Духи Великой реки (Дети Великой реки - 2)

      Богиня рассмеялась - тем самым серебристым мелодичным смехом, который он услышал в первый раз... Казалось, с тех пор прошли века.
      - То, чего ты заслуживаешь, не имеет никакого отношения к моей песне, - ответила она. - Изменчивый - тоже ее куплет, а уж его имя никогда не стоило того, чтобы быть упомянутым. Но так слагают свои песни боги и богини. Ты - часть моей истории, Перкар, часть, которой я дорожу. В конце концов, это твоя любовь положила конец моим страданиям и дала мне все это. - Она широко развела руки, словно обнимая весело текущие воды.
      Перкар откровенно взглянул в глаза богине.
      - Давным-давно ты велела мне не быть мальчишкой, мечтающим о невозможном. Но я так тебя любил - и я был так глуп! Я был готов ради тебя на что угодно - кроме одного: прислушаться к твоим предостережениям. Однако своей цели я в конце концов добился - твоя песня говорит, что моя любовь тебя спасла. Но, богиня, позволь мне сказать тебе правду: все это я совершил не из любви к тебе.
      Она улыбнулась еще шире и обвела взглядом Нгангату, Тзэма, Ю-Хана и Хизи.
      - До чего же он временами бывает глупым, правда? - вздохнула богиня и взглянула на Перкара с шутливым отчаянием. Потом она поманила Хизи.
      Девочка робко сделала шаг вперед. Богиня потока была прекраснее любой когда-либо виденной ею женщины. Раньше история Перкара казалась ясной, однако теперь девочка поняла, что не все так просто. Раньше она лишь рассудком осознавала, что поступки Перкара - дань его любви к богине, теперь же, когда Хизи увидела ее, услышала ее голос, все внезапно переменилось. На сердце у Хизи стало тяжело, когда она вспомнила собственную неуклюжую тень на полу дамакуты "Шелду". Все же она приблизилась к богине; к некоторому удивлению Хизи, та взяла ее за руку. Кожа водяной красавицы была холодной и влажной, но вполне человеческой.
      Хизи удивилась еще больше, когда богиня соединила ее руку и руку Перкара.
      - Я никогда не говорила, что это любовь ко мне стала причиной гибели Изменчивого и принесла мне свободу, - объяснила богиня. - Я говорила только о любви смертного: твоей любви, Перкар, к своему народу, к своим друзьям, к этой девочке. Такова любовь мужчины, милый мой, и именно она освободила меня.
      - Тебя я люблю тоже, - ответил Перкар.
      - Конечно. Как могло бы быть иначе? Но теперь ты понимаешь, о чем я говорила тебе тогда, давным-давно.
      - Пожалуй. Я больше не мечтаю сделать тебя своей женой, если ты это имеешь в виду.
      Богиня только улыбнулась ему и повернулась к Хизи.
      - Дитя, у меня есть для тебя подарок.
      - Для меня?
      Рядом с богиней вверх взметнулась колонна воды; из нее появилась призрачная, гораздо менее материальная, чем сама богиня, но вполне узнаваемая фигура.
      - Ган! - воскликнула Хизи.
      - Более или менее, - ответил призрак отрывисто, но на суровом лице его расцвела улыбка. - Изменившийся, но неизменный. Представь себе, что ты прожевала кусок мяса, а хрящи выплюнула, - так вот, я, наверное, по большей части состою из хрящей.
      - Ган! - Хизи снова заплакала, хотя еще недавно думала, что ни соли, ни воды в ней больше не осталось.
      - Перестань, дитя. Ты же знаешь, как я не люблю подобные выходки.
      - Вот как? - ответила Хизи, вытирая слезы с глаз. - Я ведь прочла твое письмо, которое ты переслал с менгами. То самое, где ты пишешь, что любишь меня как дочь.
      - Да, да, - досадливо перебил ее Ган. - Старики иногда пишут подобные сентиментальности. - Взгляд его смягчился. - К тому же я, пожалуй, именно так и чувствую.
