Гвиания (№1) - Операция «Хамелеон»

Среди длинного потока коммерческих сообщений и вопросов оператор отделения в Каруне информировал, что операция «Хамелеон» вступила в стадию завершения, и просил разрешения на действия сообразно обстоятельствам.

Получив это сообщение, полковник Роджерс сейчас же отправился к сэру Хью. Он принес с собой толстую папку из крокодиловой кожи, набитую бумагами.

Сэр Хью читал бумаги долго и внимательно. А когда он наконец оторвался от папки, полковник Роджерс облегченно вздохнул. Он понял, что сэр Хью доволен.

— А как же насчет второго письма султана Каруны?

Сэр Хью тонко усмехнулся. Лицо Роджерса расплылось в довольной улыбке:

— Красные, видимо, все-таки идут по следу. Лорд Дункан не слишком утруждал себя заботой о своем историческом реноме.

— В конце концов он был солдат, а не политик, — добродушно кивнул сэр Хью. — Действуйте!

А пока полковник Роджерс звонил главному советнику Прайсу и договаривался с ним о координации действий, здесь же, в Луисе, по-солдатски стриженный молодой парень на третьем этаже посольства США расшифровывал другую телеграмму — тоже из Каруны и в ней тоже шла речь об операции «Хамелеон».

Прочитав ее, Нейл Девон, руководитель Гвианийского отделения Информационной службы США, он же резидент Центрального разведывательного управления, тут же набросал ответ: он не считал нужным сообщать о своих делах даже послу своей страны.

Передатчики в верховном комиссариате Великобритании и посольстве США заработали почти одновременно. Но американцы держали связь только с Каруной, англичане же — с Каруной и Лондоном.

ГЛАВА 31

Ориентироваться в чужом городе, да еще на машине, да еще в темноте, не так-то просто. Петр убедился в этом на собственном опыте, тем более что, едва он вывел «пежо» из ворот «Сентрала», как редкие уличные фонари погасли.

Улицы были пустынны, и Петр не узнавал их.

«Ну и ладно, — подумал он. — В конце концов Каруна — не Москва, всю можно объехать минут за сорок».

Он медленно ехал по тихим переулкам европейской части города. За зеленью садов виднелись тусклые квадраты окон — там горели керосиновые лампы: то ли что-то случилось на электростанции, то ли это было предупреждение о предстоящей забастовке.

Да, этот, первый день в Каруне был для Петра полон событий. Слежка, визит в Общество дружбы, встреча с Гоке и Стивом, поездка в университет…

Петр поехал туда после обеда.

В просторном зале библиотеки, куда он попал, изрядно поплутав по территории университетского городка между многочисленными трех-четырехэтажными корпусами административно-учебных зданий и общежитий, никого не было.

Два студента, которых Петр встретил у дверей зала, ничего толком сами не знали. Библиотека по их словам, обычно в это время работала, и почему закрылась — непонятно. Они были последними, кого попросили оставить зал после того, как из Каруны приехали сотрудники местной полиции — два европейца и три гвианийца. Приезжие прошли к хранителю библиотеки, затем туда были вызваны все служащие. И вот… Студенты разводили руками. Потом вышел хранитель и объявил, что библиотека закрывается и все должны покинуть зал.

— А где малам Данбата? — спросил Петр.

— Старший помощник хранителя? Он там, со всеми, — ответил один студент.

— А вот и он! — второй студент вдруг указал на невысокого толстяка с бородкой, появившегося из глубины зала. По обе стороны шагали два рослых парня в новенькой национальной одежде, а позади — голенастый, долговязый европеец с лошадиным лицом.

Петр понял все сразу: малам Данбата арестован.

— «За что? — мелькнуло в мозгу. — Неужели же за то, что он обещал помочь в розыске письма султана Каруны?»

Петр тут же отверг эту мысль. В конце концов Петр совершенно официально, с одобрения университетских властей, вел научную работу. Скорее всего, Данбата был одним из известных здесь левых, и сейчас, когда вот-вот должна была начаться забастовка, власти начали аресты. Но что бы там ни было, настроение было испорчено. Да и до него ли было сейчас администрации университета? Сначала митинг, организованный Стивом, затем арест Данбаты.

