Духи Великой реки (Дети Великой реки - 2)

      - Что ты затеял, Карак? - зарычал Нгангата.
      - То, о чем говорил, - ответил тот. - То, ради чего мы сюда явились.
      - Что?.. - снова начала Хизи, но тут что-то холодное вонзилось ей в бок, и когда она хотела вскрикнуть от боли, дыхание ее прервалось. Она с испугом и удивлением взглянула вниз и увидела руку Карака, стискивающую рукоять кинжала. У нее на глазах Ворон повернул нож в ране.
      В этот момент разом произошло несколько событий. Тзэм повторил вопрос Нгангаты, делая шаг к Хизи, Нгангата быстрым движением выхватил стрелу из колчана и поднял лук, а Братец Конь и Ю-Хан с мечами наголо кинулись на Гавиала, который направил на Нгангату какую-то белую трубку. Угасающим зрением Хизи видела все это в нестерпимо ярком свете, вспыхнувшем, когда капля ее крови с кинжала Карака упала в воду: оттуда взвилась колонна белого пламени, которая словно воспламенила сам воздух.
      Тут Хизи наконец по-настоящему ощутила боль, поняла, что ее поразила сталь, и не думая нанесла удар Караку.
      То, что последовало за тем, ускользнуло от ее внимания; Хизи осознала только, что кинжал оказался выдернут из раны, а она сама прижала руку к боку. Карак, шатаясь, отступил, одетый голубым пламенем, а Хизи швырнуло на гальку. Она упала и покатилась, думая только о том, как быстро кровь пропитывает одежду. Ее удар нанес Караку какой-то урон: тот прижал руки к глазам.
      Сердце Хизи трепетало, как крылышки колибри; всякое движение вокруг нее, казалось, замедлилось, так что она могла не спеша разглядывать детали странного танца, который исполнялся для нее одной на пороге того мрачного места, которое могло родиться лишь в воображении бога. Но ни сделать, ни сказать ничего она не могла: все ее помыслы выливались из раны в боку вместе с жизнью.
      Тзэм ударил Чернобога дубинкой, и тот рухнул на гальку; в тот же момент в него вонзилась стрела. Квен Шен взвизгнула, когда меч Ю-Хана обрушился на нее, и зловещие огни колдовской силы, вспыхнувшие на кончиках ее пальцев, угасли. Братец Конь проткнул клинком Гавиала, однако Хизи видела, как свернувшаяся в аристократе змея силы распрямилась и ударила. Все нити души Гавиала устремились в белую костяную трубку, которую тот держал. Братец Конь отступил на шаг, замахиваясь для нового удара, но Гавиал змеиным движением повернулся, трубка в его руке неожиданно удлинилась, словно невероятно быстро растущий стебель травы, и проткнула старого менга. Братец Конь еще секунду стоял, потом выронил меч и упал. Хин, хватавший Гавиала за ноги, с визгом взвился в воздух, чтобы вцепиться врагу в горло.
      Хизи подавила крик, стараясь отодвинуться по черным камням подальше, чувствуя, как жизнь вытекает из дыры в боку.
      Свет, зажженный каплей ее крови, угасал, но Хизи хорошо видела, как Тзэм ударил Чернобога дубинкой и бил до тех пор, пока та наконец не сломалась. Нгангата кинулся на помощь девочке, но тут Гавиал повернулся, странная трубка в его руке взвилась в воздух и пронзила плечо полукровки. Нгангата охнул и упал, лук со стуком запрыгал по камням.
      "Он убивает моих друзей, - вяло подумала Хизи. - Почему?"
      Ей ответил Хуквоша: "Какое это имеет значение? Выпусти меня. Я им займусь".
      - Выпустить тебя? - пробормотала Хизи. Все плыло у нее перед глазами. Девочка чувствовала ужасную слабость. - Хорошо.
      Так она и сделала.
      Хуквоша ворвался в хрупкое израненное тело с торжествующим воплем, ревом, способным потрясти небеса. Слишком долго был он связан волей то одного божка, то другого, а потом, унижение из унижений, смертных мужчины и женщины! Но теперешняя его хозяйка, раненная и наполовину лишившаяся рассудка от боли, предоставила ему свободу, и Хуквоша уж не упустит такую возможность! Перед ним раскинулся весь мир, как было в начале времен, когда темные равнины еще не озарялись помещенным Караком на небо солнцем. Какое ему дело до этих плетущих заговоры богов и их полоумного братца?
