Эпоха Регентства (№4) - Наследник

Доктор Брэнион принял шляпку из ее рук и осторожно отложил ее в сторону. Потом он медленно поднял руку и провел кончиками пальцев по ее нежной щеке, переносице и легко дотронулся до ее розовых губ.

— У тебя очаровательные ножки, прелестные волосы, но главное, твоя душа так прекрасна, что я сомневаюсь в том, что достоин тебя.

— Ты сомневаешься? О Господи, Пол, это мне надо сомневаться. Ты само совершенство. Правда, я еще не видела твоих лодыжек, но я могу сказать, что была бы счастлива просто смотреть на тебя, провести рукой по твоим волосам. Так можно мне будет смотреть на тебя последующие пятьдесят лет?

Этого он совсем не ожидал. Он мог только мечтать о таком чуде, но никак не надеяться.

— Ты делаешь мне предложение?

Брэнион осторожно положил руку на ее нежный затылок, увитый тяжелыми золотистыми косами, и привлек ее к себе. Он подумал, что она выглядит сейчас как юная девушка в ожидании первого поцелуя. У него хватило здравого смысла понять, что ее слова были не более чем игрой, хотя она только что сделала ему что-то вроде предложения. Про себя он надеялся, что она имела в виду брак. Она смотрела на его губы и молчала. Он поцеловал ее, слегка коснувшись губами ее губ. Их вкус пьянил его, их мягкость и податливость обволакивали его, лишая воли. Он почувствовал, как по телу ее пробежал ответный трепет, положил руки ей на плечи и мягко уложил ее на спину. Она распахнула глаза, и он прочел в них неуверенность, почти страх. Да, наверное, страх. Он слишком поторопился. Он тут же отпустил ее и улегся рядом, опершись на локоть. Все эти годы он подозревал, что граф обращался с ней жестоко. И все же в ней сохранилась хрупкая невинная чистота, которую даже муж не смог убить. Возможно, если они поженятся, она сама ему когда-нибудь об этом расскажет.

— Так ты действительно делаешь мне предложение, Энн? Пойми, если ты желаешь видеть меня так часто, то в этом случае брак — единственно возможное решение, единственный способ заставить замолчать досужих сплетников.

Леди Энн лукаво улыбнулась ему, неуверенность ее как рукой сняло.

— Боюсь, что мне ничего другого не остается, Пол, — сказала она. — Если бы я целовалась с мужчиной, за которого не собираюсь замуж, меня можно было бы считать падшей женщиной.

— Тогда я должен поцеловать тебя еще раз, дабы укрепить твое намерение.

Она рассмеялась, когда он нагнулся, чтобы поцеловать ее, и его язык проник ей в рот. Ее тут же охватил страх, и она плотно сжала губы. В этот момент он был не Пол, а граф, ее муж, чей рот яростно впивался в ее губы, пытаясь их разжать. Как она ненавидела его влажный язык! Впрочем, ее муж не много тратил времени на поцелуи: все, что он хотел, — это чтобы она лежала на спине, нагая, молчаливая и покорная.

Доктор Брэнион внезапно поднял голову. В его глазах и в голосе не было нежности, когда он сказал:

— Я не граф, будь он проклят. Посмотри на меня, Энн. Я не тот человек, который причинил тебе столько страданий и от которого ты знала только боль и унижение.

Она дрожала. Он взял ее руку в свою и поцеловал кончики ее пальцев.

— Я никогда не заставлю тебя страдать, никогда не буду унижать тебя. Ты никогда больше не будешь чувствовать себя вещью. Ты это знаешь. Ты знаешь, что я буду защищать и оберегать тебя до конца моих дней.

— Да, я знаю. Прости, этого больше не повторится.

— Нет, это повторится, и так и должно быть, но это не важно. Ты скоро избавишься от страха, который он тебе внушал в течение многих лет. Ты веришь мне?

Конечно, она ему верила.

— Я ненавидела его так же сильно, как Арабелла обожала его.

