Кэтрин КОУЛТЕР
      ХОЗЯИН СОКОЛИНОГО ГРЕБНЯ
      ТОМ 1
      Анонс
      Любовь ирландской принцессы Чессы к Кливу из Кинлоха, бывшему рабу, вспыхнула неожиданно для нее самой. Их чувство преодолело все препятствия, все козни врагов.
      Роман необычный, интригующий, с опасными приключениями, магией и колдовством.
      Глава 1
      Норвегия, Вестфолд, усадьба Малверн
      922 год от Рождества Христова
      Впервые этот сон приснился Кливу в ночь того дня, когда его дочери Кири исполнилось три года. Была середина лета, и ночи стояли светлые - тьма не сгущалась до самого восхода солнца. Клив крепко спал, окутанный мягкой серой мглой летней полночи, когда к нему пришел этот сон...
      Он стоял на высоком узком утесе, прислушиваясь и вдыхая теплый, влажный воздух. Под ним ревел водопад: бурлящий, мутный поток бежал между мокрых, блестящих валунов, суживался, теснимый берегами, и где-то далеко внизу обрушивался на невидимую сверху скалу. Поднялся легкий туман, и внезапно стало так холодно, что Клива пробрала дрожь и он запахнулся в свой плотный шерстяной плащ.
      Вокруг тесно стояли деревья и цвело великое множество ярко-лиловых и ярко-желтых цветов, которые, казалось, росли прямо на скалах. Среди низкого кустарника кое-где виднелись валуны и большие камни. Клив начал спускаться вниз по извилистой, узкой тропе.
      У подножия утеса его ждал вороной пони с белой звездочкой на лбу. Пони тихо всхрапывал. Клив хорошо знал этого конька. Внезапно он понял, что ему хорошо знаком не только пони, но и вся эта земля с ее скалами, моросящими дождями и удивительным, благоуханным воздухом.
      Вместо седла на спине у пони была волчья шкура, которую Клив сбил набок, когда вскочил на него. Мгновение спустя он уже мчался во весь опор по лугу, полному разноцветных благоухающих цветов. Дождь перестал моросить и из-за туч показалось солнце. Оно стояло высоко в небе, яркое, жгучее. Очень скоро на лбу Клива выступил пот. Миновав поляну, пони свернул на другую тропу и понесся на восток. Клив заставил конька развернуться и скакать в противоположную сторону. Пот щипал ему глаза, подмышки взмокли; Нет, Клив не хотел ехать на восток при одной мысли об этом он чувствовал такой страх, что у него начинало сосать под ложечкой. Ему хотелось уехать, уехать далеко-далеко и никогда больше не видеть.., не видеть чего? Он сидел верхом на своем пони и тряс головой. Нет, нет, он никогда не вернется туда! Но туг он вдруг понял, что не может не вернуться, понял, что у него нет выбора.., и внезапно снова оказался там и застыл, тупо глядя на огромный деревянный дом с кровлей из дерна и дранки. Это был не просто дом, а настоящая крепость. Клив вдруг осознал, что не слышит никаких звуков, абсолютно никаких. Ничто не нарушало безмолвия, хотя он видел мужчин и женщин, работающих на полях, несущих дрова, разговаривающих с детьми. Какой-то человек с мощными мускулистыми руками поднял над головой меч, видимо, проверяя, хорошо ли он уравновешен. Не было слышно ни смеха, ни споров кругом царила мертвая тишина.
      Потом из деревянной крепости донеслись тихие голоса. Но он не войдет туда, ни за что не войдет! Громадная входная дверь отворилась, и голоса зазвучали громче. Сквозь дым, поднимающийся из вырытой в полу ямы для очага, Клив увидел обитателей крепости: мужчины затачивали свои топоры и полировали шлемы, а женщины ткали, шили и готовили еду. Все выглядело так буднично, так обыденно, и все же ему хотелось не медля убежать отсюда - однако это было невозможно. И тут он увидел ЕЕ - она стояла, печально потупив золотоволосую голову, такая маленькая, хрупкая, беззащитная, и он попятился, чувствуя все нарастающее желание завыть, как воют женщины, оплакивающие покойника. Это ОНА спряла, выкрасила и соткала его шерстяной плащ.
