Гвиания (№1) - Операция «Хамелеон»

Петр молча кивнул, продолжая читать «Дневник участника похода на Север». Это был толстый фолиант, изданный в 1907 году в Лондоне.

Вот уже три недели как Петр в Гвиании. Нортон сразу же запряг его в работу. Как только Петр появился в университете после визита в посольство, профессор отправил его в университетскую библиотеку подобрать все, что там было о падении султаната Каруны. И главное, все, что касалось требования лорда Дункана о выдаче убийцы капитана Мак-Грегора. У профессора была своя система.

— Наука — это дисциплина, — сказал он, приведя Петра в небольшую комнатку на галерее одного из учебных корпусов, разбросанных по тщательно подстриженным и ухоженным зеленым лужайкам университетского городка.

В комнате стояло два стола, за одним из которых уже корпел над книгами Роберт Рекорд.

Профессор обращался со своими аспирантами как с непоседливыми школьниками.

Он требовал, чтобы они строго выполняли установленные им правила: начинали занятия в восемь часов утра, а кончали в четыре. Петр подчинился этому с удовольствием и с вечера заказывал книги в библиотеке, а утром вместе с австралийцем тащил их в свою учебную комнату.

Роберт оказался хорошим компаньоном — собранным, молчаливым. Он работал над темой, связанной с работорговлей и ее влиянием на экономику районов, ставших затем Республикой Гвианией. Сейчас он разбирал фотокопии документов на языке хауса, которым владел довольно хорошо.

Отложив бумаги, он встал из-за стола, потянулся так, что хрустнули суставы, и прошелся по комнате.

Петр закрыл книгу и зажмурил уставшие глаза.

Роберт, прохаживавшийся по комнате, вдруг резко остановился.

— А что вы скажете, если профессор пошлет вас на север Гвиании — порыться в архивах Каруны?

Он пристально посмотрел на Петра.

— Это же здорово! — вырвалось у того. — В этом ведь, собственно, весь смысл моего пребывания здесь! Если я обнаружу документы, проливающие свет на то, как в действительности была начата колонизация Севера…

Австралиец саркастически прищурился:

— Вы… что же… действительно думаете, что где-то там, на Севере, потомки султана Каруны хранят для вас копию письма своего неудачливого предка к бравому лорду Дункану?

Он рассмеялся.

— Но история всегда ухитряется сохранить какие-нибудь свидетельства! — упрямо заметил Петр.

— Что ж, вы, пожалуй, правы. Австралиец возбужденно хлопнул в ладоши.

— Честно говоря, я тоже заинтересован в этой поездке. Я здесь дьявольски устал и хочу проветриться. Отдохнуть от университета. Итак, союз! Я подаю профессору мысль о поездке на Север, а вы просите, чтобы он разрешил мне поехать с вами. Тем более что у меня есть машина, а у вас нет. Ну?

Петр охотно кивнул.

— Конечно, вдвоем лучше, — согласился он. — А почему вы сами не хотите спросить разрешения у профессора?

Роберт фыркнул:

— Ха! Старик со странностями. Никогда не знаешь, что он вдруг выкинет. А к вам он с первого же дня проникся уважением. Уж я это чувствую! Кстати… нам пора выезжать. Если мы опоздаем хоть на десяток минут, профессор нас съест живьем.

По дороге до самого клуба Робер молчал. Впервые за три дня Петр видел его озабоченным.

Приехали они минут на пятнадцать раньше и поставили машину на площадке, на которой прямо по асфальту было написано белой краской: «Только для старших сотрудников».

Такая же надпись висела и над неширокой аллеей, образованной зелеными стенами ровно, словно по ниточке, выстриженных цесарин — похожих на кипарисы деревьев. Аллея вела к длинному одноэтажному зданию из стекла и бетона, окруженному зеленью просторной лужайки.

Это был клуб, куда имели доступ лишь профессора, преподаватели и представители административной верхушки университета. Студентам вход сюда был строго-настрого заказан.

