Гвиания (№1) - Операция «Хамелеон»

Он оперся локтями о железные перила балкончика и глубоко вздохнул, разглядывая лежащий внизу город, в котором ничто не менялось веками. Он не улыбался, и теперь его лицо показалось Петру даже красивым — шрам делал его мужественным, волевым.

И Петру вспомнилось: вот так же Гоке смотрел на черное отверстие в склоне лысого холма, когда они стояли у шахты Ива Велли. Туда, во мрак, тянулись сизые лезвия рельсов, и шпалы между ними коричневели угольной пылью. Через каждые две-три минуты оттуда выскакивали одинокие вагонетки, полные угля; легонько погромыхивая, они мчались к длинному деревянному бараку, стоявшему внизу, и скрывались в его темном чреве. Оттуда они выплывали по тросам канатной дороги и тянулись куда-то за холм.

В самом дальнем конце долины виднелось двухэтажное белое здание с флагом на крыше и двумя-тремя автомобилями у входа.

— Тогда там тоже была дирекция, — махнул рукой Гоке. — И мы шли туда.

Парни в зеленых куртках застыли в молчании и завороженно слушали тихие слова Гоке.

— Мы собрались здесь, у шахты, обе смены, и пошли к ним. Мы были злы, но мы не собирались нападать на них. Просто хотели передать письмо и поговорить с менеджером. Я был мальчишкой, принес отцу завтрак — он так спешил сюда, что забыл его дома. С нами шел и Симба. Мы шли и пели псалмы — так велел Симба, чтобы показать, что мы не несем в сердцах ничего дурного. Вот там, — он показал на вершину холма, — они поставили пулемет. И вот там, на крыше дирекции. Солдаты вышли из-за угла дома и сразу же стали стрелять. Застрочили пулеметы…

Голос его сорвался, глаза налились яростью, кулаки сжались.

И Петр подумал, как велика должна быть его ненависть и как хорошо, что Элинор и Роберт не пошли с ним сюда, а остались в машине.

— Симбе повезло. Ему попали в ногу. Он упал, приподнялся и закричал: «Братья! Не стреляйте, братья!» Но солдаты стреляли залп за залпом. Белые офицеры скомандовали им, и они пошли на нас со штыками — добивать раненых. В живых оставили только Симбу, чтобы потом судить. Моего отца добил капитан Лоренс Батлер. Из револьвера прямо в голову. Когда я пришел в сознание, на мне была кровь моего отца.

— Это тот Лоренс Батлер, — начал было один из парней Гоке, — который…

— Да, это он потом погиб на охоте. Утонул в болоте. Гоке усмехнулся, и шрам исказил его лицо.

— Этого нельзя забыть, — тихо сказал Петр и сочувственно дотронулся до руки Гоке. Тот яростно отдернул руку, судорожно сглотнул.

— Да… товарищ…

И Петру тогда показалось, что последнее слово Гоке выдавил из себя лишь огромнейшим усилием воли.

Теперь же Гоке был прост и весел. Дав Петру вволю пофотографировать Каруну, он постучал ногой по перилам балкончика и усмехнулся:

— Все, товарищ Николаев? Тогда поехали.

— Куда? — удивился Петр. Лицо Гоке стало серьезным.

— Побывать в Каруне и не встретиться с членами общества «Гвиания — СССР» было бы политически неправильным.

Петр только развел руками.

ГЛАВА 29

Внизу их ждал все тот же лендровер. Молодой парень дремал за рулем. На его курчавой голове был красный берет с нашитой черной пятиконечной звездой.

Парень был одет в форму цвета хаки и солдатские ботинки.

— Хасан! — крикнул Гоке.

— А?

Парень встрепенулся. Увидев подходящего Петра, он дружелюбно заулыбался, потом вскинул руку с сжатым кулаком:

— Салют, камрад!

— Пенни, батуре… Пенни… — раздался уже знакомый Петру гнусавый голос…

Слепой нищий, который встретил Петра у входа в фотографию, протягивал руку. Он опирался на длинную палку обеими руками.