Он должен знать, что делал с ней этот негодяй, но он не будет требовать от нее признания. Если захочет, она сама ему все расскажет. Ему следует помнить о том, что этот негодяй теперь мертв, и ее неприятные воспоминания скоро померкнут, а страх исчезнет. Отныне она навеки принадлежит ему. Он тихо спросил:

— Энн, ты мне доверяешь?

Она прикоснулась кончиками пальцев к его губам.

— Мое доверие к тебе сильнее внушенного им страха, — просто сказала она.

Он заключил ее в объятия и привлек к себе на грудь. Положив руку ей на талию, он почувствовал, как она прижалась к нему всем телом, обвила руками его шею и спрятала лицо у него на груди. Уже одно то, что он был с ней рядом, что она ощущала его теплое дыхание, наполняло ее счастьем.

Доктор Брэнион надеялся, что она не чувствует твердой плоти, упирающейся ей в живот. Впервые в жизни он с облегчением подумал о том, что женщины носят несколько слоев одежды. Ему хотелось провести рукой по ее бедру, ласкать н целовать каждую частичку ее тела.

Да, он хотел снять с нее платье, покрыть ее поцелуями и ласками, войти внутрь нее. Он хотел, чтобы она обняла его крепко-крепко, чтобы она наконец познала наслаждение в его объятиях. Но время для этого еще не настало, несмотря на ее напускную храбрость и дразнящие намеки. Он заставил себя успокоиться, но это было нелегко. Так они лежали в объятиях друг друга, пока солнце не стало склоняться к горизонту.

Его разбудили легкие, нежные прикосновения губ — она целовала его в подбородок, в щеки, в нос. Он спал? Не может быть!

— О черт! — буркнул Пол, повернул к себе ее лицо и поцеловал в губы. — И как долго ты пользуешься моей беспечностью?

Она вздрогнула от неожиданности, потом улыбнулась. И вдруг очутилась на нем сверху и обхватила руками его лицо. Губы ее приоткрылись, и она стала целовать его со всей страстью. Прическа ее растрепалась, косы расплелись, и ее длинные золотистые локоны упали по обеим сторонам его лица. Тонкий аромат ее кожи сводил его с ума. Он не хотел испугать ее, но помимо воли из груди его вырвался глухой стон.

Она не испугалась, скорее наоборот, ее поцелуи стали еще более настойчивыми. Он сгорал от желания войти в нее сию же секунду, но у него хватило благоразумия предоставить ей свободу действий. Ему следует набраться терпения: он ведь, слава Богу, врач, а не какой-то зеленый неопытный юнец. Он снова приглушенно охнул:

— Энн, для меня это уже слишком. Боюсь, за восемнадцать лет, которые я ждал тебя, мое терпение истощилось.

Она подняла голову и взглянула ему в глаза.

— И мое тоже, — сказала она. — Восемнадцать лет — это слишком много. И если ты помедлишь еще хотя бы минуту, я снова начну разглагольствовать о лилиях и кувшинках.

Весело расхохотавшись, она вскочила на ноги и принялась расстегивать пуговки на платье. Он оторопел. В ней не было ни страха, ни смятения, на лице заиграл румянец, она вся горела от возбуждения. Им не потребовалось много времени, чтобы снять с себя всю одежду, и вот уже они оба, смеясь, опустились на его сюртук. Когда он вошел в нее, она встретила его тихим стоном. И когда из груди ее вырвался крик наслаждения, он прижался ртом к ее губам, целиком отдаваясь пламени страсти.

— Пол, я впервые испытала наслаждение. Я даже не знала, что это бывает. У нас с тобой всегда все будет так прекрасно?

— Даю тебе руку на отсечение.

— Ах, я и не знала…

Он поцеловал ее маленькое ухо.

— Я так и думал. Но теперь ты знаешь. Забудь о прошлом, Энн. У тебя есть настоящее. И я буду доставлять тебе удовольствие, пока мы оба не перейдем в другой мир.

— А я доставила тебе наслаждение?

Она спросила это смущенно, испуганно. Он поцеловал кончик ее носа.

— Если бы ты дала мне больше, мне бы понадобилась врачебная помощь, — сказал он и зевнул.

Энн слегка укусила его за плечо, вдыхая запах его теплой кожи, потом снова поцеловала его.