Гвианиец, служитель в серой университетской форме, сидевший за конторкой у входа, вопросительно поднял глаза на вошедших.

— Мы приглашены профессором Нортоном, — привычно сказал Роберт.

— Да, да, мистер Нортон ждет вас. Проходите, пожалуйста, — поспешно ответил служитель.

Боб весело подмигнул Петру. Они пересекли довольно большой зал, судя по всему, служивший библиотекой.

Петр с интересом огляделся. В зале было два-три человека: они читали газеты, развалившись в креслах и вытянув ноги. Вдоль единственной нестеклянной стены на высоте человеческого роста были развешаны черно-серо-белые эстампы в тонких металлических рамках без стекол.

— Элинор Карлисл, — сказал австралиец. — Хотите посмотреть?

И опять, как тогда, в первый день своего приезда, Петр уловил в его голосе странные нотки.

Они подошли к стене и медленно пошли вдоль нее, разглядывая эстампы.

Художница вызвала на свет фантастических чудовищ, поселила их среди изломов линий, геометрических фигур и пятен. Все это было похоже на горячечный бред, но чем больше Петр смотрел на эстампы, тем беспокойнее было у него на душе. Сейчас они удивительно совпадали с его настроением. И в то же время они словно протестовали против тихой порядочности и благопристойности зала, на стене которого висели.

— Кто она? — вдруг непроизвольно вырвалось у Петра. Австралиец вздрогнул. Но когда он обернулся к Петру, лицо его опять было спокойным, а голос, как всегда, ироническим :

— Она здесь живет довольно давно. Приехала с профессором истории из Женевы. Потом кто-то кого-то бросил: то ли она его, то ли он ее. Профессор уехал лет пять назад на острова Папуа, а она осталась. Живет милях в шестидесяти отсюда — в деревне Огомошо.

— Она… замужем? — спросил Петр и вдруг живо представил лицо Элинор: большие, блестящие глаза изумрудно-зеленого цвета. И сейчас, глядя на буйство черно-белых эстампов, он вдруг отчетливо увидел их опять.

— Здравствуйте, — раздался рядом голос Элинор.

Петр поспешно обернулся и одновременно всем своим существом вдруг почувствовал, как напрягся Роберт.

Рядом с нею был доктор Смит: высокий, подтянутый, в белоснежных шортах и такой же рубахе с открытым воротом. Волосы его были мокры и тщательно причесаны.

— Хэлло! — дружелюбно сказал Смит и протянул руку сначала Петру, а затем Роберту. — Мы из бассейна. Вода сегодня изумительна. Оказывается, здесь ее специально охлаждают!

Элинор была в шортах. Ноги ее были стройны и красивы. Чувствовалось, что она знала это. Знала она, что у нее красивы и руки — блузка ее чайного цвета была без намеков на рукава. Пластмассовый полуобруч придерживал короткие мальчишечьи волосы.

— Только не ходите в бассейн с Джерри, — сказала она весело и кивнула на доктора Смита. — Он помешан на спорте: меня он заставил сегодня проплыть без передышки двадцать кругов. Говорит, что в год нормальный человек должен наплавать сколько-то там миль. Это, мол, точно определили японцы.

Петр покосился на австралийца. Тот улыбался безразличной улыбкой… и молчал.

«Однако, она уже называет американца Джерри, — отметил Петр. — Быстро же!»

— Вы, наверное, как и Джерри, не принимаете абстракции, — улыбнулась ему Элинор, кивнув на эстампы. — Как я ни пыталась объяснить доктору Смиту, что все это значит, он так ничего и не понял!

Последние слова были сказаны нарочито громко, и американец услышал их.

— Я ученый, а ученые любят точность. Точность и конкретность, — серьезно ответил он.

— А вы?

Художница выжидающе смотрела на Петра.

— Ученый, не умеющий подойти от конкретного к абстрактному, — не ученый, — резко сказал Петр, но, поймав удивленный взгляд американца, устыдился своей резкости.