      Но что-то мешало Хуквоше просто ускакать. Хизи хотела, чтобы он остановил человека с трубкой, который убил Братца Коня и Нгангату. Нет, впрочем, это не так: старик начал возиться со своим барабаном, хоть пальцы и плохо слушались его. Но ведь ему, Хуквоше, безразличны и старый менг, и желания Хизи... Бык напряг мускулы, чтобы рвануться на простор, но тут на него напали - острие трубки-копья Гавиала пронзило его шкуру. Ярость Хуквоши затмила доводы рассудка. Он кинулся на человека... Нет, не человека - лемеи, одного из этих подлых полубогов-колдунов! Опустив к земле голову с грозными рогами, Хуквоша подумал: "Ничтожное существо, ты пожалеешь об этой своей ошибке!"
      Первый же удар подбросил тщедушное тельце в воздух и ударил о камень стены. Ливень яростной энергии обрушился на Хуквошу, невидимые руки протянулись к его пылающей сердцевине, и будь у твари время, она могла бы добиться успеха; но бык намотал на рога бессмертные душевные нити и вырвал их, лишив Гавиала всего могущества. Мотнув головой, огромное животное отшвырнуло в сторону искалеченные останки.
      Когда Хуквоша повернулся, перед ним оказался Карак, нависший, словно пожиратель падали, над телом Тзэма. Бог казался очень недовольным.
      - Хизи, - прорычал он, - какая глупость! Ты зря тратишь свою кровь, пойми! Ведь это же единственное, что может его убить!
      - Моя кровь? - рявкнул Хуквоша.
      - Ты его убьешь и займешь его место, Хизи! Ты не умрешь, ты превратишься в богиню. Но ты не должна больше мне противиться. - На лице Карака появилось жестокое выражение. - Да твое сопротивление и не имеет уже значения.
      Хуквоша снова нацелил рога и собрался напасть на врага, но тут его охватила внезапная слабость. Он вдруг заметил рану в своем боку и попытался рукой зажать ее в смутной надежде остановить льющуюся кровь, гадая, куда делись рога, копыта и все его могущество.
      - Хуквоша... - начала Хизи, но Карак протянул невозможно длинный коготь и оторвал от нее Хуквошу. Одним движением бог растерзал огромного быка в клочья мерцающего света и швырнул их в воду. Ворон устремил на то, что осталось - на нее, Хизи, - горящий взгляд одного птичьего глаза.
      - Ну а теперь, дитя, что касается твоей крови... Я ведь хочу тебе добра. Река все-таки должна существовать в мире. Просто это может быть не обязательно Брат.
      Хизи попятилась, но вся сила быка куда-то исчезла.
      - Я не хочу быть богиней, - прошептала девочка, словно пытаясь объяснить ребенку совершенно очевидную вещь.
      - У тебя нет выбора. Только его собственная кровь может убить Брата а тобой мы сможем управлять. Той же ошибки, что и с ним, мы не повторим. Пожалуй, Балати незачем и знать о случившемся - как только ты окажешься на месте Изменчивого... - Карак сделал шаг вперед.
      - Не торопись так! - рявкнуло нечто, поднявшееся из воды.
      Перкар заставил себя разжать затекшие пальцы, мертвой хваткой вцепившиеся в гриву Свирепого Тигра. Сделать это было нелегко: менгский жеребец продолжал скакать по узкой спиральной тропе - если и не тем же бешеным галопом, что по лесу, то и не спокойной рысью. Споткнуться тут ничего не стоило, но Свирепый Тигр то ли не понимал этого, то ли просто не обращал внимания. Перкар знал, что скоро ему понадобится гибкость пальцев, - понадобится для того, чтобы в последний раз стиснуть рукоять Харки. Поэтому он выпутал руки из густых черных прядей, еще крепче обхватив бока коня ногами, и с мрачным юмором вспомнил выражение лиц воинов Карака, когда они со Свирепым Тигром вылетели из чащи, промчались сквозь их строй и ринулись в бездну.
