Помнишь, ты заболел в Огомошо? Это подстроил один из парней Гоке — он сидел со своими местными дружками тогда в рест-хаузе. Потом я узнал его, когда Гоке догнал нас на лендровере.

И то, что ты очутился в постели Элинор, и убийство старика в Бинде — все это дело рук Гоке. Ты удивляешься? Американцы хотели тебя элементарно шантажировать — фотоаппарат был установлен парнем Гоке в мотор фена. Англичанам же нужно было, чтобы ты искал письмо султана Каруны с помощью твоих «красных» друзей.

Именно Гоке попросил Стива поговорить со стариком и записать для тебя его рассказ. Ему нужно было использовать чувство благодарности Стива, организовать между вами прочную связь.

Роберт вздохнул:

— Кстати, сегодня утром Гоке Габойе найден убитым на одном из пустырей города. Ему проломили голову железной трубой. Об этом говорит весь Луис!

Петр лишь покачал головой, не в силах что-либо произнести.

— Кто знает, как давно он сотрудничал с полковником Роджерсом, — спокойно продолжал австралиец. — Обычная история — провалившегося агента убирают, особенно если он много знал.

— Хорошо, пусть так. И все же я не могу понять, что толкнуло его к англичанам?

— Амбиция. Он жаждал власти, ради нее он был готов на все. Он рассчитывал использовать англичан, а англичане использовали его. Использовали и убрали, как ненужную вещь.

— А ведь у него могло бы все быть иначе, — задумчиво произнес Петр. — Например, как у Стива…

Австралиец согласно кивнул:

— Мистер Коладе — парень с головой. И он умеет говорить с людьми. Это он уговорил одноглазого муллу отправиться сначала в Бинду, а потом в Луис. Кстати…

Он рассмеялся:

— Мы воспользовались самолетом полковника Роджерса, любезно присланным им за мною в Каруну.

…Стива Петр увидел лишь на аэродроме, когда вместе с Глаголевым сидел в зале ожидания. Стив был грустен, но старался скрыть это.

Старый Симба наотрез отказался видеть своего «красного племянника», когда Стив приехал во дворец во второй раз просить за русского. Английские газеты, публикуя письмо покойного Смита, обвиняли власти Гвиании в том, что те знали о бесчеловечном эксперименте на плато Грос. Так англичане мстили за вынужденный «отпуск» полковника Роджерса. И Старый Симба, осторожный и дальновидный, не хотел теперь делать ничего, что могло бы быть использовано для обвинения его в сочувствии «красным».

Стив оживился, лишь когда Петр спросил его, как идет забастовка.

— Жаль, что вы нас не видели! — энергично заговорил он. — Мы начали забастовку большой демонстрацией: все профсоюзы пошли с нами. И католики и правые. Люди поняли, на что была рассчитана операция «Хамелеон»! И это сплотило нас.

Он внезапно замолчал, словно устыдился собственной патетики, смущенно улыбнулся. Потом вдруг поспешно сунул руку в карман своей зеленой куртки и вытащил оттуда конверт.

— Это… вам.

Петр с недоумением взял конверт. Улыбнулся стоявший рядом Роберт, улыбался Стив, ободряюще подмигнул Глаголев.

Все они заговорщически переглядывались, пока Петр вскрывал конверт.

Там был один лишь листок — фотокопия документа, написанного красивым арабским алфавитом. Сбоку четко были видны оттиски печатей, хорошо знакомых Петру по образцам, опубликованным во многих изданиях по истории Гвиании.

Это была копия письма султана Каруны.

— Старик так и не решился отдать нам оригинал из своего тайника, — развел руками Стив. — Снял фотокопию и велел передать вам..

— Ну? — Роберт легонько толкнул Петра в плечо. — Нашли ведь все-таки, а? Но ведь не потребуй я, чтобы Прайс тебя арестовал в Каруне, может, и не видать бы тебе этого письма вовеки!

Петр держал в руках тонкий лист, и все вокруг него плыло. Да, это была удача, о которой он мог только мечтать там, в библиотеке Института истории. Ведь теперь все становилось на свои места, теперь восстанавливалась историческая правда, переставало существовать еще одно «белое пятно» в истории колонизации Черного континента! Ему даже стало как-то неудобно от собственной радости.

