Невеста (№8) - Невеста-сорванец

Кэтрин Коултер

Невеста-сорванец

Посвящается Джуди Кокран Уорд.

У тебя прекрасная улыбка и такое же сердце.

Я так благодарна, что ты есть в моей жизни.

К.К.

Глава 1

Кто может доказать несостоятельность насмешки?

Уильям Пейли

Нортклифф-Холл, август 1830 года

Джеймс Шербрук, лорд Хаммерсмит, появившийся на свет двадцатью восемью минутами раньше брата, привычно задавался вопросом, резвится ли в данный момент Джейсон в прохладных водах Северного моря у побережья Стоунхейвена или лежит в постели очередной красотки.

Братец плавал как рыба, независимо от того, сводит вода холодом руки и ноги или нежит, как в теплой ванне. Энергично отряхиваясь, словно их общая гончая Тюльпан, он как-то объяснил брату:

— Понимаешь, Джеймс, в конечном счете это значения не имеет. Все равно что заниматься любовью.

Можно валяться на жестком песке, едва шевеля заледенелыми ногами, или утопать в пуховой перине, наслаждение от этого меньше не становится.

Джеймс никогда не занимался любовью на песчаном пляже, но втайне полагал, что брат-близнец прав.

Джейсон обладал столь неординарным способом мышления, что поражал своей логикой окружающих, вынужденных волей-неволей с ним соглашаться. Этот необычный талант он унаследовал от матери.

— Мои драгоценные мальчики, — говаривала она, — какая жалость, что вы уродились красавцами! Недаром это так раздражает отца.

И дети послушно кивали, в глубине души удивляясь ее словам.

Джеймс вздохнул и отступил от обрыва, нависавшего над долиной Поу, прелестным зеленым уголком, пестревшим кленами и липами и поделенным на участки старыми каменными заборами. Долина была защищена с трех сторон невысокими холмами. Джеймс втайне верил, что эти длинные холмы с круглыми вершинами были древними могильниками. В детстве они с Джейсоном сочиняли невероятные истории о возможных обитателях этих захоронений и разыгрывали их в лицах. Джейсон обычно предпочитал роль воина-дикаря в медвежьей шкуре, красившего физиономию голубой краской и пожиравшего сырое мясо. Джеймс чаще всего бывал шаманом, который одним щелчком пальцев заставлял дым спиралью подниматься в мрачное небо и обрушивал пламя на воинов.

Но сейчас он на всякий случай попятился от края.

Однажды он уже свалился с обрыва, когда дрался с Джейсоном на шпагах. Джейсон прижал острие шпаги к горлу Джеймса, а тот схватил его за шиворот и хорошенько тряхнул: сплошная драма и никакого вкуса, как сетовал позже Джейсон. Тогда Джеймс поскользнулся и рухнул вниз под негодующие вопли брата:

— Ах ты, баран безмозглый! Свернешь себе шею из-за какой-то паршивой царапины!

Но Джеймс только смеялся, хотя позже оказалось, что он с головы до ног разукрашен синяками всех форм и размеров. Тетя Мелисанда, гостившая в то время в Нортклифф-Холле, расстроенно ахала, гладя ладонями его щеки:

— О, дорогой мальчик, ты должен бережнее относиться к своему изысканному и совершенному лицу, и кому это знать, как не мне, поскольку это и мое лицо!

Услышав ее слова, отец поднял глаза к небу и пробормотал:

— Нет, ну как могло такое случиться?

Родственница нисколько не преувеличивала: Джеймс и Джейсон были как две капли воды похожи на нее, считавшуюся в обществе ослепительной красавицей. И никто не мог понять, как это вышло и почему оба уродились в тетушку. За исключением, разумеется, роста и размеров.

Благодарение Господу, фигурами они походили на отца, что безмерно его радовало. По этому поводу мать утверждала, что мальчики должны быть почти такими же большими, как отец, и почти такими же умными. Это все, что нужно отцам. И возможно, матерям тоже.

