Эпоха Регентства (№4) - Наследник

«Ну так что же? — продолжал граф. — Вам нечего мне сказать?» Но Жервез по-прежнему молчал, только слегка пожал плечами. «Я во многом мог бы упрекнуть вас, граф де Трекасси. Ваше присутствие в моем доме для меня тягчайшее оскорбление. Но я позволил вам остаться, потому что у меня были на то свои причины. Однако все скоро разрешится само собой. Итак, я даю вам срок до конца недели. А теперь идите». И это было все, что Жервез услышал от него. Он вышел из библиотеки и прислонился к стене — колени его дрожали. Он ненавидел себя за то, что не сказал графу, что тот трус, хвастун и недостоин смахнуть даже пыль с его, Жервеза, сапог. Нет, он промолчал, и ему было нестерпимо стыдно за свое малодушие.

— Да, — промолвил он, отогнав неприятные воспоминания, — у нас остается мало времени. К концу недели меня уже здесь не будет.

Элсбет бросилась ему на грудь.

— О нет, это невозможно! Жервез, я не хочу, чтобы ты уезжал! Ты теперь мой, и я никуда тебя не отпущу. Прошу тебя, пожалуйста, не уезжай. — Глаза ее наполнились слезами. Она сглотнула, пытаясь удержать рыдания, но слезы уже потекли у нее по щекам. — Как это несправедливо! У Арабеллы есть все, хотя она, кажется, и не довольна тем, что имеет. Даже леди Энн теперь сама себе хозяйка и может делать все, что пожелает. И только я всю жизнь была отверженной, никому не нужной — меня никто, никто никогда не любил! Я умру, если ты уедешь. Я не перенесу одиночества.

Ему стало жаль ее — такое безграничное отчаяние было в ее дрожащем голосе. Но он не мог поступить иначе. Он нежно отер слезы с ее щек и сказал:

— Мужайся, Элсбет. Для нас с тобой настали тяжелые времена. Как я уже говорил тебе, это дом графа, и здесь его воля — закон, какие бы мотивы ни повлияли на его решение. Словом, у меня нет выбора.

— А ты сказал ему, что не хочешь уезжать? Сказал, что мы с тобой любим друг друга и не хотим разлучаться?

— Сказал, — без колебаний солгал Жервез, — но он и слышать ничего не хочет. Он ненавидит меня, вот и все.

Элсбет без сил опустилась на колени. Она потеряла Жозетгу и вот теперь теряет Жервеза.

— Я знаю, что делать, — внезапно промолвила она, и в ней снова затеплилась надежда. — Я поговорю с графом. Он меня выслушает. Он был так добр ко мне все это время. Он относится, ко мне лучше, чем к самой Арабелле, а ведь она его жена. Нет, сначала я поговорю с леди Энн — я знаю, она любит меня. Я расскажу ей про нас с тобой, что мы любим друг друга и хотим пожениться как можно скорее, что я умру от горя, если тебя заставят расстаться со мной.

При мысли о том, что она действительно может разболтать все графу или леди Энн, Жервез испытал ужас. Она все испортит, наивная глупышка! Надо ее переубедить, надо заставить подчиниться себе.

— Слушай меня, Элсбет. Как я уже говорил, граф все знает про нас с тобой. Вне всякого сомнения, он все расскажет леди Энн. Но это ни к чему не приведет, разве ты не понимаешь? Он не хочет, чтобы мы были вместе, и настроит леди Энн против нас. Я запрещаю тебе унижаться перед ним, моя малышка. — Он слегка встряхнул ее за плечи. — Ты должна слушаться меня, Элсбет. Мы поступим по-другому. Ты ведь поедешь вместе с леди Энн в Лондон, когда кончится срок ее траура. Я встречусь там с тобой, и мы убежим вместе. Я отвезу тебя в Брюссель.

Личико ее расцвело при этих словах, глаза засверкали.

— Ах, любимый мой, как ты все замечательно придумал! Я знала, что ты найдешь выход. Как это будет романтично! С моими десятью тысячами фунтов нам не придется заботиться о будущем. Ты такой умный, Жервез, ты вложишь эти деньги в какое-нибудь прибыльное дело, и мы с тобой разбогатеем.