— Ладно, завтра приеду сюда с официальным визитом, — решил Петр. — Не откажут же они мне в доступе к архивам!

Лицо малама Данбаты было опущено. Гвианийцы прошли мимо стоявших, не обращая на них никакого внимания. Но Петр почувствовал, как европеец скользнул по его лицу холодным острым взглядом. Скользнул — и прошел.

— Полиция, — выдохнул первый студент. Второй покрутил головой:

— Вот тебе и независимость!

Первый подтолкнул его локтем и взглядом указал на Петра:

— Видали, мистер? Вот вам и демократические свободы! Стоит человеку начать думать по-своему, как его тут же в каталажку.

Он обернулся к приятелю:

— Пошли! Теперь они тут будут рыться до самого вечера!

Петру больше ничего не оставалось делать, как вернуться к своему «пежо».

Вздохнув, он сел в машину, завел мотор. Поправляя зеркальце, Петр вдруг обратил внимание на точно такую же зеленую машину «пежо», стоявшую метрах в двадцати позади него — в тени куста, усыпанного крупными красными цветами. В машине сидело четверо — гвианийцы в национальной одежде.

Следят! Теперь Петр думал об этом уже с раздражением. Сцена в университетской библиотеке все еще стояла у него перед глазами.

Он резко взял с места, так же резко взяла с места и другая машина. В зеркальце было видно, как напряглось лицо ее водителя.

— Ну, погодите, — сказал вслух Петр. — Сейчас я вам устрою ковбойщину!

Он прибавил газу. Впереди, перед трехэтажным зданием библиотеки, была просторная асфальтированная площадка. С десяток машин стояло в квадратах, в которых белыми цифрами значились их номера. Это была стоянка автомашин администрации и преподавателей университета.

Две дороги огибали здание и уходили дальше, к корпусам общежитий. И теперь Петр погнал машину прямо на ту дорогу, что справа. Стрелка спидометра быстро перебирала цифры: тридцать миль, сорок, пятьдесят, семьдесят…

Петр глянул в зеркальце. Преследователи шли на той же скорости. У самого выезда на дорогу Петр резко бросил машину влево, вывернул руль, промчался мимо стоянки, еще раз вывернул влево и понесся к выезду с университетской территории.

Машина преследователей проделала точно такой же маневр и уверенно неслась следом. Они пронеслись мимо караульной будки и столбов с поднятым шлагбаумом, у которого расхаживал полицейский. Полицейский ошарашенно вскинул голову, когда мимо него пролетели один за другим два зеленых «пежо».

Петр свернул на дорогу, ведущую к Каруне. Это было отличное современное шоссе, построенное итальянской фирмой. Оно было абсолютно прямое — ни малейшего намека на поворот, ни малейшего возвышения или понижения. Мощные современнейшие машины создали здесь, в африканской саванне, идеальную плоскость, позволяющую развивать максимальную скорость.

Стрелка спидометра показывала сто миль.

«Ого! — подумал Петр. — Около ста тридцати километров! Не дай бог — лопнет баллон!»

Азарт захватил и преследователей. Их машина приближалась.

«У них — форсированный двигатель, — отметил про себя Петр. — Скорость миль сто десять, сто двадцать…»

Впереди на дороге показалась темная точка. Через пару секунд можно было различить, что это стоит тяжелый, груженный мешками прицеп. Водитель бросил его прямо на проезжей части, не потрудившись даже стащить на обочину.

Петр взял чуть в сторону, чтобы проскочить мимо опасности. И сейчас же увидел, что навстречу ему несется грузовой «мерседес» — мощное чудовище с прицепом.

Дальше все делалось Петром абсолютно автоматически. Какой компьютер сработал в его мозгу — это потом долго занимало Петра. А расчет был точен до долей секунды.