— Впрочем, я полнейший профан в искусстве, — признался он. — А что думают о ваших работах гвианийцы?

Элинор провела ладонью по волосам, поправила обруч. Лицо у нее стало серьезным. Она испытующе посмотрела на Петра.

— Все это не так-то просто, — грустно сказала она. — Но если вы будете проезжать через Огомошо, вы кое-что поймете. Это недалеко от Луиса.

— Так вот они где! А я уже выпил полбара и прикончил бы все, что там есть, если бы не Расаки!

Профессор Нортон со стаканом виски в толстых пальцах стоял на пороге зала. Рядом с ним вежливо улыбался служитель, встретивший Роберта и Петра у входа в клуб.

— Э-э! Не затуманивайте головы моим парням! Профессор погрозил Элинор пальцем-сосиской.

— ЮНЕСКО посылает их сюда заниматься наукой, а не крутить романы. В здешнем климате любовь и наука противопоказаны! Хо-хо-хо!

Он расхохотался на весь зал, и читатели газет высунулись из-за своих бумажных простынь.

— Вас ждут, — почему-то тихо сказал Элинор.

— Да, — так же тихо ответил Петр.

К ним подошел доктор Смит, вежливо коснулся ее локтя. Она ласково кивнула:

— Да, да, Джерри. Идем.

ГЛАВА 9

Этот вечер Петр с Бобом провели над картой Гвиании. Профессор Нортон, размягченный долгим пребыванием в баре университетского клуба, согласился отпустить австралийца вместе с Петром, хотя и поворчал, что мистер Рекорд еще не заработал себе права на пикники с приятелями.

— Да уж ладно. Так-то оно, может, и лучше, — вздохнул он, думая о чем-то своем и, видимо, не особенно приятном.

Зато в хорошем настроении был в этот вечер полковник Роджерс. Прежде всего преподавательницы католической школы «Сердце Иисуса», где учились два сына и дочь полковника, порадовали мистера Роджерса письмами, в которых, подводя итоги за последнюю четверть, очень высоко оценивали успехи всех троих.

Полковник любил своих детей и всегда сам проверял, как они выполняют домашние задания. К тому же он был активнейшим членом попечительского совета и главным организатором школьных праздников — здесь фантазия полковника была поистине неистощима.

Несмотря на громкие протесты детей, выключив телевизор ровно в восемь, как только знаменитая теледикторша Гвиании мисс Сюзи объявила своим звонким голосом об окончании детских передач, и, удостоверившись, что все трое сразу же после ужина пошли спать, полковник отправился на своем ярко-красном «ягуаре», мощном спортивном автомобиле, покататься в Дикойи, парк-поселок, огромный зеленый лабиринт вилл, улиц и улочек, тупиков и перекрестков.

Даже жители Луиса порой путались в этом бывшем сеттльменте, куда доступ самим гвианийцам до получения Гвианией независимости был строго-настрого запрещен. Но полковник знал парк и каждый вечер отправлялся кататься по его пустынным аллеям один.

— Человек ежедневно должен побыть наедине с самим собой хотя бы пару часов, — говаривал он. — Для душевного равновесия.

И сегодня, наслаждаясь скоростью верного «ягуара», бесшумно мчащегося по темным аллеям парка, полковник спокойно обдумывал ход событий. Все шло по плану. Стив не подвел его.

Мало кто из нынешних сотрудников полковника знал, что всегда спокойный и сдержанный мистер Роджер честолюбив. И сейчас полковник довольно улыбался, вспоминая удачное начало многообещающей операции «Хамелеон».

Он спрятал улыбку, лишь когда свет фар вырвал из темноты переулка зеленую табличку: «Мр. Девон, Американское информационное агентство».

Оба они — и полковник, и американец — любили шахматы и частенько сражались здесь, на вилле шефа отделения Американского информационного агентства в Гвиании.

— Итак, товарищ Николаев выезжает на Север, — сказал полковник, делая ход пешкой — е2-е4.

— Знаю, — ответил американец, передвигая свою пешку. Полковник сделал еще ход.