Ну вот и все, дело сделано. Теперь ему не придется волноваться насчет Элсбет, Внезапно глаза ее подернулись печальной дымкой.

— Но, Жервез, леди Энн отправится в Лондон не раньше чем через полгода. Неужели мы так долго будем вдали друг от друга? Нет, я не вынесу разлуки! Разве нет другого выхода?

Жервез нетерпеливо щелкнул пальцами.

— Жили же мы друг без друга все эти годы. Что для нас значат теперь несколько месяцев? Вот увидишь, моя маленькая кузина, время пролетит быстро.

Она поняла, что его раздражают ее настойчивые мольбы, и поспешно добавила:

— Я знаю, что ты прав, но позволь мне сказать, что я буду ужасно скучать по тебе.

— И я тоже, — кивнул он, чрезвычайно довольный собой.

Он поднялся, чтобы уйти, но она удержала его за рукав и воскликнула:

— Прошу тебя, останься со мной сегодня. Ведь мы так давно не были вместе — ни разу после смерти Жозетты. Останься со мной. Я хочу тебя, Жервез.

Он был совершенно не готов к такому повороту событий и стоял словно оглушенный. Мысль о близости с ней наполнила его холодным ужасом. Но он не может дать ей это понять. Он попытался взять себя в руки и промолвил мягко, но твердо, стараясь скрыть отвращение, которое внушала ему ее просьба:

— Элсбет, послушай меня. Мы не должны больше встречаться тайком. Граф все знает — я же сам ему сказал про наши чувства друг к другу. Но он еще больше разозлится, если ему станет известно, что я продолжаю видеться с тобой наедине. Он выставит меня из дому, не дожидаясь конца недели. А я не хочу уезжать от тебя, пока меня к этому не принудят. Так что теперь нам надо быть осторожнее. Больше не будет никаких свиданий на сеновале, Элсбет. Не плачь, прошу тебя. Ты же знаешь, что обладать тобою для меня величайшее наслаждение, но отныне это может помешать нашим планам — вдруг кто-нибудь застанет нас здесь? Даже простое подозрение может все испортить. Ты должна это понять. Нам надо думать о будущем.

Элсбет почувствовала себя глубоко несчастной: сознание того, что они с Жервезом будут оторваны друг от друга на шесть долгих месяцев, наполнило ужасом ее сердце. Теперь ее жертва представлялась ей залогом ее верности и любви к нему. Страстное волнение охватило ее.

— В последний раз, Жервез. Обними меня в последний раз.

Ее настойчивость, желание, засветившееся в ее темных глазах, внушили ему еще большее отвращение — не к ней, но к самому себе. Но она не должна сомневаться в его любви. Он сделал над собой усилие, чтобы не отстраниться от нее, обнял ее за плечи и прижал свои губы к ее губам.

В ее отчаянном стремлении сохранить эти последние минуты, которые им суждено было провести вместе, Элсбет почти забыла о своем страхе, и тело ее сладостно затрепетало от его прикосновений.

Но он не чувствовал к ней ничего, кроме холодного презрения, и когда ее губы приоткрылись навстречу его губам, он понял, что не сможет более ни секунды терпеть ее ласки. Он резко отпрянул от нее и поднялся, дрожа как осиновый лист.

— Элсбет, прости, но я не могу. Нет, не обижайся, это не потому, что я тебя разлюбил. — Он постарался унять дрожь в голосе и продолжил более твердо: — Я не могу, моя маленькая кузина. Я обещал Арабелле поехать с ней кататься на лошадях. Ты же понимаешь, если я опоздаю, она что-нибудь заподозрит. Будь терпеливой, Элсбет. Скоро все наши мучения кончатся, обещаю тебе. Ты мне веришь?

— Но, Жервез… Да, я верю тебе.

Он не передумает. Она слишком хорошо его изучила. Она медленно кивнула ему. Те чудесные ощущения, которые она только что испытала, растаяли, словно по волшебству. Элсбет уже готова была признать, что это ее горе и страх перед предстоящей разлукой на мгновение вызвали их к жизни.