— Это ощущение — прошу, не смейся надо мной — это волшебное ощущение. Я понимала, что со мной должно случиться что-то необыкновенное, но никогда не думала, что это что-то заставит меня трепетать в экстазе.

Он провел рукой по ее волосам.

— Существует множество способов дарить женщине наслаждение, Энн.

Она приподнялась, опершись на локоть, прикусив нижнюю губу.

— И сколько же?

Он со стоном откинулся назад.

— Если так дальше пойдет, я скончаюсь от истощения к концу года. Довольно, Энн, ты слишком устала, чтобы нам снова… И не смотри на меня своими невинными глазами. Ты еще не привыкла к тому, чтобы постоянно быть с мужчиной, и я не хочу причинять тебе боль. А теперь давай переменим тему — больше никаких разговоров о наслаждении и тому подобном. Но я хочу, чтобы ты знала вот что: я люблю тебя. Только тебя. И всегда любил только тебя.

Он любит ее. Только ее.

— И я люблю тебя, — прошептала леди Энн.

Она ощущала ноющую боль между ног, но эта боль не причиняла ей беспокойства. Наоборот, для нее это было необычно и приятно, и ей хотелось, чтобы это волнующее ощущение не покидало ее до конца жизни. Она вздохнула и поцеловала его в сомкнутые губы.

— Энн, довольно. Я тебя прошу. Переключи мое внимание на что-нибудь другое.

Нахмурившись, она спросила:

— Что нам делать с Арабеллой и Джастином?

— Ну, ты слишком резко сменила тему. Я ожидал постепенного перехода от страсти к повседневным заботам. Кто я сейчас? Всего лишь мужчина, чье тело возлюбленная только что использовала для своего наслаждения, так что я теперь выжат как лимон, а она делает вид, что не замечает мою руку на своем прелестном бедре.

Она пошевелилась, и он простонал:

— Довольно, прошу тебя, иначе ты не услышишь от меня вразумительного ответа на свой вопрос. Итак, продолжим. Обещаю, что не буду больше жаловаться. По крайней мере в ближайшие десять минут. Значит, тебя беспокоят Белла и граф?

Он понял, что не сможет думать ни о чем серьезном, пока она находится на нем. Доктор неохотно высвободился из ее объятий, поднялся и стал одеваться. Она тоже поднялась и последовала его примеру. Вскоре он уже помогал ей застегивать пуговицы платья, потом наклонился и поцеловал ее во впадинку у горла. Кожа ее была влажной от пота, его пьянил ее вкус.

— Знаешь, Энн, — медленно промолвил он, — мне кажется, что в их размолвке виноват наш французский гость.

Леди Энн удивленно подняла на него глаза:

— Жервез? Но почему? Я не понимаю, при чем тут де Трекасси.

— Я видел, что Джастин не сводит с него глаз. Мне кажется, он его терпеть не может. Держу пари, он вызвал бы Жервеза на дуэль, если бы это не было противозаконно. Джастину прекрасно известно, что, если он убьет Жервеза, ему придется покинуть Англию, а ведь если дело дойдет до дуэли, он непременно его убьет. Но он втайне лелеет эту мысль о дуэли, и это его снедает. Он не доверяет Жервезу. Я почти уверен, что он наводил о нем справки в Лондоне. Но ответ, вероятно, еще не пришел. Я пытался догадаться, в чем причина такой неприязни, и пришел к выводу, что Джастин ревнует.

— Ревнует? — повторила она, заправляя выбившиеся пряди в гладкий пучок на затылке. — Значит, этим объясняется его неприязнь? Но как Джастин может ревновать свою жену к другому? Он ведь хорош собой, прекрасно воспитан, он пэр. Нет, у меня в голове не укладывается подобная чепуха. — Леди Энн вздохнула. — Пожалуй, ты прав, но мне это кажется неправдоподобным. Арабелла совершенно не обращает внимания на Жервеза. Я готова поклясться, что она не чувствует к нему ничего, кроме презрения. За то, что он француз? Я не уверена точно, но вполне возможно, что именно за это. Она всегда и во всем подражала отцу, а он никогда не скрывал своего отношения к иностранцам. — Помолчав немного, она добавила: — Но ты знаешь, Пол, Джастин очень жестоко обошелся с ней в их брачную ночь.

