Ответ Гану был ясен. Йэн интересуется этим из-за Хизи. Он явно одержим ею, страстно стремится узнать ее местонахождение. Он видел или слышал что-то такое, что дало ему уверенность: Хизи не умерла.
      Ган внезапно сообразил: молодой человек наверняка заметил, как далеко забрели его мысли.
      "Он решит, что я выживший из ума старик", - подумал Ган.
      - Может быть, я смогу тебе помочь, - сказал он. - Подожди здесь, пока я посмотрю в указателе.
      Йэн кивнул, и Ган распрямил ноги и встал, поморщившись, когда негнущиеся суставы заскрипели. Старик прошел в соседнюю комнатку, где хранился указатель, взял огромный том и осторожно раскрыл.
      Ган просматривал содержание, пока не дошел до раздела "Вун Сута" "Храмы"; читая список книг, он старался сообразить, какая из них могла бы оказаться подходящей. Насколько он помнил, Йэн умел читать только алфавитное письмо, не древние иероглифы, поэтому многие рукописи сразу же отпадали.
      Ган почувствовал, что у него перехватило горло: несколько последних записей были сделаны прекрасным почерком, очень разборчиво. Записи Хизи.
      - Такая умненькая девочка, - прошептал он, гадая, что она теперь делает. Наверное, сидит в хижине какого-нибудь менга, скучая до слез, или путешествует, видя своими глазами те чудеса, о которых он только читал...
      Ган оторвался от указателя, позволив себе посмотреть в глаза правде, от которой до сих пор предпочитал отворачиваться. Лишь свидетельства нескольких кочевников-менгов - людей совсем не безупречной репутации говорили о том, что Хизи удалось покинуть город. Ган не получил ответа на письмо, которое послал с менгами, хотя и не ожидал, что ответ придет быстро. Нельзя исключить, что Хизи все же погибла или оказалась там, куда ведет Лестница Тьмы, вместе со своими родичами-чудовищами или...
      Почему все же Йэн хочет знать про Храм Воды? Что ему известно? Что он подозревает? Не может ли Хизи, по какой-то невероятной причине, оказаться там?
      Ган заметил, что рука его дрожит, и нахмурился. "Старая размазня, выругал он себя. - Слабак. Глупец. Хизи в безопасности и далеко отсюда".
      С другой стороны, о чем он думал? Доверил девочку этому белокожему чужестранцу только потому, что тот ей приснился! Это дало ей надежду, и Ган отчаянно хотел верить, что надежда оправдалась. Но ведь он стар и давно должен бы понять, что человека чаще ожидают неудачи и разочарования. Все никогда не складывается так, как рассчитываешь.
      Если бы только узнать, на что надеется Йэн и почему...
      С тяжелым вздохом Ган записал названия. Пока стоит понаблюдать. Йэн инженер, а эта организация подчиняется и жрецам, и императору. Очень может быть, что Йэн знает что-то такое, что неизвестно Гану, особенно теперь, поскольку в последнее время он стал соблюдать особую осторожность. Во дворце было немало тех, кто его не любил, даже ненавидел, и уже поползли слухи, что Ган имел какое-то отношение к исчезновению Хизи. Конечно, об этом не говорили во всеуслышание, но все-таки шептались. Если бы Ган проявил хоть малейший интерес к ее местопребыванию, тайные соглядатаи Ахвена донесли бы, и тогда его долг - убить себя, чтобы не выдать девочку.
      Но может быть, вместо него поисками займется Йэн?
      Поэтому, тяжело вздыхая, Ган пометил для себя номер полки, где находилась самая подходящая книга, и вернулся туда, где его дожидался молодой человек.
      - Ты помнишь, как находить книги по номеру из указателя?
      - Я должен найти такой же номер на полке.
      - Да. Книга, которая тебе нужна, называется "Заметки об Обсидиановом кодексе".
      - Я не понял. В ней говорится о Большом Храме Воды?
      Ган еле заметно улыбнулся.