      Клив невольно запахнул его, словно прижимая плащ к своему телу, он прижимал к себе и ее, спасая от опасности. Он не мог вспомнить, в чем состоит эта опасность, но знал, что не в его силах отвести ее, предотвратить то, что должно случиться. Он не входил в крепость, а продолжал стоять снаружи, но до его слуха все равно доносился спокойный негромкий мужской голос, исходящий из-за толстых бревенчатых стен. От этого голоса кровь стыла в жилах; он был так же страшен, как и человек, которому он принадлежал. Скоро этот человек замолчит. Скоро все замолчат, кроме НЕЕ. Негромкий низкий голос все говорил и говорил что-то невнятное, потом его заглушил пронзительный женский крик. И Клив тотчас же все понял - понял, что произошло.
      Он бросился бежать со всех ног, лихорадочно оглядываясь по сторонам в поисках пони, но маленького конька нигде не было видно. Он услышал еще один крик, полный боли, и еще, и еще... Крики становились все громче и громче и наконец стали такими пронзительными и жуткими, что внутри его разверзлась черная пустота, и он перестал что-либо слышать, видеть и ощущать. Клив вскрикнул и рывком сел на кровати.
      - Отец!
      Этот тонкий тихий голосок ворвался в его сон еще до того, как ему удалось отогнать от себя ужасную, мучительную картину, которую он не видел, но ясно представлял. Он знал, знал, отчего ОНА так кричит...
      - Отец, ты кричал во сне. С тобой все в порядке?
      - Да, - выговорил он, понемногу приходя в себя, и посмотрел на дочь. Спутанные волосы, обрамлявшие ее маленькое личико, были такого же ярко-золотистого цвета, как и у него.
      - Просто мне приснился страшный сон, только и всего. Иди сюда, моя сладкая, дай я тебя обниму.
      Клив попытался уверить себя, что это и впрямь не более чем обычный дурной сон, приснившийся ему оттого, что он съел на ужин слишком много ячменного супа.
      Он поднял свою трехлетнюю дочку, посадил ее к себе на колени и крепко обнял. Он прижимал к сердцу это маленькое существо, в котором его глаза не находили ни одного изъяна, существо, которое неким чудесным образом сотворил он сам. При этом он старался не думать о ее матери, Сарле, женщине, которую он любил и которая пыталась убить его. Нет, он не станет ее вспоминать, особенно сейчас, сразу после того, как ему привиделся этот сон, из-за которого его сердце все еще стучит как бешеное, а подмышки чешутся от обильного пота.
      Кири чмокнула отца в подбородок, обвила худенькими ручками его шею и сжала ее изо всех своих силенок, а потом хихикнула - и Клив наконец полностью опамятовался. Да, ему просто-напросто приснился необычный сон, только и всего.
      - Я дала пинка Харальду, - сказала Кири. - Он сказал, что не разрешает мне брать его меч. Он сказал, что я девчонка и не мое дело учиться убивать мужчин. Тогда я сказала ему, что он не мужчина, а всего-навсего сопливый мальчишка. Тут он покраснел как рак и обозвал меня плохим словом, вот я и дала ему пинка.
      - А ты помнишь это слово - то, которым обозвал тебя Харальд?
      Она покачала головой. Клив улыбнулся, глядя на нее сверху вниз, однако сердце его болезненно сжалось. Он не сможет вечно скрывать от нее правду. Дети слышат разговоры взрослых, а взрослые иногда говорят о том, что было три года назад, говорят о Сарле и при этом искоса посматривают на Кири, хотя она совершенно не похожа на свою мать. Она похожа только на него, похожа во всем. Но другие все равно пытаются найти в ней черты Сарлы.
      Он еще крепче прижал к себе дочь. Как же он любил ее! Она была прекрасна, ее маленькое тельце было совершенно, а личико так красиво, что когда-нибудь при одном виде ее мужчины наверняка будут терять голову. Однако с самых первых месяцев жизни Кири предпочитала хвататься за отцовский нож, а не за тряпичную куклу, которую сделала для нее тетя Ларен. Перед сном Клив сам клал тряпичную куклу в кроватку дочери, чтобы Ларен не чувствовала себя обиженной.