Прежде чем уйти, Жервез поцеловал ее в щеку, без страсти, без томления, легко и нежно. В его прощальном жесте ей почудилась печаль. Она с трудом сдержалась, чтобы не заплакать, и только когда он ушел, дала волю слезам.

Леди Энн легко запрыгнула в седло с помощью конюшего.

— Благодарю, Тим, — сказала она, оправляя юбку своей амазонки так, чтобы она прикрывала ее ноги, обутые в высокие сапоги. — Тебе не нужно сопровождать меня. Я еду к доктору Брэниону. Тьюлип хорошо знает дорогу.

Тим почтительно потрепал кобылку по холке и отступил в сторону, когда леди Энн дернула поводья. Тьюлип галопом понеслась вниз по главной аллее.

Выражение хмурой озабоченности, которое леди Энн скрывала в присутствии посторонних, теперь снова появилось на ее лице. Она глубоко вдохнула чистый деревенский воздух и пустила Тьюлип шагом. Кобылка благодарно заржала.

— Ты так похожа на меня, толстая старая лентяйка, — вполголоса проговорила леди Энн. — Стоишь себе в стойле и неприязненно косишься на всякого, кто нарушает твой покой.

Леди Энн не ездила верхом уже несколько месяцев. Она знала, что завтра утром ноги ее будут страшно болеть с непривычки. Но сейчас ее это не волновало. Она чувствовала себя беспомощной и разбитой, ее вчерашняя вспышка ярости и злость на Джастина сегодня сменились отчаянием. Эвишем-Эбби стал для нее холодным мрачным склепом, она не могла там больше оставаться. Джастин куда-то отлучился, Арабелла, вероятнее всего, тоже поехала кататься, чтобы быть подальше от своего супруга. А что касается Элсбет и Жервеза, она не видела их с самого ленча.

Повернув Тьюлип к опрятному домику в георгианском стиле, который стоял на окраине деревушки Страффорд-он-Бейрд, она подумала, что Пола может не оказаться дома. Он всегда бывал занят со своими пациентами — он лечил всю округу и помогал каждому, кто обращался к нему за помощью.

У них почти не было времени побыть друг с другом наедине со дня смерти Жозетты. И сегодня она решила, что ей во что бы то ни стало надо увидеть его, заглянуть в его карие глаза и хотя бы на время забыть все свои горести и беды. О да, в его присутствии она могла бы забыть все на свете — даже собственное имя. Она вспомнила про их свидание у пруда, вспомнила его ласки, наслаждение, которое он ей подарил. Он был с ней бережным и внимательным, понимая ее страх перед мужской силой, который внушил ей бывший муж. Она вспомнила о волнующих прикосновениях любимого и подумала, что отдала бы все на свете, чтобы испытывать это наслаждение снова и снова.

— А теперь, Тьюлип, твои старые кости наконец-то отдохнут, — промолвила леди Энн, направляя лошадь в маленькую тисовую аллею. — Хотя вряд ли ты устала, моя ленивая толстушка.

— День добрый, миледи, — окликнул ее крепкий светловолосый паренек приблизительно одних лет с Арабеллой.

— Рада видеть тебя, Уилл, — отвечала она, когда паренек, хромая, подошел к ней, чтобы взять лошадь под уздцы: он сломал ногу, будучи еще совсем ребенком. — Ты неплохо выглядишь. А доктор Брэнион дома? — Леди Энн затаила дыхание, ожидая его ответа. «Только бы он был дома», — в волнении твердила она себе.

— Да, миледи. Он только что вернулся от Далворфи. Старый развратник сломал себе руку.

— Прекрасно, — сказала она. Ей было наплевать на Далворфи, даже если бы он сломал себе шею. — Дай моей Тьюлип немного сена, Уилл, да смотри не перекорми ее. Она за последнее время очень растолстела.

Она легко спрыгнула на землю и почти бегом поспешила к крыльцу. К ее удивлению, на ее стук никто не откликнулся — обычно дверь отпирала суровая ирландка миссис Малдон, экономка доктора.

— Энн? Вот так встреча! Боже правый, девочка моя, что ты тут делаешь? — Дверь отворилась, и на порог вышел доктор Брэнион. Рукава его белой рубашки с оборочками засучены выше локтей, воротник расстегнут, на лице — удивление и радость.

