Глава 24

На следующее утро Джеймс успел выпить чаю и съесть пару кусочков тоста, когда в спальне неожиданно возникла Корри в премилом утреннем платьице золотисто-коричневого шелка с широким палантином чуть более темных оттенков и с искрящимися глазами.

— О, Корри, — хмыкнул Джеймс, — ты что, вовсе не уходила?

— О чем это ты? Разумеется, я ночевала дома.

— А мне показалось, что ты почти переселилась к нам. То и дело шмыгаешь в мою спальню и обратно, пьешь в библиотеке лучшее флорентийское бренди отца и даже воруешь бисквиты на кухне. Словом, куда ни глянешь, повсюду ты. Уилликом все мне рассказал. Так что, когда мы поженимся, ничто не изменится.

Как ни странно, Корри промолчала. Даже не выругалась.

— Это мой отец выбрал для тебя платье?

— Что? Платье? Д-да, именно он, — кивнула Корри и, помявшись, спросила:

— Тебе нравится?

— Да, и тебе очень идет.

Корри небрежно отмахнулась.

— Послушай, Джеймс, твоя мама нанесла визит тете Мейбелле. Они выгнали меня, заперлись и добрый час о чем-то шушукались. И поскольку ты еще не оправился, пришлось ехать сюда. Я хочу знать, о чем они говорили.

Корри принялась расхаживать по комнате, как всегда, когда волновалась, и Джеймс невольно залюбовался ею. Но тут она бросила палантин вместе с ридикюлем на стул, обернулась, чтобы сказать что-то, и оказалось, что чертово платье едва не сползает с плеч.

— Немедленно накинь проклятый палантин! Твой вырез просто непристойно глубок! Не могу поверить, что мой отец заказал платье, оставляющее тебя обнаженной едва ли не до пояса.

К его изумлению, она широко улыбнулась, пожала плечами, сунула пальцы в лиф и дернула вниз.

— Вообще-то твой отец не знал, что мадам Журден подмигнула мне, когда он приказал сделать ворот чуть ли не до подбородка, — объявила она и подалась вперед, выпятив грудь. — И сидит оно идеально, так что советую попридержать язык.

Джеймс, задыхаясь от гнева, вскочил и ринулся к ней. В голове не осталось ни единой мысли: все вытеснила ярость собственника. Не думая о последствиях, он вцепился в лиф ее платья и рывком подтянул вверх. Послышался треск расползавшейся ткани. Корри ничего не сказала. Только продолжала стоять, глядя на него во все глаза.

Он был совершенно голым.

— Джеймс, — прошептала она наконец, судорожно сглатывая. — Все это очень мило, но если войдет твоя мама, что она подумает? Я, невинная девушка, и ты в чем мать родила и такой красивый, что от восторга просто петь хочется. А твое мужское достоинство, о котором мне не положено ничего знать, набирает силу. Все это Довольно волнующе, не находишь?

Джеймс пробормотал проклятие. Она была права: похоже, чем больше он на нее злится, тем тверже становится. А может, дело в том, что стоит упомянуть о ее грудях, и кроватный столбик кажется мягче, чем его…

Он промаршировал к кровати, схватил халат, накинул, туго затянул пояс и, снова подойдя к Корри, сжал ее плечи широкими ладонями.

— Я порвал твое платье. Мне очень жаль.

— А по-моему, ничуть не жаль. Ты, должно быть, чувствуешь себя гораздо лучше. И даже вскочил с постели с явным намерением вышвырнуть меня в окно.

— Нет. Просто хотел прикрыть тебя, чтобы слюнки не текли.

Корри недоуменно захлопала глазами.

— При виде меня у тебя слюнки текут? Ты правду говоришь? Не врешь?

— Нет, черт возьми, конечно, нет! Не лгу. Посмотри на себя: правый рукав висит на нитке, а вырез такой низкий, что я вот-вот начну выть на луну.

— Хм-м, не забыть спросить Девлина, воют ли вампиры на солнце.

Джеймс скрипнул зубами.