      Интересно, далеко ли еще вниз им спускаться? Наверху наступила ночь, и Перкар не мог больше разглядеть устье туннеля; не мог он судить и о том, какой путь уже проделал.
      Перкар вспомнил, как въезжал когда-то в Балат, - казалось, с тех пор прошли века. Неужели это он был таким гордым, таким заносчивым, таким самоуверенным? Теперь такое представлялось невозможным. Входя в подземелья горы, он был просто мальчишкой, полным мечтаний и идеалов, с великими - до небес - надеждами. Когда же он вышел оттуда, он чувствовал себя старым, обманутым, усталым. Много дней прошло прежде, чем в его душе снова засияли первые лучики веселья. Одним из таких лучиков оказался Братец Конь, скрывающийся на острове посреди Изменчивого, другим - Гай, вдова из окрестностей Нола, открывшая ему, что наслаждение возможно не только в объятиях богини. Но в конце концов только Хизи вернула ему настоящую радость жизни.
      Почему он никогда не признавался в этом? Уж не потому ли, что предпочел бы заставить ее тоже нести бремя вины за совершенные им преступления, вместо того чтобы просто наслаждаться ее обществом?
      От этой мысли волосы зашевелились на голове Перкара, и он впервые с тех пор, как началась их безумная скачка, поторопил Свирепого Тигра. Как это ни было невероятно, жеребец действительно поскакал еще быстрее, хотя Перкару и казалось, что такое невозможно. Он вспомнил с внезапной дрожью песню, которую когда-то пел Предсказатель Дождя, - по крайней мере пытался петь на родном языке Перкара, чтобы юноша понял. По-менгски песня текла плавно, один слог незаметно переходил в другой. На языке скотоводов она стала отрывистой, но сохранила свою силу: как раненый, но не поверженный воин.
      И ежели враг твою жизнь отнимет,
      Жеребец огнедышащий, братец названный,
      Пускай он бежит, и ползет, и никнет,
      Но вся моя жизнь ему смертью станет.
      Я стану ветром, грозою, тенью,
      Стрелою стану, кинжалом, словом.
      И устрашится само отмщенье,
      Себе показавшись детенышем слабым.
      Когда мертвым паду я в открытом поле,
      И над телом моим отпируют вороны,
      И когда мои кости развеются пылью,
      Стану мстить за тебя, о мой братец кровный.
      Кочевник мстил бы за коня, как за родича, - такова древняя воля Матери-Лошади, чья кровь течет в менгах и их скакунах. Не сделает ли конь того же для своего всадника? И не поможет ли ему в этом богиня-Лошадь?
      Это ему предстоит скоро узнать, Перкар был уверен, - если только они успеют. Что, если Чернобог уже убил Хизи? Что, если ее кровь погубила Изменчивого, а саму Хизи превратила в его подобие? Душевная боль говорила Перкару, что в глубине сердца он всегда знал: именно таково намерение Карака. Какой же глупостью было все то, в чем он себя убеждал, - он ведь пытался представить себе битву гигантов, рассекающих воду мечами! Словно можно, как в сказке, просто разбить горшок, в котором заключена душа бога! Нет, существует лишь один-единственный способ. Человеческая кровь оказывает на богов могучее действие, а кровь Хизи - одновременно кровь человека и самого Изменчивого. Кровь Хизи потечет в него, как яд, лишит его разума, так что Изменчивый даже не поймет, что он мертв, - не поймет до тех пор, пока последняя капля его вод не растворится в море. А его место займет Хизи или то, во что она превратится, - богиня, возможно, во всем покорная Караку и его присным. Слабая богиня-Река, без собственных целей, без амбиций...
      Но Хизи при этом умрет. Женщина, чье лицо лишь начинает проглядывать сквозь детские черты, никогда не обретет настоящей жизни, никогда не прочтет еще одной книги, никогда не увидит величественного стада диких быков. И она будет потеряна для него, Перкара.
      "Все всегда снова кончается мной", - с гневом подумал юноша.
      Ах, если бы только не опоздать!