      - Что же теперь будет с библиотекой? - спросила Хизи и добавила шепотом - ослепительная вспышка предчувствия чуть не испугала ее: - И с Нолом?
      Ган пожал плечами:
      - Библиотека была всей моей жизнью, но теперь меня почему-то радует, что свои последние дни я провел не в ней. Книги останутся, и всегда найдется кто-нибудь, чтобы их читать. Кто-нибудь вроде нас с тобой, по крайней мере в каждом поколении или двух. Книги дождутся читателей, как они дождались тебя. А что касается Нола - кто знает?
      - Мне там поклоняться не будут, - вмешалась богиня. - Я этого не потерплю: обряды доставляют мне не удовольствие, а боль. Но я не причиню Нолу вреда, хотя этот город построил Изменчивый. Человеческие существа способны меняться: это самая замечательная, может быть, единственная замечательная черта твоих родичей. Со временем они станут не менее счастливы без Реки, чем были, когда их бог еще существовал.
      Ган улыбнулся:
      - Интересное это окажется время - ближайшие несколько лет. Я собираюсь наблюдать за событиями.
      - Наблюдать?
      - Богиня милостиво согласилась отнести то, что от меня осталось, вниз по течению.
      Богиня согласно кивнула:
      - В отличие от Изменчивого, я не испытываю желания течь по необитаемым землям. Я чувствую себя более уютно, когда у меня есть соседи: боги-лягушки, боги-цапли, владыки болот. Может быть, твой старый учитель захочет занять одно из свободных мест - ручей, поле, гору. Я и других приглашу тоже.
      - А кто... - Перкар нахмурился и начал снова: - Что станет с потоком, где ты так долго жила?
      - О, об этом я уже позаботилась, - ответила богиня. - Там теперь новая обитательница. Дари ей цветы, как ты дарил мне. - Она загадочно и немного печально улыбнулась, приблизилась к Перкару и очень тихо проговорила: Прощай, любовь моя. Я стала такой большой, и для меня это еще непривычно. Я еще не добежала до устья, и часть Изменчивого еще жива, хотя я все больше и больше уничтожаю его с каждым мгновением. Но может случиться, что, когда я займу все русло, я задремлю, а когда проснусь, увижу уже твоих правнуков, а не тебя. Может быть, мы никогда больше не будем разговаривать так, как сейчас. Но знай: из всех смертных, которых я любила, ты - самый мне милый и самый несносный. Ты заставил меня стать менее богиней и более человеком, чем думаешь. Прощай. - Она отвернулась от юноши.
      - Прощай, богиня, - ответил Перкар, безуспешно стараясь заставить свой голос не дрожать.
      - Прощай и ты, Хизи, - сказал Ган; как и богиня, он начал растворяться в воде, из которой возник. - Может быть, ты как-нибудь принесешь в дар моему духу благовония.
      Старик и богиня исчезли. Пятеро смертных некоторое время смотрели, как играют речные струи, потом Тзэм прочистил горло.
      - Э-э...
      - Что, Тзэм? - спросила Хизи.
      - Как ты думаешь, не будет ли непочтительным, если мы тут искупаемся?
      Как ни странно, первым расхохотался Перкар. Здесь их ждала радость, почти ликование - совсем не то, что в Эриквере.
      - Мне купание не помешает, - сказал он, отсмеявшись. - Так что я одобряю такую мысль и не думаю, что богиня стала бы возражать.
      После купания путники снова вскарабкались по склону; Перкар и Нгангата отправились на охоту и вернулись с тушей небольшой антилопы. Пока их не было, Ю-Хан, Хизи и Тзэм развели костер. На нем пожарили мясо, а потом, слизывая с пальцев жир, все сидели вокруг костра, глядя на закат.
      - Ну и что теперь? - спросил Тзэм. - Что мы будем теперь делать?
      - Мы вернемся к моему народу, - ответил Перкар. - Мы расскажем о новом договоре с Владыкой Леса, о тех долинах, что он отдал под пастбища.