Нога сама резко нажала на тормоз. Завизжали колеса, пахнуло жженой резиной, машину выбросило на середину проезжей части. «Пежо», шедший сзади, чуть было не врезался в нее. Водитель его упустил момент — одно или два мгновения. Он попытался удержать автомобиль на прямой. Его развернуло, повело в сторону.

А спереди летел тяжелый «мерседес». Петр успел вывернуть, его машина освободила проезжую часть и проскользнула мимо брошенного прицепа почти под самым радиатором встречного грузовика.

Шофер преследователей попытался было сделать то же самое. Но опоздал: грузовик на полном ходу задел машину — и швырнул ее на прицеп. Раздался треск, мешки посыпались на дорогу. «Пежо» ударился о борт прицепа, посыпались доски, и отброшенная, словно мячик, машина два раза перевернулась через крышу, отлетела через всю ширину шоссе и завалилась в канаву.

Все это случилось в какие-то секунды, но Петру показалось, что он смотрит замедленную кинопленку, настолько четко сознание фиксировало каждый мельчайший отрезок времени и действия.

Он с трудом удержал руль. Но стрелка спидометра уже отсчитывала цифры в обратном порядке: восемьдесят, семьдесят, шестьдесят, пятьдесят…

«Надо было бы остановиться», — вяло подумал Петр, но не сделал этого. Во дворе отеля он не сразу смог выйти из машины, устало опустил руки на сиденье и закрыл глаза.

— Добрый вечер!

Он не заметил, как к машине подошла Элинор.

— Вы?

Петр с трудом вылез из машины.

— Что с вами? — настороженно спросила Элинор. — Что-нибудь случилось?

— Н-нет… — нерешительно пробормотал Петр. — Просто… устал.

— Это все климат, — вздохнула художница, поеживаясь. — Мы уже привыкли там, у нас на Юге, к жаре и духоте. А здесь свежо!

Она была необыкновенно спокойна.

«Вот у кого надо учиться, как себя держать», — подумал Петр.

— Весь день бродила по Каруне, — словно продолжая прерванный рассказ, монотонно говорила Элинор. — Рисовала. Весь день рисовала. Я уже тысячу лет не рисовала так много!

«Одни рисуют, другие пьют… И все, чтобы забыться. А я? Неужели же я угробил этих четырех служак для того, чтобы забыться?» — думал Петр.

— Что с Робертом? — спросил он, чтобы отогнать эту мысль. Элинор помрачнела. Лицо ее стало жестким, губы побелели.

— Он пьян. Он мертвецки пьян, — ответила она с такой злобой, которую Петр в ее голосе слышал впервые.

— Он вас любит, — грустно сказал Петр.

— Да.

Элинор провела рукой по глазам: они были сухими и холодными.

— И самое страшное, что я тоже люблю его. И все это ни к чему Питер. Все это не нужно ни мне, ни ему.

Она повернулась и пошла по аллее к отелю, медленно, опустив голову.

«Не оставляй ее, — вспомнились Петру слова австралийца. — Ей сейчас нельзя быть одной».

Он поспешно догнал Элинор и пошел с нею рядом, приноравливая свои размашистые шаги к ее небольшим, неторопливым.

Элинор вскинула голову. Взгляд ее потеплел.

— А вы знаете, что я подумала, когда впервые увидела вас, Питер?

Петр промолчал.

— Я подумала, будь я лет на пятнадцать моложе, я бы влюбилась в этого парня. Вы так чисты, так наивно откровенны по сравнению со всеми нами. И еще тогда мне вас стало жаль. Вот и еще одна жертва, подумала я, жертва нашего злобного, безжалостного мира, где человек безумно одинок. Мы не волки, Питер, мы хуже волков. Волки не убивают друг друга исподтишка, подло, как это делаем мы…

— Только не вы, — тихо возразил Петр.

— И я тоже, — покачала головой художница. Петр осторожно взял ее руку.

— Вам надо отдохнуть и успокоиться. Кстати, письмо доктора Смита и фотокопию я привезу вам сегодня вечером… — Он помедлил» — А потом? Что вы будете с ними делать?

