — спросил Джей Ди.

Я решил доверить ведение переговоров Уилсону. Он коротко кивнул и сказал:

— Полагаю, доктор Рэндэлл, вы знакомы с доктором Берри. Я — Джордж Уилсон, защитник доктора Ли.

— Как это мило, — отозвался Джей Ди, взглянув на часы. — Но скоро полночь, и я отдыхаю в кругу семьи. До начала суда мне нечего вам сказать, поэтому, если вы будете так любезны…

— Извините, сэр, — перебил его Уилсон, — но мы проделали долгий путь, чтобы встретиться с вами. Ехали аж от самого мыса.

Джей Ди моргнул, и его лицо окаменело. Питер закашлялся, подавляя смех. А миссис Рэндэлл спросила:

— И чем же вы занимались на мысу?

— Любовались фейерверком, — безмятежно ответил Уилсон.

— Фейерверком?

— Именно так, — Уилсон повернулся к Джей Ди. — Мы тоже не отказались бы от бренди, — заявил он. — А потом можно и поболтать.

На сей раз Питер не удержался и прыснул. Джей Ди метнул на брата суровый взгляд, затем позвонил, вызывая дворецкого.

— Принесите две порции бренди, Герберт, — попросил он и, когда дворецкий повернулся, добавил: — В маленьких бокалах. Господа скоро уходят.

Отдав это распоряжение, хозяин дома обратился к своей супруге:

— Если не возражаешь, дорогая…

Миссис Рэндэлл кивнула и вышла из комнаты.

— Прошу садиться, господа.

— Ничего, мы постоим, — ответил Уилсон. Дворецкий принес две хрустальных рюмки, Уилсон поднял свою повыше и проговорил: — Ваше здоровье, господа.

— Благодарю, — холодно отозвался Джей Ди. — Итак, с чем пожаловали?

— У нас к вам небольшое дельце юридического свойства, — сообщил ему Уилсон. — Вероятно, вы захотите пересмотреть свои обвинения в адрес доктора Ли.

— Пересмотреть?

— Именно так я и сказал.

— А что тут пересматривать?

Уилсон пригубил бокал.

— Так-таки и нечего?

— Разумеется.

— Мы думаем, — продолжал Уилсон, — что ваша супруга просто ослышалась, и доктор Ли не делал аборт Карен Рэндэлл. Мы полагаем также, что Питер Рэндэлл ошибся, когда заявил в полицию об угоне своего автомобиля. Или мистер Рэндэлл ещё не подал заявление?

— Ни моя жена, ни мой брат не ошиблись, — ответил Джей Ди.

Питер снова прыснул и закурил сигару.

— Я что-то не так сказал, Питер? — спросил его Джей Ди.

— Нет, все верно, — Питер отпил глоток бренди и запыхтел сигарой.

— Господа, — обратился к нам Джей Ди, — вы отнимаете у нас время. Никто не ошибся и никто не намерен ничего пересматривать.

— В таком случае, — вкрадчиво проговорил Уилсон, — дело должно рассматриваться в суде.

— Именно так, — согласился Рэндэлл, сопроводив свои слова кивком.

— А суд пожелает узнать, как вы провели сегодняшний вечер.

— Возможно. Но миссис Рэндэлл заявит, что мы весь вечер играли в шахматы, — Джей Ди указал на шахматный столик в углу..

— И кто же выиграл? — с тусклой улыбкой осведомился Уилсон.

— Господи, разумеется, я, — впервые подал голос Питер. И снова хихикнул.

— А каким ходом?

— Слоном и конем, — усмехнувшись, ответил Питер. — Мой брат — бездарный шахматист. Как его ни учи, все без толку.

— Питер, сейчас не время для шуток.

— Ты не умеешь проигрывать, брат.

— Замолчи!

Питер оборвал смех, сложил руки на пышном животе и погрузился в молчание.

Джей Ди Рэндэлл выждал несколько секунд, вслушиваясь в тишину, а затем спросил нас:

— Что-нибудь еще, господа?

— Сукин вы сын! — напустился я на Уилсона. — Вы все испортили!

— Я сделал все, что мог.

— Вы разозлили его. Теперь-то уж он точно пойдет в суд.

— Я сделал все, что мог.

— Это было глупейшее… бездарнейшее…

— Полегче, — бросил Уилсон, почесывая свой шрам.

— Вы могли настращать его. Сказать им, чем кончится дело. Объяснить, как объяснили мне в баре. Вы могли заявить им, что сделали снимки…

— Это было бессмысленно.

— Как знать.

— Они полны решимости довести дело до суда. У них…

— Да, — воскликнул я. — Благодаря вам! Надутый самодовольный индюк, вот вы кто! Явились к ним с жалкими угрозами, словно шпана, потребовали бренди. Хороши, нечего сказать.

— Я пытался их убедить, — ответил Уилсон.

— Не мелите чепухи.

Он пожал плечами.

— Я вам скажу, чего вы добились, Уилсон, — продолжал я. — Вы подзадорили их и заставили пойти в суд, потому что суд нужен вам. Вам необходима арена, чтобы показать себя во всей красе, сделать себе имя, заслужить славу крутого и энергичного законника. Мы оба знаем, что, независимо от итогов судебного разбирательства, Арт Ли проиграет. Он потеряет свое доброе имя, потеряет пациенток, возможно, даже лицензию на врачебную практику. Если дело дойдет до суда, проиграют и Рэндэллы. Домыслы, полуправда, грязные намеки — этого достаточно, чтобы очернить и уничтожить их. В выигрыше останется только один человек.

— Ну-ну, продолжайте.

— Это будете вы, Уилсон. Суд станет вашим звездным часом.