— Не смей при мне упоминать о Девлине Монро! Я достаточно ясно выразился? А теперь о деле. Насколько я понимаю, ты ворвалась в мою спальню, чтобы сообщить о своем решении выйти за меня?

— Я ворвалась в твою спальню, чтобы сообщить, что тетя и дядя уже строят свадебные планы, по крайней мере строили, пока я не заявила, что не позволю тебе принести себя в жертву и выйду замуж за того, кто действительно меня хочет.

— Не произноси его чертова имени.

— Хорошо. Он приехал сегодня утром с визитом.

Оказалось, что Джейсон разыскал его в клубе и предупредил, что женитьба на мне сведет его в могилу.

Можешь поверить, что Джейсон наплел ему, будто я убью его, если он не расстанется со своими любовницами? Да-да, именно так и сказал: убью. И еще добавил, что знает меня с того времени, когда мне исполнилось три года, и, следовательно, вполне точно осведомлен обо всем, на что я способна. И спросил Девлина… ой, прости, не хотела упоминать его имени, — собирается ли тот идти по пути супружеской верности до той минуты, пока не сыграет в ящик. Девлин сказал, что очень смеялся. А потом поинтересовался: действительно ли я способна его прикончить, узнав об измене?

— И что ты ответила?

— Объяснила, что изуродую его, как бог — черепаху.

— А он что сказал?

— Снова посмеялся, объяснил, что в этом случае ни один джентльмен его круга не осмелится жениться на мне, несмотря на мое богатство, поскольку мои требования к супружеской верности, безусловно, неприемлемы. Исключение может быть только одно: если джентльмену грозит банкротство. Но в подобных случаях мужчина готов пообещать все на свете, лишь бы заполучить желаемое, то есть абсолютно все, включая — о ужас из ужасов! — верность. Даже перспектива насильственной смерти не помешает ему поклясться в чем угодно. Ну а потом, разумеется, все клятвы будут забыты, и новоиспеченный муж поведет прежнюю разгульную жизнь. Таков наш свет. Но это не правильно Джеймс, просто ужасно.

— Но не все же так! Насколько я знаю, мой отец ни разу не нарушил обета верности. Впрочем, и мать тоже.

— Полагаю, то же самое можно сказать о тете Мейбелле и дяде Саймоне. Правда, вряд ли это благодаря стойкости дяди Саймона в вопросах плоти. Скорее подобные страсти мешали бы изучению листьев.

Как по-твоему?

— Поверить не могу, что ты опять умудрилась забить мне голову всякой чепухой. Ты выйдешь за меня, Корри?

— Нет.

— Почему, черт возьми?

— Я никогда не выйду за того, кто меня не любит.

— Хочешь сказать, что обвенчалась бы с Девлином, поклянись он, что будет тебе верен?

Корри, похоже, задумалась. У него руки чесались удушить ее.

— Ты откажешь ему, черт бы его побрал!

— Хорошо, откажу.

— И я клянусь, что не стану тебе изменять.

Корри вздохнула.

— Думаю, что Дев… то есть наш вампир ошибался, когда сказал, что любой мужчина пообещает что угодно, лишь бы добиться желаемого. Ты этого не сделаешь.

Я знаю тебя, как собственную ладонь. Ты никогда бы не лгал в таких важных делах.

— Никогда.

— Джеймс, послушай, ты благородный человек, слишком благородный, на свою беду, но тут уж ничего не поделаешь. Проблема в том, что я не хочу выходить замуж. Это всего лишь мой первый сезон, да и то пробный. Я едва начала вести разгульную жизнь, постигать основы флирта. И чересчур молода, чтобы идти к алтарю, особенно по столь абсурдной причине. Да и ты еще не созрел для брака, признай это. Меньше всего ты думаешь… думал о браке, до того как все произошло.

— Я не собираюсь ничего признавать.

— В таком случае я беру назад свои слова о твоей честности.

— Ладно, шут с тобой. Я не собирался жениться. Господи, мне всего двадцать пять. И если ты говоришь о разгульной жизни, то я еще далеко не перебесился. Но я готов от всего отказаться. Потому что честь — прежде всего. И перестань ныть. Принимай все дак должное.