      - Тогда война закончится? - хрипло спросил Ю-Хан.
      Перкар озабоченно взглянул на менга.
      - Я знаю, многие твои соплеменники погибли, - тихо сказал он. Немногого стоят мои слова о том, как я о них сожалею.
      - Они были воинами, - ответил Ю-Хан. - Они сами пошли на смерть, сами выбрали свою судьбу. Ноя хочу быть уверен - после того, как мы даже помогали тебе против своих родичей, - что оно того стоило.
      - Оно того стоило, - ответил ему Нгангата. - Война закончится. Соплеменники Перкара много говорят о сражениях и славе, но на самом деле в душе они мечтают мирно пасти своих коров. А на землях, которые они отвоевали у твоего народа, мира они никогда бы не знали.
      - Это так, - согласился Ю-Хан. - За степи, где пасутся наши кони, мы будем сражаться до последнего человека.
      - И мы это знаем, - заверил менга Перкар. - Только отчаяние заставило моих сородичей напасть на твой народ. Теперь же мы можем мирно осваивать земли, лучше всего подходящие для пастбищ. Возвращайся к своим, мой друг, и сообщи им, что войне - конец.
      - Я рад этому. Мой дядя тоже порадовался бы.
      - Твой дядя был хороший человек, великий человек. Я скорблю, что его постигла такая участь.
      Ю-Хан слабо улыбнулся:
      - Он знал, что скоро умрет. Он знал, что, как только покинет свой остров, погибнет. Ему было видение.
      - Тогда почему... - начала Хизи.
      - Он был стар, но оставался мужчиной, - объяснил Ю-Хан. - И менгом. Проживи он еще долго, он мог этого лишиться, стать еще одним вьюком, которые возит с собой клан. Мы заботились бы о нем, потому что он был нам дорог, но ему самому такая жизнь была бы ненавистна. Он увидел перед собой дорогу, которая вела его к смерти, но и обещала много славы, много песен.
      - Пираку, - прошептал Перкар.
      - Да, вы так это называете. И он умер быстро, без мучений, но как подобает воину. Он любил вас всех и был готов отдать за вас жизнь. - Ю-Хан смущенно потупился. - Как и я. Я только прошу вас: не забывайте, где он умер, иногда оказывайте почести его духу.
      - Не думаю, что нам легко будет забыть Эриквер, - ответил ему Нгангата. - И я уверен: твой дядя скоро оденется в новые одежды, тело жеребца или сокола.
      - Может быть. А может быть, он отправится кочевать по равнинам страны духов со своим старым конем, Огненным Копытом. Где бы он ни был, я уверен, он останется таким же, как был: шумным, неугомонным стариком.
      - Наверняка.
      - Что бы ни случилось, мы будем его помнить, - пообещал Перкар. - И я пошлю ему вдоволь воти и пива, где бы он теперь ни обитал, - как только мы доберемся до дому и у меня будет что послать. Надеюсь, ты присоединишься ко мне: мы поднимем кубки за Братца Коня.
      - Думаю, мне лучше возвращаться берегом реки, - покачал головой Ю-Хан. - Это и быстрее, и легче, чем снова пересекать горы. Да и Изменчивый теперь... дружелюбнее.
      - Когда ты отправляешься?
      - Пожалуй, утром.
      - Это будет долгое и одинокое путешествие, - сказал Нгангата.
      Ю-Хан пожал плечами:
      - Я буду не один. Со мной ведь мой родич. - Он кивнул на своего коня, Хууена.
      - Конечно. Но нам будет тебя не хватать, - сказал Перкар.
      - Как и мне - вас.
      Они еще долго говорили о всяких мелочах, глядя, как красноглазая богиня огня танцует среди углей, потом заснули, и хотя Нгангата вызвался нести дозор, даже он к утру с наслаждением похрапывал.