      Гхэ поднялся из воды, дрожа от переполняющей его мощи и ярости от того, что увидел. Перед ним лежала Хизи как срезанный цветок, и кровь и жизнь вытекали из раны в ее боку. Вокруг лежали и другие, мертвые или умирающие, на берегу сбились в кучку растерянные воины; однако при виде Гхэ они повернулись к нему и подняли мечи. Квен Шен оказалась среди мертвых, и Гхэ горько об этом пожалел: он предпочел бы выбрать для нее наказание сам. Гавиал был смертельно ранен, и человеческое обличье слетело с него, так что Гхэ узнал в нем хранителя Храма Воды, ту мерзкую тварь, которая держала на цепи императора. Еще одна потеря для Гхэ, но Гавиал - или как там его звали - все-таки был еще жив: может быть, еще будет время для того, чтобы наказать хотя бы его.
      Над открывшимся Гхэ побоищем высилась фигура того, кто мог быть только Чернобогом: преисполненный злой силы, он склонился над Хизи, словно ее палач. Он гневно обернулся, услышав вызов Гхэ; тот ощутил ауру могущества, даже большего, чем у Охотницы. Однако Охотницу Гхэ победил, разве не так? И холодная вода, окружающая его, даст ему столько сил, сколько потребуется. Все же, прежде чем вступить в бой, Гхэ вырвал душевные нити приближающихся воинов и поглотил их, как закуску перед основным блюдом.
      Он напал со скоростью и силой брошенного копья; Чернобог попятился. Гхэ отчаянно вонзил клешни и шипы - как телесные, так и колдовские - в ускользающую плоть существа, надеясь быстро найти источник его могущества. Если при этом его опалит пламя, что с того!
      В Гхэ ударила молния и прожгла дыру в непроницаемом панцире на животе - дыру такую большую, что в нее пролезла бы кошка. Все мускулы его тела свела ужасная судорога - некоторые мышцы даже оторвались от костей. Еще один удар молнии озарил подземное озеро лиловым огнем, и Гхэ отшвырнуло от бога-Ворона; он, извиваясь, остался лежать на гальке.
      Жалкие попытки Гхэ пошевелить конечностями вызвали у Чернобога смех. Силы Гхэ с каждым мгновением убывали: вода была рядом, но словно невидимая стена возникла между ним и этим источником жизни. В отчаянии он попробовал доползти до озера.
      - Так это и есть лучший воин, которого Брат способен выставить против меня, - издевался Чернобог, качая головой и прищелкивая языком. - Позволь представиться, Гхэ из Нола: я Карак, даровавший миру солнце, повелитель бурь, хозяин грома и молний, Ворон и Ворона.
      - Ты - мерзкий демон, - прорычал Гхэ. - Ты должен умереть.
      - Вот как? - протянул Карак, и еще одна молния озарила пещеру.
      Перкар увидел происходящее задолго до этой вспышки света: Харка дал ему способность видеть в темноте. С чувством ужасного бессилия смотрел он на крошечные фигурки, сшибающиеся друг с другом и падающие; он даже не мог еще различить, кто это. Из вод озера поднялось чудовище и напало на одну из теней; в ответ сверкнула молния, и по этому признаку Перкар понял, кто из сражающихся Карак.
      Их со Свирепым Тигром отделял от камней берега еще один поворот спиральной тропы, высота в полтора десятка человеческих ростов, когда раздался третий удар грома. Почти в точности под собой Перкар видел призрачную фигуру Чернобога и перед ним - растерзанное тело какого-то похожего на рыбу чудовища. К своему ужасу, он также увидел скорчившуюся на гальке Хизи, вокруг которой расплывалось пятно, в котором невозможно было ошибиться: кровь. Братец Конь, Ю-Хан, Нгангата, Тзэм - все лежали неподвижно на черных камнях. Мертвыми лежали и все воины, пришедшие с Караком. Перкар подумал, что это должно бы вызвать в нем ярость, но почувствовал он лишь смутное горе и поднимающуюся волну страха. Слишком далеко... Слишком долго придется ему завершать этот последний отрезок пути, а Карак, явный победитель, уже повернулся к Хизи.
