ГОДЫ И ТЮРЬМЫ СЕМЕНА ПОБЕРЕЖНИКА

Похожим на судьбу Скарбека был нелёгкий жизненный путь и Семёна Яковлевича Побережника, которому тоже посчастливилось работать на советскую военную разведку. «Пансионат» с решётками на окнах ждал его сначала по ту сторону границы, а затем — по нашу.

Семён Яковлевич Побережник родился в феврале 1906 года в бессарабском селе Клишковицы, что близ города Черновцы, относящегося к поясу еврейской оседлости. После заключения Брестского мира Бессарабия отошла к Румынии. В 1927 году пришла пора Семену идти в румынскую армию. Но служить очень не хотелось, и Побережник уехал в Америку. Сначала батрачил в Канаде, затем его приютил дальний родственник в Детройте. Побережник устроился на автопредприятие Форда чернорабочим в литейном цеху. Через несколько месяцев профсоюзные деятели поручили ему расклеивать листовки. Ничего особо крамольного в них вроде бы не было: обычные для той поры требования ввести восьмичасовой рабочий день, не снижать расценки, не увольнять рабочих и т.д. Но на первом же задании, когда Семен доклеивал прокламацию в уборной, его застукали охранники завода и отвели в контору. Оттуда молодого эмигранта отправили в тюрьму, а через неделю суд вынес приговор: девять месяцев заключения. Деньги работодателей в Штатах берегли не меньше, чем государственный строй.

По окончании срока Побережник дал подписку, что уведомлен о запрещении впредь жить и появляться на территории САСШ. Он был доставлен в Балтимор и посажен на бельгийский сухогруз «Ван», шедший в Чили за селитрой — нежелательного иностранца банально выдворили из страны.

На судне депортированный влился в пёстрый коллектив. Команду составляли греки, скандинавы, немцы, чехи, итальянцы. Был там и русский — Фёдор Галаган, служивший в свое время на «Потёмкине», а также венгерский коммунист Ян Элен. Последний, по возвращении «Вана» в порт приписки Антверпен, познакомил Семена с товарищами-коммунистами. Побережник прошёл на судне настоящий марксистский ликбез и был готов к партийной работе. В 1932 году он вступил в Компартию, взяв себе псевдоним Чебан, в память об односельчанине-революционере, которого расстреляли румынские каратели. К тому времени на своем судне Семен дослужился до боцмана, что позволяло ему переправлять беглых коммунистов в Англию, Бельгию, Голландию и доставлять нелегальную литературу в Италию.

Через некоторое время Побережник осел на берегу, в Бельгии, где продолжал агитацию среди моряков с заходивших в Антверпен судов. Через два года его арестовали, полгода продержали в тюрьме и… все повторилось, как в Штатах — его снова выслали из страны. Тогда Побережник уехал в столицу эмиграции — Париж. Перед отъездом коммунисты снабдили его несколькими адресами, в том числе адресом «Союза за возвращение на родину». Побережник навестил помещение на улице Дебюсси, 12, где, кроме «Союза», находилась и партийная организация. Товарища со стажем пропагандистской работы с радостью приняли во

Французскую компартию, обменяли билет и предоставили жильё.

Вскоре началась гражданская война в Испании и Побережник уехал в эту страну. В Альбасете, где формировалась Двенадцатая интербригада, волонтёра Семёна Чебана зачислили в автороту водителем санитарной машины, а несколько месяцев спустя командир автороты направил его в распоряжение военного советника Пабло Фрица. Невысокий, худощавый «Пабло» носил форму без знаков различия и хорошо говорил по-русски. О том, что это был военный советник Павел Иванович Батов, Побережник узнал много лет спустя, а пока что он, не интересуясь подлинным именем нового начальства, был при нем человеком «за все»: шофером, адъютантом, переводчиком. Языки давались Семену на удивление легко: за время скитаний по заграницам он выучил их одиннадцать!