— Королевский гамбит?

Американец удивленно поднял густую серебряную бровь:

— Обычно вы предпочитаете более спокойные партии… Что ж, теоретически вызов лучше всего принять. Итак?

— Итак, товарищ Николаев едет искать письмо султана Каруны…

— Вас это волнует? Беру пешку…

— Надеюсь, защищать свою пешку вы не будете… Нет, пусть это волнует кого-нибудь еще. Например, моего земляка Прайса. Кстати, Николаев едет в район вашей базы слежения за спутниками. Ваш ход, сэр…

— Вывожу коня… А вы все не можете нам ее никак простить?

— Да, сейчас бы мы вам ее здесь построить уже не разрешили.

— Не хотите делиться гвианийской нефтью?

— Конечно! Вам шах.

— Спасибо.

— А как насчет экспедиции доктора Смита? Они отправляются на плато через девять дней. Вы в нем уверены?

Американец внимательно посмотрел на Роджерса.

— Доктор Смит — настоящий американец, — напыщенно заметил он.

— Это я знаю. Пьет только соки, не шляется с уличными девками. Ухаживает с серьезными намерениями за мисс Карлисл. Мат. Сегодня вы невнимательны, дорогой коллега.

Полковник взглянул на часы.

— Прошу прощения. Мне пора, а то жена будет беспокоиться.

А через десять минут «ягуар» полковника остановился на перекрестке в противоположном конце парка. Фары его мигнули раз, два, три…

Из темноты выросла фигура человека.

— Садитесь на заднее сиденье, — приказал Роджерс.

— Но…

— Хотите, чтобы нас увидели вместе? Нет? Тогда без разговоров!

Человек медлил.

В этот момент из-за поворота из густой тьмы на бешеной скорости вынырнула небольшая спортивная машина. Яркий свет фар на мгновение уперся в красный «ягуар», выхватив как на экране Роджерса и стоящего на обочине человека, поспешно закрывшего рукой лицо.

Машина вихрем промчалась мимо.

— Кто это? — резко спросил полковник.

— Не знаю… Кажется, в машине сидела какая-то женщина, — ответил его собеседник.

Хлопнула дверца. «Ягуар» взревел и прыгнул в темноту.

А еще через полчаса полковник Роджерс уже сидел в ванне, мурлыкая какую-то песенку, и улыбался своим мыслям.

В парке же в это время катался мистер Девон, он тоже любил иногда побыть наедине с собой. Кроме того, ему хотелось немного проветриться — сегодня предстояло еще поработать. Он знал, что до глубокой ночи не погаснут сегодня огни в штабе Конгресса профсоюзов Гвиании. Штаб этого левого профсоюзного объединения размещался в старом трехэтажном особняке в рабочем квартале Луиса, примыкавшем к железнодорожному депо и мастерским.

Собственно, профсоюзам принадлежали лишь верхние два этажа: первый этаж занимала мастерская по ремонту электрооборудования, где хозяйничал тощий, больной туберкулезом техник с дипломом, полученным в Соединенном королевстве. Там же он получил и туберкулез.

Сегодня в зале заседания Конгресса, на третьем этаже, в просторной комнате, заставленной рядами дешевых стульев, повернутых к невысокой, грубо сколоченной кафедре, собрались лидеры всех профсоюзных объединений страны.

Инициатором встречи был Конгресс профсоюзов Гвиании, но вопрос был настолько важным, что на встречу пришли и лидеры «Трудового центра» во главе с самим хаджи Имолой, членом палаты вождей Северной Гвиании, и группа руководителей Рабочего союза, которым вот уже почти двадцать лет правил старик Димоду, рабочий вождь «номер один», как называли его в Гвиании.

Был здесь и Адесанья, руководитель небольшого объединения католических профсоюзов, совершенно лысый господин с круглым благообразным лицом.

Все они настороженно посматривали на Бора, лидера Конгресса профсоюзов Гвиании, который по праву хозяина помещения и инициатора встречи занял место председателя за длинным столом, покрытым красной скатертью.