— Но мы не сделали ничего дурного!

— Обещаю танцевать с тобой, пока не протрешь дырки в подошвах.

— Полагаю, дядюшка Саймон обещал то же самое моей тетке. У нее нет ни одной дырки в подошвах, Джеймс, зато есть листья. Много-много листьев. Как-то она призналась, что в медовый месяц дядя Саймон позволил ей засушить три листочка в книге. Однако наклеивал этикетки самолично, не доверив ей столь важной работы. Господи, Джеймс, какой кошмар!

— В наш медовый месяц я не стану заставлять тебя засушивать листья.

— А что же ты будешь делать в наш медовый месяц?

Джеймс прикусил язык. Опять эти неуместные вопросы!

— Понимаешь, есть вполне общепринятые вещи, которыми занимаются в медовый месяц. Да ведь ты все знаешь о сексе, Корри.

— Ну, далеко не все. Хочешь сказать, что предпочел бы секс изготовлению гербариев? Или лучше читать трактаты об орбитальном вращении Сатурна в облаке космической пыли?

— Нет. Для меня Сатурн перестанет существовать.

Для любого нормального мужчины космос прекратит существование на весь медовый месяц, если только он не смотрит на звезды, отражающиеся в глазах новобрачной. Видишь ли, большинство мужчин думают только об одном. А в медовый месяц они могут… ну, не важно.

Джеймс запустил пальцы в волосы.

— Черт знает что, ты ждешь обещания каких-то невиданных порочных игр? Хорошо, я собираюсь сорвать с тебя одежду и ласкать, пока не ослабеешь от усталости и не захрапишь.

— Джеймс, ты тут много чего наговорил. Но самый конец, то есть храп, звучит совсем не романтично.

— По правде сказать, я знаю, что ты не храпишь. Скорее мурлычешь. И вот что: я позволю тебе бесконечно флиртовать со мной.

— Мужья не флиртуют с женами.

— Да ну! Речь истинно мудрого оракула!

— Мне надоел твой сарказм, Джеймс Шербрук. Я не так глупа. И знаю, что тетя Мейбелла в большинстве случаев готова не поцеловать, а лягнуть дядю Саймона.

— Видела бы ты моих родителей! Только на прошлой неделе, зайдя за угол, я застал отца, прижимавшего мать к стене и целующего ее шею. А ведь они женаты целую вечность.

— Прижимал к стене? Правда?!

— Правда. И я бы с удовольствием последовал его примеру. Затащу в самую темную часть сада и попробую, какова на вкус твоя шейка. И все это в аромате цветущего ночного жасмина. Мы прекрасно поладим, Корри. А теперь, поскольку я сейчас потеряю сознание от слабости, скажи «да» и оставь меня с миром.

— Ты меня не любишь.

— Очень сомневаюсь, что Девлин Монро признался тебе в любви, — вырвалось у Джеймса.

— Не признался. Но сказал, что находит меня усладой. Это его истинные слова. Не пойми меня не правильно. Быть усладой — весьма соблазнительно, но не это важно в браке.

— Ты так ему и сказала?

— О да. Но он возразил, что это прекрасное начало, не так ли, и я ответила, что именно так, но что все это идеальная преамбула, скажем, к пикнику или прогулке в парке, но не к браку.

Она отказала Девлину, отослала его прочь, решительно отвергла.

Джеймс ухмыльнулся, слабея от облегчения.

— Я попросила его задуматься над нашими отношениями всерьез, и тогда я, возможно, благосклонно отнесусь к его предложению.

Джеймс встрепенулся. Как жаль, что у него в последнее время голова плохо работает. Но он так устал и хочет одного: броситься на постель и проспать до ужина.

— Мы знаем друг друга, Корри, и не только знаем, но и любим, по крайней мере большую часть времени.

— Но ты совсем не любил меня, когда Дарлинг едва не столкнула тебя с обрыва.

— Хочешь правду, Корри? О том дне у меня сохранилось только одно воспоминание: о твоей попке в моей ладони… когда я шлепал тебя.