      ЭПИЛОГ
      РАЗНОЦВЕТНАЯ ВЕСНА
      Теплый дух черного воти - восхитительный запах - коснулся ноздрей Перкара. Воспоминание о вкусе напитка могучей силой перенесло его на годы назад, когда он впервые глотнул теплого темного воти, и на мгновение он заново ощутил все то, что испытывал тогда: гордость, радость, любовь и превыше всего - надежду: радостное чувство, что жизнь его только начинается, что великие свершения ждут в раскинувшемся перед ним мире. Неужели солнечный свет мог быть таким золотым, таким ничем не омраченным?
      Это было лишь пять лет назад. Сейчас наступила пятая годовщина обряда посвящения его в мужчины, дня, когда отец так нещадно избил его при всех, когда он получил свой первый меч.
      - Пей, сын, - поторопил Перкара отец. - Ты дома уже больше года: прошло достаточно времени. Забудь о своем трауре и пей.
      Но все же Перкар колебался. Запах был таким соблазнительным... Что сказал он Караку много месяцев назад? "Ты превратил меня в призрак, способный наслаждаться лишь запахом, но который никогда уже не ощутит вкуса..."
      Что-то вроде этого. Перкар скупо улыбнулся и поднял чашу, приветствуя отца. Он никогда раньше не думал о Шири как о старике, но сейчас отец показался ему старым. За те два года, что Перкар отсутствовал, тот состарился лет на десять. Волосы его наполовину поседели, глаза окружили морщины печали и страданий.
      - За твое Пираку, отец, - сказал Перкар и отхлебнул из маленькой чаши. Напиток, казалось, ударил ему в голову, наполнив ее сладким дымом; потом Перкар с удовольствием почувствовал, как воти пламенной струей наполняет его живот.
      - За твое Пираку, сын, - ответил отец и осушил свою чашу. Потом он наполнил оба сосуда снова.
      - Может быть, я теперь снова обрел плоть, - пробормотал Перкар, и на этот раз его улыбка стала искренней.
      - Что ты хочешь сказать? - удивился отец.
      - Ничего, - покачал головой Перкар. - Что-то, что лучше забыть.
      Шири взглянул на него своими серыми, как сталь, глазами и печально улыбнулся:
      - Мой сын покидает меня, а когда возвращается, его рот полон загадочных слов. Но по крайней мере ты вернулся. И сегодня пятая годовщина того дня, когда ты стал мужчиной. - Он приветственно поднял чашу. Они оба выпили воти.
      Тепло напитка начало проникать в кровь Перкара, и наконец он почувствовал, что плечи его распрямились. Он откинулся на подушку. Они сидели вдвоем - отец и сын - в зале для празднеств дамакуты, в которой Перкар родился. Лишь несколько свечей озаряли стены из полированного красного кедра; высоко над ними в темноту уходил свод потолка. На низком столе стояли только горшок с горячей водой и кувшином воти и две чаши.
      - Я чувствую себя так, словно стал мужчиной всего год назад, признался Перкар. - Самое большее - два. Мне трудно судить. Я знаю только, что еще не был мужчиной, когда отправился с Капакой.
      Шири коротко и хрипло рассмеялся и налил в чаши еще воти.
      - Мы никогда не становимся мужчинами, когда нас начинают так называть, сын. Только потом, когда мы научимся сомневаться в том, чего стоим, появляется шанс обрести мужскую суть. - Он одним глотком осушил третью чашу, подождал, пока Перкар выпьет свою, и снова наполнил сосуды.
      - Ты решил, что нам следует сегодня напиться допьяна, да, отец? спросил Перкар, уже чувствуя странную легкость.
      - Допьяна, - согласился Шири. - Очень даже допьяна. После еще шести чаш они весьма продвинулись по этому пути. Перкар чувствовал, как его лицо расслабилось, а потом одеревенело, и, к собственному ужасу, обнаружил текущие по щекам слезы. За месяцы добровольного воздержания он забыл, что воти обладает властью вытаскивать на поверхность самые тайные мысли, высвобождать самые далеко запрятанные чувства: заставлять закаленных бойцов рыдать, словно плаксивых младенцев.