      Обращаясь к уснувшей в его объятиях Кири, он прошептал:
      - Мне снилась земля, которая на первый взгляд не очень отличается от Норвегии, и все же она совсем другая - я это знаю. Там стоял легкий жемчужный туман, удивительный, ласкающий кожу, и цвели желтые и лиловые цветы. Я знаю: в том краю они растут повсюду, не только в том месте, которое привиделось мне во сне. Я помню эту землю, я узнал ее. И мне было страшно, так страшно, как никогда в жизни...
      Он замолчал. Ему не хотелось говорить об этом вслух. Да, сон напугал его, очень напугал. В нем он каким-то непонятным образом был и в то же время не был самим собой...
      Клив поцеловал золотистые волосы дочери и вместе с ней улегся на кровать. Заснул он только перед рассветом и во сне чувствовал аромат тех странных, неведомых желтых и лиловых цветов.
      Норвегия, Вестфолд, усадьба Малеерн
      Почти два года спустя
      - Разрази меня гром, Клив, я же мог спокойно убить тебя! Ты стоял как безмозглый козел, у которого в голове нет ни единой мысли и который тупо ждет, чтобы его сердце пронзили стрелой, а из его мяса состряпали ужин. Что с тобой случилось? Где твой нож? Он должен быть нацелен мне в грудь, проклятый ты болван!
      Клив покачал головой, глядя на Меррика Харальдссона, человека, который пять лет назад, в Киеве, спас его, а также Ларен и ее маленького брата Таби. Меррик был его лучшим другом. Именно он научил Клива сражаться, сделал из него настоящего воина-викинга. Сейчас он торопливо приближался к Кливу, держа в руке лук, и лицо его было искажено гневом: он решил, что Клив плохо усвоил его уроки. А ведь их жизнь была полна риска, опасность подстерегала везде, даже здесь, в Малверне, великолепной усадьбе Меррика, стоящей в окружении могучих гор над фиордом такой ослепительной синевы, что в солнечные дни на него было больно смотреть.
      Клив стоял и ждал. Когда Меррик подошел на расстояние вытянутой руки, Клив быстро повернулся боком, и, выбросив ногу, лягнул его в живот - но не ниже, поскольку не хотел причинять своему другу сильную боль. Затем он прыгнул вперед и, вскинув колено к груди, повалил Меррика на землю, после чего сел на него верхом и приставил к его горлу нож.
      Меррик несколько секунд изумленно смотрел на него, а затем, не говоря ни слова, с такой силой стиснул туловище Клива коленями, что у того перехватило дыхание; потом он резко рванулся вбок, одновременно ударив противника могучей ручищей. Однако ему не удалось сбросить Клива на землю: тот еще крепче сдавил бока Меррика, стараясь не обращать внимания на боль от его железной хватки. Будь Меррик врагом, ему пришлось бы совсем худо: Клив мог легко пронзить ножом его горло. Но это был не настоящий бой, а всего лишь состязание в ловкости и силе, и Кливу придется еще потерпеть боль, попыхтеть и поругаться, пока Меррик не признает, что его друг одержал победу - если тот ее одержит. Меррик хитрая шельма: Клив до сих пор не знал всех его приемов и уловок, хотя они дружили уже пять лет.
      Сзади раздался зычный голос Олега:
      - Хватит! Так вы прикончите друг друга - и что тогда будет делать Ларен? Если она увидит, как вы ломаете друг другу ребра, то возьмет большой меч Меррика и отшлепает им вас по задницам. А потом примется целовать своего дорогого Меррика и так его зацелует, что он раздумает драться и ему захочется завалиться с нею в постель.
      Олег стоял над Кливом и Мерриком, высокий, золотоволосый, голубоглазый, как большинство викингов, и, уперев руки в бока, громогласно хохотал.
      Клив ослабил хватку, и Меррик вытянул руки вверх.
      - Все, - сказал он. - Ты меня победил. Честно говоря, я уже покойник. Ты научился очень ловко управляться с этим проклятым ножом, Клив.