У нее мигом пересохло во рту.

— М-моей попке? Ты… ты помнишь о моей попке?

— Ну конечно. У тебя прелестная попка, Корри.

Если выйдешь за меня, я всегда смогу раздеть тебя, уложить на спину и обтереть мокрой салфеткой, снова и снова, что-нибудь напевая. Интересно, кожа у тебя такая же белая, как у Девлина?

— Ты же не хотел, чтобы я произносила его имя!

Джеймс рассмеялся.

— Ага, смутилась? Представь себя голой, Корри.

Представь, как я глажу тебя всю, особенно груди, и ты выгибаешь спину, чтобы посильнее надавить на мою ладонь. Ну как?

— О Господи, — пробормотала она, отворачиваясь, чтобы уйти.

— Нет! — воскликнул он, хватая ее за руку. — Нет, на этот раз ты так просто не уйдешь! Мы уладим все прямо сейчас, Кориандр Тайборн-Барретт! Боже, что за кошмарное имя! Как по-твоему, после того как нас обвенчают, следует ли писать его в церковной книге полностью?

Корри стояла абсолютно неподвижно, отчетливо сознавая, что его пальцы оглаживают ее руки, особенно в том месте, где был оторван рукав.

— Если не выйдешь за меня, я сделаю что-то ужасное.

— А именно?

— Не скажу. Слушай, наглое отродье, у нас нет выбора. Если не выйдешь за меня, мы оба перестанем существовать в глазах света, то есть никакой репутации у нас вообще не останется. Неужели не понимаешь? Где же твой острый ум?

— Твоя репутация останется при тебе, так что не мели вздора. А я просто вернусь в деревню, и обо мне забудут.

Джеймс, по обыкновению, встряхнул ее.

— Какая глупость! Не могу взять в толк, откуда у тебя подобные мысли.

— Ты прав, и прости меня. Не подумала.

Она посмотрела на его руки, по-прежнему сжимавшие ее плечи, вырвалась и, отступив, потрясла кулаком перед его носом, всхлипнув:

— Ты меня не любишь!

— А ты, полагаю, любишь меня? — завопил он.

Корри молча смотрела на него, прикусив губу.

— Ну? Отвечай, черт тебя побери!

— Прекрати на меня орать!

— Почему же не отвечаешь? Ладно, молчи, ты так редко это делаешь, что не слышать твоей трескотни — уже облегчение. В три года ты меня обожала. Что же изменилось?

— Знаешь, когда тебе три года, все кажется намного проще, а мир видится в черно-белых тонах. Мне уже не три года, Джеймс.

— Конечно, стоит только взглянуть на твою грудь, как я это понимаю. Неужели я вижу румянец на твоей дерзкой физиономии? Ты хочешь поймать меня на удочку, как форель, и водить на крючке. Совсем по-женски, но мне не очень нравится. Ты говоришь, что я не люблю тебя и что все случилось слишком быстро. Как такое может произойти всего за одну неделю? Ты очень мне нравишься. Я восхищаюсь тобой. И считаю безрассудно храброй. Разумеется, от тебя можно ждать всего, чего угодно, но дело в том, что мы прекрасно ладим. И знаем друг друга целую вечность. Мои родители хорошо к тебе относятся, как и ты к ним, — забудь бабку, она ненавидит всех на свете, — а если выйдешь за меня, твой дядя Саймон успокоится: ведь за тобой не станут охотиться, как за бешеной собакой, поскольку наш брак не будет иметь ничего общего с проклятыми деньгами. И все будут довольны. Это заткнет рты сплетникам. Нас будут благословлять. Нам будут улыбаться. И никто не посмеет смотреть на тебя свысока. А меня больше не будут считать насильником и соблазнителем молодых девиц. Повторяю, Корри, мы прекрасно уживемся. И довольно об этом.

Он прижал ее к себе и поцеловал.