      Отец Перкара раскачивался взад и вперед, и когда он заговорил, шелест его лилово-черной мантии лишь подчеркнул тишину, в которую падали слова:
      - Когда ты выберешь себе землю, сын? Когда построишь собственный дом? Твой младший брат, Хеньи, отправился уже четыре месяца назад.
      Перкар закусил губу. Он старался отмалчиваться, когда об этом заходила речь, держать все свои переживания при себе. Но сейчас внезапно слова вырвались и помчались как своевольные жеребята.
      - Когда выберут все остальные, - воскликнул он громче, чем хотел. Когда все, кому я принес беду, выберут для себя лучшие земли для пастбищ, тогда отправлюсь и я!
      Отец нетерпеливо махнул рукой:
      - Многие из тех, кому ты принес беду, мертвы.
      - Тогда, значит, их дети.
      - Со сколькими поколениями собираешься ты расплачиваться, сын мой? Ты искупил свои грехи - остановил войну с менгами и выпросил новые земли для скотоводов. Сказать по правде, никто и не узнал бы о твоих ошибках, если бы ты сам, вернувшись, не рассказал о том, как все случилось. Отряд, с которым ты уехал, был бы не первым из тех, что отправились в Балат и не вернулись.
      - Да, - кивнул Перкар, - мне приходилось слышать, как некоторые обвиняли во всем альв. Акера и его братья даже стали их выслеживать.
      - И никого не нашли, - заметил отец. - Никакого зла никто никому не причинил.
      Однако Перкару казалось, что зло все же совершилось, раз его соплеменники все еще продолжают винить альв, и даже хотя правда теперь всем известна, воины вроде Акеры все еще используют воображаемый урон как предлог для нападений на них. Истина оказалась слабой защитой против воинственных устремлений. Но обвинения в адрес альв представлялись Перкару еще не самым худшим из случившегося.
      - Самым неприятным является отношение ко мне соплеменников, пробормотал юноша.
      - Как к герою? Ну так ты им и являешься. О тебе уже поют песни. Как же ты хотел, чтобы к тебе относились? Как к человеку вне закона, изгою? Разве это принесло бы тебе облегчение? - Шири улыбнулся и стиснул плечо сына. Наказание для героя - это то, что с ним и обращаются как с героем. Ты это скоро почувствуешь. Отправляйся выбирать себе землю, сынок. Ты достаточно ждал.
      - Может быть.
      - И подумай о том, чтобы жениться. Это тоже тебе давно пора сделать. У Бакьюма все еще есть незамужняя дочь с весьма приличным приданым... - Шири умолк, увидев выражение лица Перкара, и осушил еще одну чашу воти. - Ну да ладно. Отцу полагается давать советы. У мужчины, знаешь ли, может быть и две жены.
      Перкар заморгал. Что, интересно, прочел отец у него на лице? Хотя, пожалуй, нетрудно догадаться... И с этим тоже нужно что-то решать. Он и так слишком долго откладывал.
      Хизи, вздрогнув, проснулась; сердце ее отчаянно колотилось, кровь стыла в жилах, кожа словно покрылась инеем. Но страшные видения таяли, кошмар отступил перед первыми розовыми солнечными лучами, упавшими на постель из высокого окна. Хизи лежала, дожидаясь, пока испарятся остатки сна, и гадая, освободится ли она когда-нибудь полностью от подобных ночных ужасов. С прошлого раза прошло почти две недели. Кобылица и лебедка предлагали защитить ее от кошмаров, но Хизи почему-то казалось, что такая помощь в конце концов дорого ей обойдется. С каждым разом сон становился менее пугающим, подобно тому, как шрам на боку становился менее болезненным от притираний матери Перкара. Почтенная женщина также велела Хизи плавать, упражняться и растирать неподатливый белый комок жиром; она уверяла, что иначе шрам затвердеет и будет причинять Хизи боль до конца жизни. Хизи подозревала, что если она позволит своим сверхъестественным помощницам избавить ее от кошмаров, это будет иметь сходные последствия. За год, прошедший со времени путешествия в Балат, сновидения преследовали ее все реже и стали менее устрашающими. Со временем они и совсем перестанут ее мучить.