      - Все дело в том, что ты дал волю гневу, Меррик.
      Ты часто повторял мне, что если мужчина во время боя впадает в ярость, то он глупец. - Клив ухмыльнулся, глядя на поверженного Меррика сверху вниз, и добавил - Впрочем, думаю, что я бы все равно уложил бы тебя, даже если б ты не раскипятился.
      Меррик громко и цветисто выругался, и все трое разразились смехом.
      Клив слез с Меррика и протянул другу руку. Меррик мог бы легко сломать эту руку, мог бы одним движением отбросить Клива футов на шесть или же так стиснуть его, что у него переломился бы хребет, но он признал свое поражение, так что состязание было закончено - во всяком случае на сегодня. Потом они еще не раз померяются силами.
      Внезапно Меррик стал таким же серьезным, как прошлой весной, когда в Малверн пришла лихорадка и забрала жизни десяти человек.
      - Послушай меня, Клив. Ты должен всегда быть начеку. Никогда нельзя терять бдительность, ведь опасность всегда неподалеку, и если ты зазеваешься, она окажется прямо перед твоим носом. Вспомни: всего лишь несколько недель назад моя двоюродная сестра Лотти едва не погибла, когда на ячменное поле забрел дикий кабан. Ей повезло, что недалеко от нее был Эгилл. Нельзя расслабляться, мой друг, никак нельзя.
      Клив отлично помнил этот случай, и от воспоминаний о том, что тогда произошло, у него кровь стыла в жилах. Он обожал Лотти, двоюродную сестру Меррика, которая была глухонемой, но умела изъясняться на пальцах, так что все было понятно.
      Она сама придумала свой язык жестов, но ее муж Эгилл, ее дети и все вокруг прекрасно понимали его и объяснялись с ней так же, как и она с ними, - при помощи пальцев. Клив за последние пять лет тоже научился нескольким словам на ее языке, но вряд ли его пальцы когда-нибудь станут такими же ловкими и проворными, как у Лотти и Эгилла.
      - Я думал о том сне, который мне приснился, - сказал он и тут же пожалел, что не промолчал. Сны играли важную роль в жизни викингов. Если человек мог вспомнить свой сон, он рассказывал, что ему приснилось, и это обсуждалось долго и подробно, пока все не убеждались, что увиденный сон не таит в себе опасности.
      - Каком сне? - спросил Олег, протягивая Кливу и Меррику по чаше воды, такой холодной, что от нее стыли зубы.
      - О том, который являлся мне уже пять раз.
      - Что? Он снился тебе пять ночей подряд?
      - Нет, Олег, он снился мне пять раз за последние два года. С каждым разом он становился все полнее, все подробнее, и все же я до сих пор не могу понять, что он означает. Но в нем заключен какой-то смысл, в этом я уверен.
      - Расскажи его нам, - предложил Меррик. - Сон, который является снова и снова, и притом каждый раз с новыми подробностями, может иметь очень важное значение, Клив. Возможно, он предвещает будущее и те опасности, о которых мы еще ничего не знаем.
      - Нет, Меррик, я не могу. Пока еще не могу. Пожалуйста, друг мой, не проси, чтобы я рассказал его сейчас. В моем сне не было ничего о тебе и твоих людях или об этом крае. Он - о прошлом, далеком-далеком прошлом.
      Меррик не стал настаивать. Клив был упрям, так же упрям, как жена Меррика, рыжеволосая Ларен, и если что-то вбивал себе в голову, с ним ничего нельзя было поделать.
      Шагая вместе с Кливом и полудюжиной других мужчин и юношей к фиорду, чтобы искупаться, Меррик сменил тему:
      - Завтра ты отправишься в Нормандию, ко двору герцога Ролло. Ты, сообщишь ему, что мы приедем в Руан после того, как соберем урожай.
      - Скажи Таби... - Он на мгновение замолчал, и лицо его озарилось такой любовью, что Клив подумал:
      "Хорошо, что здесь нет его сыновей и они его не видят". - ..скажи Таби, что я научу его новому борцовскому приему. Клянусь богами, мне его очень не хватает. Ему уже десять лет, и он красивый парень. Красивый, честный и верный.