Корри, которую до сих пор целовал только Уилли Маркер, чуть не потеряла сознание. Это было наслаждение, нахлынувшее на нее с силой девятого вала. Его язык коснулся ее губ, легонько нажал, и Корри, ничуть не колеблясь, приоткрыла рот и, изнемогая от желания, позволила его языку ласкать свой. Она точно знает, что это вожделение. Ну конечно, потому и доставляет такое удовольствие. Правда, это грех. Дядя Саймон часто твердил, что удовольствие и наслаждение — истинные причины, по которым в мире царит порок. А с Джеймсом… это было просто упоительно. Она и не подозревала., что такое возможно…

— Господи, прости меня!

Не поддержи ее Джеймс, Корри рухнула бы на пол в глубоком обмороке.

Мозги Джеймса чуть не расплавились при звуках материнского голоса. Сердце бешено заколотилось, едва не выскочив из груди. Зато мужская плоть, слава Богу, мгновенно обмякла. Он понимал, что, если отпустит Корри, та немедленно свалится.

Он все-таки сумел отстраниться и очень медленно обернулся, надеясь, что мать не услышит его тяжелого дыхания.

— Здравствуй, мама. Поскольку мы с Корри теперь помолвлены, она хотела, чтобы я поучил ее целоваться.

Александра застыла на пороге, удивленная, испуганная, вполне сознающая, что ее сын засунул язык едва ли не в горло Корри. Та выглядела полупомешанной, что было очень хорошим признаком, если вспомнить, как она впервые поцеловала Дугласа и потеряла голову. А Джеймс раскраснелся, был смущен и… ах, лучше не думать об этом.

А если бы она вошла в комнату на две минуты позже? О небо, что делать матери?

Александра неловко откашлялась.

— Добро пожаловать в семью, Корри.

Глава 25

Наутро Джеймс пил чай в столовой, сидя за столом, а не в постели. И, слава Богу, совсем не чувствовал, что сейчас свалится со стула и заснет на ковре.

— Это от миссис Клемме, — объявил Джейсон, протягивая ему чашку с овсянкой. — Она велела съесть все, или мне придется затолкать ее тебе в рот. Если же я потерплю неудачу, она придет сама, встанет рядом и начнет петь оперные арии, пока ты не вылижешь чашку дочиста.

— Не знал, что миссис Клемме умеет петь оперные арии.

— Она и не умеет, — ухмыльнулся Дуглас, лукаво глядя поверх газеты.

Джеймс сунул в рот полную ложку, наслаждаясь вкусом меда, смешанного с кашей, когда в комнату вошла мать, позволила Уилликому усадить ее и сообщила:

— Сегодня утром встречаюсь с Корри и Мейбеллой.

Твой отец считает, что чем скорее состоится свадьба, тем лучше.

С этими словами она взяла ломтик тоста, намазала крыжовенным джемом и с удовольствием откусила.

Джеймс проглотил свой тост не жуя и тотчас же поперхнулся. Отец было привстал, но Джеймс повелительно поднял руку.

— Нет, сэр, все в порядке; Мама, возможно, будет лучше, если мы с Корри сначала встретимся.

— А что случилось? Тебе не удалось убедить ее? Она все еще угрожает сбежать? — осведомился отец.

— Если оставить ее наедине со мной больше чем на минуту, она немедленно впадет в панику. И, вполне возможно, сбежит. Она все твердит, что это несправедливо, что ей еще не надоело вести разгульную жизнь, в то время как у меня на это было целых семь лет.

— М-да, — протянула будущая свекровь, — тут она права, как ни крути. А я об этом и не подумала. Знаешь, все это верно и для нас с твоим отцом, только он был на десять лет старше меня и знал куда больше…

— Не думаю, что сейчас стоит воскрешать прошлое, Алекс, — перебил муж. — Иногда твои воспоминания не совсем соответствуют действительности.

— Преимущества возраста, Дуглас, — улыбнулась Александра. — Сквозь дымку лет все видится в розовом свете, а острые углы сглаживаются. Джеймс, если хочешь, я заеду за Корри и привезу ее сюда.

— Нет, матушка, спасибо. Поскольку сегодня мне гораздо лучше, пожалуй, повезу Корри на прогулку в парк.