— Пенни, батуре… Пенни…

«Значит, он так и шел за мною, — удивился Петр. — Или я путаю? Кто их разберет».

— Ничего ему не давайте! — довольно резко сказал Гоке. — Недавно в Луисе умер один нищий. Оказалось, что он был богатейшим человеком!

— У нас пока такого не было, — подал голос Хасан.

Лицо его было скорее смуглым, чем черным, черты лица — правильными, нос — тонок и прям.

Лендровер резко рванул вперед, оставив позади тучу белой пыли.

— Куда? — покосился Хасан на сидевшего с ним Гоке.

Сейчас, со спины, они казались очень похожими. Оба в одинаковой одежде, только Гоке не носил красный берет, и его борода сейчас выглядела вызывающе.

— В штаб, — коротко бросил Гоке.

Теперь Петр мог разглядывать улицы старого города уже вблизи. Здесь не было ни асфальта, ни тротуаров. И прохожие, заслышав сигналы Хасана, на которые он не скупился, жались к красным глиняным стенам, между которыми петляла улица.

Основной поток людей тянулся в том же направлении, в котором вел машину Хасан. Это были исключительно одни мужчины — босые, все в тех же длинных белых одеждах, похожих на ночные рубахи, на головах белые шапочки, расшитые желтым, зеленым или голубым узором.

Многие несли на головах грузы: от вязанки дров до кипы пестрых отрезов материи.

В основном по улице господствовало три цвета: красно-желтый цвет глины, белый — одежд прохожих и ярко-синий — высокого прозрачного неба.

— Эти все… — Гоке кивнул на поток людей, становившийся все гуще и гуще, — идут на рынок.

— Самый большой рынок в Гвиании! — с гордостью добавил Хасан. — У нас здесь можно купить все, даже атомную бомбу.

Петр невольно улыбнулся: и в Одессе, и в Кишиневе, и в Тбилиси — люди, влюбленные в свой город, точно так же расхваливали городские рынки.

Он сказал об этом Хасану. Тот рассмеялся.

— И все же это в самом деле очень богатый рынок! — заявил он.

Они въехали на площадь, забитую машинами — в основном большими и тяжелыми грузовиками с прицепами. Здесь стоял невыразимый шум восточного базара. Люди спорили, кричали, махали руками, сходились и расходились. Особенно шумно было там, где стояли грузовики, выгружающие товары. Шоферы сидели на подножках кабин и кайфовали.

Петр знал, что шофер в Гвиании был большим человеком — у него была профессия, он мог управлять железным чудовищем. Чтобы стать шофером, приходилось платить солидные деньги специалисту-инструктору: частично наличными, частично — долями из предстоящего заработка.

Шофер уже никогда не будет мыть или чистить машину — у него для этого есть помощник, получающий от него гроши и мечтающий тоже стать шофером. И не беда, что большинство местных шоферов не умеет даже сменить аккумулятор: они специалисты, так сказать, техническая интеллигенция.

В центре площади стояла бетонная водоразборная колонка: невысокая тумба, из которой торчала широкая труба с краном. У колонки толпились люди.

Здесь же, на круглом широком табурете, возвышался полицейский в белой форме: китель, шорты, гетры и черные, начищенные до блеска ботинки. На голове — красная феска с кисточкой, на руках белые перчатки с крагами раструбом. Широко расставив ноги, полицейский невозмутимо регулировал движение людей и машин, верблюдов, ослов, лошадей.

По его знаку Хасан остановил лендровер, пропуская десяток медлительных, тощих и ободранных верблюдов, нагруженных тяжелыми тюками.

И в ту же секунду к лендроверу подбежал нарядно одетый северянин. Из-под национальной одежды, расшитой сложным зеленым узором, выглядывали европейские брюки, модные ботинки.

Он узнал Хасана:

— Привет, Хасан, твои друзья хотят посмотреть рынок? (Он скользнул взглядом по лицу Петра, чуть дольше задержал его на Гоке.) Я вижу, они не из наших краев.