      - Если бы в названии было указано это, жрецы давным-давно забрали бы ее у меня. Речь идет о современном переводе "Обсидианового кодекса", написанного еще в древности. Но "Обсидиановый кодекс" содержит большую цитату из "Песнопения при освящении храма" - священный текст, описывающий закладку и назначение храма и всех его строений.
      Йэн изумленно покачал головой:
      - Поразительно. Книга в книге... Теперь я понимаю, почему она... Почему многие проводят так много времени в библиотеке, - неловко поправился он.
      - Именно, - бесстрастно согласился Ган. - Теперь, будь добр, оставь меня - мне еще многое нужно сделать.
      - Да, да, конечно. Спасибо тебе, учитель Ган.
      - Я принимаю твою благодарность, - пробормотал старик, махнул рукой и вернулся к рукописи, которую переписывал. Однако краем глаза он следил за молодым человеком, нырнувшим в лабиринт проходов между полками.
      "Ну вот, я дал тебе сведения о храме, какие мог, - подумал Ган. Теперь посмотрим, куда это тебя приведет". Ночью, когда все покинут библиотеку, он прочтет ту же книгу, что и Йэн. Он пройдет за ним весь путь, шаг за шагом.
      Старики, размышлял Ган, по крайней мере это умеют делать хорошо: наблюдать и ждать.
      Его руки принялись за прерванную работу, но мысли Гана рыскали в поисках по миру: по степям менгов, бескрайним просторам Реки, темным глубинам Храма Воды. В поисках молодой девушки с личиком сердечком и любопытными глазами.
      Гхэ легко нашел нужную книгу: тяжелый том стоял на самой верхней полке, но молодой человек был силен и достал его без затруднений.
      Уже протянув руку, Гхэ замер - перед его глазами мелькнуло воспоминание, яркое и живое; гораздо более яркое, чем теперь обычно с ним случалось. Он вспомнил, как смотрел на девочку, Хизи, и видел собственное отражение в ее черных глазах. На лице Хизи было написано восхищение бронзовой статуэткой, которую он ей только что подарил; Гхэ вспомнил собственное неожиданное чувство...
      Он все равно убил бы ее, он это знал. Он убил бы любого, если бы получил приказание от жрецов.
      Но насколько лучше он чувствует себя теперь, когда даже думать об этом не нужно. Ведь бог-Река не хотел ее смерти, никогда не хотел. Насколько же лучше оказаться спасителем Хизи, особенно теперь, когда Гхэ понял, что любит ее.
      Любит ее? Гхэ внезапно ощутил дрожь где-то глубоко в костях. Когда к нему пришло это решение? Там, на берегу, когда его голова упала с плеч? В водных глубинах, пока он, мертвый, ожидал воскрешения?
      И решил ли так он сам?
      Конечно, он сам. Бог-Река знает о человеческой любви не больше, чем о человеческой ненависти. Он не мог заставить Гхэ чувствовать то, что он чувствует. Поэтому, должно быть, это он сам, Гхэ, любит Хизи.
      Молодой человек поежился и покачал головой. Что ему нужно было сделать? Он тупо посмотрел на книгу, которую сжимали его побелевшие от напряжения пальцы, и вспомнил, хотя то, как книга оказалась в его руках, изгладилось из его памяти... Храм.
      Гхэ перенес том на стол из полированного тика, восхищаясь корешком переплета и застежками из слоновой кости. Обложка книги была из кожи какого-то неизвестного ему животного, черной и морщинистой, - наверное, какой-то ящерицы или аллигатора, а может быть, того клыкастого зверя, рассказы о котором он слышал.
      Тонкие белые листы книги оказались покрыты неровными черными и синими рядами букв - букв алфавита. Это облегчало дело: Гхэ не знал древних иероглифов. Возрождение ничего не прибавило ему в этом отношении: бог-Река обладал многими умениями и поделился ими с Гхэ, но читать он не умел, даже те книги, что были написаны о нем самом.