— Я знаю, Питер. Она не отняла руку.

— Расскажите, как ваши дела с письмом султана? Может быть, и я смогу вам помочь?

— Вы?

Петр даже остановился от неожиданности. Конечно, Элинор долго жила в Гвиании и умеет разговаривать с гвианийцами. Но сумеет ли она найти общий язык с одноглазым муллой? Сейчас, когда она в таком смятении! Но, может быть, она сама ищет чужие заботы, чтобы забыться в них? Он вздохнул и начал неуверено рассказывать о своей встрече с муллой. Когда он окончил, Элинор некоторое время молчала. Потом медленно подняла голову:

— Хотите, чтобы я убедила старика отдать вам копию письма султана?

Это было сказано таким тоном, что Петр почувствовал себя неловко. Но отступать было поздно, и он молча кивнул. Элинор внимательно посмотрела на него, задумалась.

— Я попробую, Питер, — наконец сказала она просто.

До вечера Петр не выходил из своей комнаты. Он лежал, не раздеваясь, на кровати и пытался заснуть. Время тянулось удивительно медленно, и в голову лезли мысли — одна хуже другой. Наконец стало смеркаться.

Поплутав с полчаса по темным, неасфальтированным улицам старого города, Петр в конце концов выехал к мечети. Неподалеку от нее Петр без труда нашел знакомую фотографию.

Он остановил машину прямо у входа. Сразу же за дверью ударил в глаза свет от яркой лампы без абажура. Здесь было нечто вроде маленькой приемной: несколько просиженных грязных кресел, на стенах — образцы продукции этого крошечного ателье.

Сам хозяин сидел в кресле и пил пиво из бутылки, которую ставил на пол. Два молодых гвианийца — видимо, его приятели — сидели рядом и тоже пили пиво, оживленно болтая на местном языке.

— А… — протянул фотограф, завидя Петра. — Вы за фотокопиями?

Парни прервали разговор и с любопытством посмотрели на Петра.

— Одну минуту.

Хозяин скрылся за дверью, ведущей в лабораторию, и сейчас же появился оттуда с конвертом.

— Вот.

Он вытащил из конверта несколько фотоотпечатков и листок бумаги.

— Можете проверить.

— Спасибо.

Петр развернул отпечатки веером, просмотрел их.

— Я напечатал уменьшенным форматом, чтобы было удобнее, — объяснил хозяин, пристально глядя на Петра.

Петр вскинул глаза: в голосе фотографа ему почудилось что-то странное. Но лицо гвианийца было абсолютно бесстрастно, лишь в глазах мелькнул огонек и тут же погас.

— До свидания, — сказал он.

— До свидания.

Петр взялся за ручку двери. Парни встали.

— Вы едете к «Сентралу»? — спросил один из них, тот, что повыше.

— Подвезете? — уверенно сказал второй, как о деле уже решенном, и шагнул к Петру.

Хозяин поспешно отвернулся и скрылся за дверью фотолаборатории.

Мозг Петра работал лихорадочно:

«Еще одно приключение? Кто они? Враги? Ерунда! Просто сдают нервы».

Он кивнул — и парни вышли следом за ним. Высокий по-хозяйски открыл переднюю дверцу и сел вперед — рядом с Петром. Второй пристроился на заднем сиденье — прямо за спиной Петра.

«Во всяком случае, убивать меня им расчета нет, — думал Петр, выводя машину из старого города. — Это наделало бы слишком много шума».

Улица по мере приближения к площади Красильщиков становилась все темнее и темнее. Здесь почти не было прохожих, и торговки.

Лишь луна освещала улицу и площадь холодным голубым светом, и в этом свете все приобретало странную, прозрачную ирреальность.

И когда в проеме крепостных ворот прямо перед радиатором «пежо» вдруг выросла фигура слепого нищего, Петру в первое мгновение она тоже показалась нереальной.