      - Ты не мог оставить его у себя, Меррик. Он племянник Ролло и должен жить в Нормандии.
      Да, Ролло теперь герцог Нормандии. Он покорил всю северную Францию и французскому королю пришлось дать ему титул герцога и уступить все те земли, которые он уже захватил. Теперь Ролло должен будет крепко держаться за свои новые владения, иначе их начнут опустошать своими набегами другие викинги.
      - Да, я знаю, что его место в Нормандии но мне все равно его недостает.
      - Я скажу Ролло, что его зять так сильно скучает по Таби, что даже проиграл схватку бывшему рабу.
      Клив вспомнил о том, что произошло пять лет назад. Меррик был тогда в Киеве по торговым делам. Он хотел купить раба для своей матери, но увидел на невольничьем рынке маленького мальчика, и его сердце потянулось к нему. Он купил Таби, а потом спас Клива и сестру Таби, Ларен, от негодяя-торговца, который ее купил. Меррик любил Таби так сильно, как никого другого, разве что кроме своей жены Ларен, - сильнее, чем своих собственных сыновей.
      Клив подождал, пока Меррик улыбнулся его словам, и продолжил:
      - Думаю, Ролло хочет отправить меня в Ирландию, к королю Ситрику, - на это мне намекал его посланец. Несколько лет назад Ситрик был стариком, стоящим на краю могилы, но в прошлом году, когда мы были в Руане, Ролло сказал мне, что Ситрик вновь в расцвете сил. Это произошло благодаря колдовству чужеземного чародея по имени Хормуз, который исчез сразу же после того, как вернул королю молодость. Я во всей этой истории сильно сомневаюсь, но многие ей верят. По мне, все это очень странно. А ты, Меррик, знаешь что-нибудь о короле Ситрике?
      - Я? О Ситрике? Нет, Клив, мне о нем ничего не известно. Ничего.
      Клив понял, что Меррик лжет. Но почему? Он понимал, что никогда не докопается до правды, разве что ему расскажет сам король Ситрик или же он каким-то образом сумеет перехитрить Меррика. Но и то и другое было маловероятно.
      - Мы с Ларен рады, что ты стал посланником Ролло, - заметил Меррик. - У тебя острый ум и хорошо подвешенный язык, Клив. Ролло повезло, что ты ему служишь, и он это знает.
      - Если б я был набитый дурак, Ролло все равно был бы ко мне благосклонен, потому что считает меня спасителем его любимых Ларен и Таби.
      - Ролло повезло, - повторил Меррик и хлопнул Клива по спине. - А поскольку ты далеко не дурак, то он может не только проявлять к тебе благосклонность, но и пользоваться твоими услугами.
      Глава 2
      Дублин, Ирландия, двор короля Ситрика
      924 год
      Когда Клив впервые увидел ее, она бранилась с другой женщиной, которая была старше ее и у которой были невероятно красивые серебристые волосы. Эта женщина не могла быть ее матерью. Может быть, это ее старшая сестра? Поначалу Клив не разобрал их слов, но сразу же явственно почувствовал, что эти двое враги, и притом давние.
      Та, что была моложе, гневно выкрикнула:
      - Ты злобная ведьма, вот ты кто! Я не позволю тебе больше и пальцем ее тронуть, слышишь?
      - А что ты можешь сделать, ты, маленькая сучка, которая лезет не в свое дело? Пожалуешься своему отцу? Веди себя как следует, уважай меня, не то тебе придется плохо.
      - Жить рядом с тобой - что может быть хуже?
      Внезапно старшая женщина, такая изысканная и прекрасная в своем светло-голубом платье, окутанная покрывалом чудных волос, доходящих ей до самых бедер, размахнулась и влепила своей юной собеседнице увесистую оплеуху.
      Девушка качнулась назад, потеряла равновесие и ударилась бедром о каменную скамью.