«Пабло Фрица» довелось возить более полугода. 11 июня 1937 года советник получил тяжёлое ранение в грудь и ноги, Побережник спас его — вывез из зоны боевых действий и довез до госпиталя, откуда его эвакуировали в Москву. А волонтёра Чебана откомандировали в резерв штаба в Валенсию, где на улице Альбукерке, размещалась маленькая советская колония. Отдых был коротким. На Побережника уже положил глаз Разведупр. В июне 1937 года Хаджи-Умар Мамсуров предложил Семену стать разведчиком-нелегалом. Такие люди были нужны Разведупру: коммунист, агитатор, знает русский, английский, французский, испанский, немецкий… Имеет опыт подпольной работы в нескольких зарубежных странах. И, наконец, просто хороший человек, хотя это и не профессия.

Семён без лишних колебаний согласился, и Мамсуров направил его в Советский Союз, где в течение полугода Побережника обучали правилам конспирации, радиоделу, шифрам, методам визуального наблюдения. Бывшего моряка готовили целенаправленно. Он зубрил классы итальянских и германских кораблей, запоминал их силуэты. В 1938 году его отправили на стажировку в Италию, в портовый город Таранто.

… Альфред Джозеф Муней, английский инженер-электрик, человек со средствами, приехал в Таранто, на юг Италии, чтобы вложить свои деньги в какое-нибудь хорошее предприятие. Впрочем, с инвестициями англичанин не спешил. Посещал офисы фирм, знакомился с людьми. Любил посидеть за рюмочкой хорошего вина в кафе, откуда открывался великолепный вид на залив и корабли на его глади — Таранто был одной из двух основных баз итальянского флота. Иной раз давал консультации по специальности, за которые ему платили «валютой» двух видов: явно — лирами и неявно — информацией. Кто бы мог подумать, что фабрикант оливкового масла, обратившийся к Мунею с просьбой рассчитать предельную нагрузку для своих электромоторов и присматривать за ними во время авралов, сам того не зная, снабжал советского разведчика расписанием выхода эскадры в море. А ремонтируя обордование на других заводах и встречаясь за чащечкой кофе с их хозяевами, получал информацию о военных заказах.

Из донесения Побережника: «В Таранто базируется 2-я эскадра из двух дивизионов в составе 63 единиц. Из них — 9 бинкоров, 17 крейсеров, 34 миноносца. Здесь же дислоцируется 3-я флотилия подводных лодок, доведенная до 25 единиц». В те времена, когда не существовало еще спутников-шпионов, победа в войне складывалась, в числе прочего, и из таких вот сообщений.

Донесения он передавал через связника. Во время одной из таких встреч и произошла история, которая дает хорошее представление о характере этого человека. Это случилось в Неаполе. Семен должен был встретиться со связником в небольшой траттории. Встреча прошла без осложнений. Передав донесение, он вышел из кабачка и сел в свой «фиат». Но мотор почему-то не заводился: обычная ситуация для автомобилиста — кто из них не мучился с мотором! Размышляя, что делать, он сидел в машине, и тут вдруг увидел, как из кабачка вышел связник, а следом за ним — «хвост». Причем прятался наблюдатель как раз за его машиной.

Семен со злости так надавил на стартер, что мотор вдруг завелся. По правилам конспирации, ему надо было срочно отправляться восвояси. Но жаль было связника, жаль и донесения. И Семен решил рискнуть: догнал его, приоткрыл дверь и тихонько крикнул по-итальянски: «Садитесь! „ Тот мгновенно срегаировал: вскочил в машину и спрятался рядом с сиденьем, чтобы не видно было, что в машине есть кто-либо, кроме шофера. Все произошло настолько быстро, что «наружка“ не успела ничего заметить. Поколесив по городу, Побережник отвез связника на вокзал и отправился обратно в Таранто.