Леди Энн смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. Она облизала пересохшие губы и заметила, что он не отрывает глаз от ее рта.

— Я хотела сделать тебе сюрприз, Пол, — наконец произнесла она.

Господи, она словно упрекает его в чем-то!

Доктор улыбнулся, взгляд его все еще был прикован к ее губам.

— Ах, Энн, прости мне мою невежливость. Заходи, прошу тебя. — Ему хотелось внести ее в дом на руках и опустить только на свою постель. А потом он бы покрыл поцелуями ее милое лицо. Трепет пробежал по его телу. — Мне очень жаль, но миссис Малдон отлучилась ненадолго. Если хочешь, я сам приготовлю нам чай. Сестра миссис Малдон занемогла. Все это очень печально.

— Да, — согласилась леди Энн. По правде говоря, она чувствовала себя расстроенной не больше, чем ее кобылка Тьюлип, которая сейчас, наверное, довольно фыркает над яслями с овсом. Она проследовала за Полом в маленькую гостиную — уютную, светлую комнату, которая ей очень понравилась. Она так не походила на величественные мрачные покои Эвишем-Эбби.

— У тебя прелестная шляпка, — сказал он. — Можно я помогу тебе снять ее? — Ему хотелось поцеловать ее, а черные бархатные поля шляпки мешали.

Леди Энн молча кивнула и приподняла голову. Доктор Брэнион не поцеловал ее, хотя желание прикоснуться губами к ее губам сводило его с ума. Развязав ленточки шляпки, он снял ее и нетерпеливо швырнул на стол.

— А теперь присаживайся и рассказывай, что привело тебя сюда. — Что-то случилось — он видел это по ее лицу. Поцелуи могут и подождать. Он вздохнул. — Я готов выслушать тебя. Ведь ты приехала сюда не за тем, чтобы меня удивить?

Глава 22

Она улыбнулась ему своей очаровательной кроткой улыбкой:

— Нет, я действительно приехала, чтобы повидаться с тобой. Но если хочешь знать, я вчера поссорилась с Джастином из-за Арабеллы. Я не хотела этого, но так уж получилось. А потом она вбежала в комнату, где мы с ним разговаривали. Я видела, что она до смерти боится его, Пол. Что до графа, одному Богу известно, что у него на уме. Но ты был прав: он уверен, что она изменила ему с Жервезом. Он не сказал мне, почему он так решил, а мне именно это и надо было узнать. Но он мне ничего не сказал. Тем не менее я знаю его достаточно хорошо, чтобы предположить, что если он поверил в такую нелепость, значит, на то есть серьезные причины. — Она вздохнула. — А я так хотела, чтобы он открылся мне.

— Меня удивляет, почему он до сих пор не приказал французу убираться из Эвишем-Эбби. Ему давно надо было это сделать. Тогда, возможно, они с Арабеллой выяснили бы это досадное недоразумение и все бы наладилось.

— Как же я ненавижу Эвишем-Эбби! Теперь этот дом кажется мне еще более пустым и холодным, чем раньше. Даже когда в нем полно людей, он выглядит так неуютно! Клянусь Богом, я всегда ненавидела это место.

— Тогда ты будешь жить здесь, со мной.

Энн удивленно взглянула на него, потом рассмеялась. Она окинула взглядом гостиную; ей нравилось здесь все — мебель, драпировки, статуэтки на каминной полке и гравюры и картины, украшавшие стены.

— И ты позволишь мне жить здесь? Ты не станешь подыскивать мне другой дом, огромный и респектабельный, который, по твоему мнению, больше мне подойдет?

— Нет, ты останешься здесь. Ты привыкнешь к миссис Малдон — она вечно на всех ворчит, но она полюбит тебя, как собственную дочь, а я буду любить тебя, как муж и возлюбленный. Тебе понравится этот дом, Энн. Но если что-нибудь будет не так, ты всегда сможешь мне об этом сказать. Со временем, во всяком случае.

Она поднялась с дивана и присела к нему на колени, обвив его шею руками.

— Да, конечно, — прошептала леди Энн. — Я непременно скажу тебе, если что-нибудь придется мне не по нраву. А сейчас я не хочу ни о чем думать, — добавила она и поцеловала его в губы.