— Следующий раз, Абуба. А как твои дела? Абуба пожал плечами:

— Так себе. Говорят, сегодня здесь будет много американцев. Вот и ждем.

Он вдруг сорвался с места и кинулся на другой конец площади. Там из «фольксвагена» вылезали белые — двое мужчин и женщина.

— Гид, — кивнул ему вслед Хасан. — Водит по базару европейцев. Ну и получает, конечно, проценты с торговцев, у которых они что-нибудь купят.

— Он где-нибудь учился? — поинтересовался Петр.

— У нас всего четыре государственные школы на весь Север, — усмехнулся Хасан. — Ему повезло — был в школе у миссионеров. А работы нет. Вот и перебивается здесь, на базаре.

Он посмотрел на Петра:

— Вы не думайте, это не базар, где мы сейчас стоим. Базар — в стороне, вон там.

— Я уже понял, — кивнул Петр.

Действительно, он давно уже обратил внимание, что по левую руку от них начинались и уходили вдаль ряды крытых лавчонок, в проходы между которыми вливались все новые и новые толпы людей.

Верблюды прошли, но полицейский мешкал, и Хасан, по пояс высунувшись из машины, прокричал ему что-то на местном языке. Полицейский обернулся в их сторону: лицо его было добродушным и невозмутимым. Но, разглядев в машине белого, он поспешно замахал руками на огромный грузовой «мерседес», водитель которого собирался было проехать вслед за верблюдами.

Хасан рванул лендровер.

— Что вы ему сказали? — спросил Петр.

— Братец, ты задерживаешь батуре! — повторил Хасан, по-английски, но совершенно тем же тоном, фразу, брошенную им регулировщику. — У нас здесь до сих пор еще боятся европейцев. Да и как не бояться! У эмиров советниками англичане. У министров они же. Да и двое министров в нашей провинции англичане. Попробуй прогневи батуре, эмир с тобой церемониться не будет!

Машина остановилась у низенькой калитки в глиняной стене.

— Приехали!

Гоке первым выпрыгнул из машины, постучал тройным стуком в калитку. Дверь открылась, на пороге появился рослый парень с широким добродушным лицом, заросшим черной бородой.

— Салют, камрад! — вскинул кулак Гоке.

— Салют! — ответил парень, подозрительно оглядывая Петра.

— Это товарищ, — сказал Хасан.

— А-а… Салют, камрад!

Парень посторонился, пропуская всех за калитку.

Они вошли и очутились в широком просторном дворе, огороженном высокой глиняной стеной. В углу двора высилось манго: часть его ветвей была покрыта гроздьями мелких розовато-красноватых цветов, рядом с которыми висели еще зеленые, но уже начинающие созревать, красивые, похожие на крупные груши плоды. Петр слышал, что дерево манго цветет и плодоносит дважды в год, но видел одновременно и цветы и плоды впервые.

Под манго было врыто в землю несколько рядов скамеек. Против них, на стене, под нешироким козырьком, висел киноэкран, старенький, с желтыми пятнами.

Часть двора перегораживала еще одна стена — пониже. Из-за нее виднелись стены дома, вернее нескольких домов, повыше и пониже, с плоскими крышами-балконами, маленькими квадратами окон, обведенных полосами извести.

Вершину стены украшали белые зубцы. Углы зданий сверху донизу были тоже побелены ровной полосой, от которой отходили в стороны короткие полоски поуже. Казалось, что к углам были приставлены белые лестницы. Вершины углов, там, где начинался невысокий парапет, окружающий плоскую крышу, были украшены белыми башенками-выступами, похожими на рог.

Из-за стены тянуло горьковатым дымком костра, подгоревшим пальмовым маслом. Плакал грудной ребенок.

— Сюда, — пригласил Гоке Петра, указывая на квадратную пристройку, примыкавшую к внутренней стене.

Петр вошел следом за ним в низкую дверь и оказался в прохладной, довольно просторной комнате. Она очень напоминала комнату, в которой он уже бывал в Бинде. Те же яркие кожаные подушки у стен, та же цепь для фонаря, свисающая с потолка. Но здесь стояло и несколько громоздких кресел кустарной работы.