Стажировку Семёна Яковлевича в Италии руководство оценило высоко. Ему вынесли благодарность и вручили путевку в Крым. А потом поступил приказ: выехать в Болгарию, легализоваться и приступить к работе. «Альфред Муней» прибыл в Софию осенью 1939 года по туристской визе, поскольку коммерческое прикрытие для этой страны не годилось. Ну не было у бывшего матроса ни способностей, ни склонности к коммерции! Одно дело — собираться заняться бизнесом, и совсем другое — реально заниматься им. Однако задание есть задание, и за несколько месяцев срока действия визы ему предстояло найти способ остаться в этой стране на неопределенный срок.

Уже в поезде он познакомился с Марином Желю Мариновым, болгарским представителем немецкой фирмы по продаже и ремонту пишущих машинок «Адлер». Они быстро познакомились, стали приятелями, и вот уже Муней обучает сына Маринова Стояна немецкому языку, а молодой человек знакомит его с достопримечательностями болгарской столицы и попутно учит языку. Правда, болгарский Семен в своих скитаниях уже выучил, но обнаруживать знания языка ему было нельзя, и теперь предстояло «выучить» его снова. Первые знакомства, первые связи, за которыми последовали новые и новые контакты с людьми. Однако проблема легализации оставалась бы нерешенной, если бы не госпожа Маринова, жена его нового приятеля, которая вскоре познакомила молодого холостого англичанина со Славкой, кузиной одного из друзей ее сына. Вскоре молодые люди поженились. Семён получил болгарское гражданство и весьма влиятельного родственника — дед Славки был председатель церковного суда софийской митрополии, известный в Болгарии священник Тодор Панджаров. Главная проблема была решена, и разведчик-одиночка Семен Побережник начал работу.

Вскоре после приезда в Болгарию Муней, которому смертельно надоели отели, снял комнату. Свой переезд он отметил роскошной покупкой — купил хороший приемник «Браун» с диапазоном от 12 до 100 метров . Знания, полученные в разведшколе, позволяли Семену без особого труда превратить его в передатчик — для этого надо было лишь собрать специальную приставку. Он ходил по магазинам, барахолкам, осторожно закупая радиодетали, а пока использовал приемник для односторонней связи — приема указаний Центра.

В декабре 1939 года Семен, собрав, наконец, передающую приставку, вышел на связь с Центром и передал первую радиограмму о строительстве в Русе нефтехранилищ при участии немецких специалистов из организации Тоджа. Он имел позывной «Волга» и исправно снабжал «Каму» (станция Разведупра) информацией. Передачи велись из дома № 35 по улице Кавала, где поселился «Альфред Муней» с супругой. Для шифрования англичанин пользовался книгой Редьярда Киплинга «Свет погас».

Энергичная, склонная к авантюрам натура Побережника как нельзя лучше подходила для «свободного плавания», в которое выпустила его советская разведка. «Муней» по-прежнему оставался агентом-одиночкой, действуя по собственному усмотрению. Он с энтузиазмом добывал сведения, и сделано им было немало. Источники информации Побережник находил сам. Мотался по стране, обзаводясь новыми знакомствами. Всё это давало широкую панораму того, о чём запрашивала «Кама»: экономического, военного и политического проникновения в Болгарию фашистской Германии.

В Варне углубляли канал, соединяющий порт с судоремонтным заводом. Немецкая фирма вела в варненском порту монтаж портальных кранов. Ясно было, что планируется резкое увеличение нагрузки на порт, и «виновной» в ней может быть только Германия. Все шло к тому, что в будущей войне Болгария будет служить для Рейха стратегичеким плацдармом на Черном море и тыловой базой внабжения вермахта. Предупредил он заранее и о присоединении страны к Трехстороннему соглашению, в результате которого она официально стала союзницей Германии.