      Перкар внезапно напрягся: воздух зазвенел, словно медный колокол, и сквозь плоть и кости коня юноша неожиданно увидел, как сердце Свирепого Тигра вспыхнуло, будто стало раскаленным углем. Жеребец взвизгнул и прыгнул в пустоту. Он не споткнулся, не сбился: прижав уши, конь взвился в воздух. Разум Перкара просто отказался на мгновение понимать происходящее; но, теряя в полете вес и чувствуя, как желудок поднимается к горлу, юноша вдруг ощутил бесшабашный азарт. Испуганный вскрик замер у него на губах, и вместо этого он успел выдохнуть: "Ты храбрец, Тигр!" - прежде чем они с мстительным конем Удачливого Вора врезались в облаченную в черный плащ фигуру.
      Удар на какую-то секунду оглушил Перкара, но предостерегающий крик Харки не дал ему совсем потерять сознание. Это сослужило юноше хорошую службу: он оказался на ногах одновременно с Караком. Свирепый Тигр каким-то чудом был еще жив и даже пытался приподняться на переломанных ногах. Оскалив зубы, Карак ударил жеребца по голове; череп раскололся, и конь упал мертвым. Перкар с надеждой подумал - в тот короткий миг, когда он еще мог думать, - что, может быть, менгская легенда правдива и Удачливый Вор и Свирепый Тигр воссоединятся в неведомой далекой степи. Потом для мыслей об этом или о чем-либо другом не осталось времени: подняв Харку, Перкар кинулся на Карака.
      Первые несколько ударов попали в цель, и Чернобог пошатнулся; из ран хлынула золотая кровь. Перкар с воплем яростно взмахнул Харкой, используя его даже не как меч, а как топор, - так он рубил бы сушняк для костра. Карак не отводил от него устрашающего взгляда желтых глаз, но Перкар знал одно: нужно продолжать напор, нельзя дать богу передышки, нельзя позволить страху сдавить сердце и ослабить руку.
      Черный кулак врезался в лицо юноши с такой силой, что он почувствовал, как треснула челюсть. Перкар упал на землю, перекатился и вскочил, держа клинок наготове.
      Карак высился над ним, все еще в человеческом обличье, но сплошь черный, за исключением желтых глаз. Он укоризненно покачал головой.
      - Так вот какова твоя благодарность, красавчик? Я ведь делаю только то, что обещал. Отойди и дай мне закончить дело, которое мы начали с тобой вместе.
      - Я не позволю тебе ее убить, - закричал Перкар. - Не позволю даже ради того, чтобы покончить с Изменчивым.
      - Она и не умрет, - возразил Карак. - Умрет лишь ее плоть. Хизи станет более могущественной, чем могла мечтать. Иначе она обречена. Спасти ее тело невозможно.
      Перкар оглянулся на слабо шевельнувшуюся Хизи; сердце у него оборвалось при виде ее бледного лица и огромной красной лужи. Как в такой малышке может быть столько крови? Это казалось невозможным.
      - Ее смерть окажется бессмысленной, если последняя капля крови не упадет в Изменчивого, - настойчиво шептал Карак. - Она умрет, ничего не достигнув, когда могла бы стать бессмертной. Но мы должны поторопиться!
      Перкар медленно повернулся к богу-Ворону, понимая, что сделал все, что мог, но проиграл. Однако буря отчаяния, бушевавшая в его груди, вместо того чтобы превратиться в ураган, неожиданно начала успокаиваться.
      - Из-за нас с тобой, Карак, погибли все, кто был мне дорог, размеренно сказал юноша, сожалея, что не нашел более значительных слов ведь они окажутся для него последними. - Я потерял Пираку и предал свой народ, но за всем этим всегда скрывался ты. Так пусть один из нас - или мы оба - найдет сегодня свою смерть. Ради блага всего мира надеюсь, что умрем мы оба. Что касается меня, то можешь делать со мной, что хочешь.
      Карак вздохнул и потянулся к собственным ножнам.
      - Очень любезно с твоей стороны дать мне такое позволение. Я мог бы разделаться с тобой так же, как я разделался с ним. - Он указал на чудовищную рыбу. С ужасом Перкар увидел, что у монстра человеческое лицо лицо тискавы. - Но тебе я дам шанс умереть, обретя Пираку, потому что ты верно служил мне, Перкар Кар Барку. - Карак обнажил меч. - Узнаешь ты этот клинок?
      Перкар вытаращил глаза, почувствовав, как пересохло во рту.
      - Да, - признался он помимо воли, запинаясь. - Это мой меч. Тот, который дал мне отец.