Рядом с креслами — низкие столики, на которых лежали журналы и газеты.

— Побудьте пока здесь, — сказал Гоке, жестом предлагая сесть в кресло.

Петр сел, а Гоке скрылся за пологом, закрывавшим дверь в следующее помещение. Полог был наряден: ярко-красный, с золотыми полосами. Петр взял журнал, лежавший на столике. Это был «Советский Союз» полугодовалой давности на английском языке.

В комнате было темновато. Свет из двух маленьких окон, пробитых почти под самым потолком, яркими столбами падал на кресла, на столики с журналами, бил прямо в глаза. Искрился хоровод пылинок.

Петр с трудом разглядел противоположную стену. Она была вся занята длинными деревянными стеллажами, уставленными книгами.

Он встал и подошел к книгам. Они все были потрепанные, зачитанные. Большинство — политическая литература. Маркс, Энгельс, Ленин, различные брошюры по философии и политэкономии. Часть изданий — из Лондона, но большинство советские. Здесь же была и художественная литература — переведенные на английский язык книги советских писателей. Отдельно стояли учебники для иностранных студентов, обучающихся в СССР.

Неожиданно до Петра донеслось тихое пение. Пели где-то неподалеку, и мотив был «Подмосковных вечеров». Петр прислушался. Да, сомнений не было — пели «Подмосковные вечера», и при этом по-русски, правда с сильным акцентом. Потом пение прекратилось.

Петр вернулся в кресло и принялся листать какую-то брошюру, одну из лежащих на столике. Брошюра была напечатана в местной типографии, качество печати было низкое, но называлась она «Феодализм и демократия».

Автор, скрывавшийся под псевдонимом «Ураган», писал путанно, но искренне. Чувствовалось, что он читал кое-что из марксистской литературы и теперь старается применить свои знания при анализе феодальных отношений на Севере.

— Здравствуйте!

Из-за полога вышла высокая, довольно молодая северянка. За ее спиной был привязан ребенок. И сейчас же следом за нею в комнату ввалилось десятка полтора девушек и юношей, возбужденных, с пылающими глазами.

— Здравствуйте! Здравствуйте! Как дела, товарищ? — говорили они по-русски, перебивая друг друга. Кое-кто из них был в зеленой форме. На груди других были круглые значки: гвианийская мотыга, скрещенная с гаечным ключом.

Петр знал эту эмблему: это были значки Конгресса профсоюзов Гвиании и примыкавшего к нему Конгресса молодежи Стива Коладе.

Из-за спины молодых людей к Петру пробился Гоке. Он обернулся к возбужденной молодежи и поднял руки.

— Тише!

Голос его был тверд и уверен, как у опытного председателя бурных молодежных собраний, где самое сложное порой бывает установить тишину.

— Это товарищ Николаев. Он приехал из Москвы, чтобы передать вам привет от советской молодежи!

Все радостно зааплодировали. Петр почувствовал себя неловко. Но юноши и девушки смотрели на него такими восторженными глазами, что он только вздохнул.

— А это… — Гоке повернулся к Петру и протянул руку в сторону молодой женщины, вошедшей в комнату первой и теперь скромно стоявшей в стороне, — это Учительница.

Женщина потупилась. Все почтительно замолчали.

— Вы не смотрите, что она такая, — продолжал с улыбкой Гоке. — Она у нас здесь самая боевая!

— Ого! О! — одобрительно зашумели молодые люди и заулыбались, закивали.

— Руководит отделением общества «Гвиания — СССР», во всей Каруне.

— А учебников русского языка вы не привезли? — вдруг спросила Учительница.

Петр развел руками:

— С собою у меня нет. Но я видел в нашем посольстве в Луисе.

— В Луисе, — разочарованно протянула Учительница. — Они там, на Юге, все расхватывают сами. В прошлом году я съездила, привезла двадцать комплектов, ведь это так мало…

Она улыбнулась, обведя взглядом молодежь.