      На первой странице значилось: "Обсидиановый кодекс". Гхэ начал просматривать книгу, не особенно представляя себе, что нужно искать. Но то, что доставляло его господину самое большое огорчение, погружало его в оцепенение, место, которого он даже не мог видеть, - было, как инстинктивно понял Гхэ, храмом. Когда Гхэ смотрел на город с крыши дворца, он видел все - дворцовые постройки, раскинувшиеся по вершине холма, причалы, торговый квартал, тесные улочки Южного города и вздымающийся над всем этим храм. Но стоило ему закрыть глаза и представить себе то же самое зрелище, и он видел лишь темноту там, где должен быть храм. Бог, чья кровь текла в его венах, просто не мог его воспринять.
      Храм, как слышал Гхэ, производил жрецов так же, как печь выпекает хлебы. Как только он был построен, в него вошли обыкновенные люди, а вышли первые жрецы. Посвящение в жрецы было таким же и теперь, хотя процесс длился много лет. Но откуда появился сам храм? Это казалось важным, и в мозгу Гхэ, сводя его с ума, чувствовался какой-то зуд, - зуд, намекающий на то, что когда-то ему это было известно. Ведь наверняка его посвятили в основополагающие тайны жрецов, когда готовили к приему в орден убийц.
      Гхэ ужасно злило то, что приходится теперь заниматься поисками знаний, которыми он раньше обладал.
      Потом наконец он нашел то, что искал: похожие на пауков буквы, отличающиеся от тех, какими была написана вся книга, такие древние по начертанию, что Гхэ напряженно хмурился, разбирая их, и был вынужден шептать слова вслух, чтобы понять смысл.
      Летопись гласит, что на пятидесятом году восшествия Воды на трон Нола последние чудовища были истреблены, поверхность озера навсегда исчезла. Начались празднества и пиры. Тогда Шакунг решил, что надлежит выстроить дворец и крепость, воздвигнуть стены, которые защищали бы город. И еще следовало прорыть каналы, чтобы воды его Отца пришли на сушу, а также начертать буквы, чтобы запечатлеть его мысли и мысли его Отца.
      И вот он пролил свою кровь в воды Отца и стал молиться.
      Миновало лето, и явился чужестранец. Он приплыл в лодке из черного дерева, одежда его была черной, как вороново крыло, и кожа и волосы тоже.
      - Бог-Река, ваш Отец, прислал меня, - сказал он. - Хотя в жилах вашего правителя течет его кровь, сын не должен служить Отцу, Ему нужны слуги, и я - повитуха для рождения слуг.
      У Гхэ возникло смутное воспоминание. Здесь шла речь о Гун Цвэнге, Черном Жреце, о котором служители храма рассказывали много легенд. Это он научил людей возделывать поля, строить каналы, открыл им тайны архитектуры и инженерного дела. И он основал Храм Воды. Гхэ нетерпеливо читал сухое изложение истории в надежде найти наконец что-то полезное для себя. Вскоре его внимание сосредоточилось на коротком абзаце:
      Тогда Гун Цвэнг начертил для них план.
      - Богу-Реке следует поклоняться в великом храме, где его воды будут низвергаться с четырех сторон. Храм должен воспроизводить Шеленг, гору, откуда великий бог берет начало, и должен он иметь глубокое тайное место. Там будет находиться хрустальное чрево, где надлежит хранить сокровища и погребать кости. Размеры его таковы...
      Что-то дрогнуло в Гхэ, повернулось, и невероятно яркие образы навеянного Рекой сна встали между его глазами и страницей. Гора, коническая гора, вздымающаяся выше облаков, увенчанная сверкающей белизной, где он когда-то покоился, умиротворенный; гора, которая была его домом, его колыбелью, его источником.
      Дрожь превратилась в яростный гнев, столь великий и нечеловеческий, что Гхэ почувствовал: еще немного, и бурлящая кровь разорвет сердце и хлынет наружу из его смертного тела. Кто это сделал? Кто такой Черный Жрец, создавший ненавистную узду, сотворивший жрецов и храм? Кто он? Я растерзаю его на части, вырву и пожру его душу!