      Клив хотел было броситься к ней на помощь (правда, он не представлял, как именно будет ей помогать), но девушка вдруг ринулась на свою обидчицу и схватила ее за волосы. Она сжала в обоих кулаках по толстой пряди и принялась дергать их изо всех сил. Старшая женщина закричала, начала бить ее, пытаясь вырваться, но девушка не отпускала ее волосы. Она была такой же боевой, как та драчливая собачонка, которую Кири пригрела, когда была с отцом в Руане три недели назад.
      В конце концов старшая женщина вырвалась и отступила. Лицо ее побледнело от ярости и боли, прекрасные волосы спутались и растрепались.
      - Ты еще пожалеешь об этом, Чесса! - крикнула она. - Клянусь богами, я заставлю тебя пожалеть! Ты воображаешь, что много значишь, что стоишь выше меня и моих сыновей, но ты ошибаешься. Твой отец и его сыновья - вот кто много значат, а вовсе не ты. А я значу еще больше, чем все они вместе взятые. Ты еще пожалеешь о том, что сделала, сильно пожалеешь!
      Она развернулась и быстро вышла из сада через маленькую дверь в стене, которую Клив не замечал, пока она ее не открыла.
      - Не нужна ли тебе помощь? - спросил он девушку. Она повернулась на звук его голоса.
      - Кто ты такой?
      Она тяжело дышала, и ее грудь вздымалась. У нее были красивые груди, полные, высокие, ясно вырисовывающиеся под тонким полотняным платьем. Она были ниже, чем ему показалось вначале, когда она без тени страха набросилась на свою старшую противницу. Глаза у нее были зеленые, как сырой мох, растущий на берегах реки Лиффи. Похоже, в случае чего, она готова бесстрашно броситься и на него и вцепиться ему в волосы. Спокойно и вкрадчиво, как и полагается дипломату, он сказал:
      - Я Клив из Малверна, посланец Ролло, герцога Нормандии.
      Она смерила его взглядом, полным презрения и неприязни. Сейчас она скажет ему какую-нибудь грубость, наверняка скажет, ведь в разговоре с той женщиной с удивительными волосами она без обиняков говорила, что думала, и не выбирала выражений. Однако вместо грубости девушка прибегла к другому оружию насмешке.
      - Посланец? - произнесла она язвительным тоном. - Насколько мне известно, ты не просто посланец, а полномочный посол. Ты представляешь здесь герцога, не так ли? Ты приехал в Дублин заключить какое-то соглашение с королем.
      - Можно выразиться и так.
      Тон девушки стал еще язвительнее.
      - Все вы, дипломаты, умеете гладко говорить. Вы приезжаете к нам от своих герцогов или королей и пытаетесь добиться каких-то своих хитрых целей. В прошлом месяце здесь был посланник французского короля Карла - льстивый, угодливый, и он все время бросал на меня такие взгляды, словно мое платье спало с меня и лежало у моих ног. После разговора с ним мне захотелось помыться. Вы никогда не говорите прямо, но ваши пустопорожние речи всегда сладки и елейны. Как видно, вы, дипломаты, считаете тех, с кем разговариваете, глупцами. Ну так имей в виду - я не страдаю глупостью. Хорошо еще, что в тебе нет угодливости, как в том французишке, и ты не раздеваешь меня взглядом. А теперь ответь - зачем ты за нами шпионил? Чего тебе надо?
      Клив улыбнулся девушке. Сейчас она как следует разглядит его шрам и поморщится или отшатнется. Однако она не сделала ни того, ни другого, и он, удивившись, пояснил:
      - Собственно говоря, я просто осматривался, знакомился с обстановкой. До моего слуха донеслись голоса, и я вышел в этот прекрасный сад. Я рад, что тебе не удалось вырвать волосы твоей противницы. Они у нее слишком красивые, чтобы валяться на земле, не услаждая ничей взор.
      - Да, она ими очень гордится. - Девушка вздохнула. - Волосы у нее на голове держатся крепко, будь она проклята. Я дергала их изо всех сил, но у меня ничего не вышло. Сегодня я в первый раз дала ей сдачи, но недостаточно. Только боги знают, что она теперь сделает, чтобы поквитаться со мной. Она всегда ухитряется мне подгадить.