      - Вот как? Я нашел его в луже крови, здесь, в подземелье этой самой горы. Я закалил его так, чтобы он мог служить мне. И должен тебя поправить: раз ты его бросил, теперь это мой меч.
      "В этом клинке таится какая-то странность", - предупредил Перкара Харка, но тому было уже не до предостережений. Внезапная ярость, овладевшая им, превосходила все, что он когда-либо испытывал; она превратилась в мрачное ликование, когда делается безразлично - убить или умереть. Перкар бросился на Чернобога, наотмашь ударив его Харкой.
      - Хизи... - бормотал рядом чей-то голос. Девочка повернула голову и увидела Братца Коня, сжимающего одной рукой барабан.
      - Дедушка... - прошептала она.
      - Ты видишь? Видишь то, что тебе нужно?
      - Братец Конь, я умираю.
      - Послушай меня, - сердито рявкнул старик. - Я же говорил, что не позволю тебе этого! Не дам умереть! Послушай... - Но тут его глаза закрылись, и он поперхнулся кровью.
      - Что? - спросила Хизи, хотя ей и не хотелось ничем интересоваться. Она ощущала странную умиротворенность и легкость.
      - Там... - Братец Конь показал на тварь, которая когда-то была Гхэ. Вон смотри - под поверхностью озера... Загляни под поверхность озера.
      Она заглянула. Это было легко сделать - смерть затягивала ее в глубину. Первый, кого она там увидела, был Братец Конь - его дух уже почти разорвал связь с телом; Хизи почувствовала исходящее от него теплое чувство.
      "Я могу поместить его в себя, - подумала она. - Как духа, я могу сохранить его в своей груди". - Она потянулась к старику, но над поверхностью озера его рука перехватила ее.
      - Нет, - еле слышно прошептал старый менг, - на это у тебя не хватит сил. Я нужен тебе иначе. - Хизи прочла в его глазах веселье, ласку, ободрение. - Передай Хину, что я прощаюсь с ним. Он всегда говорил, что любит тебя... - Его глаза погасли, и Хизи ощутила, как в нее хлынуло пламя, наполняя силой.
      Братца Коня больше нет, поняла Хизи. Его рука уже начала холодеть, не осталось никаких следов нитей души.
      "Загляни под поверхность озера", - сказал старик Хизи. Дрожа, она последовала его совету, обеспокоенная тем, что может, предаваясь скорби, напрасно потратить его последний дар.
      "Воды" озера сомкнулись над Хизи.
      "Я умираю, - снова подумала она. - Чернобог ударил меня кинжалом". Теперь наконец Хизи поняла значение слов Карака, увидела, для чего он хочет использовать ее кровь, представила, к каким результатам приведет его замысел. Нужно этому помешать - и Братец Конь увидел, как она может добиться своего, увидел необходимое ей оружие. Он показал на Гхэ.
      Хизи видела Карака в потустороннем мире - черные перья и пылающий голубой огонь. Увидела она и Гхэ - его она узнала немедленно. Он все еще напоминал чернильно-черную паутину со светящимися утолщениями украденных душ, сверкающих в опутавших их нитях, как драгоценные камни. Но паутина была порвана, рисунок тела Гхэ нарушен. Чувствуя себя легкой, как перышко, Хизи потянулась к запутавшимся в паутине душам.
      Лебедь и кобылица все еще не покинули Хизи, хоть и были изранены, как она сама. Лебедка направляла, а кобылица поддерживала Хизи, и вместе они коснулись останков Гхэ. Одна из душ откликнулась на осторожное прикосновение, шепнув тонким голосом:
      - Хизи? Это ты, Хизи?
      Девочка прислушалась. Голос был ей знаком.
      - Ган!
      - Именно, - ответил немного окрепший голос.
      - Ган, как ты попал?..
      - Я умер. Он захватил мой дух - для него это простое дело.
      - Ган, мне нужно так много тебе сказать... - начала Хизи. Перед ней предстал образ старого ученого - пергаментное лицо, мудрые черные глаза, в которых так часто вспыхивало раздражение. Братца Коня она потеряла, но Ган вернулся к ней.
      - На это нет времени, - усмехнулся старик. - Совсем нет времени.
      - Теперь уже ни на что нет времени, я думаю, - прошептала Хизи.