Леди Энн, эта благородная леди, очаровательная женщина, которую он полюбил с первого же мгновения девятнадцать лет назад, согласна стать его женой. Господь услышал его молитвы.

— Я тоже, — шепнул он в ее приоткрытые губы.

Когда она наконец подняла голову от его лица, ее дыхание было взволнованным, грудь бурно вздымалась. Он чувствовал себя таким счастливым, что сердцу его было тесно в груди.

— По-моему, тебе совсем не хочется чаю, Энн.

— Ах да, я и забыла. Ну что ж, отведи меня на кухню, и я попытаюсь его приготовить, если, конечно, ты предпочитаешь скучное чаепитие.

— Предпочитаю? Но чему?

— Мне, — ответила она и снова прильнула к нему.

Он не станет заниматься с ней любовью здесь, в гостиной. Нет, он отнесет ее к себе в постель, где отныне она будет с ним каждую ночь. Он хочет ее до безумия.

— Ты пойдешь со мной, Энн?

— На кухню?

— Нет, в мою спальню.

Она провела мягкой ладонью по его щеке.

— Мне кажется, я бы отправилась с тобой даже в Тальгарт-Холл.

— Ну, тогда ты действительно меня любишь, — сказал доктор Брэнион и, поднявшись, подхватил ее на руки, крепко прижав к себе.

Леди Энн рассмеялась, и ее смех был для него сладчайшей музыкой.

Он поднялся наверх по обитой ковром лестнице, шагая сразу через две ступеньки. Он помнил, как все эти долгие годы каждый вечер он поднимался к себе в спальню по этим самым ступеням, усталый и одинокий. Но отныне все будет по-другому — его одиночество кончилось.

Спустя час, который был для них полон блаженства, леди Энн шепнула, уткнувшись головой ему в плечо:

— Теперь я падшая женщина. Если ты не женишься на мне, я не вынесу угрызений совести и утоплюсь в пруду. Это будет наказанием за мой грех.

Он поцеловал ее и сказал совершенно серьезно:

— Ты готова к тому, что будут говорить про нас злые языки?

Мысль об этом никогда раньше не приходила ей в голову, но она знала, что именно так все и будет. Она раздумывала не более пяти секунд, прежде чем ответить:

— А пусть они все убираются к дьяволу!

От неожиданности он расхохотался.

— А Арабелла? — спросил он немного погодя.

— За нее я не волнуюсь — она, наверное, давно уже обо всем догадалась. Даже Джастин заметил, что происходит между нами. А дочь тебя обожает. Не думаю, что она будет против — она должна радоваться, что ее мать наконец-то обретет счастье.

Доктор Брэнион хотел было сказать ей, что Арабелла может возненавидеть его так же сильно, как любила отца, но понял, что лучше не расстраивать ее раньше времени. Все теперь так запутанно и странно, кроме их любви, подумал он, целуя кончик ее носа. Нет, их любовь и есть самое непостижимое и загадочное.

Он помог ей одеться — ему нравилось застегивать маленькие пуговки у нее на платье. Некоторое время спустя они вместе вышли из дома и поехали в Эвишем-Эбби.

Леди Энн вернулась в Эвишем-Эбби как раз перед обедом — у нее даже осталось немного времени, чтобы переодеться.

— Я присоединюсь к тебе позже, Пол, — шепнула она и, повернувшись к дворецкому, сказала: — Краппер, скажите кухарке, что доктор Брэнион будет с нами обедать.

— Слушаюсь, миледи, — кивнул Краппер.

Он не слепой и все прекрасно видит — последнее время его хозяйка просто сияет от счастья, а все благодаря доктору Брэниону. Господь им судья. Да никому и в голову не придет их упрекать.

Краппер предложил доктору стакан хереса, а сам тем временем внимательно на него поглядывал. Хотя доктор Брэнион и не лорд, он джентльмен благородного происхождения. Да, размышлял Краппер, спускаясь по лестнице, ведущей на кухню, впервые за все это время он видел леди Энн такой веселой и похорошевшей — нет, не просто похорошевшей, а прямо неотразимой. Правда, со дня гибели графа не так уж много времени прошло, да что в этом такого? Вот ведь и леди Арабелла вышла замуж за молодого графа, не дожидаясь срока окончания траура. Жизнь идет своим чередом — нельзя вечно предаваться печали. Он пригладил редкие седые волосы, гадая про себя, останутся ли леди Энн и доктор жить в Эвишем-Эбби после свадьбы.