— Это наши курсы русского языка. Учимся, смотрим фильмы, поем русские песни. Все они хотят поехать учиться в Советский Союз.

Молодые люди опять зашумели.

— Ну, а как там Москва? — спросила Учительница теперь уже по-русски, старательно подбирая слова. — Я ведь там была два раза. На фестивале и потом…

Она застенчиво улыбнулась:

— Мир, дружба!

И весело рассмеялась.

От нее исходило невыразимое обаяние, она была очень женственна. И в то же время чувствовалось, что за всем этим кроется сильный и твердый характер и убежденность.

«Как все-таки ей трудно здесь приходится — подумал Петр. — В краю феодалов и ислама, где женщина никогда не считалась за человека, и добиться такого уважения. А главное — не бояться и агитировать за дружбу с нашей страной!»

— Вы… по профессии учительница? — спросил он.

— Да. Я училась в католической миссии. Но в школе здесь мне работать не пришлось — нет работы и для мужчин.

— Учительница — функционер профсоюза Бора, — вмешался Гоке. — Она ведет работу среди местных женщин.

Он подмигнул Петру:

— Соперница нашего профсоюза. Учительница резко обернулась к Гоке:

— Ваш старик Димоду давно уже не читал ни одной книги! Когда-то… да, когда-то он действительно был в Гвиании рабочим лидером «номер один».

Она перевела взгляд на Петра:

— Вы даже не представляете, как нам мешает этот раскол. Наши лидеры так много говорят о необходимости объединения, что на деле им и объединиться-то некогда.

— Ну вот…

Гоке попытался свести все дело к шутке:

— Женщина, критикующая старейшин! О Африка, куда ты идешь?

Молодые люди внимательно прислушивались к разговору, явно одобряя слова Учительницы.

Ребенок, привязанный у нее за спиной, проснулся и заплакал.

— Извините…

Лицо Учительницы смягчилось.

Одна из девушек помогла ей отвязать ребенка и унесла его во внутренние комнаты.

— Мы хотели, чтобы вы рассказали нам о вашей стране, — робко сказал невысокий плотный юноша со значком Конгресса профсоюзов Гвиании. — И по-русски, только медленно.

Он еле преодолевал смущение.

— Но… — Петр растерянно улыбнулся. — Так неожиданно..

— Расскажите! Расскажите! — зашумели ребята.

— Рсскажите! — поддержал их Гоке.

— Хорошо! — согласился Петр, обдумывая, с чего начать. Но в этот раз беседа о Советском Союзе так и не состоялась. Наружная дверь отворилась, и вошел Стив Коладе. При виде его сразу же наступило молчание.

Лицо его было опухшим, одежда разодрана, на лбу кровоточила ссадина. Он с трудом улыбнулся, разбитым ртом:

— Сожгли лендровер… сволочи… Но и мы им дали. Будут помнить, эмирские собаки!

Он увидел Петра.

— Питер? Как вы сюда попали? Взгляд его остановился на Гоке.

— Меня просила Учительница, — почему-то оправдывающимся тоном сказал тот.

— Но ведь через час здесь соберется объединенный забастовочный комитет Каруны! — в сердцах вырвалось у Стива.

Он еще хотел сказать что-то, но сдержался и попытался улыбнуться:

— Хорош я, а? Везет же вам, товарищ Николаев, как меня ни встретите, а я все…

Он показал на свои синяки и засмеялся, и смех разрядил обстановку.

ГЛАВА 30

Роберт лежал во всей одежде на кровати и стонал, когда Петр вошел в номер.

— Что с тобой? — спросил Петр.

Вид у Роберта был убийственный: лицо серо-зеленое, под глазами отеки, сами глаза воспаленные, мутные.

— Пил? — кивнул Петр на две пустые бутылки из-под джина, стоявшие рядом с кроватью.

— Нннет… это вчера, — промычал австралиец и опять застонал. Потом протянул руку к высокому стакану, стоявшему рядом на столике. В стакане прыгала и шипела, растворяясь в воде, большая белая таблетка.

— Что это?