— А что с маламом Данбатой? — вдруг вспомнив сцену в университете Каруны, спросил он Стива.

— Освободили, — просто ответил тот. — Ведь Каруна бастует вместе со всей страной. И англичане посоветовали эмирам не раздражать бастующих.

— А… те двое, кто был со мной в машине в старом городе?

— Это тоже были наши, — кивнул Стив. — Они ходили за тобой по пятам. Правда, не слишком умело.

— А я-то принял их за шпиков, — улыбнулся Петр.

— Наши друзья в общих чертах знали об операции «Хамелеон», — заговорил Глаголев. — Кое-кто из службы безопасности предупредил Бора о замыслах англичан. Именно люди Бора прокололи вам шину в аэропорту, пытаясь удержать вас там до моего приезда. Правда, они поручили обеспечивать вашу безопасность Гоке.

Стив развел руками:

— Но кто бы мог подумать! Мы ведь вместе росли, учились. Я до сих пор не могу прийти в себя: трудно все-таки вдруг увидеть в человеке хамелеона.

— А как дела у?..

Петр посмотрел на австралийца и не договорил. Но тот его понял.

— Элинор в Лондоне. Она отвезла в лондонские газеты письмо Смита, — тихо сказал он и отвернулся. — Там поднялась настоящая буря.

Он неловко вытащил из кармана пачку газетных вырезок, принялся их перебирать:

— Послушайте хотя бы заголовки: «США испытывают бактериологическое оружие на африканцах!», «Забастовка парализовала Гвианию: работает только международный аэропорт!», «Предсмертное письмо американского бактериолога!» И еще — «Провал операции „Хамелеон“, „Русский оправдан“, „Полковник Роджерс сходит со сцены“, „Мисс Карлисл разоблачает“.

…Да, Элинор сделала все, что смогла. Сделала ради доктора Смита, ради Роберта, ради него, Петра. Но найдет ли она наконец самое себя? Будет ли счастлива настоящим, невыдуманным счастьем? И с кем? С Робертом?

Самолет подрулил к аэровокзалу.

И Петр с жадностью прильнул к иллюминатору — как совсем еще недавно он смотрел в иллюминатор самолета, подруливающего к зданию аэровокзала Луиса.

Тогда он прилетел в страну, которая была для него лишь чисто географическим понятием, ареной хоть и бурных, но давних исторических событий. И разве мог он тогда даже предположить, что внезапно окажется в самом центре событий сегодняшних, политических, событий, подобные которым происходят сегодня на всем Черном континенте?

Спокойный, уверенный в себе Стив, импульсивный, мечущийся Роберт Рекорд… Или Элинор Карлисл — мстящая за свою погубленную любовь, за изломанную душу Роберта и за ужасный, но логически обоснованный конец доктора Смита… Петр вдруг понял, что ему жаль расставаться с этими людьми, так быстро вошедшими в его жизнь, с людьми, с которыми он пережил и столько радости и столько…

Он попытался подобрать слово.

«Неприятности» — это было неверно, «горе» — слишком сильно.

…Пограничники у трапа проверили его документы, и, пока молоденький, подтянутый лейтенант вчитывался в строки, выведенные черной тушью, Петр вдруг увидел на высокой бетонной галерее, опоясывающей здание аэровокзала, группу людей, весело машущих ему руками. Он различил мать — она держала платок у глаз, отца — рослого, неуклюжего, в модном, непривычном после кожаной шоферской куртки пальто, что-то весело кричащих сестер.

Лейтенант поднес руку к козырьку и дружелюбно улыбнулся:

— Так это вы, значит, Петр Николаев? А мы тут из-за вас уже переживали! Шутка ли — пропал человек в Африке! И добро бы хоть крокодилы съели, а то на тебе — за решетку!

Петр лишь улыбнулся в ответ. За спиной отца он вдруг разглядел профессора Иванникова. И еще ребят из Института истории.

Теплая волна поднялась у него в груди, глаза защипало.

— Ну так как? — продолжал лейтенант весело. — Поедете еще раз в эту… как ее… Гвианию?

— Обязательно! — твердо сказал Петр и ринулся вниз по трапу.