Несколько лет назад до Джеймса дошли слухи, что отец хотел жениться на тете Мелисанде и женился бы, если бы не дядя Тони, успевший выхватить девушку из-под самого его носа. Джеймс, как ни старался, не мог представить столь трагический спектакль. Нет, разумеется, дядя Тони не украл ее. Просто тетя Мелисанда предпочла именно его. К счастью для Джеймса и Джейсона, ее место быстро заняла матушка. Именно к счастью, поскольку, хотя оба находили тетку очень интересной, обожали мать. Повезло им и в том, что оба унаследовали ум Шербруков, о чем отец постоянно им твердил.

— Ум куда важнее ваших проклятых смазливых рожиц, и, если кто-то из вас это забудет, я его в землю вобью!

— Что же в них смазливого? Лица настоящих мужчин, — поспешно возражала мать, гладя сыновей по головкам.

Погруженный в воспоминания, Джеймс мечтательно улыбнулся и не сразу пришел в себя, услышав вопли.

Повернувшись, он узрел Корри Тайборн-Барретт, ходячую неприятность, с которой ему приходилось сосуществовать почти всю жизнь. Эта ненормальная во весь опор мчалась на вершину холма, натянув поводья своей кобылы Дарлинг футах в двух от обрыва и в нескольких шагах от Джеймса. Нужно отдать должное последнему: он даже глазом не моргнул и злобно уставился на нее, взбешенный до такой степени, что был готов швырнуть негодницу на землю. Но, вовремя взяв себя в руки, заявил относительно спокойно:

— Крайне глупо вести себя так. Вчера шел дождь, и земля еще не просохла. Тебе уже не десять лет, Корри, и давно пора прекратить выходки, достойные неугомонного сорванца. Подай Дарлинг назад, осторожно и медленно. Если жизнь тебе не дорога, подумала бы о кобыле.

Корри смерила его надменным взглядом.

— Поражаюсь, как ты можешь еще языком ворочать, когда готов свернуть мне шею! Меня тебе не одурачить, Джеймс Шербрук!

И с наглой ухмылкой направила кобылу прямо на него, едва не сбив с ног. Джеймс ловко отскочил в сторону и погладил бархатистый нос Дарлинг.

— Ты права. Меня действительно так и подмывает спустить с тебя шкуру. Помнишь тот день, когда ты решила показать, как ловко ездишь, и взгромоздилась на полудикого жеребца, которого только что купил мой отец? Проклятая тварь чуть не прикончила меня, когда я пытался тебя спасти, что, как последний осел, и сделал!

— Я не просила меня спасать, Джеймс! Уже в двенадцать лет я прекрасно держалась в седле!

— Наверное, ты собиралась обхватить ногами шею коня и кое-как повиснуть вниз головой, сопровождая свое представление жалобными воплями. Это и было мерой твоего искусства? И не забудь о том случае, когда ты донесла моему отцу, что я соблазнил жену своего оксфордского наставника, прекрасно зная, как он на меня разозлится!

— Ничего подобного, Джеймс, ничуть он не разозлился, по крайней мере сначала. И потребовал доказательств, заявив, будто не может поверить, что ты способен на такую глупость.

— Я и не был способен, дьявол тебя побери! Добрых два месяца ушло на то, чтобы объяснить отцу, что это все твоих рук дело, а гы только ныла. Видите ли, она всего лишь хотела пошутить!

— Для большего правдоподобия я даже узнала имя жены одного из наставников, — улыбнулась девушка.

При воспоминании о выражении отцовского лица Джеймса передернуло.

— Знаешь что, Корри? Кому-то давно пора взяться за твое воспитание! — процедил он.

И не успела она оглянуться, как он схватил ее за руку, стянул с лошади и повел к большому камню. Уселся поудобнее и, расставив ноги, притянул ее поближе.

— Жаль, что раньше никто не додумался задать тебе хорошую трепку.

Слишком поздно догадалась Корри о его намерениях. И не успела она пошевельнуться, как Джеймс перекинул ее через колено и с силой опустил ладонь на ее затянутую в бриджи попку. Девушка вырывалась, подвывала, охала, но силы, разумеется, были неравны, тем более что Джеймс слишком долго терпел и теперь был преисполнен решимости преподать мерзкой девчонке достойный урок.