— «Алка-сельцер». Патентованное спасение алкоголиков. Австралиец взболтнул стакан и отпил несколько глотков.

Потом с трудом повернулся на бок и дотронулся до кнопки, торчавшей из стены под табличкой, на которой был нарисован человек с подносом.

Где-то в коридоре послышался звонок, и сейчас же зашлепали босые ноги стюарда.

— Батуре?

Черная голова в красной феске поспешно просунулась в дверь.

— Пива! — бросил Роберт.

— Йес, батуре…

Голова скрылась, и опять послышалось поспешное шлепанье босых ног.

Роберт, вздрагивая от омерзения, допил стакан, поставил его на столик:

— Наверное, мечеть смотрел? Конечно, мечеть! Туда все заходят.

— Ты завтракал? Роберта даже передернуло:

— С ума сошел! Ничего в рот не лезет!

— А это? — кивнул Петр на пустые бутылки из-под джина.

Австралиец хмыкнул:

— Я передал письмо покойного Смита Элинор. Не мог я… Он привстал на кровати, оперся на локоть.

— Не мог я ждать до утра! Она не рыдала, не плакала, прочла и сразу будто окаменела. Сжалась, одеревенела — называй, как хочешь. Это вот и было ужасно.

Он опустил руку и нащупал пустую бутылку, поднял ее:

— Черт! Пустая…

Мотнул головой, словно стряхивая наваждение. Лекарство брало свое: лицо его порозовело.

— Батуре…

Дверь отворилась. Босоногий стюард вошел с подносом, на котором стояли две бутылки пива, стаканы и блюдце с подсоленным арахисом. Стюард, осторожно ступая, подошел к ночному столику, поставил на него поднос. Потом привычно налил стаканы профессиональным жестом, подал один Роберту, другой Петру.

Австралиец порылся в кармане и протянул ему горсть монет.

— Танкью, батуре, — поклонился в пояс стюард и, пятясь задом, вышел.

— Так ты завтракал? — повторил свой вопрос Петр. Австралиец жадно пил пиво. Он отрицательно покачал головой, не в силах оторваться от холодной, терпкой влаги. На губах его лежала белая полоска пены. Он смахнул ее ладонью, перевел дух:

— Уф! Ты меня извини, но сегодня мне надо отдохнуть. И вдруг он взорвался:

— Смит все равно что-нибудь бы сделал! Он был моралист! А такие люди всегда начинают время от времени копаться в своих чувствах.

Голос поднялся до крика. Потом Роберт устало откинулся на подушку, вытянулся на спине, заговорил спокойнее:

— И все же он был мужественным человеком. Это ведь гораздо труднее — выследить черную мамбу и спровоцировать ее укус, чем просто выстрелить себе в рот.

Петр уже закрыл было за собой дверь, как австралиец приподнялся на локте:

— Послушай! Побудь с Элинор. Ей сейчас нельзя быть одной. Посмотрите город, рынок.

Он пошарил в кармане брюк и бросил что-то Петру:

— Лови!

Петр непроизвольно подставил ладони: это были ключи от «пежо».

— У меня нет прав, — сказал он, стараясь не показать своей радости: теперь у него была машина, именно то, что ему было сейчас нужнее всего!

— Почти вся Гвиания ездит без водительских лицензий. Роберт закрыл глаза.

Когда Петр вошел в свой номер, здесь было уже прибрано. Вещи, которые он вчера вечером разбросал как попало, лежали теперь аккуратно сложенными. Помятые брюки, вынутые им из чемодана, были выглажены. Дорожная рубаха выстирана и повешена на плечики.

В графине с водой, стоявшем на ночном столике, голубели кубики льда. Рядом лежала карта-меню.

— Сервис! — отметил Петр, подкидывая на ладони ключи от «пежо». Он опустился в кресло — пружины под пенопластовой подушкой заскрипели. И вдруг он ощутил, как страшно устал за эти несколько дней и как нужен ему кто-то, с кем он мог поговорить, просто поговорить.

Он вздохнул: что-то сейчас делает Глаголев!