Не прошла незамеченной для Побережника и подготовка войны против Советского Союза. Весной 1941 года он передал: «К румынской границе по железной дороге непрерывно перевозятся немецкие войска и снаряжение. По всем шоссейным дорогам прошли моторизированные части. Кроме того, на юг всё время движутся грузовики, легковые машины, танки, артиллерия, перевозятся катера и мостовые фермы„. А 12 июня он сообщил: «Во вторник, 24 июня, Германия нападёт на СССР“.

Слухи, которыми абвер дезинформировал разведку противника, были у всех на устах. И все они были разными. Неудивительно, что в Москве не верили докладам Зорге и других агентов о рассветной атаке 22 июня — поток данных с самыми разными датами лился в Кремль со всех концов света. Германские спецслужбы готовились к серьёзной войне и растворили струйку правды в море лжи вполне успешно.

После нападения Германии на СССР «Альфред Муней» остался на боевом посту и продолжал радировать в Центр. Одним из самых первых и главных вопросов, которые он должен был выяснить — это пошлет ли Болгария войска на Восточный фронт. В результате множества встреч и разговоров, «Кама» пополнилась еще одним ручейком: «Болгарское командование не имеет намерения посылать свои войска на Восточный фронт, так как опасается народного восстания. В стране рзвернулось такое мощное движение против участия в войне, что правительство решило аннулировать прежние обещания немцам. Царь Борис срочно вызван к фюреру для объяснений«, — радировал Побережник.

Два военных года Побережник передавал в Центр информацию. Что можно было узнать в Болгарии, так и не отправившей ни одной части на Восточный фронт? Например, новую тактику действий немецких подводных лодок: оказалось, что они пристраиваются в кильватер советским эсминцам и сторожевым кораблям, пробираясь «на хвосте» через минные заграждения. Это донесение спасло немало жизней советских моряков. Были и другие:

«Германская авиация разместила свои подразделения на всех 16 военных аэродромах Болгарии. На них удлиняются взлётно-посадочные полосы. В офицерском клубе болгарские лётчики высказывают предположение, что вскоре прибудут „мессершмитты“ — для „юнкерсов“ и „дорнье“ достаточно старых полос».

«Для карательных акций против партизан в помощь полиции и армейским подразделениям мобилизуются члены фашистских организаций „Ратник“, „Национальный легион“, „Бранник“, „Отец Паисий“ и ряда других».

Поражение немецких войск под Сталинградом вызвало ликование в охваченной смутой Болгарии, и разведчик передаёт: «В стране растёт саботаж. Новобранцы скрываются от призыва». «Значительно увеличилось число эшелонов с раненными, прибывающими в Софию». От «Волги» для «Камы» шли сведения о дислокации, перемещении, количестве и вооружении войск, строительстве разнообразных военных объектов в Болгарии, положении дел в портах и действиях немцев на Чёрном море, о политической и экономической ситуации в стране и многом другом.

С началом войны резко активизировали работу болгарские спецслужбы: политическая полиция, военная контрразведка РО-2 и другие. Присланный из Берлина им в помощь доктор Делиус (на самом деле — полковник абвера Отто Вагнер), наряду с

представителями других немецких спецслужб, стремился создать в стране тотальную разведывательную и контрразведывательную сеть. Шли облавы и обыски, проверялся каждый дом. Число агентов в Софии росло. Из Берлина прислали пеленгаторную установку, благодаря которой были раскрыты несколько советских разведгрупп. Но никакие ухищрения немцев не помогли им обнаружить местоположение «Волги». Ровно в полночь он начинал передачу из своей квартиры (к счастью Семена, Славка относилась к «жаворонкам» и в десять-одиннадцать часов засыпала, а муж делал вид, что страдает бессонницей). Передача длилась одну — полторы минуты, так как Побережник работал ключом с феноменальной скоростью, каждый раз на другой волне, да еще во время передачи волна дважды менялась.

За всё время немецкие пеленгаторщики, засекавшие неизвестный передатчик, не сумели хотя бы приблизительно определить его координаты. Это была хорошая работа, за которую ему несколько раз присылали благодарности, а один раз даже сообщили о том, что он представлен к правительственной награде. Да, это была хорошая работа, и закончилась она не по вине Побережника.