Здесь же на столе стоял небольшой бронзовый бюст Ленина. На стене, за спиной Бора, висел плакат «Рабочие и трудящиеся Гвиании, объединяйтесь!», а еще ниже — эмблема Конгресса: на красном фоне рукопожатие трех черных рук — рабочие, крестьяне и интеллигенция.

Справа от стола, рядом с входной дверью, висела старая классная доска, на которой мелом крупным, размашистым почерком была написана повестка сегодняшней встречи: «Положение трудящихся Гвиании и всеобщая забастовка».

Открытие совещания задерживалось: ждали Гоке, который все еще не вернулся от Стива, все-таки уложенного врачами в постель. Стив должен был сообщить Гоке свое мнение о предстоящей забастовке, с тем чтобы Гоке высказал его на сегодняшней встрече профсоюзных лидеров.

В другой раз эту миссию Гоке, может быть, и не доверили бы: Конгресс молодежи Гвиании примыкал к Конгрессу профсоюзов Гвиании, а Гоке со своим союзом «Авангард» — к объединению старика Димоду. Но сегодня ожидали, что все враждующие профсоюзные группировки придут к единому решению: начать всеобщую забастовку, и поэтому Гоке мог представлять и своего друга Стива.

Два дюжих парня внесли картонку местного пива — большие зеленые бутылки фирмы «Стар». Следом за ними сестра Бора — шестнадцатилетняя красавица, работающая у брата секретарем, — принесла поднос с перевернутыми стаканами.

Парни водрузили картонку прямо на председательский стол, сюда же был поставлен и поднос со стаканами. Затем все вместе во главе с самим Бора принялись ловко открывать пивные бутылки и разливать пиво в длинные фирменные стаканы «Стар» — по стенке, осторожно, чтобы не было пены.

— Прошу, товарищи, — сказал Бора и сделал приглашающий жест. Собравшиеся загремели стульями, с веселым шумом двинулись к столу.

Бора, взглянув на мрачное лицо хаджи Имолы, что-то шепнул сестре, та виновато ойкнула, бросилась в комнаты, а через пару минут вернулась уже с небольшой картонкой, в которой стояли бутылки кока-колы: хаджи Имола, трижды совершивший паломничество в Мекку, пил только безалкогольные напитки.

Мисс Бора собственноручно подала хаджи стакан кока-колы, он улыбнулся ей своими тонкими твердыми губами и в знак благодарности чуть склонил свою увенчанную зеленым тюрбаном голову.

В его жилах текла явно арабская кровь: черты удлиненного лица были тонки и правильны, кожа не черная, как у остальных в этой комнате, а смуглая, пепельного оттенка. И белая, длинная, до пят, одежда северянина, которую он носил на все случаи жизни, чем-то напоминала бурнус бедуина.

Хажди Имола ездил не только в Мекку. Гораздо чаще он бывал в Соединенных Штатах, и его «Трудовой центр» был открыто связан с американцами.

Бора, плотного, бородатого, с хитрющими глазами на мясистом щекастом лице, побитом оспой, хаджи Имола называл «коммунистом», «красным» и «агентом Москвы» и обвинял в намерении установить коммунистическую диктатуру в стране.

— Долго еще мы будем ждать?

Старик Димоду взял стакан пива тощей, цепкой рукой, похожей на лапу большой птицы — пальцы его были длинны и скрючены, они были действительно похожи на когти огромного грифа. И весь он напоминал старого нахохлившегося грифа: маленькая головка на тощей жилистой шее, словно гребнем, увенчанная шапочкой-пирожком из меха гепарда, торчала из просторных одежд, расписанных черно-желтыми узорами. Лицо его было похоже на маску бурого пергамента. Но в запавших глазницах пылали огромные бешеные глаза.

Старик все еще был полон энергии, но годы неслись слишком быстро, а жизнь менялась слишком медленно, и ветеран Димоду все еще не хотел верить, что ему уже не дожить до провозглашения Красной республики Гвиании.