— Если бы ты носила амазонку… — шлеп, шлеп, шлеп, — отделалась бы легче. С полдюжины нижних юбок… — шлеп, шлеп… шлеп… — и твоя попка пострадала бы меньше, — приговаривал он, энергично работая рукой. Удар следовал за ударом.

— Немедленно прекрати! — визжала Корри, извиваясь. — Идиот несчастный, ты не имеешь права! Я девушка, и притом даже не твоя чертова сестра!

— И я ежедневно благодарю за это Господа! Помнишь, как ты подсыпала какую-то гадость в мой чай и из меня лило целых полтора дня?

— Я не думала, что это так долго продлится! Перестань, Джеймс, это неприлично!

— Да неужели? И это я слышу от тебя? Говоришь, неприлично?! Да я терпел тебя почти всю свою жизнь!

И лично видел твою тощую задницу, когда ты плавала в пруду! И не только задницу, но и все остальное тоже!

— Мне было тогда восемь лет!..

— И с тех пор ты нисколько не поумнела. Жаль, что я не додумался до этого раньше. Считай, что на сегодня я заменил твоего дядюшку Саймона.

Наконец Джеймс остановился. У него рука не поднималась и дальше колотить ее, несмотря на те гадости, которые она устраивала ему все эти годы.

Он уже хотел столкнуть ее на землю, но увидел у ног острые камни.

— О, проклятие, паршивка ты этакая, — пробормотал он, ставя ее на ноги. Она не двинулась с места, потирая пострадавшую попку и не сводя с него глаз. Если бы взгляд имел силу убивать, Джеймс свалился бы бездыханным. Но, к счастью, все обошлось. Он поднялся и погрозил ей пальцем, совсем как когда-то старый гувернер, мистер Бонифейс.

— Не будь ничтожной жалкой неженкой! Ничего с твоей задницей не сделается, поболит и пройдет, — поучительно заметил он, разглядывая собственные сапоги. — Кстати, я забыл, сколько тебе лет?

Корри всхлипнула и вытерла рукой нос, прежде чем вскинуть подбородок и пробормотать:

— Мне восемнадцать.

Джеймс резко поднял голову.

— Ну нет! — возмутился он. — Это просто невозможно! Только взгляни на себя! Безволосый юнец с округлой задницей под дурацкими бриджами, которые не надел бы ни один уважающий себя молодой человек…

Нет, погоди. Я не то хотел сказать.

— Ты слышал, Джеймс? Мне восемнадцать лет. И что тут такого невозможного?

Джеймс продолжал смотреть на нее, медленно качая головой.

— У меня вот уже три года как округлая задница! И знаешь, что еще?

— Каким образом я мог это заметить, если твои бриджи висят сзади мешком? Ну а еще-то что?

— Это очень важно, Джеймс. Осенью у меня будет что-то вроде пробного сезона. Тетя Мейбелла говорит, что это называется малым сезоном. Я буду носить модные платья, и шелковые чулки с подвязками, и туфли, которые поднимут меня от земли на добрых два дюйма.

Это означает, что я уже взрослая. Я сделаю высокую прическу, вымажусь кремом с головы до ног, чтобы кожа была мягче, и выставлю напоказ бюст.

— Бедняга! На это должны уйти ведра крема.

— Может быть! Но рано или поздно крем подействует, и тогда расход будет поменьше. Ну как?

— Интересно, о каком таком бюсте идет речь?

На какое-то мгновение Джеймсу показалось, что она собирается рвануть блузку и показать груди, но, к счастью, ее здравый смысл взял-таки верх.

— У меня есть бюст, и довольно внушительный.

Просто сейчас он спрятан. Вот и все.

— Спрятан? Где же именно? — деланно удивился Джеймс, оглядываясь по сторонам.

Девушка залилась краской. Джеймс уже хотел извиниться, но вовремя вспомнил, что знал ее едва ли не с пеленок. Наблюдал, как пятилетняя девчонка пыталась грызть яблоко, уверял тринадцатилетнего сорванца, что месячные — это еще не смерть, и был объектом ее издевательств бесчисленное количество раз.