      Клив подошел к ней ближе. На ее левой щеке краснел след от удара. Он протянул было руку, но тут же опомнился и опустил ее.
      - Тебе не больно?
      - Нет. Она уже столько раз била меня, что теперь я почти не замечаю ее пощечин. Правда, сейчас все было по-другому, но мы с ней и раньше сцеплялись всякий раз, когда оказывались в одной комнате.
      - А что было по-другому на этот раз?
      Она задумалась и наконец ответила, сдвинув брови:
      - На этот раз она была полна лютой ненависти, а не просто раздражена, как бывало раньше. Теперь я взрослая, а она не может этого стерпеть, хотя я и не понимаю, почему.
      - А кто она такая?
      - Вторая жена моего отца.
      - А, стало быть, она твоя мачеха. Люди рассказывают много историй об их злобности. От одного моего знакомого скальда я слышал рассказ о том, как мачеха превратила свою падчерицу в тыкву и оставила ее на поле, чтобы она там сгнила. К счастью, мимо проходил маленький мальчик. Он пнул тыкву ногой, и она жалобно застонала от боли. Тогда мальчик дотронулся до нее рукой, и она снова превратилась в падчерицу. Мальчик испугался и убежал.
      - Твоя речь не похожа на речь дипломата. Может, ты все-таки обычный человек, как и прочие?
      - Возможно, когда-нибудь ты услышишь эту историю о злой мачехе со всеми подробностями. Но вернемся к разговору о твоей мачехе.
      - Мой отец любит ее, несмотря на всю ее злобность, сварливость и тщеславие. Как-никак она родила ему четырех сыновей.
      - Понятно.
      - Надеюсь, ты никому не расскажешь о том, что здесь видел, - сказала она, глядя на него с угрозой.
      - А зачем мне об этом рассказывать? Разве это так уж интересно? Разве мой рассказ мог бы кого-нибудь позабавить или поднять в чьих-то глазах мой авторитет?
      Она фыркнула.
      - Ну вот, ты опять ничего не сказал по существу, просто задал дурацкий вопрос. По-моему, ты довольно плохой дипломат.
      - Возможно, - спокойно согласился он. - Однако ты не ответила на мой вопрос: зачем мне рассказывать кому-либо о том, что ты пыталась выдрать волосы у своей мачехи?
      "Подбородок у нее упрямый, но красивый", - подумал Клив.
      - Ну, хорошо, - сказала девушка. - Все равно ты в конце концов узнаешь, разнюхаешь, на то ты и дипломат. Моя мачеха - это королева Сайра, жена короля. Когда он на ней женился, то сначала называл ее Нафтой - так звали мою покойную мать, но ей это ужасно не нравилось, и он позволил ей снова носить прежнее имя. Это было после рождения ее первого сына.
      - Сколько сложностей. Так, значит, ты дочь короля?
      - Да, я Чесса.
      - Необычное имя.
      - Не такое необычное, как то, которое мне дали при рождении. Все изменилось, когда мой отец женился. Кстати, у тебя тоже необычное имя.
      - Возможно. Но мне оно нравится.
      - У тебя разные глаза: один золотистый, другой голубой, как будто боги не смогли решить, какой цвет тебе больше подходит. Но получилось неплохо.
      - Что получилось? Мои глаза?
      Он ждал, что Чесса ответит, но она ничего не сказала. Клив улыбнулся, наблюдая, как она заплетает косы и подумал: "Она ни разу не поморщилась, глядя на мое лицо".
      ***
      В просторной комнате короля Ситрика было много воздуха, стены - белые, как крыло голубки, чистые, без единого клочка паутины в углах. Земляной пол покрывали плетеные циновки. В изножии большой кровати, застеленной драгоценными шкурами белых волков, стоял массивный резной сундук для одежды. Простую обстановку комнаты дополняли несколько стульев с высокими спинками; на одном из них, украшенном искусной резьбой, восседал король. Он пристально смотрел на свою дочь, гадая, почему она внезапно явилась к нему и теперь мерит шагами комнату, похожая на молодую тигрицу. Что ее так взбудоражило? Она остановилась и, повернувшись к отцу, заговорила:
      - Я еще не разобралась, нравится он мне или нет, но одно несомненно - он очень красив. Причем у меня , создалось впечатление, что он, как ни странно, не осознает этого. Как бы то ни было, он не раздувается от самодовольства, как другие красивые мужчины, которых я встречала. Те все до единого были уверены, что ни одна женщина перед ними не устоит. Он похож на викинга, у него такие же, как у них, золотистые волосы, но я слышала, что по рождению он не викинг. У него удивительные глаза: один светло-карий, а другой - ярко-голубой. Они очень красивы.