      Зубы Гхэ стучали, пальцы судорожно стиснули страницу книги. Цвета из его сна наполнили комнату; водоворот кошмарного света на мгновение едва не швырнул его в небытие, в жадную тьму, готовую поглотить его навсегда. Но тут понемногу гнев начал отступать, съежился до человеческого размера, потом исчез вовсе, и Гхэ мог только гадать, что за чувства обрушились на него и почему. Он ощущал слабость и головокружение; пот пропитал его одежду и волосы. Ошеломленный, Гхэ не мог понять, сиял ли этот ужасный свет лишь в его глазах или же он и в самом деле затопил библиотеку; молодой человек осторожно осмотрелся. Поблизости, в самой удаленной части хранилища, никого не было, и насколько Гхэ мог судить, никто не спешил выяснять, что случилось. Все же острые чувства Рожденного Водой или жреца отметили бы вспышку пламени и звук, подобный реву рога. Гхэ поспешно поднялся, вытер пот и привел себя, насколько возможно, в порядок, потом вернул книгу на полку, коротко поблагодарил Гана и покинул библиотеку.
      Пока Гхэ бежал в свое убежище в заброшенной части дворца, ощущение необходимости спешить становилось все острее, пока не стало напоминать отточенный как бритва кинжал, приставленный к виску. Так или иначе, время, которое он мог провести во дворце, истекало. Будучи джиком, Гхэ являлся жалом осы, а не ее мозгом. Мозг располагался в храме Ахвен, и теперь молодой человек смутно вспоминал, что жрецы этого храма были бдительны и могущественны. Теперь они уже наверняка знают, что в царской обители рыщет кто-то беспощадный. Тот случай со старухой на улице Алого Саргана напомнил Гхэ, что не следует недооценивать колдовства. Из чего бы ни воссоздал его бог-Река, Гхэ не стал неуязвимым; ему угрожала та же магия, которую жрецы использовали против призраков и самих Рожденных Водой. Курение, лишившее его силы, было то же самое, благодаря которому жрецы изгоняют духов и лишают могущества Благословенных. Храмовые служители постоянно метут залы дворца своими огненными метлами, чтобы загнать сотни призраков обратно во тьму, а ведь курения - лишь самое незначительное средство в их арсенале: даже самый неопытный новичок умеет использовать метлу. Какое секретное оружие есть у жрецов против демонов, против вампиров - таких, как он сам? Какая жалость, что Гхэ теперь может вспомнить так мало из того, чему его учили, кроме обычного для джика умения убивать; ведь раньше он наверняка знал, какие меры предпринимают жрецы, чтобы выследить, поймать и уничтожить чудовище, пожирателя жизни. Все, что у него осталось, - это смутное понимание: такое возможно.
      Может быть, он обладает способностями, о которых и не подозревает, но время на выяснение этого истекло. И все же сама мысль о том, чтобы покинуть дворец, заставляла Гхэ скрежетать зубами. Бог-Река избрал его, как не избирал никого другого. Он дал ему жизнь и силы, чтобы служить ему, - ведь Рожденные Водой не могли, а жрецы не желали помочь Реке. Так кто же имел больше права на жизнь во дворце, чем Гхэ? Однако глупо так рисковать собой. Вполне можно спрятаться в Южном городе и съедать там столько черни скорпов и гунгов, - сколько он пожелает. Жрецы Ахвена не найдут его там, да, пожалуй, и не станут обременять себя поисками.
      Гхэ добрался до заброшенного дворика и оглядел потрескавшиеся и заросшие сорняками камни. Не в первый раз он гадал о том, почему эта часть дворца необитаема, почему ей позволено рассыпаться в прах. Однажды, когда он был еще ребенком, кто-то показал ему разделенную на отсеки раковину из глубин Реки. Это был конус, похожий на рог, а внутри у него оказались перегородки, так что отделяемые ими пространства становились все больше по мере приближения к широкому концу. Моллюск-трубач, назвали тогда обитателя раковины, и Гхэ удивлялся, слушая рассказ о том, как моллюск по мере роста добавляет к своему дому все большие залы, покидая те, из которых вырос. Это был обитатель вод, творение Реки. Не были ли и Рожденные Водой той же природы? Никто никогда не говорил Гхэ об этом; по крайней мере он такого не помнил.