Петр закрыл глаза, прикрыл их ладонью, хотя в комнате стоял полумрак, — шторы на большом окне были задернуты и почти не пропускали яркого солнечного света.

Потом его мысли перенеслись опять на события сегодняшнего дня.

…Через несколько минут после того, как Стив вошел в комнату в доме учительницы, та вдруг засуетилась, заторопилась.

— У нас занятия, — объявила она гостям и строго посмотрела на молодых людей, все еще с нескрываемым интересом разглядывавших «гостя из России».

Юноши и девушки с неохотой подчинились: комната опустела. Стив, Гоке и Петр остались здесь одни.

Лишь только полог опустился за последним из выходивших, Гоке набросился на Стива.

— Ты зачем их выгнал? — сердито спросил он.

Стив попытался улыбнуться разбитыми губами, но у него не получилось. Он досадливо поморщился, его лицо стало серьезным. Он обернулся к Петру:

— Ну, как вам здесь нравится? Наши «пинкертоны», надеюсь, беспокоят вас не слишком?

Глаза его были внимательными, он явно старался подбирать слова поточнее и… поспокойнее.

— За мной следили, — просто ответил Петр.

— Следили или следят? — уточнил Стив. Петр пожал плечами:

— По крайней мере, один раз я видел точно — за мной следил высокий человек в национальной одежде. Потом он, кажется, передал меня нищему. Слепому нищему, но в этом я не совсем уверен…

— Ну? Что ты скажешь, товарищ?

Теперь Стив уже смотрел в лицо Гоке. Тот презрительно скривился:

— Англичане так и не смогли научить наших ищеек чистой работе! Да и что они могли выследить, ходи они за товарищем Николаевым хоть целый день!

— Если никто не поможет им! — усмехнулся Стив.

— Ерунда! — отрезал Гоке. — Что из того, что товарищ Николаев побывал в обществе «Гвиания — СССР»?

Стив прищурился.

— А пожалуй, ты прав… Был бы прав, если бы все это происходило хотя бы даже месяц назад.

— А почему не сегодня? — вызывающе повысил голос Гоке.

Стив внимательно посмотрел на него и ничего не ответил. Вместо ответа он обернулся к Петру:

— Мой лендровер сгорел, а его машина (он кивнул на Гоке) нам может понадобиться в любой момент. Извините, мы не сможем подвезти вас к отелю.

Стив дотронулся до руки Петра.

— Кстати, как у вас дела с письмом султана Каруны? Узнали что-нибудь новое?

Петр неуверенно покачал головой:

— Разве что…

— Что же?.. — заинтересовался Стив. Гоке усмехнулся:

— После твоего письма вряд ли удастся найти что-нибудь еще.

— Ну почему же! — возразил Петр и обернулся к Стиву. — Прежде всего я хочу вас поблагодарить за запись рассказа Атари.

Он дотронулся до нагрудного кармана рубахи, где у него лежало письмо Стива.

— Вы мне очень помогли. Но мы… (он подчеркнул голосом последнее слово) …мы упустили самое главное. Старый Атари, оказывается, был тем самым гонцом султана Каруны, который доставлял письма султана лорду Дункану.

— Здорово! — вырвалось у Стива. — Вот это здорово! Но почему же — упустили? С ним надо будет встретиться еще раз, и только.

Петр грустно улыбнулся:

— Больше мы с ним никогда уже не встретимся. Стив вскинул голову, лицо его стало тревожным:

— Он?..

— Мертв!

Это сказал Гоке. Он сидел нахмурившись, нервно теребя бороду.

— Жаль старика, — вздохнул Стив.

— Нда-а, — протянул Гоке и внимательно посмотрел на Петра. — А еще что-нибудь вы узнали?

— Еще?

Петр открыл было рот, чтобы рассказать об одноглазом мулле и о том, что тот был писарем у султана, но что-то подсознательное остановило его. Он вдруг испытал страх — страх не за себя, а за того старика из мечети, так настойчиво уверявшего его, что все документы, хранившиеся в старой мечети, погибли. Ему почему-то показалось, что расскажи он сейчас об этом — и старый мулла исчезнет, уйдет из жизни так же неожиданно, как глава чеканщиков Бинды:

— Я надеюсь найти что-нибудь в архивах университета, — небрежно сказал Петр. — Может быть, письмо профессора Нортона откроет мне доступ к старым документам.