      - Нет, тут ты ошибаешься. Гхэ сильнее, чем думает Чернобог, и мы, пожалуй, можем призвать его на помощь: есть еще кое-что, что можно сделать. Но, Хизи, нужно торопиться!
      - Тогда скажи мне, что делать. Так Ган и поступил.
      Чернобог парировал удар Харки своим мечом, и клинки, встретившись, высекли фонтан искр. Перкар услышал, как Харка жалобно вскрикнул. Он никогда не думал, что оружие способно испытывать боль или страх, но сейчас он ощутил и то и другое, словно меч стал его собственной рукой, лишенной кожи, с чувствительными нервами.
      Карак замахнулся для следующего удара, и Перкар поднял клинок, готовясь отразить нападение.
      "Нет!" - застонал Харка; сталь ударила о сталь, и бог-меч разлетелся на тысячу осколков. Рукоять выпала из руки Перкара, и крик умирающего Харки растаял вдали. Обезоруженный Перкар пошатнулся, оглушенный наступившей тишиной.
      - Ну а теперь, - сказал Карак, - пора кончать эти глупости. - Он наклонился над телом Хизи.
      В этот момент в глаз Чернобогу вонзилась стрела. Карак взвизгнул и выпрямился, пытаясь увидеть нового врага. Нгангата поднялся с земли менее чем в десяти шагах от него. Он был весь залит алой кровью, но натягивал лук для второго выстрела. Быстрее, чем мог уследить человеческий глаз, Карак устремился к нему и погрузил меч Нгангате в грудь. Оскалив зубы, тот все еще пытался поднять оружие, но Карак повернул клинок в ране, и взгляд Нгангаты устремился к Перкару. Глаза полукровки наполнились слезами, но в них не было ни жалости к себе, ни страха, - только просьба простить: простить за то, что подвел. Перкар с нечленораздельным воплем кинулся на врага, безоружный, словно желая разорвать бога-Ворона на куски голыми руками. Презрительно взглянув на него, Карак повернулся и проткнул его мечом: клинок вошел в живот и вышел из спины. Удар не вызвал у юноши шока: в прошлом он получал не одну такую рану. Но тогда он мог без вреда для себя дотянуться до противника или хотя бы быстро вытащить лезвие из своей плоти. Теперь же он только смотрел на своего убийцу, все еще отказываясь признать поражение.
      Карак с пренебрежением взглянул своими желтыми глазами на нанизанного на клинок Перкара.
      - Посмотрим, как тебе это понравится без волшебного меча, который тебя исцелял, - бросил он.
      - А-ах... - простонал Перкар. Карак выпустил рукоять меча, который так и остался торчать в животе юноши. Перкар почувствовал, как колени его подгибаются, и тяжело сел на землю.
      Он почти упал на Нгангату. Полукровка все еще был жив. Карак мгновение смотрел на друзей, потом сделал шаг в сторону Хизи.
      - П-прости меня, - выдавил из себя Нгангата.
      - Заткнись, глупый ты лесовик, - прошептал Перкар. - Ты все делал, как нужно.
      - Я мог бы... Мог бы... - Язык Нгангаты заплетался, он, казалось, никак не мог вспомнить, что должен был сделать.
      Дрожа от напряжения, Перкар потянулся к нему и поцеловал друга в лоб.
      - Просить прощения нужно мне, брат. Да будет с тобой Пираку. - Он похлопал умирающего по плечу. - Мне осталось еще одно дело, - пробормотал он, чувствуя головокружение, но в остальном удивительно мало страдая от раны. - Потом я присоединюсь к тебе.
      Нгангата кивнул, но ничего не сказал. Перкар ухватился обеими руками за рукоять меча, закрыл глаза и дернул.
      Гхэ коснулся губ Хизи и ощутил ликование. Он, уличный бродяжка из Южного города, поцеловал принцессу! Гхэ сделал шаг назад, чтобы заглянуть в ее прекрасные глаза, надеясь увидеть в них любовь.
      Вместо этого он прочел в глазах Хизи озабоченность и настойчивость.
      - Здравствуй, Йэн, - сказала девочка очень серьезно.
      - Принцесса...
      - Мне нужна твоя помощь.