      Посередине дворика находилось углубление - колодец, куда бросали мусор и выливали грязную воду. Гхэ поднял закрывающую его решетку и спустился во тьму. Вскоре - шагах в двадцати от первой - оказалась вторая решетка; подняв и ее, Гхэ вылез наверх и добрался до своих апартаментов.
      Этот дворик был теперь совершенно безжизненным. Когда Гхэ обнаружил его, тут все заросло сорняками; однако от одного мановения руки Гхэ они засохли, отдав влагу и жизнь пришельцу. Камень стал чистым и холодным, ничем не оскверненным.
      Выходившие во дворик залы были тщательно изолированы от остальных дворцовых помещений; двери, ведущие в них, оказались не только заперты, но и заштукатурены, подобно отсекам раковины того странного существа.
      Гхэ помедлил, прежде чем войти в комнату, ближнюю к выходу во дворик, где он спал. Кто все это ему рассказывал, кто показывал раковину? Какой-нибудь матрос на причале? Но это почему-то казалось неправильным. Может быть, женщина... Гхэ вспомнил старуху с улицы Алого Саргана, и у него перехватило горло. Возможно, это была она. Воспоминание ускользало.
      Гхэ прокрался в комнату, стараясь не обращать внимания на голод, терзающий внутренности. Скоро придется снова искать пищу; похоже, он должен был убивать все чаще и чаще, по мере того как шло время. Может быть, действительно лучше переселиться в Южный город, где чудовища могли жить в безопасности.
      Гхэ съежился на своей украденной где-то подстилке, как паук, размышляя, строя планы в ожидании наступления темноты.
      Он почти уснул; тело его впало в оцепенение, но разум бодрствовал, перебирая те странные крохи знаний, которые он раздобыл.
      Теперь Гхэ был уверен, что ему следует проникнуть в храм, хотя и не знал зачем. Там его господин, бог-Река, не сможет им руководить, потому что в пределах этой пародии на далекую гору он не способен видеть. Поэтому-то и нужен Гхэ: чтобы отправиться туда, куда не может пойти бог.
      Разве не такова всегда была его роль - и джика, и до того уличного грабителя? Гхэ всегда отправлялся туда, куда другие идти не хотели. Когда он был ребенком - ради платы и добычи, когда стал джиком - ради чести и возможности вступить в орден. Чем наградит его за службу Река?
      Конечно, ответ на этот вопрос был ему всегда известен: Хизи. Его наградой будет Хизи.
      Такие мысли поглощали Гхэ, и он все еще размышлял о Реке и о Хизи, когда стена стала сотрясаться под ударами молотов, сопровождаемых высокими пронзительными звуками песнопений жрецов.
      XII
      ПОЖИРАЮЩИЙ ДЫХАНИЕ
      Хизи слышала крики толпы, но их она слышала уже не первый день и в своем озабоченном, отстраненном состоянии совсем не обращала на них внимания. То есть не обращала до тех пор, пока Ю-Хан и Нгангата не втащили в ект безжизненное тело Перкара. Глаза его были закрыты, а из угла губ тянулась яркая струйка крови. Ноздри тоже оказались окровавлены, Перкар был бледен, и Хизи не могла понять, дышит ли он.
      Хизи смотрела на него широко раскрытыми глазами, не находя, что сказать.
      Тзэм, однако, не промолчал.
      - Он мертв? - пророкотал великан.
      Хизи нахмурилась, все еще пытаясь понять, что предстало ее глазам. Ю-Хан стащил с Перкара рубашку, и грудь юноши под ней оказалась сплошной раной, лиловой и красной, словно на Перкара наступил великан вдвое больше ростом, чем Тзэм. Нет, не наступил: топтался на нем. Но разве он может умереть? Хизи видела, как Перкар остался жив после удара в сердце. Она видела, как клинок пронзил его насквозь, словно алая игла; а позади него смеялся Йэн, смеялся над ее глупостью. Если уж это не убило Перкара, то что же могло его убить?
      Никто не ответил Тзэму, и наконец Хизи, более раздраженная общим молчанием, чем глупым вопросом великана, спросила:
      - Что с ним случилось?
      Ю-Хан на мгновение взглянул ей в глаза, прежде чем устремить взгляд в пространство, как было положено менгу.