— Я просто перетянулась длинным бинтом, — вознегодовала Корри, тыча пальцем в перед блузки. — Но когда я размотаю его и обрамлю вырез атласом и кружевами, десятки джентльменов наверняка падут к моим ногам!

Он примерил на себя ее презрительную улыбку.

— Боюсь, эту сцену ты увидишь только в дурацких мечтах, тем более что нечего там перетягивать. Господи, представляю себе: доска с двумя бугорками!

— Доска с двумя бугорками? Это жестоко и подло с твоей стороны, Джеймс.

— Ладно, ты права. Извини. Наверное, мне следует сказать, что мысли о твоем разбинтованном бюсте сводят меня с ума и кружат голову.

— У тебя в голове ничего нет, кроме болотной водицы! — Корри гордо выпрямилась, расправила плечи, выпятила грудь и добавила:

— А вот тетя Мейбелла уверяет, что это обязательно случится.

И поскольку Джеймс практически с самого рождения знал Мейбеллу Амброуз, леди Монтегю, то ни на грош не поверил ее племяннице.

— Признайся, что она сказала на самом деле?

— Ну… тетя Мейбелла сказала, если меня хорошенько отмыть, я их не опозорю, особенно когда, как и она, надену голубое.

— А вот это уже похоже на правду.

— Не смей унижать меня оскорблениями, Джеймс Шербрук! Ты ведь знаешь, моя тетка вечно преуменьшает! И недоговаривает тоже! А сама уверена, что все упадут от восхищения, когда я буду проезжать по улице в собственном экипаже с пуделем на коленях!

— А по-моему, единственный способ сбить кого-то с ног — править экипажем собственноручно. Тогда ему точно не выжить.

Такого удара она не ожидала. Нанесенное оскорбление требовало немедленной мести.

— Слушай меня ты, подлая скотина! — завопила она, потрясая кулаками у него под носом. — Я правлю экипажем не хуже тебя, а может, и лучше! Все говорят, что у меня глаз вернее!

На взгляд Джеймса, она несла столь очевидную чушь, что он не счел нужным отвечать и лишь выразительно закатил глаза. Но девушка не собиралась отступать.

— Да-да, и нечего корчить рожи!

— Ладно, — снизошел наконец Джеймс, — назови хотя бы одного человека, который так считает.

— Твой отец, например.

— Вранье. Отец сам учил меня править. И мой глаз так же верен, как у него, или даже вернее, потому что он стареет.

Лицо девушки озарилось ангельской улыбкой.

— А кто, по-твоему, учил править меня? И он вовсе не стар. Мало того, очень красив и порочен, я сама слышала, как тетя Мейбелла сказала это миссис Хаббард.

Его слегка затошнило. Теперь Джеймс действительно припомнил, как девушка гордо восседала рядом с его отцом, ловя каждое слово. Тогда он явственно ощутил укол ревности. Это, конечно, было довольно подло с его стороны, тем более что родители Корри были убиты во время беспорядков, последовавших вслед за поражением Наполеона при Bатepлоо. Трагедия произошла во время официального визита в Париж отца Корри, английского посланника Бенджамина Тайборна-Барретта, виконта Плессанта, отправленного во Францию для обсуждения с Талейраном и Фуше процедуры реставрации Бурбонов.

Впоследствии Талейран позаботился о том, чтобы Корри, которой в то время еще и трех не было, вернули в Англию, к сестре матери, под присмотром безутешной горничной и с эскортом из шести французских солдат, встретивших не слишком теплый прием в чужой стране.

Джеймс опомнился как раз вовремя, чтобы услышать очередное заявление негодницы:

— А дядя с ума сойдет, пытаясь решить, кто из джентльменов достаточно для меня хорош. Сам понимаешь, мне будет из кого выбирать. И этот счастливчик уж точно окажется сильным, красивым, очень богатым и совсем на тебя непохожим!

Еще одно утонченное оскорбление, рассчитанное на то, чтобы привести его в ярость!