— Ну, она же была девственницей. Он неминуемо должен был причинить ей боль.

— Нет, дело не только в этом, — возразила она и рассказала о разорванной рубашке Арабеллы и следах крови на покрывале. — Когда я попыталась поговорить в то утро с Джастином, мне показалось, что он не только чем-то расстроен, но и взбешен. Он был в ярости, но усилием воли сдерживал себя. Что произошло между ними, он мне не сказал. Что касается Арабеллы, она старалась сделать вид, будто ничего не случилось. Но ты сам видел, что это не так.

— Не знаю, что и сказать, — задумчиво промолвил доктор Брэнион, подал ей руку и повел ее прочь от пруда. — Я думал, что наша самоуверенная маленькая Белла соблазнит своего жениха в два счета. А что до Джастина — он же не зеленый неопытный юнец, чтобы испугать ее. Нет, тут что-то не так. Черт, все это гораздо сложнее, Энн. Ты думаешь, он ее изнасиловал?

— Да. Она боится его. Моя дочь боится! Я наблюдала за ней: она не хочет, чтобы это заметил он или кто-то другой, но она его боится. Мы должны что-то сделать, Пол. Я придумала: я просто скажу Жервезу, чтобы он уехал. Если он покинет Эвишем-Эбби, Джастин скоро успокоится.

— Нет, Энн, ты не можешь решать все сама. Если Джастин по какой-то непонятной причине возомнил, что Арабелла предпочитает ему Жервеза, он сам должен определить, как ему поступить в этом случае. А поскольку он не вызвал молодого человека на дуэль и не приказал ему убираться из Эвишем-Эбби, значит, у него что-то другое на уме. Джастин затеял опасную игру. Он военный, и я уверен, что он обладает талантом стратега. Нам остается только ждать — иного выбора у нас нет.

— Знаешь, сейчас, когда мы заговорили об этом, мне кажется странным, что Жервез так долго и подробно расспрашивал меня о своей тетушке Магдалене.

— В самом деле? Жервеза интересует судьба Магдалены? Но почему? Что он спрашивал у тебя?

— Он просил рассказать ему, что мне известно о ее жизни в Англии. А я очень мало знаю о первой жене графа. Она умерла задолго до того, как я появилась в Эвишем-Эбби. Затем Жервез, заметь это, поведал мне о ее богатом приданом, которое получил граф Страффорд после женитьбы на ней. Из его рассказа следует, что граф получил лишь часть причитающихся ему денег. Я не понимаю, зачем он посвятил меня в эти подробности, — Магдалена умерла вскоре после возвращения из Франции, спустя два года после свадьбы с графом. — Леди Энн умолкла и взглянула на него с улыбкой. — Какая же я глупая, Пол. Ты ведь был у постели умирающей Магдалены, правда? Жервезу следовало расспросить обо всем тебя, если он хочет что-то узнать о своей тетушке.

Доктор Брэнион отвел глаза и, помолчав, мрачно кивнул:

— Да, я был с ней, когда она умерла. Что касается ее приданого, мне ничего не известно об отношениях графа с ее семьей. Но интересно, почему наш французский петушок рассказал тебе все это? Он никак не объяснил причину своего любопытства?

— Нет.

Они неторопливо пошли по дорожке мимо геометрически правильных клумб, и доктор спросил:

— Жервез больше ничего не хотел узнать, Энн?

— Да ничего существенного. Он меня порядком насмешил, когда полюбопытствовал насчет драгоценностей Страффордов. Он решил, что, поскольку я графиня Страффорд, моя шкатулка с драгоценностями достойна королевской сокровищницы. Пришлось его разочаровать.