      - Он играл в пятнашки, - ответил молодой человек. - Больше он играть не будет, я думаю.
      - Тогда он и правда...
      Перкар прервал Хизи, закашлявшись. Звук больше походил на бульканье, чем на кашель, и юноша выплюнул сгусток крови. Глаза его не открылись, хотя лицо исказилось от боли. Ю-Хан вытаращил на него глаза и поспешно начертил в воздухе какой-то знак.
      - Накабуш! - прошипел он. По-менгски это означало "злой дух".
      - Нет, - отозвался Нгангата. - Нет, он жив.
      - Он же был мертв, - пробормотал Ю-Хан, глядя, как начала подниматься и опускаться грудь Перкара, вслушиваясь в его затрудненное хриплое дыхание.
      - Нет. Все дело в его мече. Меч исцеляет его.
      - Бог-меч?
      Полуальва кивнул:
      - Скажи об этом Братцу Коню, но не говори больше никому.
      Ю-Хан посмотрел на него с сомнением, потом, поразмыслив, кивнул и покинул ект.
      - Значит, он поправится? - спросила Хизи; ее голос все еще звучал безжизненно после перенесенного шока.
      - Думаю, что поправится, - ответил Нгангата, - если учесть, что он определенно был мертв, а теперь дышит снова. Мне кажется, он сделал самый важный шаг к выздоровлению. - Странное лицо оставалось бесстрастным, и Хизи гадала, о чем думает этот непонятный человек. Были они с Перкаром друзьями или всего лишь попутчиками, которых свели вместе обстоятельства? Были ли у Перкара настоящие друзья? За последние месяцы Хизи начала смотреть на него как на друга. Были моменты, когда с ним ей было лучше, чем с кем-либо еще, когда она чувствовала себя счастливой. И Хизи верила, что в отличие от Тзэма, Гана или Дьена смерть не может отнять у нее Перкара. Привязаться к нему казалось безопасным. Теперь же и эта иллюзия оказалась разбита.
      - Я на это надеюсь, - проговорила Хизи, все еще испытывая трудность в том, чтобы найти слова.
      Нгангата устало потер лоб и уселся на одной из больших ярких подушек, которые лежали на полу екта. Он казался совершенно обессилевшим.
      - Мне нужно знать, что вы слышали, - сказал он, помолчав.
      Тзэм пересек ект и принес кувшин и чашу.
      - Выпей, - предложил он. Нгангате, и Хизи почувствовала, как кровь жаркой волной стыда прихлынула к ее лицу. Ей следовало сделать хоть что-то. Нгангата взял у Тзэма чашу.
      - Принеси мне тряпку, Тзэм, - сказала Хизи тихо. - Тряпку и воды. По крайней мере мы должны его умыть. - Перкар все еще дышал с трудом, но все же дышал. Тзэм кивнул и отправился искать тряпку.
      Нгангата выжидающе смотрел на Хизи.
      - Я ничего не знаю, - сказала она наконец. - Я не представляю себе, что происходит.
      - О войне ты слышала?
      Хизи кивнула:
      - Да, только сегодня узнала. Какие-то люди явились в деревню. Они нашли меня в пустыне...
      - Нашли тебя?
      Хизи беспомощно подумала, что только все запутывает.
      - Я гуляла в скалах, - объяснила она. - Двое менгов из западного клана нашли меня там.
      - Нашли тебя в скалах? Что они там делали?
      - Я не... - Она и в самом деле не знала. - Хороший вопрос, проговорила Хизи. - Ведь скалы им не по дороге, верно?
      - Оставим это пока, - ответил Нгангата. - Что ты слышала насчет войны?
      - Немного. Только что война началась - между народом Перкара и менгами. Те воины спорили с Братцем Конем. Он сказал им, что они не должны нападать на вас. Думаю, он не имеет над ними особой власти.
      - Жаль, что власти у него не оказалось еще меньше, - хитро прищурился Нгангата. - Если бы они просто напали на Перкара, он убил бы их своим мечом, это уж точно. А вышло так, что они предложили ему "поиграть"; что из "игры" вышло, ты видишь сама.