— Только взгляни на свои ресницы, густые, черные и длиной в добрый дюйм, растопыренные, как веер испанской дамы! Мало того, даже немного загибаются на кончиках! Как у девчонки!

Ему было всего десять лет, когда мать подсказала остроумный ответ на подобные издевки, и сейчас Джеймс, улыбнувшись, беспечно ответил:

— Ошибаешься. Я еще не встречал девушки, у которой были бы такие же длинные и густые ресницы.

Корри молча разинула рот, так и не найдя достойного ответа. Джеймс довольно рассмеялся.

— Оставь мое лицо в покое, наглое ты отродье. И оно не имеет никакого отношения к твоему бюсту. Господи, бюст! Мужчины так не говорят!

— А как они говорят?

— Не твое дело. Ты еще слишком молода. И кроме того, леди. Нет, поверить не могу, что тебе восемнадцать! Оттуда недалеко и до двадцати, а это значит, что ты уже взрослая! Этого я не переживу. Тебе не может быть восемнадцать!

— Но ты сам купил мне подарок. Всего две недели назад.

Джеймс ответил непонимающим взглядом. Корри раздраженно ударила себя ладонью по лбу.

— А, теперь понимаю! Твоя мать купила подарок и надписала от твоего имени!

— Не совсем так… но…

— Ладно. Что ты мне купил?

— Да, знаешь, Корри, это было так давно…

— Две недели, чертов ты мерзавец!

— Следи за своим языком, девочка, или я снова тебя отшлепаю. Выражаешься, как уличный мальчишка! Следовало бы купить тебе в подарок стек, чтобы при необходимости можно было проучить. Как сейчас: выпороть не мешало бы, а стека нет.

Он угрожающе надвинулся на нее, но тут же опомнился и замер. Она шагнула к нему, приподнялась на цыпочки и, приблизив к его лицу свое, прошипела:

— Стек? Только попробуй! Я выхвачу его, сорву с тебя рубашку и отхожу так, что чертям тошно будет!

— Хотелось бы мне на это посмотреть!

— Так и быть, может, рубашку я на тебе оставлю. В конце концов, я хорошо воспитанная юная леди, и мне не пристало разглядывать полуголых мужчин.

Джеймс хохотал так, что едва не свалился с проклятого обрыва.

Окончательно униженная, девушка не выдержала:

— Ты бил меня рукой! Рукой без перчатки! Клянусь, я изуродована на всю жизнь, негодяй ты этакий!

— Что, попка все еще ноет? — ухмыльнулся он.

К его изумлению, она покраснела.

— Смотри-ка, твое лицо становится одного цвета с побитой задницей!

Девушка снова приоткрыла рот, но глаза тут же наполнились слезами. Не ответив, она забралась в седло, выпрямилась и окинула Джеймса долгим бесстрастным взглядом, после чего дернула за поводья так, что кобыла вздыбилась, заставив его отшатнуться. Уши просверлил отчаянный вопль:

— Я спрошу у дяди, как мужчины называют бюст!

Джеймс искренне надеялся, что этого не произойдет. Страшно представить, что будет с дядюшкой Саймоном! Джеймс так и видел, как глаза бедняги закатываются, а очки сползают с носа. К тому же сейчас он наверняка дома, занятый своим гербарием. В его коллекции были тщательно высушенные листья со всех деревьев, которые можно найти в Англии и Франции, и даже с двух греческих! Причем один сорван с древней оливы, растущей в роще Дельфийского оракула. Вот с ними дядюшка Саймон чувствовал себя в своей тарелке. Не то что с женщинами.

Джеймс долго смотрел ей вслед. Подумать только, она даже не оглянулась, чтобы проверить, выжил ли он после ее атаки. Длинная толстая коса ерзала по ее спине. У такой тощей воблы и такие волосы!

Джеймс отряхнулся и задумчиво покачал головой.

Он вырос в обществе маленькой негодницы. С того самого дня, как Корри прибыла в Туайли-Грейндж, имение мужа ее тетушки, она повсюду таскалась хвостиком за Джеймсом. Никогда — за Джейсоном. Только за ним.