Извинившись, Джеймс встал и, направляясь к порогу, бросил:

— Сегодня я сам побрился, хотя Петри предсказывал, что я перережу себе Вену на шее. Клянусь, он был очень разочарован, когда этого не произошло.

— А я, — добавил Джейсон, поднимаясь, — собираюсь встретиться с друзьями. Вчера ночью ни у кого не оказалось новостей, но от Питера Мармота я узнал, что сегодня утром на рынке Ковент-Гарден будет один тип, который, возможно, что-то знает об этом Кадудале.

Джейсон потеребил салфетку и, понизив голос, объяснил:

— Собственно говоря, это Джеймс должен был встретиться с Питером, но он еще не совсем здоров. Кроме того, я не хочу, чтобы он рисковал собой.

— Я пойду с тобой, — решил Дуглас, отбрасывая салфетку.

— Нет, отец, мы уже это обсуждали. И все считаем, что следующие два дня тебе не следует покидать дом.

Тот, кто велел похитить Джеймса, уже успел узнать о провале своей затей и, значит, скоро придумает что-нибудь новенькое. Пожалуйста, сэр, давайте сначала посмотрим, что удастся обнаружить.

— Но если ты пострадаешь, Джейсон, я очень расстроюсь, — предупредил отец.

— Только ничего не говори об этом Джеймсу, иначе он вполне способен размазать меня по стене.

— Если попадешь в беду, я сам размажу тебя по стене, — пригрозил Дуглас.

Джейсон бесшабашно усмехнулся, поцеловал мать и, насвистывая, вышел из комнаты.

— Молодые люди обычно уверены в своем бессмертии, и это меня пугает, — вздохнул Дуглас.

Молодые люди?! Александра вспомнила, как в Руанеон, весело насвистывая, вышел ночью из дома, один, без охраны, навстречу с какими-то темными личностями, промышлявшими в тени высоких шпилей собора.

Однако, будучи замужем вот уже двадцать семь лет, она мудро промолчала.

Корри, грызя ноготь, угрюмо рассматривала длинный узкий парк, протянувшийся на другой стороне Грейт-Литл-стрит, где находился дом дяди Саймона. Что же теперь делать? Пробраться на корабль, идущий до Бостона, — до чего странное имя для города, — где-то в дебрях Америки? Или, что более приемлемо, спустить флаг и пройти по церковному проходу к алтарю, где уже ждет Джеймс? Честно говоря, что в этом плохого? Когда он поцеловал ее, ей хотелось швырнуть его на пол и прижать к ковру.

Корри громко застонала. Эхо невыветрившихся, абсолютно поразительных ощущений, захвативших ее душу и унесших на седьмое небо, стоило только его губам коснуться ее рта, все еще таилось в ней.

Крохотные искры обжигали ее, и Корри вздрогнула при этом воспоминании, но тут же встряхнула головой, стараясь прийти в себя. Только сейчас она заметила идущую по парку молодую леди Очень красивую леди, мисс Джудит Макрей. Пожалуй, такую же прелестную, как мисс Джульетта Лоример, которая потеряла Джеймса. Какая неудача!

Если Корри выйдет за Джеймса, ему хотя бы не достанется кошмарная жена вроде Джульетты, неспособная оценить ни его ума, ни остроумия, ни образованности. Которая будет ныть и злиться, если он попросит ее лечь на вершине небольшого холма и любоваться звездами, пока сам будет рассматривать в телескоп созвездие Андромеды. Джульетта, возможно, посчитает, что «Андромеда» — это новые французские духи.

Корри вздохнула. Когда его язык проник ей в рот, в голове взорвались миллионы звезд, наверное, среди них была и Андромеда. Кроме того, Корри знала, что это только начало. Интересно, с Джеймсом творится то же самое? Вряд ли. Все же он мужчина.

Джудит Макрей уже успела подойти к входной двери. Что ей нужно? Она едва знакома с девушкой и знает только, что та флиртует с Джейсоном.