      Во дворе уже кудахтали куры, поэтому Хизи поднялась, умылась, надела свое любимое золотисто-коричневое платье и сбежала по лестнице в большой зал на первом этаже дамакуты.
      Там она увидела Перкара и его отца. Юноша лежал навзничь, открыв рот и крепко зажмурившись; Шири уронил голову на стол, словно кланяясь тому богу, что жил в дереве, из которого стол был сделан. Воспоминания о страшном сне оказалось достаточно, чтобы Хизи похолодела от ужаса: ей представилось, будто оба мужчины мертвы. Однако она достаточно быстро поняла, в чем дело, увидев на столе кувшин из-под воти; облегчение было таким огромным, что Хизи рассмеялась. Наконец-то Перкар оттаял и напился вместе со своим отцом. Перкар, как и она сама, выздоравливал.
      Внимание Хизи привлек тихий звук. Из противоположного угла ей махала Кила - мать Перкара. Хизи пересекла зал, стараясь бесшумно ступать босыми ногами по полу из красного дерева, чтобы не разбудить мужчин.
      Кила была очень миниатюрна, ниже и тоньше Хизи, но почему-то казалась более крупной, словно годы даровали ей величественность. В ее лице было что-то птичье - она напоминала Хизи изящную ласточку. Волосы Килы, заплетенные в три косы, достающие до колен, были того странного рыже-каштанового цвета, к которому Хизи еще только училась привыкать.
      - Спасибо, - прошептала Кила. - Лучше дать им проспаться. Они будут не слишком приятными компаньонами, если их сейчас разбудить. Ты не покормишь со мной кур?
      Хизи кивнула и вышла следом за женщиной во двор.
      - Обычно их кормят Аберра и ее дочь, - объяснила Кила, открывая деревянную бочку, в которой хранилось зерно, - но сейчас их нет.
      - Я тебе помогу, - ответила Хизи, взяла горсть зерна и стала разбрасывать по земле, подражая Киле. Рыжие и золотистые птицы сбежались изо всех углов огороженного двора и окружили двух женщин, кудахтая у их ног, словно придворные, которые когда-то окружали отца Хизи. Хизи улыбнулась этой мысли, потом задумалась о том, что сталось с императорским двором, с дворцом. Теперь, когда бог-Река мертв, уцелел ли Нол? Правит ли им все еще ее отец? Против воли Хизи снова затосковала по городу, в котором родилась, и, к своему удивлению, ощутила смутное беспокойство за отца, мать, сестер. Хотя она почти не знала их, теперь Хизи чувствовала: они что-то для нее значат.
      - Что тревожит тебя, дитя? - спросила Кила.
      - Я думала о своем доме, - объяснила Хизи.
      - После того, что рассказывал Перкар, трудно поверить, что тебе его не хватает.
      - Мне тоже, - согласилась Хизи, - но я беспокоюсь о своей семье. Больше всего мне хотелось бы знать, как живет Квэй.
      - Это та женщина, что вырастила тебя?
      - Да.
      Кила несколько секунд молчала, далеко кидая зерно - тем птицам, что были слишком слабы, чтобы пробиться в первые ряды.
      - Ты вернешься на родину? Хизи пожала плечами:
      - Не знаю. Я все еще не решила, что мне делать. Кила откровенно посмотрела ей в глаза:
      - Надеюсь, ты не надумаешь возвращаться. Лучше оставайся здесь. У меня никогда не было дочери... - Ее взгляд затуманился. - Я хочу сказать, все они умирали в младенчестве. Теперь, когда ты живешь с нами, мне кажется, что у меня появилась дочь.