И он спешил жить, торопил события, мечтал о баррикадах: нынешняя молодежь, по его твердому убеждению, была слишком мягкотелой, слишком образованной. Что, например, может сделать адвокат Бора? Или тот же Стив, привыкший болтать в университетских аудиториях?

У самого старика образования не было: он научился читать и писать в тюрьме, куда попал семнадцатилетним мальчишкой за организацию бунта на каучуковой плантации. Потом были лондонские доки, кружки самообразования, английские лейбористы, а затем и коммунисты…

И до сих пор на митингах толпа встречала его восторженным воем и криками: «Номер один! Номер один!»

— Здравствуйте, товарищи! На пороге стоял Гоке.

Димоду улыбнулся провалившимся ртом (зубы ему выбили в английской тюрьме лет двадцать назад):

— Ты что, заблудился, парень? Гоке отер пот со лба, перевел дух:

— Вы же знаете, па, какое движение в Луисе. Как всегда, на Паркер-бридж застрял автобус, и пассажиры толкали его через весь мост. Вот такси и ехало со скоростью их ног.

Все засмеялись, зашумели. Паркер-бридж — ветхий мост, построенный пятьдесят лет назад и соединяющий острова Луиса с материком, — был давним предметом шуток и анекдотов.

Бора постучал карандашом по стакану:

— Внимание, товарищи… Начинаем!

А через три часа репортерам, терпеливо дожидавшимся во дворе, было роздано отпечатанное на ротаторе коммюнике. В коммюнике сообщалось, что лидеры всех профсоюзных объединений Гвиании пришли к соглашению о необходимости предъявить правительству ультиматум о повышении минимального, гарантируемого законом уровня заработной платы. Это объяснялось экономической ситуацией в стране — цены росли с каждым днем, иностранные компании, контролирующие значительную часть гвианийской экономики, выкачивали из страны все большие прибыли. Коммюнике заявляло, что терпение народа иссякло. И если требования профсоюзов будут отвергнуты, ровно через месяц, начиная с завтрашнего дня, в стране начнется всеобщая забастовка.

От имени участников встречи с репортерами говорил Гоке. Он намекнул, что уже сейчас решено начать подготовку этой забастовки и по стране разъедутся представители профсоюзов — вести работу на местах.

Стиву, который должен был вот-вот выйти из госпиталя, предстояло ехать на Север.

ГЛАВА 10

Петр считал дни до отъезда. Собственно, всей практической подготовкой к поездке занимался Роберт, который уже много раз там бывал. Он заранее послал телеграмму — заказал номера в маленькой придорожной гостинице города Бинда, где они собирались ночевать. У профессора Нортона он выпросил его автомобильный холодильник, который наполнил жестянками пива. Он же заставил Петра купить теплый свитер — по ночам в саванне было холодно. Для дороги Петр приобрел также плотную серую рубаху с короткими рукавами и большими нагрудными карманами. Он тщательно вычистил и смазал фотоаппарат «Зоркий», который купил еще студентом. Аппарат был прост, неприхотлив и потому надежен. Петр рассчитывал вернуться из Гвиании с целой фотовыставкой для Института истории.

Предоставив Бобу заниматься хозяйственными делами, Петр снова взялся за книги. Целые дни он проводил в библиотеке, читая воспоминания лорда Дункана, изучая все то, что здесь было о тех краях, куда ему предстояло ехать.

Здесь, между застекленными полками, набитыми книгами, стоял приятный полумрак. Где-то ровно жужжали кондиционные аппараты, нагоняя прохладный и сухой воздух. Мысли Петра все время возвращались к окружающим его людям и прежде всего к его спутнику по предстоящему путешествию.

Роберт Рекорд был общителен. По крайней мере, добрая половина Луиса была у него в друзьях. Он был завсегдатаем ночных клубов, любил теннис. Играл азартно, старался обязательно выиграть.