Не будь леди Энн так поглощена собственными переживаниями, она бы наверняка почувствовала напряженную атмосферу, царившую за столом. Но она смотрела на присутствующих сквозь легкую дымку, сердце ее пело от счастья, и их слова долетали до нее словно издалека. Ей хотелось вскочить на ноги и воскликнуть «аллилуйя», когда Пол наконец отложил свою салфетку, откашлялся и поднялся из-за стола.

— Джастин, Жервез, — промолвил он громко и отчетливо, — прежде чем леди удалятся в Бархатную гостиную, я хотел бы сделать небольшое объявление.

Граф поднял голову, встретился взглядом с леди Энн и улыбнулся. Его улыбке недоставало теплоты, и выражение его лица по-прежнему было холодным и замкнутым, но тем не менее он улыбнулся, явно одобряя ее, и леди Энн воспрянула духом. Он слегка кивнул ей. Арабелла тоже вскинула на нее глаза, но на лице ее ясно читалось лишь одно — ей не терпелось поскорее покинуть столовую, чтобы избавиться от необходимости созерцать своего супруга.

Доктор Брэнион еще раз откашлялся и продолжал:

— Леди Энн оказала мне большую честь, приняв мое предложение руки и сердца. Мы с ней поженимся, как только будет возможно, и будем вести спокойную, тихую жизнь, пока не кончится годовой срок ее траура.

Граф встал и поднял свой бокал:

— Мои поздравления, Пол и Энн. По правде говоря, это не явилось для меня таким уж сюрпризом, но все равно это приятная новость. Я предлагаю тост в вашу честь, доктор Брэнион и леди Энн: за вашу долгую и счастливую семейную жизнь.

Арабелла сидела точно оцепенев. Значит, для всех это вовсе не сюрприз? Ее матушка и доктор Брэнион? Нет, это неправда, это не может быть правдой. Не прошло и месяца, как погиб ее отец. Его прах покоится в развалинах сгоревшего дома какой-то глухой португальской деревушки, а ее мать уже собирается замуж за другого. Да как такое можно вынести!

Злость и ненависть охватили ее. Она гневно взглянула на мать, впервые заметив ее нежный румянец, новый радостный блеск в ее глазах. Ее мать, благородная леди, ведет себя как последняя проститутка!

— Арабелла! Твой тост, моя дорогая.

Арабелла повернула голову и встретилась глазами с графом. Это ее муж — человек, который ненавидит ее и всю жизнь будет ненавидеть за проступок, которого она не совершала. Его слова прозвучали для нее как приказ. Боже, и он признает этот брак? Арабелла взглянула в сторону Элсбет и Жервеза. Теперь, когда она знала об их связи, они выглядели для нее как одно существо: их черты смешались, словно под прихотливой кистью художника, и она уже не могла отличить, кто из них кто, так они были похожи. Ей на мгновение показалось, что вместо двух пар глаз на нее пристально уставились два темных миндалевидных глаза. Жервез и Элсбет — они смотрят, и чувствуют, и думают одинаково. Нет, конечно, нет. Элсбет и Жервез? Но кто же еще? Нет, Сюзанна не ошиблась. Они тайные любовники.

По их лицам промелькнула тень изумления, не больше. Неужели она одна до сих пор ничего не замечала?

— Арабелла, дитя мое, что с тобой?

Мягкий, нежный голос ее матери, полный заботы и участия. Что это, ей послышалось, или в нем была мольба? Она хочет получить одобрение своей дочери, хочет, чтобы она простила ей это предательство? До чего же она была слепа, как раньше обо всем не догадалась? Но нет, она совершенно замкнулась в себе и думала только о своем горе, не замечая того, что для всех остальных было очевидно. Слепая безмозглая кукла! Кажется, доктор Брэнион удивлен ее упорным молчанием. Но, может быть, она ошибается? Он ведь знал, как она любила отца, как его теперь ей не хватает. Он предал ее. Они оба предали ее. И ее отца. Неужели все эти годы они устраивали свидания тайком от него? Наверное, только и ждали, когда он будет в отлучке, чтобы забраться в постель.