      - Не знаю, - ответила Хизи. - Тебе больше моего известно о вар... о менгах. Если бы начался настоящий бой - на мечах и все такое, - разве другие не присоединились бы?
      - Возможно, - кивнул Нгангата. - Могла бы даже начаться небольшая битва - Братца Коня и его родичей гостеприимство обязывало бы защищать нас. В целом, может быть, все к лучшему. Меч исцелит его.
      Тзэм вернулся с мокрой тряпкой и миской. Хизи протянула руку, но великан ласково отстранил ее и начал сам обмывать грудь Перкара. Хизи собралась было запротестовать, но потом сообразила, что Тзэм, наверное, знает лучше ее, что нужно делать.
      - Я видела, как он и с худшими ранами был в силах идти и разговаривать, - заметила Хизи. - По крайней мере те раны выглядели более тяжелыми.
      - Я тоже такое видел, - согласился Нгангата, и Хизи показалось, что в его хриплом голосе прозвучало беспокойство. Однако больше он ничего не сказал.
      Тзэм вытер лицо Перкара, и молодой человек снова закашлялся и застонал.
      - Нашел ли он то, за чем ездил? - спросила Хизи.
      - Наверное. Думаю, он о многом узнал. Во всяком случае, мы услышали о том, что началась война.
      - От этой его богини?
      - И от другого бога. От Карака, Ворона.
      Хизи надула губы.
      - Перкар говорил мне о нем. Это он велел вам с Братцем Конем искать нас, когда мы бежали из города.
      - Да. И это он обманул Перкара и его друзей, заставил их предать вождя. Он странный и капризный бог.
      Хизи вздохнула и покачала головой:
      - Я ничего не знаю о здешних богах. Все они кажутся мне странными. "Чудовищами", - закончила она про себя.
      - Я не знаю всего, что Перкар узнал от Карака, - продолжал Нгангата. Казалось, он хочет что-то сообщить Хизи, но старается сделать это осторожно.
      - Разве тебя там не было?
      - Я не слышал их разговора. Но потом Перкар очень спешил вернуться, найти тебя. Думаю, Карак сообщил ему что-то, касающееся тебя, - что-то важное.
      - Вот как? Тзэм прорычал:
      - Мне это совсем не нравится, принцесса. Слишком многое происходит одновременно. Слишком многим ты вдруг понадобилась.
      - Ты прав, Тзэм.
      - Что вы имеете в виду? - поинтересовался Нгангата. - Что случилось?
      - Эти менги, которых я повстречала в пустыне. Они вели себя так, словно им тоже от меня что-то нужно.
      - И они нашли тебя в скалах, хотя тропа с запада проходит далеко оттуда. Значит, они тебя искали.
      Хизи несогласно покачала головой:
      - Может быть, они увидели, как я убежала в скалы. - Она понимала: все было не так. - Впрочем, ты прав, Нгангата. Они меня искали. И Братец Конь отправил меня в этот ект, как только мы вернулись, и велел своим племянникам сторожить. Он сразу понял: что-то не так. - Она не стала добавлять, что и намерения Братца Коня тоже пугали ее.
      Никто, не видевший его сущности, не поймет ее опасений, только подумает, что она лишилась рассудка. Нгангата кивнул.
      - Слышен топот чьих-то больших ног, - пробормотал он. - На нас там, у потока, напали менги. Они искали нас. Они говорили, что нас в видении увидел их пророк. Наверное, он видел и тебя тоже.
      - Перкар знает об этом больше тебя?
      - Да, но он хранил молчание. Что бы он ни узнал, новости очень его встревожили. - Нгангата покусал губу, потом проговорил: - Я слышал, как Карак сказал, что тот гаан как-то связан с Изменчивым.
      Хизи ощутила внезапный озноб.
      - Изменчивый? Бог-Река...
      - Называй его как хочешь.
      - Я думала, он не достанет меня на таком расстоянии.
      - Своими руками, наверное, и не достанет, - ответил Нгангата. - А вот руками менгского шамана дотянуться может.
      Когда Хизи заговорила, она заметила, что ее голос дрожит.