Осенью 1943 года по заданию Разведупра «Альфред Муней» должен был выйти на связь с болгарином Димитром Минковым. Побережник выполнил приказ, но Минков оказался полицейским агентом! Вскоре Семёна арестовали. Правда, сначала улик против него не было, и разведчик все отрицал. Но вскоре, при тщательном обыске в его квартире, контрразведчиам удалось найти приставку к радиоприемнику. Теперь отпираться было бесполезно.

Незадолго до того Москва, узнав, что Семен находится на грани провала, передала ему инструкцию: в случае осложнений действовать по варианту «Игрек», в крайнем случае в силу вступает вариант «Но пасаран». Первое означало: все отрицать, ни в чем не признаваться. Второе — согласиться на «перевербовку». Семен, несмотря на пытки и избиения, держался стойко. Ему сломали ребра, выбили зубы. Но он выждал время и только когда ему пригрозили расстрелом, «сломался» и согласился на участие в радиоигре. (Другой советский военный разведчик Евгений Березняк, оказавшийся в подобной ситуации, вспоминал народную мудрость: «Признание должны вымучить — тогда в него поверят»).

Вскоре «Волга» снова вышла на связь и стала гнать дезу. Впрочем, Побережник сумел передать условный сигнал о работе под контролем. Да и сообщение, составленное болгарской военной контрразведкой РО-2, было настолько примитивным, словно его кураторы специально задались целью сделать все возможное, чтобы в Москве им не поверили.

«Муней» известил Центр, что лежал в больнице с воспалением лёгких (не такая внезапная болезнь, чтобы разведчик не успел предупредить о перерыве в связи), а в среду на следующей неделе передаст важную информацию. Последнее вообще не укладывалось ни в какие правила. В Разведупре правильно всё поняли.

Контрразведчики перевели Побережника из тюрьмы на конспиративную квартиру — маленький домик. Обнесенный глухим забором, откуда разоблаченный агент около года радировал в Центр. Вечером приходил шифровальщик и внимательно наблюдал за его работой. Работа велась чрезвычайно интенсивно, но, чего не знали контрразведчики, абсолютно для них бесполезно, а Центр из дезы извлекал информацию.

Война уже шла к концу, и в начале августа радист перестал приходить. «Волга» замолчала. Из разговоров охранников Семен узнавал новости, в том числе и о наступлении Красной Армии, которая все ближе подходила к границам Болгарии. В ночь на 9 сентября 1944 года, когда в Софии началось восстание, охранники сбежали, да так поспешно, что не только не взяли арестованного с собой, но даже не заперли входную дверь, и Семен Побережник естественным образом очутился на свободе. На всякий случай он на некоторое время перешел на нелегальное положение — вдруг контрразведка вспомнит о нем и решит ликвидировать! А когда советские войска вошли в Болгарию, он, через команование воинской части, сообщил о себе «Каме». Ему ответили: «Ждите, за вами приедут». Вскоре его посадили на торпедный катер, присланный из Севастополя.

Побережнику было известно, что вернувшимся с задания нелегалам предоставлялось санаторное лечение и отдых. Этого он и ждал и, вполне возможно, получил бы, если бы добрался до Москвы. Но в Севастополе он был арестован местным отделением СМЕРШ. Впоследствии выяснилось, что оно получило «информацию» о работе Побережника на немцев от сообщников Минкова. Теперь нужно было выбить у арестованного признание, и дело сделано. На допросах следователи приводили «неотразимый» аргумент в пользу своей версии: «Почему тебя не расстреляли?» Другие доказательства тем смершевцам были не нужны, и, наверное, поэтому они наотрез отказались запрашивать Москву, несмотря на все просьбы Побережника.