Но нищий упрямо шел на машину — прямо посредине дороги, и обогнуть его было нельзя: ворота были слишком узкими.

Петр выжал сцепление, притормозил, но рычаг скоростей переставил на вторую позицию. Машина сбавила скорость, но не остановилась.

— Не останавливайтесь! — вдруг резко крикнул над самым ухом Петра сидевший рядом с ним парень. — Не останавливайтесь!

Петр от неожиданности отпустил педаль сцепления. Нога вдавила акселератор. Машина с ревом прыгнула вперед. И в тот же миг нищий с руганью отскочил назад и в сторону. Его рука выхватила из лохмотьев что-то блестящее, и… боль ударила Петра сзади, чуть ниже уха показалось, что голова раскололась на тысячи огненных осколков.

Он успел заметить, что из темноты на машину набегали какие-то люди. И изо всех сил надавил на акселератор.

Машина остановилась лишь метров через пятьсот.

— Прорвались.

Сосед по сиденью перевел дух и нервно засмеялся:

— Вот она, Гвиания!

— Бастарды! — выругался тот, кто сидел сзади. — Ты кого-нибудь узнал?

— Нет.

Парень, сидящий впереди, дотронулся до плеча Петра:

— Как вы… о'кэй?

Петр с трудом повернул голову:

— Не знаю.

Он зажег в кабине свет. Голова гудела. Он чувствовал, как ниже уха начинает вздуваться опухоль, как она ползет вниз — на шею, сковывая движения. Он дотронулся до этого места рукой. Пальцы сразу же стали липкими от крови.

— Кровь! — тревожно сказал сидящий сзади.

— Сволочи! Чем они его? — спросил высокий.

Они разговаривали, как будто бы Петр был неодушевленным предметом.

Сидящий сзади пошарил по сиденью, по полу.

— Вот. Консервная банка с песком… Высокий усмехнулся:

— Известный способ!

Петр тронул машину: это его уже начинало бесить. Свет в машине все еще был включен, и, скосив глаза, Петр заметил, что из отдувающегося брючного кармана высокого торчит кусок велосипедной цепи.

Парни опять замолчали, но Петр чувствовал, как пристально вглядываются они в темноту улиц, по которым он гнал машину.

— Стоп! — сказал высокий, когда они подъехали к воротам «Сентрала». — Мы выйдем здесь. Спасибо.

И когда Петр остановил машину, он наклонился к нему, весело подмигнул и вполголоса сказал:

— До свидания, товарищ!

Петр все еще крутил головой, когда, оказавшись уже вне машины, парни вдруг поклонились в пояс и громко заорали, как орали нищие на улицах Каруны:

— Да поможет тебе аллах, батуре! Добрый ты человек, батуре!

И пропали в темноте.

ГЛАВА 32

Петр все еще сидел в кресле с кусками льда, завязанными в платок и приложенными к затылку, куда угодила банка с песком, когда в его номере зазвонил телефон.

Он с трудом повернул голову и взял трубку.

— Алло!

На том конце провода молчали.

— Алло! — повторил Петр. — Ну говорите же!

Опять молчание. Петру было слышно, как кто-то прерывисто дышал. И Петру, несмотря на боль, стало вдруг смешно; он рассмеялся прямо в трубку:

— Ну и черт с вами!

— Товарищ… Николаев? — заговорила трубка голосом Гоке… — Это… вы?

В голосе была растерянность.

— Вы… дома?

— Гоке, а как бы я с вами мог говорить, если бы меня не было?

— Прошу прощения, — вдруг вмешался другой голос, сухой, официальный. — Телефон отключается на час. Как предупреждение, что до забастовки осталось три дня. Извините за причиненные неудобства.

Телефон щелкнул и онемел.

— Однако…

Петр на минуту даже забыл про рану:

— Здорово они разворачиваются!

Но рана сейчас же напомнила о себе тупой, ноющей болью.

Петр нажал кнопку, вызвал стюарда и заказал еще льда.