Доктор Брэнион что-то хмыкнул в ответ и погрузился в размышления, до самого дома так и не промолвив больше ни слова. Когда они подошли к парадному крыльцу Эвишем-Эбби, он взял леди Энн за руку и пристально посмотрел в ее прекрасные голубые глаза:

— Слушай меня, Энн. Ты теперь принадлежишь мне телом и душой. Я буду любить тебя до конца моих дней, пока не перейду в мир иной, но даже и там моя душа все равно будет продолжать любить тебя. Давай не будем ждать восьми месяцев до окончания траура. Давай поженимся поскорее. Выходи за меня, Энн.

Взгляд ее был прикован к его губам.

— Как можно скорее, — повторил он, и голос его дрогнул. — Ты же понимаешь, когда женщина любит и любима, по ней это сразу видно. Вот и у тебя глаза светятся от счастья, ты вся лучишься улыбкой.

— А завтра будет уже поздно?

Он рассмеялся, обнял ее, не заботясь, что кто-нибудь из слуг может их увидеть.

— Подождем, пока не уладим все с Джастином и Арабеллой. Тогда нам можно будет подумать и о себе.

— Я сегодня же поговорю с Джастином.

Он поцеловал кончик ее носа.

— Нет, пока не стоит. Сначала я побеседую с Арабеллой.

— Хорошо, но побыстрее. Может, до пятницы все разрешится?

— Я сделаю все, что смогу. Энн?

— Что? — Она положила руки ему на грудь. Он накрыл их ладонями и крепко сжал.

— Ты бы вышла замуж за простого доктора?

Он был совершенно серьезен — это было видно по его лицу. Она ответила ему спокойно, вложив всю душу в эти слова:

— Я всегда считала тебя человеком необыкновенным. Ты на голову выше окружающих. Так что это глупый вопрос.

Доктор Брэнион откинул голову и расхохотался.

А она продолжала уже без тени улыбки, голос ее был тих и серьезен, и доктор почувствовал, как у него перехватило дыхание.

— Я бы вышла за тебя, даже если бы ты был простым фермером. Для меня это не имеет значения. Этот дом принадлежит Арабелле, а не мне. Эвишем-Эбби никогда не был моим домом. Мой дом там, где ты, Пол. Я хочу быть с тобой — больше мне ничего не нужно.

— Я счастлив, что ты теперь вошла в мою жизнь, — промолвил он, йотом поцеловал ее и слегка дотронулся кончиками пальцев до ее губ, прежде чем уйти. Он не смог бы произнести больше ни слова, даже если бы его жизнь зависела от этого.

Глава 17

«Почему я ничего не чувствую? Прошу тебя, Господи, сделай так, чтобы я почувствовала хоть что-нибудь. Или это наказание за мой грех? О, молю тебя, дай мне почувствовать любовь к нему. Хотя бы раз».

Он жадно приник губами к ее маленьким упругим грудям, и она, прижимая к себе его голову, запустила пальцы в его черные вьющиеся волосы. Он решил, что ее жест продиктован страстным желанием, и впился в ее грудь неистовым поцелуем. Он был молод, горяч и самоуверен.

Она стиснула зубы, чтобы не закричать от боли, приподняла его голову за подбородок и притянула к своим губам. Прекрасные темные глаза его стали почти черными от желания, и она заметила в них нетерпение. Да, она, наверное, не похожа на других женщин. Она слишком медленно возбуждается. Ему это не нравится. О Господи, надо же что-то делать. Она боялась, что он догадается, что все его ласки, поцелуи, нежные прикосновения не доставляют ей удовольствия — наоборот, от них все внутри нее словно замерзает. Она тихо застонала — ей показалось, что так будет естественнее, — и выгнулась навстречу ласкающим ее рукам. Она почувствовала, как он все больше распаляется от ее притворных стонов. В отчаянии она была готова оттолкнуть его от себя, умолять его о том, чтобы он не причинял ей боли. Противнее всего было, когда он входил в нее. Тут ей стало стыдно за свои мысли, и она затаила дыхание, стараясь молча вытерпеть эту пытку — его требовательные, настойчивые губы и влажный язык. Ей надо помнить о том, что он любит ее, что она не должна внушить ему отвращение к себе, иначе она потеряет его любовь.

Она попыталась расслабиться, вдыхая сладкий аромат сена. Но она чувствовала только его запах — резкий, сильный запах мужчины.