Больше года просидел вернувшийся к своим разведчик в одиночной камере. Наконец, осенью 1945 года последовал приговор: 10 лет лагерей и 2 года спецпоселения. Срок он отсидел от звонка до звонка. Как раньше мотался по странам, теперь «путешествовал» по островам архипелага ГУЛАГ: строил дороги в районе Братска, прокладывал БАМ в Тайшете, возводил нефтеперегонный завод под Омском. 2 года ссылки проработал на шахте в Караганде. Но и тут выжил Семен Побережник, благодаря многолетней закалке. В ссылке он женился вторично, о болгарском браке предпочитая не вспоминать. После Тайшета и «комсомольских» строек воспоминания о загранице казались прекрасным, но полузабытым сном.

В 1957 году Побережнику разрешили вернуться на малую родину — в село Клишковицы. Он приехал — бывший зэк, с женой и грудным ребёнком. После тридцатилетней разлуки родной дом было не узнать. Мать и младший брат не пустили его на порог, пришлось снимать угол у чужих людей. С работой тоже не заладилось. Семён Яковлевич явился к председателю колхоза, сказал, что он — первоклассный шофёр (профессия в деревне дефицитная). Председатель глянул на измождённого мужика: на лице читался немалый лагерный срок. «Завод ещё ту машину не собрал, на которой ты будешь ездить«, — ответил он и отправил Побережника в садоводческую бригаду подсобником. Нет, совсем не такие перспективы жизни на родине рисовал ему в солнечной Валенсии Хаджи-Умар Мамсуров.

Рабочих рук в колхозе не хватало, и Семен работал от зари до зари. Постепенно односельчане узнавали его, и отношение стало меняться. Но не таков был Побережник, чтобы не попытаться добиться правды. Приятель, которому он кое-что рассказал о себе, посоветовал ему попытаться найти того военного советника, «Пабло Фрица», которого Семен возил в Испании и которому спас жизнь. Он написал письмо в газету «Правда», и… получил ответ!

«Правдисты» нашли «Пабло Фрица» — им оказался генерал армии Павел Иванович Батов, дважды Герой Советского Союза. Семену сообщили его домашний адрес в Риге. В тот же вечер Побережник написал ему письмо. Коротко напомнил о себе, в двух словах изложил свою историю после Испании (разведработа за границей, плен, возвращение в Союз, репрессии, жизнь после освобождения), попросил, если не затруднит, ответить. С арестантской аккуратностью заклеил конверт и утром опустил в почтовый ящик.

Но прошла неделя, другая — нет ответа. На всякий случай Семен решил написать еще раз — совсем короткое письмо. Написал. Отправил. И тут пришел ответ, вместе с почтовым переводом. Командующий Прибалтийским военным округом генерал армии Батов извинялся за задержку с ответом (выезжал в войска), приглашал в гости и выслал средства на дорогу. Вот что вспоминает о встрече в Риге Побережник: «Не успел я снять полушубок и вытереть с мокрых валенок грязь, как в дверях появился в полной генеральской форме военный. С трудом узнал в нём испанского Пабло. Прямо в передней мы бросились в объятия друг другу. Троекратно расцеловались. И тут к горлу у меня что-то подступило, сдавило как клещами, — ни откашляться, ни проглотить. По моему лицу потекли слёзы. «Ну что ты, Семён! Успокойся, друг, не нужно! — говорит Батов, а я никак не могу взять себя в руки. Внутри словно что-то порвалось«.

В столице Латвии Семён Яковлевич гостил месяц. Узнав о его судьбе, Батов как депутат Верховного Совета СССР обещал помочь восстановить справедливость, и свое обещание выполнил. В 1959 году Побережнику вручили новый «чистый» паспорт и справку о том, что Военный трибунал МВО отменил постановление ОСО «за отсутствием состава преступления». Материальную компенсацию ему тоже выплатили — сто двадцать дореформенных рублей, вскоре превратившиеся в двенадцать. Зато наград дали много: медаль «Участник национально-революционной войны в Испании 1936— 1939 г .г.», польскую медаль «За нашу и вашу свободу», итальянскую медаль имени Джузеппе Гарибальди, орден Отечественной войны 2 ст. и несколько юбилейных. По выслуге лет, Семёну Яковлевичу установили персональную пенсию местного значения в размере шестидесяти рублей. Приняли его и в ряды КПСС.