— Арабелла!

Снова голос ее мужа — он осуждает ее. Но граф осыпает ее проклятиями с самого первого дня, как они поженились. Стоит ли ожидать от него сочувствия? Ему не понять, что они предали ее.

Арабелла, шатаясь, поднялась с места и вцепилась побелевшими пальцами в край стола, чтобы не упасть. Она чувствовала себя раздавленной, разбитой — ее собственная слепота и предательство самых близких ей людей тяжестью навалились ей на сердце. Все вокруг лгут, предают — только она одна невиновна.

— Со мной все в порядке, мама. — Голос ее прозвучал еле слышно и замер — так сорвавшийся с ветки листок медленно кружится в воздухе, постепенно опускаясь к земле. — Вы просили меня произнести тост, милорд? Мне очень жаль, но я не могу придумать ничего подходящего. — Она услышала чей-то приглушенный возглас — чей, ей не удалось разобрать. Как в тумане она видела, как граф резко отодвинул свой стул и гневно нахмурился. Она повернулась и бросилась вон из комнаты.

Джастин отшвырнул салфетку и вышел из-за стола.

— Пол, Энн, не обращайте на нее внимания. Прошу вас в гостиную — там вас ждет кофе. С вашего позволения, я вас покину — мне нужно поговорить с женой.

Лицо леди Энн стало белым как снег, она кусала губы, чтобы не заплакать. Глаза графа горели гневным огнем. О Господи, она должна защитить Арабеллу от его ярости! Она еще ни разу не видела его таким рассерженным — он просто взбешен. Она вскочила со стула и с мольбой протянула к нему руки:

— Джастин, подождите! Не стоит так волноваться. Наша помолвка стала для нее неожиданностью! Вы же знаете, как она любила отца. Нет, прошу вас…

Но он быстрым шагом вышел из столовой, даже не оглянувшись.

Доктор Брэнион приблизился к леди Энн и взял ее за руку. Наклонившись к ней, он сказал так тихо, что его могла слышать только она:

— Этого я и боялся, Энн. Ты же знаешь, Арабелла очень несчастна. Мне кажется, она так благоговейно хранит память об отце, потому что это помогает ей пережить размолвку с Джастином. Прошу тебя, Энн, не обижайся на нее — она не хотела тебя оскорбить. Просто ей сейчас очень тяжело. Пойдем в Бархатную гостиную, и постарайся вести себя как обычно, хотя бы при Элсбет. Что до французского кузена, я был бы рад, если бы он сейчас же убрался восвояси, но это не в моей власти. Идем же, любовь моя.

— Как глупо с моей стороны, что я не смогла предвидеть, как эту новость воспримет Арабелла, — печально заметила леди Энн. — Я отнюдь не собиралась причинить ей боль — просто мне хотелось приблизить свое счастье.

Жервеэа так ошеломила неожиданная вспышка Арабеллы, что он едва кивнул леди Энн и доктору, взял Элсбет под руку и проследовал за ними в Бархатную гостиную мимо лакея, застывшего у дверей с каменным лицом, — бедняга стоял здесь и все слышал и видел. Когда они вышли из столовой и очутились в коридоре, Элсбет внезапно потянула Жервеэа за рукав и остановилась:

— Ох, дорогой, что же нам теперь делать? — Она готова была разрыдаться.

Нельзя допустить, чтобы она закатила истерику в присутствии леди Энн и доктора.

Он схватил ее за обе руки и сжал их почти до боли.

— Слушай, Элсбет, я уже говорил тебе, все образуется. Я что-нибудь придумаю, не беспокойся. Ну же, возьми себя в руки и не смей плакать. Ты ведь не хочешь устроить такую же безобразную сцену, как твоя сестрица? Я знаю, ты выше этого. Ты воспитанная и добрая девочка и не станешь вести себя так неприлично.