«Тебе повезло, он избрал тебя одну. Ему не нужна ни Арабелла, ни любая другая из женщин. То, что ты отдала ему свое тело, есть доказательство твоей любви, твоей исключительности».

Внезапно он откинулся назад, опустился на колени подле нее и развел в стороны ее ноги. Она закрыла глаза, пока его пальцы шарили меж ее бедер. Она слышала его недовольный возглас, и краска стыда залила ее щеки. Она чувствовала, как его пальцы, смоченные его собственной слюной, проникают внутрь нее. Она зажмурилась, когда его пальцы вошли еще глубже, и в отчаянии в который раз подумала, как она сможет вынести все это.

Он вновь опустился на нее сверху, не в силах больше сдерживать себя, и толкнулся в нее, чувствуя в этот момент, как волна ощущений накрыла его с головой, так что он не мог больше ни думать, ни рассуждать и потерял счет времени. Его семя заполнило ее узкий проход, облегчая ему путь, и он вошел в глубь нее. В этот миг он ощутил почти животный восторг — победа над этой женщиной подтверждала его мужскую состоятельность. Ее маленькие ручки вцепились ему в плечи, и он в очередной раз решил, что завоевал ее так, как мужчина должен завоевать женщину, что он полностью владеет ее телом и чувствами и его страсть подарила ей наслаждение.

Он приподнялся, поцеловал ее влажные губы, перевалился на бок и улегся рядом с ней. Его острый запах щекотал ей ноздри. Тошнота подкатилась ей к горлу. Тело ее налилось свинцовой тяжестью, кожа покрылась мурашками, когда прохладный воздух соприкоснулся с влажными следами пота, оставленного его телом.

— Я обожаю тебя, ma petite cousine, — сказал он, зная, что обязан сказать это, — он ее завоеватель, ее любовник, человек, которого она боготворит. Он обязан заверить ее в своей любви при помощи слов, которые так мало для него значат. То, что он покорил свою застенчивую кузину, тешило его мужское тщеславие, но для того, чтобы окончательно подчинить ее себе, он должен был овладеть не только ее душой, но и телом. И ему льстило то, что ему отдалась девственница.

— И я люблю тебя, Жервез, — прошептала Элсбет. Боль в ее теле улеглась, и она почти забыла об унижении, которое только что пришлось испытать. Теперь она думала лишь о том, как счастлива она, что ее любит такой красивый мужчина с темными миндалевидными глазами, белозубой улыбкой, черными кудрями. Он казался ей красивее графа, чей огромный рост всегда пугал ее, особенно теперь, когда она узнала, что мужчине нужно от женщины. Но радость ее быстро потускнела. Если бы только она смогла хотя бы раз испытать наслаждение в момент страсти! Она же просит не многого. Но, видно, это невозможно. Наверное, только мужчины стонут и кричат, когда страсть переполняет их. Нет, она не должна думать только о себе. Если что-то не так, она сама в этом виновата. Она счастлива уже тем, что ее тело дарит ему наслаждение, о большем она не смеет и мечтать.

— Знаешь, Элсбет, — промолвил француз спустя некоторое время, — я говорил с леди Энн о твоей матушке, Магдалене. К сожалению, ей известно очень немногое об обстоятельствах ее смерти и в целом о ее пребывании в Англии. Я надеялся узнать больше.

Элсбет натянула на себя край его плаща и повернулась на бок, лицом к нему:

— Что ты имеешь в виду под обстоятельствами ее смерти?

Почему он вдруг заговорил о ее давно умершей матери? Почему он не хочет говорить об их будущем?

Жервеэ погладил Элсбет по щеке, затем его пальцы пробежали по ее груди. Он слишком поспешил, застал врасплох своим вопросом. Женщины — престранные создания. Вечно они требуют клятв и уверений в любви. Он неопределенно пожал плечами и зевнул.

— Да, собственно, ничего, — сказал французский граф.

Она улыбнулась ему, успокоившись, что его внимание опять принадлежит ей.