Интересно, как такая малышка умела их различить? Но она различала. И однажды даже прокралась в кусты, где он намеревался облегчиться, — инцидент, заставивший Джеймса побагроветь и едва не взвыть от смущения и бешенства, когда слева неожиданно раздался голос Корри:

— Господи, ты делаешь это совсем по-другому. Поглядите только на эту штуку у тебя в руке. Понятия не имею, как у тебя…

Ему в то время было только пятнадцать! Униженный, несчастный, с расстегнутыми штанами, он заорал на восьмилетнюю девчонку:

— Ты что ко мне лезешь, дурочка несчастная!

Взгромоздившись на коня, он послал его безумным галопом и чуть не убил себя, когда вынырнувшая из-за поворота почтовая карета испугала животное, сбросившее всадника на землю. Юноша долго лежал без чувств, пока его не перенесли в ближайшую гостиницу, куда за ним примчался взволнованный отец. Он держал сына на руках все то время, пока доктор заглядывал ему в уши.

Позже отец объяснил, с какой именно целью. Прижавшись к нему, Джеймс заплетавшимся языком объяснил:

— Папа, я пошел облегчиться, но Корри нашла меня, увидела и наговорила всякого.

— Иногда так бывает. Маленькие девочки не дают тебе покоя и всячески досаждают. Но потом они вырастают, становятся большими, и ты забываешь о былых обидах. Не думай об этом.

И Джеймс перестал думать о неприятном инциденте и позволил отцу позаботиться о себе. Тогда он почувствовал себя в полной безопасности, а испытанное унижение улетучилось.

«Жизнь, — думал он теперь, — это то, что происходит, когда ты забываешь уделять окружающему достаточно внимания».

Ему казалось, что все это было только вчера. Как получилось, что Корри уже восемнадцать?

Возвращаясь к тому месту, где он оставил жеребца Забияку, Джеймс подумал, что в один прекрасный день он посмотрит на нее и обнаружит невесть откуда появившиеся груди.

Он рассмеялся и взглянул на небо. Сегодня дождя не будет. Чудесная ночь, специально созданная для того, чтобы лечь на спину прямо здесь и любоваться звездами и полумесяцем.

Джеймс направил коня к Нортклифф-Холлу. Все-таки жаль, что мать едва ли подарила Корри от его имени стек надень рождения.

Глава 2

Если начинаются какие-то неприятности, мужчины обязательно постараются от них у вернуться.

Джейн Остен

— Что?! Что ты подарила ей? Мама, умоляю, пожалуйста, скажи, что ты не подписала это моим именем!

— Но, Джеймс, Корри понятия не имеет, что ожидают от нее в Лондоне. Малый сезон — не шутка! Вот я и подумала, что хорошее руководство по достойным манерам и умению себя держать очень пригодится юной леди, собирающейся вступить в высшее общество. Направит ее мысли в нужное русло.

Вот как? И мать уже знает о малом сезоне Корри?! А где был он? Почему никто ничего ему не сказал?

— Руководство по достойным манерам, — тупо повторил он, прожевывая ломтик ветчины. Вспомнил знакомую наглую ухмылку и добавил:

— Да, ей это крайне необходимо.

— Нет, погоди, Джеймс. Руководство — от Джейсона. От тебя я купила Корри прелестный сборник пьес Расина с иллюстрациями.

— Ну, теперь она сможет рассматривать картинки, потому что на другое все равно не способна. Ее французский не выдерживает никакой критики.

— Как и мой когда-то. Но если Корри решит заняться языком всерьез, поверь, вскоре овладеет им не хуже меня.

Граф, с легкой улыбкой наблюдавший за ними с другого конца стола, едва не поперхнулся зелеными бобами и вопросительно изогнул темную бровь.

— Когда-то, Александра? И теперь ты бегло говоришь по-французски? Ну-ну…

— Ты перебиваешь нас и вмешиваешься в чужой разговор, Дуглас. Лучше продолжай есть, — отрезала жена. — Кстати, о пьесах. Насколько я припоминаю, Джеймс, иллюстрации сделаны в классическом стиле и, думаю, понравятся Корри. Даже если она не сможет понять ни единого слова.