— Да, Жервез, да, я постараюсь. — Она всхлипнула и, как ребенок, отерла кулачком глаза. Ей почудилось, что он чем-то глубоко расстроен. — Да, я тоже считаю, что Арабелла вела себя не очень хорошо. Но почему она сделала это? Наш отец был суровый, высокомерный человек. Меня он просто ненавидел. Ну да, Арабеллу он любил, но как она могла так жестоко поступить со своей матушкой?

Джастин шагнул под своды парадного холла и направился к главной лестнице. Перескакивая через несколько ступенек, он поднялся до первого пролета, прежде чем Краппер понял, куда он держит путь. Дворецкий махнул ему рукой, пытаясь привлечь внимание хозяина, но граф не обратил на его жест никакого внимания. Краппер покачал головой и вернулся на свой пост у главного входа — не мог же он окликать его светлость, это совершенно против правил. Во всяком случае, в Эвишем-Эбби это было не принято.

Граф был так разъярен, что это заметила даже Грейс, горничная Арабеллы, которая в ужасе отпрянула в сторону, увидев его лицо. Ноздри его раздувались от ярости, на шее вздулись жилы. Руки Джастина тряслись, он уже не владел собой. Черт бы ее побрал, да как она посмела так оскорбить свою мать?! Где были ее глаза — неужели она не видела, кому леди Энн отдала свои симпатии? Нет, он ее придушит!

Джастин бешено дернул за ручку двери, ведущей в спальню. Дверь была закрыта, как он и предполагал, но то, что ему приходится ломиться в собственную комнату, еще больше распалило его гнев. Он влетел в смежную гардеробную, чуть не сбив с ног своего слугу Граббса.

— Милорд, что случилось? — воскликнул тот, шарахаясь в испуге, но Джастин даже не взглянул в его сторону.

Секунду спустя он стоял посреди графской спальни. Он уже хотел грозным голосом позвать Арабеллу, но тут заметил, что комната пуста.

— Проклятие, — пробормотал он, повернулся на каблуках и ринулся прочь из спальни. Сбежав вниз по лестнице в холл, он окликнул дворецкого: — Краппер, вы не видели ее светлость?

— Видел, милорд, — невозмутимо ответствовал Краппер.

— И где она, черт бы ее побрал?

— Ее светлость графиня покинули дом, милорд. Ваша супруга очень спешила, как мне показалось.

— Дьявол, что же вы молчали, Краппер? Не могли мне раньше об этом сказать?

Краппер с достоинством распрямил плечи.

— Простите мою смелость, милорд, но я заметил вас слишком поздно — вы уже поднялись по лестнице.

— Да вы что, смеетесь надо мной? — рассвирепел граф.

Он распахнул входную дверь и шагнул мимо остолбеневшего дворецкого в теплую летнюю ночь.

Он не собирался ждать, пока она соизволит вернуться. Мысленно он перебрал известные ему уголки, в которых она любила бывать, — развалины старого аббатства, лужайка у пруда, возможно, даже кладбище. Но интуиция подсказывала ему, что ни в одном из этих мест он ее не найдет. Нет, думал он, она наверняка захочет очутиться подальше от Эвишем-Эбби, чтобы сбежать ото всех — от своей матери, сестры и в первую очередь от него самого.

Люцифер! Джастин был готов поклясться, что она ускакала на своем бешеном коне.

Он стремглав кинулся к конюшне. Прибежав туда, он успел заметить Арабеллу, которая, оседлав Люцифера, галопом понеслась по главной аллее, так что юбки вихрем взметнулись вокруг ее ног.

— Джеймс! — крикнул он.

Конюх тут же показался в освещенном проеме двери и подбежал к графу. Ноги несчастного заплетались от страха. Взглянув в разгневанное лицо хозяина, он в отчаянии решил, что тот его сейчас уволит. Но граф об этом даже и не подумал — ему было известно, что приказания Арабеллы слуги выполняли беспрекословно и никогда не осмеливались ей перечить.

— Подайте мне коня, Джеймс, живо!

Пока конюх седлал его лошадь, граф мысленно прикидывал, на сколько Арабелла его опередила. Его гнедой жеребец арабских кровей всегда побеждал в скачках, но этот чертов Люцифер, выносливый, как десять лошадей, и быстрый, как ветер, будет уже в соседнем графстве, прежде чем ему удастся добраться до конца аллеи.