Видя такой оборот дела, правление колхоза тоже пошло навстречу: Побережнику выделили участок для дома. Разрешили брать в карьере камень для постройки. Правда, транспорта не дали — с ним колхозе по-прежнему была напряженка. Помощь ему оказали военные — прислали несколько машин со стройматериалами и солдат-строителей. Однако вскоре Побережник переехал в город Черновцы, где получил скромную двухкомнатную квартирку, в которой и жил до самой смерти.

Кстати, журналист Сергей Демкин, написавший повесть о разведчике. еще в конце пятидесятых годов, пытался опубликовать о нем очерк под названием «На семи холмах». Но, несмотря на то, что главный его герой к тому времени был полностью реабилитирован, «компетентные органы» десять лет не давали разрешения на его напечатание. Может быть, тот следователь из СМЕРШа, который упрятал в лагерь военного разведчика Побережника, дослужился до Москвы и теперь пытался скрыть то, что натворил в 1945 году?

ЯН ЧЕРНЯК: 16 ЛЕТ В «ПОЛЕ»

9 февраля 1995 года в палату одной из рядовых московских больниц вошли начальник Генерального штаба Вооруженных Сил России, генерал армии Михаил Колесников и начальник ГРУ генерал-полковник Фёдор Ладыгин. Они подошли к кровати, на которой лежал тяжело больной пожилой человек, зачитали ему Указ Президента России Б. Н. Ельцина. Яну Петровичу Черняку, так звали больного, было присвоено звания Героя России. Высокие гости вручили ему Золотую Звезду. И тут случилось удивительное: к моменту вручения награды больной, уже сутки не приходивший в себя, очнулся. Почувствовав в руке тяжесть награды, еле слышно ответил: «Служу Отечеству» (а может быть, произнес привычную формулу: «Служу Советскому Союзу! „?). Когда посетители ушли, он сказал жене: «Хорошо, что не посмертно…“. Через десять дней Ян Черняк скончался в возрасте 86 лет.

Позднее в разговоре с журналистами Колесников сказал, что «этот старик является настоящим „Штирлицем“ и что с 1930 по 1945 год он „работал там же, где и Максим Исаев“. Разведка — особая область. В науке, или на поизводстве, например, известными становятся те, кто хорошо спарвляется со своей работой. В разведке же все наоборот: чтобы стать известным, надо провалиться. Ян Черняк работал без провалов. Его досье в ГРУ находится на особом хранении, а это значит, что оно если и будет рассекречены, то очень не скоро. В ведомстве утверждают, что некоторые из сотрудничавших с ним людей живы до сих пор.

Ян Петрович Черняк родился 6 апреля 1909 года в австро-венгерской провинции Буковина (сейчас Черновицкая область Украины). Родители маленького Яна (отец — мелкий торговец, чешский еврей, мать — венгерка) пропали без вести в Первую мировую войну, и мальчик вырос в детском доме. Так что детство его было безрадостным, но небесполезным. Мальчику не пришлось с детства работать по найму, чтобы помочь прокормить семью, он сумел закончать среднюю школу. А вот дальше начались проблемы.

Продолжить образование в Румынии ему по причине национальной принадлежности, не удалось, пришлось отправиться за границу. Поступив в 1927 году в Праге в Высшее технологическое училище, он вскоре стал там одним из лучших учеников. Окончив ВТУ, Черняк работал какое-то время на электротехническом заводе, но когда разразился мировой экономический кризис, был уволен. Раз представился такой случай, Ян решил продолжить образование. Он отправился в Германию и поступил в Берлинский политехнический колледж.