      - Он хочет, чтобы я вернулась, да? И он добьется своего. - В этот момент она заметила, что чешуйка у нее на руке снова начала чесаться. Хизи коснулась ее... И ахнула: внутренность екта словно качнулась, так что Хизи смотрела теперь на все под иным углом, Тзэм и Нгангата казались лишь оболочками со скелетами внутри, пламя в очаге стало походить на танцующий клинок со смеющимися глазами, а Перкар...
      Перкара почти не было видно. Его кожа стала прозрачной, а рядом с ним лежал бог. Хизи была не в силах смотреть на него, на эту кошмарную путаницу крыльев, когтей, острой чешуи. Вид его причинял ей боль, ранил ее изнутри, словно в голове размахивал мечом поселившийся там человечек. Хизи повернулась, стараясь отвести взгляд, но Перкар целиком завладел ее вниманием.
      На его груди сидел сгусток тьмы, он полз и колыхался. На глазах у Хизи из него выросли щупальца толщиной в соломинку, неуклюже обвились вокруг Перкара, проросли внутрь, дотягиваясь до костей.
      В этой черноте вдруг открылся желтый глаз, вытаращился на Хизи, и девочка вскрикнула. Она кричала и пыталась убежать, запнулась, упала, вскочила опять. Даже когда Тзэм обхватил ее, она все еще рвалась прочь, лягаясь и завывая; глаза Хизи были зажмурены, ее била дрожь.
      Когда наконец она открыла глаза, все выглядело так же, как и прежде. Но теперь она знала... Она видела...
      - Тзэм, приведи Братца Коня, - выдохнула Хизи. - Приведи поскорее. И позволь мне посидеть снаружи.
      Когда Братец Конь пришел, Хизи отшатнулась от него в страхе, что ее необычное зрение вернется и покажет ей его истинную сущность. Ей не следовало бы доверять ему тайну Перкара, она это понимала, но выбора не было. Она ведь не знала, чем можно ему помочь, а что-то шло не так, ужасно не так. Братец Конь печально смотрел на нее несколько секунд, потом вошел в ект. Хизи осталась сидеть на ступеньке, и к ней присоединился Тзэм.
      - Какой огромный костер, - заметил он через некоторое время.
      Хизи искоса взглянула на взметнувшееся вверх пламя, боясь снова увидеть богиню огня. Менги уже давно таскали топливо со всех окрестностей, и теперь к небу вставала толстая колонна черного дыма, мешающегося с яркими огненными языками.
      - Интересно, где им удалось найти столько дров, - продолжал Тзэм, не дождавшись ответа.
      Хизи пожала плечами - этого она не знала.
      - Я думаю, начался обряд проводов бога-коня - та самая церемония, которую менги должны совершить сегодня ночью.
      - Что за церемония? Ты написала о ней в письме Гану? Милый старый Тзэм, как он старается отвлечь ее...
      - Наверное, Ган никогда не получит моего письма. Что бы мы ни думали раньше, менги - нам не друзья.
      - Но ведь не обязательно и враги, - возразил Тзэм. - Они просто, как и все люди, беспокоятся в первую очередь о себе и своих близких. Мы с тобой им ничем не угрожаем. Другое дело Перкар.
      - А чем же он им опасен? Угроза исходит от его народа. Впрочем, не знаю. Мы здесь чужие, Тзэм.
      - Знаю, принцесса, - тихо ответил великан. - Расскажи мне про этот обряд.
      Хизи заколебалась. Она закрыла глаза, но деревня не исчезла, как ей хотелось надеяться: она все еще была здесь со своим резким запахом горящего дерева, лаем собак, криками детей и дикими воплями взрослых. Ничто из этого не исчезнет просто потому, что таково желание Хизи.
      - Менги верят, что они сами и их кони - родичи, - начала Хизи. Кто-то когда-то сказал ей об этом... Конечно, Йэн - когда подарил статуэтку. Да, он говорил ей что-то о менгах, и тот рассказ не был - в отличие от всего остального ложью. Йэн, который по крайней мере научил ее понимать, какая глупость - доверять любому.