Но он решил не оставлять свой вопрос без ответа. Времени остается слишком мало. Он чувствовал, что граф хочет отказать ему от дома, может быть, даже убить его. Как он узнал про Элсбет? Почему он ничего не сказал ему, Жервезу? И что, спрашивается, его так разозлило? Он просто рвет и мечет: Жервез видел еле сдерживаемый гнев в его глазах.

Значит, надо торопиться.

— Наверное, мне не следовало говорить «обстоятельства смерти». Просто мой отец рассказывал мне какие-то странные истории о твоей матери. А тебе разве это не интересно, Элсбет? Она же твоя мать. — Голос его звучал вкрадчиво, нежно.

Словно дрессированная собачка, она тут же вскинула голову:

— Да, но она умерла так давно. Я была еще ребенком. Я ее совсем не помню. А что касается загадочных историй, то я бы с удовольствием их послушала.

— Может, как-нибудь на досуге я и расскажу тебе что-нибудь.

Как легко ему удается отвлечь ее мысли, и она снова превращается в беззащитную, покинутую девочку, которая всем стремится угодить и понравиться. Хотя он был почти уверен, что подчинил ее себе, он не переставал спрашивать себя, возможно ли, чтобы преданность леди Энн и Арабелле помешала ей исполнить то, что он собирался заставить ее сделать.

Жервезу наскучила эта тема. Довольно и того, что он пробудил в своей кузине любопытство. Он молча окинул ее взглядом с головы до ног. Он полагал, исходя из своего опыта, что женщине нравится, когда все помыслы мужчины обращены к ее телу, и она надеется, что он восхищается ею. Француз и не подозревал, что Элсбет в данный момент испуганно ищет любой предлог, чтобы отвлечь его, — так не хотелось ей снова испытать то, что она только что пережила. И тут ее осенило.

— Жервез, как это мило с твоей стороны, что ты интересуешься судьбой моей матушки. А ты знаешь, что моя служанка Жозетта нянчила мою мать? Она знала ее еще с младенчества и переехала в Эвишем-Эбби после того, как та вышла замуж за моего отца. Она, наверное, может многое рассказать.

Он задумчиво уставился на нее невидящим взглядом. Боже, как он сразу-то об этом не подумал! Конечно, Жозетта. Теперь он вполне обойдется без помощи Элсбет. Интересно, Жозетта сохранила верность семье де Трекасси и, в частности, ему? Должно быть, сохранила. Он почувствовал прилив уверенности. Думая вознаградить Элсбет за эту подсказку, он снова разжег в себе потухшее было пламя страсти и провел рукой между ее бедер, торжествующе ощутив ее влажное тепло, что на самом деле было всего лишь последствием его недавнего обладания ее телом. Жервез отдернул плащ, которым она прикрывалась, и прижал ее к себе. На мгновение ему показалось, что она отталкивает его, но она тихо застонала и обвила руками его шею, приоткрыв мягкие влажные губы.

— Да, — хрипло промолвил он, целуя ее в шею. — Да, ты права.

Ей хотелось плакать…

Элсбет взглянула на маленькие позолоченные часики на столике подле медной ванны, радостно вздохнула и погрузилась в ароматную теплую воду. Она чувствовала себя совершенно счастливой, несмотря на то что ощущала ноющую боль между бедер. Она лежала в теплой воде, почти забыв о той жестокой, неприятной стороне любви, которую она познала в объятиях мужчины; Жервез теперь снова представлялся ей в образе романтического возлюбленного, галантного кавалера, человека, которого она обожала и, что еще приятнее, который обожал ее, Элсбет, больше всех женщин на свете, включая и Арабеллу. Он совершенно не обращает внимания на ее сводную сестру, а это что-нибудь да значит.

— Уже поздно, овечка моя. Ты же не хочешь опоздать к обеду?

Элсбет обернулась и встретилась взглядом с подслеповатыми слезящимися глазами своей старой служанки. Ей показалось, что голос у той звучит немного сердито.

— Пора, мисс, — повторила Жозетта, взмахнув широким полотенцем.

— Ах, ну хорошо, — томно промолвила Элсбет, поднимаясь из ванны.

— Голубка моя, ты же леди, а не какая-нибудь гризетка, чтобы выставлять напоказ свое тело. — Она быстро завернула Элсбет в полотенце, старательно отводя глаза.