      Хизи улыбнулась. Кила была к ней добра, и самой ей тоже нравилась немолодая женщина, но Хизи вспомнила Братца Коня, предложившего ей то же самое после ее бегства из Нола. "Ты можешь стать менгской женщиной", сказал он ей тогда. И все-таки, несмотря на лучшие намерения старика, из этого ничего не вышло. С соплеменниками Перкара Хизи жила дольше, чем среди менгов, - скоро уже будет шестнадцать месяцев, - но все равно сомневалась в том, что дамакута может стать ей домом. Вот Тзэму действительно здесь лучше: пасти коров и ставить изгороди ему удавалось, не то что охотиться верхом, как менгу. Великан был рад тяжелой работе под открытым небом. Да, Тзэм вполне может найти свое счастье среди скотоводов. Но чем больше проходило времени, тем чаще Хизи задумывалась о том, какое дело найдется здесь для нее - и найдется ли вообще.
      Кила вздохнула:
      - Но ведь даже если ты и останешься, ты скоро выйдешь замуж. У нас уже двое просили тебя в жены.
      - Что? - Хизи резко обернулась. - В жены? Кила рассмеялась:
      - Видела бы ты свое лицо! Да, конечно, в жены. Ты же красотка, да и давно уже вошла в брачный возраст.
      - Но кто это был?
      - Соседи. Молодежь, отправляющаяся на новые земли. Эти парни меньше интересуются приданым, чем красивой женой - и к тому же шаманкой.
      - Я думала, ни один мужчина не женится на бесприданнице.
      Кила оглядела кур, проверяя, все ли они накормлены, и двинулась через двор. С гор дул легкий утренний ветерок, прохладный и бодрящий, словно родниковая вода.
      - В обычные времена так бы и было, - ответила женщина Хизи. - Но сейчас все иначе. В приданое всегда дают землю и скот, и самое важное при этом - земля. Но сейчас земли можно получить сколько угодно. Да и потом, она озорно улыбнулась, - у тебя же есть приданое.
      - Разве?
      - Шири дал тебе в приданое двух быков и тринадцать коров. Ты разве не знала?
      Хизи была так ошарашена, что лишилась дара речи.
      - Когда? - наконец сумела она пробормотать непослушными губами.
      - Десять дней назад, на твой пятнадцатый день рождения. Пятнадцать лет - и пятнадцать животных: два быка и тринадцать коров. Понимаешь?
      - Какой он добрый, - тихо прошептала Хизи, у которой закружилась голова.
      - Я же тебе говорю, что ты для нас - как дочь, - ответила Кила.
      До чего же родители Перкара хотят выдать ее замуж! Хизи задумалась о том, насколько они действительно видят в ней дочь и какие следствия из этого вытекают. Впрочем, прожив больше года среди скотоводов, Хизи, пожалуй, могла в этом не сомневаться.
      Перкар еще раз попробовал поднять столб для изгороди, поскользнулся и тяжело сел на землю. Только бы снова не затошнило...
      - Вставай и работай, Перкар, - жизнерадостно - и потому весьма зловеще - протянул Нгангата. - Все выйдет потом.
      Издали раздался гулкий голос Тзэма:
      - Я всегда интересовался, помогал ли тебе твой волшебный меч при похмелье.
      - Не знаю, - простонал Перкар, обеими руками держась за голову. - Пока у меня был Харка, я ни разу не напивался. Хотел бы я, чтобы он оказался у меня сейчас, - вдруг помог бы.
      - Попробуй лучше это лекарство, - ухмыльнулся Нгангата, поднимаясь на вершину холма. Внизу паслось с полсотни рыжих коров. Тзэм, обходя их, тоже двинулся вверх по склону, чтобы присоединиться к Перкару с Нгангатой.
      - Что это? - Перкар подозрительно посмотрел на протянутый ему полукровкой мех.
      - Вода, - ответил тот, покусывая стебелек травы. Перкар сделал несколько глотков. Это была холодная чистая родниковая вода, пахнущая дождем и тающими снегами. Перкар не сомневался, что от питья его вырвет, но все же продолжал пить и скоро обнаружил, что действительно чувствует себя лучше.
      - Дай и мне, - пропыхтел Тзэм, и Нгангата передал мех в огромные руки великана. - Мы быстро разделаемся с этой изгородью, - продолжал он; язык соплеменников Перкара все еще давался ему с трудом.