Как-то Петр смотрел его игру на университетском корте. Роберт выигрывал. Он жестоко «гонял» противника — усатого сухопарого профессора-англичанина, щеголявшего белоснежным теннисным костюмом. Костюм на Роберте был несвеж, гетры даже пожелтели от пота и пыли. И зрители реагировали на каждую выигранную им партию с враждебной холодностью.

— Он не джентльмен, — сказал кто-то, когда Роберт жестоко разгромил профессора.

Снобистский тон, каким это было сказано, чуть было не взорвал Петра. Он инстинктивно стал на сторону австралийца. Да, Роберт выглядел на корте, особенно в сравнении с белоснежным джентльменом-профессором, грубым, азартным парнем с рабочей окраины. Да, он открыто жаждал победы, и игра его была резкой. Это была игра, а не балет. Во всем этом была почти детская искренность, и Петру она импонировала.

После этого случая Петр стал еще внимательнее присматриваться к австралийцу. Он был ему симпатичен.

Как-то Роберт упомянул о своих родителях. Отец его был докером в Сиднее, мать воспитывала трех сестер, младшая из которых недавно перенесла полиомиелит. Роберт лишь однажды упомянул об этом мельком. Чувствовалось, что разговор на эту тему ему не особенно приятен. Писала ему только младшая сестра, которой он регулярно посылал деньги.

Петр как-то нашел в одной из книг по истории Гвиании, принадлежащей Роберту, конверт с австралийскими марками. Адрес на нем был тщательно выписан крупным детским почерком.

Австралиец помрачнел, забрал конверт и нехотя выдавил из себя несколько скупых фраз о своих родных. Тогда-то и произошел этот разговор. И это было все, что Петр, в сущности, знал о прошлом Боба Рекорда.

Мысли его снова обратились к цели поездки. В библиотеке университета оказалась целая коллекция книг, посвященных походу лорда Дункана на султанат Каруну. И, читая их, Петр видел все события того времени так отчетливо, как будто сам присутствовал при всем этом полвека назад.

Лорд Дункан — тогда еще никакой не лорд, а просто искатель приключений — завербовался на службу «Бамуанга компа-ни» — огромной компании, названной по имени реки Бамуанга, купеческому государству, захватившему необъятные территории в Западной Африке.

Вот старая фотография: молодой полковник (полковник? Кто дал ему этот чин в «Бамуанга компани»? Ведь он бросил службу в армии и уехал в Африку!), молодой полковник Дункан на смотре отрядов компании. Чернокожие солдаты в форме, повторяющей форму английской армии. Затем из них будут сформированы уже регулярные части английской армии — западноафриканские пограничные силы.

Еще фотография: колесный пароход на Бамуанге, плавучий штаб генерал-губернатора колонии полковника Дункана, наведшего порядок в новоприобретенных африканских землях.

Потом появилась Флора Болл. Она приехала в Вест-Африку, и полковник Дункан устроил прием в честь красавицы журналистки. Пароход шел по Бамуанге, расцвеченный цветными фонариками, и туземный оркестр играл на верхней палубе; воины в полных боевых нарядах бились в сложнейших ритмах перед «маета Дунканом» и «мадам».

На северном берегу Бамуанги бушевали пожары. Ночь была черной, пожары багровели, и тонкие ноздри красавицы Флоры трепетали, ловя ветер романтики и приключений.

— Мадам, — твердо сказал тогда полковник Дункан, — я завоюю для вас эту страну, и вы назовете ее именем, которое вы ей придумаете.

И она придумала это имя — Гвиания.

— Слушай, ты так, пожалуй, сойдешь с ума, — не выдержав, сказал австралиец, когда Петр, наверное, в тысячный раз заговорил с ним о лорде Дункане. Это было в машине Роберта, все в том же «пежо». Они ехали к профессору Нортону.

Профессор пригласил их на ужин перед поездкой на Север. Это был типичный холостяцкий дом: и жена, и два взрослых сына профессора давно уже жили в Англии, да и сам он собирался поработать еще год-другой, а затем ему полагалась пенсия от правительства Гвиании.