Фотокопии письма доктора Смита лежали перед ним на туалетном столике. Чтобы забыть о боли, Петр еще раз принялся перечитывать неровные строчки.

В дверь постучали.

— Войдите, — крикнул Петр, ожидая увидеть стюарда с новой порцией льда. Но в комнату вошел Роберт Рекорд.

Теперь он был совершенно трезв — по крайней мере, держался твердо и уверенно.

— Что с тобой? — встревоженно спросил он прямо с порога. — Ты ранен?

Он торопливо подошел к Петру, отвел его руку с платком от раны.

— Чепуха! — попытался улыбнуться Петр.

— Чепуха?

Роберт быстро подошел к умывальнику и принялся намыливать себе руки:

— Чем это они тебя?

— Банкой… консервной. Только вместо консервов — консервированный песок.

— Не паясничай! Здесь столько всякой заразы… Он подошел к Петру:

— Ложись на кровать! Голос его был тверд.

— С этой царапиной… — попытался было протестовать Петр. Но австралиец схватил его за плечи и повел к кровати. Руки его были сильными и цепкими, как клещи. Сопротивляться ему было бесполезно.

Затем, несмотря на слабые протесты Петра, австралиец извлек из кармана плоскую металлическую коробку. В ней оказался ватный тампон, бинт, пузырек прозрачной жидкости и пластмассовый шприц. В комнате запахло аптекой.

Роберт быстро и ловко промыл рану вонючей жидкостью из пузырька, наложил тампон, сделал повязку.

— А теперь подставляй зад.

С этими словами он стащил с Петра брюки и ловко всадил ему в ягодицу иголку.

Через минуту он отбросил уже пустой шприц в корзину для мусора.

— Все! Следующий! Петр натянул брюки.

— Сколько за визит, док?

— Э… Пустяки! Сочтемся на том свете уголечками! — в тон ответил австралиец и усмехнулся. — Давненько мне уже никого не приходилось врачевать. После Вьетнама-то…

Он вздохнул и сел в кресло около кровати.

— Послушай! — вдруг приподнялся на локте Петр. — А откуда ты узнал…

— Что на тебя было нападение?

Петр смотрел на него с любопытством.

— На черта тебе нужно было все это там, на дороге из университета? — неожиданно спросил Роберт.

Он грустно покачал головой.

— Они… погибли?

В груди у Петра похолодело.

— Нет. В больнице.

Австралиец с любопытством смотрел на Петра, словно видя его впервые.

— Так вот ты, оказывается… какой! — задумчиво произнес он.

— Какой? — откликнулся Петр.

Роберт встал, подошел и сел на кровать в ногах у Петра.

— Питер, — медленно начал он, — ответь мне на один вопрос…

Он на мгновение задержал дыхание, как перед прыжком в воду, и решился:

— Ты разведчик?

От неожиданности Петр даже вскочил:

— Ты… пьян?

Австралиец усмехнулся:

— Конечно, если бы это и было так, ты ни за что бы не сказал мне этого!

— Это уж точно!

Петр начинал потихоньку закипать.

— Да, ты не разведчик, — уже тверже сказал Роберт. — Я служил в контрразведке… во Вьетнаме. Я видел настоящих разведчиков. Одни из них молчали, другие говорили слишком много, когда мы с ними… работали. Но ни один разведчик в мире, даже самый-самый бездарный, не делал бы столько глупостей, сколько делаешь ты.

— Иди и выспись! Или напейся! Только оставь меня в покое, ученик Шерлока Холмса!

Но Роберт упрямо мотнул головой:

— Джин меня уже не берет. Нервы.

Он протянул руку и взял с туалетного столика пачку фотокопий письма доктора Смита, свернул их в трубку.

— Это не для тебя, Питер! Оставь это мне. С тебя хватит! Петр прищурился, на скулах его выступили желваки:

— Это бумаги Элинор, она ждет их!

— И она их получит.

Австралиец спокойно сунул бумаги в карман. Петр усмехнулся и покачал головой:

— Так вот кто ты такой, Роберт Рекорд!