Джеймс сосредоточенно разглядывал ломтик картофеля, уже нанизанный на вилку.

— А в чем дело, Джеймс? — продолжала мать. — Ты хотел подарить ей что-то еще?

— Стек, — коротко пробормотал Джеймс себе под нос, но, очевидно, недостаточно тихо, потому что отец снова поперхнулся, на этот раз тушеной морковью.

— Теперь она молодая леди, Джеймс, — заметила мать, — хотя все еще носит эти непристойные штаны и шляпу, более пригодную для огородного пугала. Но больше ты не можешь обращаться с ней как с младшим братом. А что касается стека… почему бы тебе самому его не купить? Подаришь ей. Впрочем, Корри утверждает, что никогда не пользуется стеком.

— Я забыл о дне ее рождения, — пояснил Джеймс, молясь, чтобы отец не вздумал просветить матушку.

— Знаю, Джеймс. И насколько я помню, тебя вообще не было дома в тот момент. Так что у меня не осталось другого выхода, кроме как самой купить для нее подарок.

— Мама, неужели ты не могла выбрать ей что-то из одежды? Хотя бы модную амазонку или сапожки для верховой езды и подарить от моего имени?

— Это, дорогой мой, было бы неприлично. Повторяю: Корри теперь юная леди, а ты — молодой джентльмен, никак не связанный с ней родством.

— Молодые джентльмены, — объявил Дуглас Шербрук, ткнув вилкой в сторону сына, — дарят одежду и сапожки для верховой езды исключительно своим любовницам. По-моему, мы с тобой уже обсуждали эту тему.

— Дуглас, пожалуйста, — вмешалась Александра. — Джеймс — милый мальчик. Непристойно говорить с ним о любовницах! Должно пройти по крайней мере несколько лет, прежде чем он созреет и станет участвовать… в подобных играх.

Муж и сын молча воззрились на нее, затем медленно кивнули.

— Э… да, конечно, мама. Много лет, — согласился Джеймс.

— И кроме того, Дуглас, я не твоя любовница, а ты покупал мне одежду и сапожки для верховой езды, — продолжала мать.

— Разумеется. Должен же кто-то одевать тебя как следует!

— Именно, сэр, и кто-то должен позаботиться об одежде Корри, — поддержал Джеймс. — Она скорее мальчик, чем девочка! И даже если превратится в девочку, не сумеет вести себя как полагается. У нее совершенно нет опыта. Она в жизни не была в Лондоне.

Не думаю, мама, что руководство по достойным манерам так уж ей поможет, особенно если она понятия не имеет, как одеваться и вести себя.

— Может, стоит потолковать с ее тетей Мейбеллой? — предложила Александра — Я часто пыталась понять, почему она не одевает Корри как полагается. И она, и Саймон позволяют ей разгуливать по всем окрестным дорогам в мальчишечьей одежде. Но почему?

— Меня самого это занимает, — согласился Джеймс, откусывая кусочек хлеба. — Может, она терпеть не может платья? Одному Богу известно, как она упряма, так что ее несчастный дядя скорее всего сдался и предоставил племяннице полную свободу.

— Нет, — возразил Дуглас. — Во всей Англии не найдется никого упрямее Саймона Амброуза. Должно быть, тут что-то другое.

— Хочешь пирога с персиками, дорогой?

Оба «дорогих» уставились на Александру.

— Ну вот, теперь вы оба обратили внимание на меня.

Не желаете ли сопровождать меня сегодня в Истбурн?

Дуглас, которому хотелось взглянуть на нового гунтера из конюшни сквайра Энгли, срочно занялся пирожком с креветками, — Э… это для твоей матери, — пояснила Александра.

— Мама, папа, извините, я — пас, — отказался Джеймс.

— Как вижу, Джеймс при необходимости умеет быстро соображать, — одобрительно сказал Дуглас, наблюдая поспешное бегство сына из столовой, и с тяжелым вздохом добавил:

— Так и быть. Что на этот раз нужно матушке?