      Король Ситрик недоуменно приподнял одну угольно-черную бровь:
      - Может быть, ты все-таки скажешь мне, кто этот красавец, который то ли нравится тебе, то ли нет? Вероятно, он только что прибыл во дворец? Знаю ли я этого человека с разными глазами?
      Задавая этот последний вопрос, он вдруг понял, что знает, о ком она толкует, и замолчал, не находя слов от изумления.
      - Ну разумеется, ты его знаешь, отец. Он сказал, что его зовут Клив из Малверна и что его послал к тебе Ролло, герцог Нормандии. Но он явно не француз. Французы все низкорослые и с елейными манерами, как тот посланник, который приезжал к нам от короля Карла. А Клив из Малверна высок и хорошо сложен и...
      Король Ситрик переспросил:
      - Ты сказала - Клив из Малверна? Посланец герцога Ролло?
      - Да. Он случайно забрел в сад, в который выходит задняя дверь моей комнаты. Я спросила его, кто он такой, и ему пришлось назвать себя.
      - Так ты считаешь его красивым?
      - О да, но речи его так же неопределенны и уклончивы, как и у других дипломатов, которые являются сюда, стараясь для своих хозяев. Он скользкий, как уж, и не говорит прямо, что ему нужно.
      - Думаю, в тебе говорит предубеждение, Чесса. А я-то надеялся, что ты уже забыла ту неприятную историю с Рагнором Йоркским.
      Она воинственно вздернула подбородок, и Ситрик улыбнулся. Она нисколько не походила на свою мать, нежную, кроткую Нафту, которую он любил больше, чем всю премудрость мира и едва ли не больше, чем собственную жизнь. Но не больше, чем он любит их дочь.
      Он никогда не пытался излечить Чессу от ее чрезмерной прямоты. Острый язык был ее оружием в стычках с этой ведьмой, его второй женой, которую ему давным-давно следовало приструнить. Но Сайра все время отвлекает его своим гибким телом и бешеной страстью, и он забывает, что надо бы преподать ей урок. О боги, эта страсть сводит его с ума даже теперь, через восемь лет после их первой брачной ночи. Однако он должен надеть на Сайру крепкую узду, ведь она настоящая злыдня и люто ненавидит Чессу, так как почему-то видит в ней угрозу своему благополучию, хотя любому очевидно, что это сущая нелепость.
      - Я действительно забыла про Рагнора, отец. Он был всего лишь глупый юнец. Я хорошо ему отомстила и выбросила из головы даже его имя. Я уже давно о нем не вспоминаю.
      - Не лги, Эзе. Ты все еще страдаешь от обиды, которую он тебе нанес.
      - Ты давно не называл меня Эзе, отец.
      - Верно. Теперь мне больше привычно твое второе имя - Чесса. А имя Эзе случайно слетело у меня с языка. Ты ведь по-прежнему не возражаешь против своего нынешнего имени? Сама знаешь, я был вынужден дать его тебе вместо того, которое ты получила при рождении. Моему двору имя Эзе казалось странным, об этом много болтали, вот я и переименовал тебя в Чессу, в честь героини ирландских сказаний.
      - Имя Нафта тоже звучало странно для ирландского уха?
      Он помрачнел.
      - Да, именно так. Но мы говорим о тебе, а не о твоей мачехе.
      - Благодарение Фрейе <Фрейя - в скандинавской мифологии богиня любви, красоты и плодородия.> за то, что речь не о ней, - сказала Чесса и замолчала. Ей редко случалось отклоняться от темы разговора, обыкновенно она твердо придерживалась того предмета, который обсуждался.