Корри встала, расправила юбки и стала ждать, пока Тамерлан, лондонский дворецкий дядюшки Саймона, объявит о приходе Джудит. Тамерлан вскоре появился, сверкая ослепительно рыжей гривой, встал в дверях гостиной, откашлялся и протрубил:

— Мисс Джудит Макрей, из рода ирландских Макреев в Уотерфорде, молит о разрешении видеть мисс Корри Тайборн-Барретт.

До Корри донеслись женский смешок и, кажется, сдавленный смех Тамерлана. Но тут в гостиную грациозно вплыла мисс Макрей с широкой улыбкой, означающей, что она очарована таким цветистым объявлением. Корри улыбнулась в ответ.

— Как приятно видеть вас, мисс Тайборн-Барретт.

Я узнала от тети Арбакл, что вы с Джеймсом Шербруком скоро поженитесь.

Корри что-то пробурчала.

— Как по-вашему, мы будем родственницами?

Откровенное заявление. И такое умное, что даже злости не вызывает. Только желание снова улыбнуться, а это означает, что мисс Макрей — на редкость сообразительная девица.

— Нет, мисс Макрей, мы с Джеймсом еще ничего не решили, так что перспективы нашего родства весьма туманны. Хотите чаю?

— Пожалуйста, зовите меня Джудит. Я приняла ваше ворчание за согласие, И думаю, что лорд Хаммерсмит — весьма настойчивый мужчина, как и его брат.

«Настойчивый» — это очень достойный синоним понятия «упрямый как осел». Но кто знает? Я тоже весьма упорна. Джейсону нужна я, точно так же, как вы — Джеймсу.

— Мисс Макрей…

— Джудит, пожалуйста, — мягко поправила она, показав ямочки на щеках.

— Джудит, — мрачно повторила Корри. — Джеймс не нуждается ни в ком, особенно во мне. Этот брак, если он и состоится, навязан нам обоим. Господи, я почти вас не знаю и все же выкладываю всю подноготную.

— Со мной иногда происходит то же самое, особенно если я в глубине души почему-то доверяю этому человеку.

Корри порылась в памяти, припоминая, кто из ее знакомых хотя бы отдаленно напоминал эту молодую леди, но была вынуждена признать, что Джудит Макрей уникальна. Единственная в своем роде.

— Я не думала, что вы так хорошо знаете Джейсона.

— Не слишком. Ровно настолько, чтобы понимать: я отчаянно его хочу. Никогда не видела человека красивее. Но ведь это не самое важное, верно?

Корри зажмурилась, представив Джеймса, и медленно покачала головой:

— Вы правы. Не самое важное, если не считать того, что на него просто хочется смотреть и вздыхать от удовольствия.

— Да. У меня сердце замирает, стоит только подумать об этом. Теперь я должна заставить Джейсона понять, что он хочет меня так же безумно. Впрочем, из-за покушений на его отца у него теперь другое на уме. Мне трудно привлечь его внимание.

— Да, я бы тоже так себя вела, если бы кто-то пытался убить моего отца.

Сама Корри привлекла внимание Джеймса только тем, что спасла его и преданно ухаживала за ним во время болезни: возможно, не лучший способ заинтересовать джентльмена.

В комнату вошел Саймон. Его прекрасные глаза смотрели куда-то вдаль, в точку, которую видел только он. Возможно, на какой-то очередной лист, которого еще не существовало в природе.

— Дядя Саймон, это Джудит Макрей.

— А? Что? О, ты не одна?

Он растерянно заморгал и поклонился.

— Мисс Макрей, вы кажетесь очаровательной. Естественно, наверняка сказать трудно, особенно если только что встретил человека, не согласны?

— Только очень глупый человек не согласился бы с вами, милорд.

— А это мой дядя, лорд Монтегю.

Корри честно пыталась сдержать смех, наблюдая, как Саймон, взяв Джудит за руку, не сводит с нее глаз секунды три, вполне достаточно, чтобы последняя поняла: несмотря на возраст, он все еще умеет ценить женскую красоту.