Но австралиец сделал вид, будто не слышал его слов.

— Так-то будет лучше, — мягко сказал он.

В дверь резко постучали. Она распахнулась и в комнату вошел высокий голенастый европеец в форме гвианийской полиции: серо-голубая рубаха со множеством блестящих медных пуговиц, широкие шорты из грубой жесткой материи, отглаженные так, что складки их торчали, как острия ножей. Под мышкой он держал деревянный жезл.

Петр сразу же узнал его. Это он уводил сегодня малама Данбату там, в университете. Только тогда он был в штатском.

— Мистер Николаев?

— Я.

Офицер козырнул, окинул его взглядом с головы до ног, потом перевел водянистые глаза на Роберта.

— Я хотел бы поговорить с мистером Николаевым наедине, — сказал он сухо.

Роберт, не глядя на Петра, вышел.

— Разрешите представиться. Комиссар Прайс. Советник иммиграционного управления Гвиании.

«Спокойно, — сказал сам себе Петр. — Держись! Главное не поддаться на провокацию».

— У нас есть основания считать, — сухо продолжал Прайс, — что при въезде в страну вами были нарушены визовые правила.

— Ерунда! — усмехнулся Петр.

Он вытащил из нагрудного кармана паспорт и протянул его Прайсу. Тот взял документ и, не глядя, сунул в карман.

— А сейчас я предлагаю вам проехать со мною в главное полицейское управление.

— Это что же? Арест?

Петр изо всех сил старался быть спокойным.

— Арест? — улыбка искривила сухие, бесцветные губы Прайса. — Нет, мы задержим вас… всего на несколько часов.

— Я требую информировать об этом советское посольство и не буду отвечать на вопросы, если при этом не будет присутствовать наш консул.

— Это ваше право, — учтиво кивнул Прайс. — А сейчас прошу! Вещи ваши будут вам доставлены чуть позже.

И он приоткрыл дверь, пропуская Петра вперед.

Лишь только они вышли из подъезда отеля, как Петра ослепили вспышки блицев. С десяток фотокорреспондентов снимали их, пока они шли к машине Прайса — полицейскому «джипу».

Прайс сам сел за руль, включил сирену, и машина с воем рванула с места.

Они ехали по темным улицам города, и редкие прохожие при звуке сирены испуганно жались к глухим глиняным стенам домов-крепостей.

От Прайса сильно пахло спиртным, но машину он вел уверенно. Петр даже залюбовался его точными, четкими движениями.

«Что значит — привык, — подумал Петр. — А машина-то похожа на наш „газик“… Интересно, смог бы я ее вести?»

Прайс выключил сирену, они выехали на загородное шоссе.

— Куда мы едем? — встревожился Петр.

Англичанин чуть повернул к нему свое лошадиное лицо.

— Если бы я хотел вас похитить, это бы было сделано не в присутствии журналистов у подъезда отеля.

Он усмехнулся:

— Считайте, что вы лишь переезжаете из одного отеля в другой, загородный…

«А он выпил, и ему хочется поболтать, — отметил про себя Петр. — Что же, давайте попробуем. Может быть, что-нибудь прояснится».

— Вы давно в Гвиании? — спросил он миролюбиво. Англичанин от неожиданности даже обернулся:

— Наверное, столько лет, сколько вы прожили на свете.

— И нравится?

— Глупый вопрос! — отрезал Прайс.

Он притормозил и свернул с дороги на чуть заметую колею, уводящую в саванну. Машина въехала в узкий коридор, проложенный между стенами желтой, в рост человека, травы и понеслась по нему, поднимая клубы горьковатой пыли.

В горле у Петра запершило, он закашлялся.

— Выпейте виски, — предложил Прайс. — Там, в ящичке около сиденья бутылка.

Петр нашарил ящичек, достал бутылку и отвинтил пробку. «Стаканчиков, конечно, здесь не полагается», — сообразил он. И, поднеся горлышко бутылки к губам, невольно улыбнулся: и все-таки даже в этом приключении была своя прелесть! Ночная саванна, старый колонизатор, виски прямо из горлышка.