      Гхэ впервые заметил, что позади Хизи виднеются и другие фигуры. Все они стояли в маленьком дворике, откуда открывался вид на Нол, - Хизи однажды приводила его сюда, чтобы сверху посмотреть на корабли. Однако по мере того, как воспоминания - как ни мало их осталось - возвращались к нему, Гхэ начал понимать, что там они не могут находиться.
      - Я не справился... - прошептал Гхэ, и горячие непривычные слезы потекли из его глаз: он вспомнил, как Чернобог разделался с ним клинком молнии.
      - Не все еще потеряно. Еще есть время, - сказал из-за спины Хизи Ган. Третьей фигурой оказался демон потока - женщина; она сидела нахмурившись на скамье под тополем. Рядом с ней, старый и поникший, стоял древний властитель Нола, которого Гхэ захватил в Храме Воды. Ленгната был тучен, его поросячьи глазки выглядывали из складок жира.
      - Где мы на самом деле? - спросил Гхэ Хизи.
      - В твоем замке. В месте, где ты держишь плененные души.
      - Как ты сюда попала?
      - Я пришла повидаться с тобой, Гхэ, потому что ты можешь сделать кое-что для моего спасения.
      - Все что угодно.
      - Но для этого ты должен убить Реку. Конечности Гхэ задергались, его стал бить озноб.
      - Я не могу этого сделать! Ты же знаешь, что не могу! Даже будь у меня сила...
      В глазах Хизи он прочел гнев.
      - Ты в долгу передо мной, - заявила она. - Ты заставил меня думать, будто я тебе нравлюсь, может быть, даже больше чем нравлюсь. Так что ты в долгу передо мной.
      - Я люблю тебя, - прошептал Гхэ.
      - Не знаю, что это значит, - ответила Хизи, но взгляд ее несколько смягчился. - Мне известно одно: я нуждаюсь в твоей помощи.
      - Не могу я убить Реку! Его перебил Ган:
      - Ты снова забыл Ли, Гхэ? Мы нашли обрывки воспоминаний о ней в твоей памяти, глубоко спрятанные, скрытые от твоего разума. Бог-Река пытался вовсе их уничтожить. Он заставил тебя убить Ли, потому что не хотел оставить тебе самые дорогие воспоминания.
      Хизи протянула Гхэ что-то - не материальное, а частицы его собственного сознания, как осколки разбитого зеркала. Образ старой женщины, ее любовь к нему, Гхэ, забота, которую только она и проявляла... Тот давний день на берегу Реки...
      - Он ведь украл у меня все это! Зачем? Хизи откинула волосы с лица Гхэ.
      - Чтобы ты не отвлекался. Из настоящего человека - со своими собственными мыслями, стремлениями, любовью, - из такого человека получилось бы плохое орудие Реки. Река ненавидит нас потому, что никогда по-настоящему не сможет понять, хотя и использует наши тела как сосуды для своей силы. Бог-Река ненавидит тебя, Гхэ, ненавидит меня - просто потому, что нуждается в нас. Я знаю, каково это, - ощутить его в себе. - Хизи положила руку на плечо Гхэ. - Но то, чем ты являешься теперь, Гхэ, он сделал из человека. Часть тебя все еще человеком остается. И хоть ты и причинил мне много зла, ты не заслуживаешь того, что он сделал с тобой. Никто из нас такого не заслуживает. Я умираю, Гхэ. Только ты можешь спасти меня.
      В Гхэ начал пробуждаться гнев, но все же он настаивал:
      - Я... Таким он меня создал - я не могу не служить ему.
      - Неправда, - возразила Хизи. - Если ты любишь меня, ты можешь служить мне. Однажды ты сказал Гану, что сделаешь все, чего бы я ни захотела.
      - Я лгал! Ган это знает.
      - Ты думал, будто лжешь, - ответил Ган. - Но я поверил тебе, потому что это более глубокая правда, чем ты сам осознаешь. В тебе говорил человек, а не призрак, рожденный Рекой.
      Гхэ унял свою дрожь, объединил гнев с любовью. Он заглянул в самую тайную ледяную сердцевину своей души, которая помогала ему убивать, еще когда он был просто человеком, когда любая ошибка означала его собственную гибель, когда сочувствие могло оказаться смертельно опасным.