Они пришли точно в назначенный срок — ровно к семи, но профессора еще не было. Их встретил слуга — невысокий, плотный, в черных брюках и белом кителе, но босиком.

— Маета звонил с пляжа… сейчас будет, — широко улыбаясь, сообщил он. — Просил вас идти прямо в бар.

— Отлично, Санди. Не провожай.

Роберт потянул носом воздух и щелкнул пальцами.

— Гм… Что-то вкусное.

— Не, са, — еще шире заулыбался Санди. — Но маета просил вам пока ничего не говорить.

— Ладно, подождем. Прошу.

Роберт по-хозяйски махнул рукой, предлагая Петру войти первым.

Они вошли в просторный холл, разделенный надвое оригинальным шкафом — железными прутьями и ящиками из красного и черного дерева. В пространстве между ящиками стояли скульптуры — бронзовые и деревянные, лежали стопки книг, бумаги.

Первая часть холла служила гостиной. В углу — стойка бара, над которой на зеркальных полках сверкали разноцветные бутылки. Там же стояли три высокие табуретки.

Роберт прошел прямо к бару, взгромоздился на табурет:

— Что же, профессор всегда давал мудрые советы. Санди… достань-ка виски. Хорошая дезинфекция перед долгой поездкой.

— О'кэй!

Петр уселся на табурет рядом.

«Роскошно живет профессор, — подумал он, оглядывая помещение. — Вот тебе и каморка ученого… со всеми удобствами и баром. Сколько же здесь комнат?»

Он вздохнул. Далекий домик в подмосковном поселке был мал и тесен, но что бы он сейчас не отдал, чтобы очутиться там хотя бы на мгновение!

Санди привычно налил им виски в высокие прозрачные стаканы на три пальца, что означало тройную порцию, достал из небольшого, стоявшего тут же холодильничка ведерко со льдом.

Зашипела содовая вода, звякнули кубики льда.

Петр отхлебнул глоток.

Передняя стена холла была сплошь стеклянной и выходила в сад. Тяжелые желтые шторы сейчас не были задернуты, и о стекла снаружи бились мириады насекомых, летящих на свет.

Стена, вдоль которой стояли диван с зеленой обивкой и такого же цвета кресла, была увешана оружием: саблями, мечами, копьями, боевыми топориками. Яркость отделки колчанов, ножен и рукояток мечей скрадывалась хорошим слоем пыли: Санди, видимо, не утруждал себя излишней заботой об этой коллекции, а профессор Нортон пыли просто не замечал.

— В основном это оружие с Севера, — сказал Роберт, заметив, что Петр с интересом разглядывает коллекцию. А Петру, смотревшему на эти давно уже ставшие безопасными куски железа и стали, вдруг вспомнились страницы из книги Паркера — одного из офицеров лорда Дункана, участвовавшего в походе на север Гвиании. Эту книгу Петр прочел в библиотеке университета Луиса.

«…Когда мы подошли к городу Сандеру, — писал колониальный служака, — я приказал построиться в каре. На флангах были четыре пулемета „максим“. Носильщики и лошади были в центре каре. Там же я поставил три 75-миллиметровых орудия.

Конница эмира Сандеру вышла сразу из трех ворот и помчалась на нас. Мы подпустили их на девятьсот ярдов и открыли огонь залпами. «Максимы» косили их ряд за рядом. Но фанатики не обращали на это внимания. Последние из них вместе со знаменосцем упали всего лишь в пятидесяти ярдах от каре. Мы насчитали потом около семисот убитых и раненых.

Один из наших туземных солдат был ранен отравленной стрелой и умер. Других потерь нет.

Город взят. Эмир вместе с гаремом бежал в северном направлении».

Лорд Дункан прочел рапорт Паркера и задумался.

Фанатики. «Максимы» и скорострельные пушки перебьют их всех. Но умиротворит ли это страну? Эмиры бегут из своих столиц и рыщут по саванне, а их подданные слепо повинуются им. Если в газеты просочится что-нибудь о подобных бойнях…