— Это хорошо, — кивнул Стив. — Впрочем… Он помедлил:

— В университетской библиотеке работает наш товарищ малам Данбата. Я с ним говорил о вас — он вас ждет. Он сам житель Каруны и имеет отличные связи. Поезжайте, может быть, он вам подскажет что-нибудь еще.

Стив добро улыбнулся:

— А теперь извините. Сейчас тут будет собрание, и… не нужно, чтобы кто-нибудь решил, будто вы приехали на Север, чтобы вместе с нами готовить забастовку.

Он встал:

— Мы вызовем для вас такси.

И Петр понял, что Стив хочет, чтобы он уехал отсюда, уехал как можно скорее.

— Я провожу вас, — сказал Стив и сразу же обернулся к Гоке. — Проверь, пожалуйста, все ли готово к встрече комитета!

— А… — хотел что-то сказать Гоке, но ничего не сказал, протянул руку Петру: — До свидания, товарищ!

Петр пожал ему руку и пошел к выходу. Двор они пересекли молча.

Высокий юноша открыл калитку и приветливо улыбнулся Петру. Уже на пороге, оглянувшись, Петр заметил во дворе группу молодых парней в изорванной одежде, сидевших на скамейках под манго. Один лежал на тростниковой циновке. Над ним хлопотали двое других, что-то ему перевязывая.

Стив посмотрел в их сторону и вздохнул.

— Мы были на митинге в университете. Это в тридцати милях от города. А на обратном пути нас перехватили, — сказал он, когда они очутились на улице.

— Эй!

Пробегавший мимо мальчишка остановился.

— Разыщи-ка нам такси, парень! — крикнул ему Стив.

— Йес, сэр! — с готовностью отозвался мальчишка и припустился еще быстрее.

— Кто же напал на вас? Стив пожал плечами:

— Гвианийцы. Впрочем, я их не виню. Здесь такая нищета, что за десять шиллингов вы можете нанять даже убийцу. Нас хотели запугать, думают, что весь этот процесс — брожение в Гвиании — только результат нашей агитации. Вот и расправляются с агитаторами.

Он усмехнулся:

— Кроме того, эмиры боятся забастовки не потому, что понесут какие-нибудь убытки. У них ведь нет никаких предприятий. Им страшно, что в процессе забастовки люди объединятся. А главное — поймут, что, объедившись, они смогут кое-чего добиться.

Такси лихо остановилось прямо перед ними. Шофер поспешно выбежал и распахнул дверцу. Это был Джимо, тот самый Джимо, с которым переодетый полисмен разговаривал сегодня утром во дворе отеля «Сентрал».

— Добро пожаловать, батуре!

Джимо осклабился, но его маленькие глазки проворно перебегали с одного лица на другое, словно фотографировали: щелк, щелк, щелк…

Мальчишка, разыскавший такси, тоже выскочил из машины и теперь стоял, протянув руку. Петр хотел было дать ему монету, но Стив опередил его.

Мальчишка ловко сунул шиллинг за щеку, лихо повернулся на босой пятке и помчался по своим делам.

Стив протянул руку Петру:

— Желаю успеха. Сегодня же съездите в университет. И… (Он помедлил, словно раздумывая — сказать что-то или нет, потом решил — нет) уезжайте поскорее в Луис.

С этими словами он вскинул в приветствии кулак и отступил к калитке:

— Салют, камрад!

* * *

…И теперь в прохладном полумраке номера Петр снова и снова обдумывал последние слова Стива Коладе.

Да, было совершенно ясно, что Стив предупреждал его об опасности — осторожно и тактично.

Если бы только Петр знал, что в это время частная радиостанция отделения фирмы «Джон Холт и К°» в Каруне вызывала на связь свою штаб-квартиру в Луисе!