Похоже, Джудит умела обращаться с мужчинами куда лучше Корри. Сияя своими ямочками, она взглянула на дядюшку Саймона сквозь ресницы, казавшиеся гуще, чем у Джульетты, и сказала:

— Насколько я поняла, милорд, вы настоящий эксперт по определению и сохранению всех видов листьев.

В прошлый четверг я нашла в парке лист, но так и не смогла узнать, какому дереву он принадлежит. Возможно…

— Лист? Вы нашли неизвестный лист, мисс Макрей? В парке? Знаете, я тоже. Что за поразительное совпадение! Если соблаговолите принести его, мы сравним листья.

Он просиял улыбкой, уселся и сказал Корри:

— Похоже, мне повезло. Твоя тетка поехала за покупками, а кухарка испекла… — тут голос его понизился до драматического шепота, — коричный хлеб из Туайли-Грейндж. Я сам дал ей рецепт. Она была вне себя от волнения, долго готовилась его испечь, и, наконец, свершилось! Шесть ломтиков, чудесных толстых ломтиков! И поскольку с нами мисс Макрей, мы не сможем разделить их с тобой, Корри. Значит, на долю каждого придется по два, если только какая-то из вас не собирается похудеть. Нет, Корри, ты и без того слишком тощая. Боюсь, вам обеим нужно есть побольше.

Он печально вздохнул, окинул оценивающим взглядом Джудит, чья фигура была близка к совершенству, и задумчиво добавил:

— Молодой женщине следует быть очень умеренной в потреблении хлеба, как по-вашему, мисс Макрей?

— Я никогда не ем больше одного ломтика, сэр. Иначе у меня щеки будут слишком пухлыми, я уже знаю по опыту.

— Превосходно.

Саймон потер руки и громко завопил:

— Тамерлан! Несите коричный хлеб, да побыстрее! Может случиться, что леди Монтегю вернется раньше, чем хотелось бы!

Джудит искоса взглянула на Корри и скромно уселась в ожидании лакомства, нестерпимо лукаво блестя главами.

Когда Тамерлан с величайшими церемониями снял серебряную крышку с небольшого блюда, по комнате поплыл запах корицы. Наступило полное молчание. Потом Джудит с шумом втянула в себя воздух.

— О Господи, вкус так же хорош, как и аромат?

— Точный рецепт от кухарки в Туайли-Грейндж, — объявил Тамерлан. — Ничего подобного нет на свете.

— Откуда вам знать, Тамерлан, черт бы вас побрал?

Кухарка сказала, что испекла буханку ровно на шесть кусочков. Неужели был седьмой, который вы стянули и набили себе брюхо?! Признавайтесь!

— Нет, милорд, это был жалкий крошечный ломтик, только портивший весь вид! Вот кухарка и позволила мне съесть его, заверив, что такой не годится для господского стола, — ответил Тамерлан и поднес блюдо Джудит, которая схватила ломтик, сунула в рот так быстро, что даже нос задергался от удовольствия, и стала жевать, блаженно закрыв глаза. Дядюшка Саймон проворно последовал ее примеру.

Корри смеялась взахлеб, до слез, и уже начинала задыхаться. Это дало Джудит время стащить второй кусочек из-под носа дядюшки Саймона. И поскольку он, похоже, был не прочь выхватить у нее хлеб, немедленно набила рот и заявила:

— По-моему, не такая уж вы тощая, Корри. Наоборот, лицо у вас пухлое, и вам следовало бы ограничиться одним ломтиком. Господи, лучшего коричного хлеба в жизни не едала.

— Вы уже съели два ломтика, — бесцеремонно заявил Саймон, — а, насколько мне известно, заявились сюда без приглашения; Возможно, проходили мимо, унюхали лапах корицы и вломились в двери незваной-непрошеной.

Он уже успел поставить блюдо себе на колени и прикрыть свободной рукой.

Вошедший в гостиную Джеймс прежде всего увидел Корри, почти посиневшую от попыток сдержать смех. И только потом ощутил запах корицы и почувствовал, как у него текут слюнки. Знаменитый коричный хлеб из Туайли-Грейндж, рецепт которого почти тридцать лет охраняли как зеницу ока!