Элсбет с загадочной улыбкой юной женщины смотрела на свою верную служанку. «Как все-таки Жозетта старомодна», — подумала она, забыв, что еще совсем недавно она бы ни за что не вышла из ванны, пока Жозетта не развернула бы перед ней полотенце.

— Ах, Жозетта, не ругай меня, я так счастлива. Наконец-то я узнала, что такое жизнь! Мне открылось то, о чем я раньше не подозревала!

Жозетта усмехнулась, надела на Элсбет нижнюю рубашку и принялась завязывать на ней ленточки своими узловатыми пальцами. Пальцы болели, и поэтому она ворчливо заметила:

— Хоть ты теперь и богатая леди с приданым в десять тысяч фунтов, это еще не повод, чтобы взвизгивать от восторга, словно какая-нибудь посудомойка.

— Но я вовсе не кричу, Жозетта. Ах, так и быть, я все тебе скажу — ты ведь все равно сама скоро догадаешься, от тебя ничего не скроешь. — Она развернулась, схватила морщинистые руки старушки в свои и прижала ее седую голову к своему плечу. — Я влюблена!

Жозетта почувствовала, что мысли ее путаются. Нет, это не Магдалена влюблена. Но кто же? Элсбет? Да нет же, нет, не может этого быть. Как только сознание ее вернулось к реальности, она отпрянула, чуть не задохнувшись от ужаса.

— Нет, нет, крошка моя, ты не можешь любить графа. Он женат на Арабелле. — Она попыталась вспомнить, точно ли это так. — Он ведь женился на Арабелле, лапочка моя?

Элсбет звонко рассмеялась и обвила руками сутулые плечи старой служанки.

— Да, граф женился на Арабелле. Но я влюблена не в него.

— Но ведь больше и не в кого, — медленно промолвила Жозетта. Она окончательно запуталась, разрываясь между прошлым и настоящим. Улыбающаяся изящная девушка, стоявшая перед ней, была так похожа на Магдалену. Эта восторженность, безудержная веселость — такой же была и Магдалена, когда была влюблена.

— А мой кузен, граф де Трекасси, Жервез? О нем ты забыла? Разве он не красив, не обворожителен?

— Граф де Трекасси, — повторила Жозетта. Голос ее замер на полуслове.

— Жозетта, дорогая моя, ну разве это не чудесно? Разве я не счастливейшая из женщин? Он любит меня, и теперь, когда у меня есть деньги и независимость, я могу выйти за него замуж, не боясь, что злые языки скажут, что у меня нет ни гроша. Мой отец сделал это из любви ко мне, я знаю, Жозетта.

Внезапно Элсбет почувствовала, как старушка словно оцепенела в ее объятиях. Она оттолкнула девушку от себя и вскинула руки над головой, будто пытаясь заслониться от чего-то невидимого глазу.

— Жозетта, что с тобой?

Лицо старой женщины исказила гримаса страдания. Старушка откинула назад голову и пронзительно выкрикнула:

— Во имя всего святого, нет!

Элсбет отскочила в испуге, оторопело уставившись на свою служанку. Жозетта совсем потеряла разум, пронеслось у нее в голове. От удивления она не могла вымолвить ни слова. Затем жалость взяла над ней верх.

— Жозетта, милая, скажи, что случилось?

Жуткий вопль вырвался из груди Жозетты, и Элсбет в ужасе попятилась.

— Нет, ты не можешь стать его женой, Магдалена. Это против законов Господа нашего, против всех законов божеских и человеческих.

— Но я не Магдалена, Жозетта. Посмотри же на меня. Я Элсбет, ее дочь.

Жозетта смотрела на свою молодую хозяйку, покачивая головой из стороны в сторону, клочья седых волос выбились у нее из-под чепчика, рот был плотно сжат. Наконец она прошептала:

— Это Божья кара. Все кончено. Мне следовало это предвидеть. — С этими словами она вышла из комнаты своей шаркающей старческой походкой. Ей больно было видеть озабоченное, непонимающее выражение на лице своей молодой хозяйки.