— Она просит привезти не меньше шести образцов обоев для спальни.

— Шести?!

— Видишь ли, она не доверяет моему вкусу. Так что я готова привезти ей сколько угодно образцов, чтобы она смогла сделать выбор.

— Пусть едет сама и выбирает!

— Значит, ты собираешься отвезти ее?

— Когда ты хочешь выехать?

Александра засмеялась и поднялась.

— Через час или около того. — И, подавшись вперед, оперлась ладонями о белоснежную скатерть. — Дуглас, я бы хотела обсудить кое-что еще…

Но муж, не дав ей договорить, почти зарычал:

— Клянусь Богом, Александра, твой вырез доходит едва не до колен! Только шлюхи носят подобные наряды… грудь разве что не выпадает наружу! Погоди… да ты специально это затеяла. Наклонилась, чтобы я мог получше разглядеть? Я требую, чтобы ты немедленно переоделась! — Он стукнул кулаком по столу с такой силой, что бокалы для вина подпрыгнули. — Когда же ты научишься вести себя как подобает? И это после стольких десятилетий, проведенных со мной!

— Положим, не так уж много этих десятилетий! И я ценю твое искреннее восхищение моими природными данными.

— Вы не заставите меня краснеть, мадам! Правда, вы удивительно хорошо сложены… ладно, признаю, я до сих пор без ума от вас, вы это хотели услышать?

Жена ответила сладчайшей улыбкой.

— Я хотела поговорить с тобой о Непорочной невесте. Серьезный разговор. И я не желаю слышать твоей обычной отговорки: «Только идиоты способны упоминать об этом дурацком призраке, которого вообще не существует».

— И что натворило чертово привидение на этот раз?

Александра выпрямилась и выглянула в высокое окно, выходящее на восточный газон.

— Она предрекла беду.

Дуглас сдержал готовое сорваться с губ язвительное замечание.

— Ты говоришь, что фамильный многовековой дух девственницы, никогда не являвшийся ни одному мужчине из нашего семейства по той простой причине, что все они не лишены рассудка, отрицающего возможность существования подобного явления, предстал перед тобой и пророчествовал беду?

— Примерно так.

— Вряд ли она вообще говорила. Только летала по комнате с несчастным и одиноким видом. Вся белая, прозрачная…

— И прелестная. Она невероятно красива. И ты прав, она действительно не разговаривает, просто передает тебе свои мысли. Кстати, она не посещала меня целую вечность, с ;тех пор как на Райдера напали те мерзкие головорезы, которых натравил жалкий торговец одеждой.

— Но Райдер сумел свалить одного великолепным попаданием камня прямо в брюхо. А другого умудрился запихнуть в полупустой бочонок с сельдью. Не помню, что он сотворил с третьим, возможно, потому что это не было так уж забавно.

— Но все же он был ранен в схватке, и Непорочная невеста предупредила об этом.

Дуглас прикусил язык. Александра действительно узнала о нападении на его брата прежде, чем он сам, черт возьми. Хорошо еще, что его сестра Синджен не примчалась из Шотландии удостовериться в случившемся собственными глазами. Зато написала с полдюжины писем, требуя изложить факты. Но Софи, жена Райдера, не написала и не прислала гонца, зная, что Непорочная невеста сама все расскажет Александре и Синджен. Непорочная невеста? Нет, он отказывается даже думать об этом!

— Райдер вовсе не так уж сильно пострадал. Скорее уж страдает твоя Непорочная невеста. Обычной дамской истерией. Сама знаешь, стоит парню сломать ноготь, и она теряет голову от ужаса.

— Дамская истерия? Сломанный ноготь? Послушай, я не шучу. И действительно встревожена. Когда она мысленно передавала все происходящее с Райдером, я в самом деле увидела, как трое громил его избивают!

Графу до смерти хотелось попросить жену не рассказывать сказок, от которых мурашки ползут по коже, но при мысли о прелестной, обнаженной с заранее обдуманным намерением груди он мигом прикусил язык, поскольку глупостью не отличался.