Но сейчас же он обругал себя за легкомыслие: тоже нашел романтику! Наши завтра будут стучаться во все двери, чтобы узнать, что с ним случилось, и выручить, а он…

Не говоря ни слова, Прайс протянул руку и взял у него бутылку. Он даже не притормозил, поднося ее ко рту. Его кадык ходил в такт бульканью.

Выпив, англичанин вернул бутылку Петру: она была уже почти пуста. «Ого», — подумал Петр, завинтил пробку и положил бутылку на место.

Горизонт впереди светился слабым розоватым светом. Тонкая полоска красного быстро расширялась, наползала на черноту неба.

— Что это? — спросил Петр англичанина.

— Проскочим! — уверенно ответил тот, и «джип» увеличил скорость. Сухие и толстые стебли травы шуршали, царапая бока машины. Они нависали над крышей, бились в ветровое стекло.

— Но что же это? — опять спросил Петр, не желая верить смутной догадке.

— Огонь. Племена пустили пал по саванне. Они делают это каждый год перед началом посевов. Красивое зрелище!

Голос Прайса был равнодушен.

— Но ведь огонь идет на нас! — вырвалось у Петра.

— Боитесь?

Теперь в голосе Прайса была ирония:

— И не идет, а мчится. Как эспресс! Он вдохнул всей грудью.

— Когда горит саванна, и запах гари-то какой-то особый!

— Вы говорите об этом, как поэт! — стараясь не выдать волнения, заметил Петр.

Голос Прайса опять стал сух и бесцветен:

— Просто я проскакивал сквозь пал раза три. Главное, чтоб только не подвела машина.

Он усмехнулся:

— Вам повезло, будет что вспомнить.

Небо было уже багровым почти наполовину. Сквозь опущенные стекла врывался горячий ветер, пахнущий дымом и гарью. Желтое море сухой травы шло волнами и сверкало в длинных белых столбах света, бегущих перед фарами «джипа».

Прайс жал на акселератор, и «джип» несся вперед. Пожар и машина сближались.

— Через десять минут встретимся, — сквозь зубы процедил англичанин. Он отрезвел, и теперь лицо его было каменным от напряжения.

— Дьявол! — неожиданно вырвалось у него. Он резко крутанул баранку руля, но было поздно: «джип» врезался в темную массу, вывалившуюся вдруг на дорогу из зарослей. Что-то охнуло, взревело, с шумом кинулось в сторону.

«Джип» подбросило, накренило, потом машина опять встала на все четыре колеса… и мотор заглох.

Петра швырнуло вперед, на ветровое стекло. Он успел выставить впереди себя руки и больно ударился ладонями о щиток приборов. И сейчас же обернулся к Прайсу. Англичанин мешком осел на сиденье, подбородок его упирался в грудь, в которую пришелся удар рулем…

— Эй!

Петр потряс его плечо:

— Очнитесь!

Прайс тихо застонал и повалился на бок, на Петра…

«Бежать! Оставить Прайса здесь, в горящей саванне, и бежать?»

От этой мысли Петра бросило в жар, все тело вдруг ослабло. Да, это была реальная возможность вырваться из лап похитителя. Но он сразу же овладел собою. Бежать — это значило признать себя в чем-то виновным. В чем — Петр уже догадывался. Слишком накалялась атмосфера с приближением забастовки, чтобы на нем сейчас не попытались отыграться те, кто хотел бы расправиться с левыми.

Петр глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Надо было что-то делать. Он осторожно вытащил англичанина из-за руля, положил на сиденье, затем вылез из машины, обошел ее и занял место водителя…

Пал приближался. Небо светлело с каждой минутой. Из красноватого оно становилось оранжевым, потом желтым… Справа и слева от машины гудела земля: невидимые стада неслись мимо в бешеном галопе. Трава впереди была примята — видимо, «джип» врезался в стадо диких быков или каких-нибудь других крупных животных и налетел на одного из них.