      - Благодаря вам с Нгангатой, - буркнул Перкар. - От меня сегодня мало пользы. - Он с любопытством взглянул на полукровку. - Надолго ты тут задержишься? - Он поколебался, но все-таки закончил: - Я не думал, что ты вообще сюда вернешься.
      Нгангата расправил плечи и стал всматриваться в лес, словно решив, будто там кто-то прячется.
      - Ну, должен же я был удостовериться, что ты не вляпался уже в какую-нибудь новую неприятность. Да и нужно проверить, правдивы ли песни.
      - Песни?
      - Да, - подтвердил Нгангата. - Вот в Моравте, например, поют, что Перкар - герой ростом вдвое выше любого мужчины. Мне хотелось посмотреть, так ли это.
      Перкар зажмурился, но от этого голова затрещала еще сильнее, так что он снова приоткрыл веки.
      - Не рассказывай мне о таких песнях. Нгангата сел рядом и коснулся его плеча.
      - Я не стал бы тебя дразнить, - признался он, - но ты все еще мой должник. И к тому же, мне кажется, есть одна вещь в новых песнях, о которой ты захочешь знать.
      - И что же это?
      - Изменчивый... Река, которая когда-то была Изменчивым, теперь обрела новое имя.
      - Новое имя для обновленной реки, - помимо воли вырвалось у Перкара. Юноша был взволнован. Пять лет назад он пообещал богине потока, что отомстит за нее; несмотря на все препятствия, свое обещание он выполнил, и даже более того. - И как же ее теперь называют? Улыбка Нгангаты стала шире.
      - Ага! Я так и думал, что это ты знать захочешь. - Он потер руки, откинулся на спину и стал смотреть на лениво проплывающие облака. Странные темные глаза подернулись голубой дымкой. - Ну так вот: менги зовут ее "Тудаан" - Весенняя река, потому что она несет новую жизнь. Многие из твоих соплеменников называют ее просто "Итани" - "Струящаяся богиня". Но у нее есть и еще одно имя.
      Полукровка умолк на мгновение, словно прислушиваясь к лесной тишине.
      - Ну? - недовольно буркнул Перкар.
      - Ах... Многие зовут ее Анимираму.
      Перкару нечего было сказать на это. Он повернулся и стал смотреть на деревья, окаймляющие долину, туда, где далеко-далеко на севере струились воды реки.
      - Простите меня, - через несколько секунд поинтересовался Тзэм, - но я не понимаю, что это значит.
      - Это значит "Богиня, которую он любил", - тихо ответил Нгангата.
      Перкару не хотелось продолжать этот разговор.
      - Ты не ответил на мой вопрос, - сказал он более резко, чем намеревался. - Долго ли ты пробудешь здесь на этот раз?
      Нгангата задумался:
      - Сам не знаю. Несколько дней.
      Перкар потер виски, не уверенный, что ему стоит обсуждать интересующий его вопрос сейчас, когда он так плохо себя чувствует. Но, с другой стороны, Тзэм и Нгангата оба находились рядом и никого больше поблизости не было.
      - Послушай, Нгангата, и ты, Тзэм, тоже. Я думаю, что мне пора предъявить свои права на землю в новых долинах. Мне кажется, время пришло.
      - Это хорошо, - кивнул Нгангата. - Ты и так слишком, долго ждал.
      Перкар посмотрел на полуальву так внимательно, как только позволяли его налитые кровью глаза.
      - Моя мысль такова, - начал он.
      - Ох! - перебил его Нгангата. Перкар поморщился.
      - Ты послушай. Я хочу, чтобы вы оба отправились со мной.
      - Чтобы сделать всю работу, как я понимаю, - пророкотал Тзэм.
      - Чтобы разделить со мной землю, - возразил Перкар. - Чтобы каждому досталось по трети моего надела.
      Нгангата молча смотрел на него, взвешивая слова друга. Он-то понимал, что предлагает Перкар, даже если до Тзэма это еще не дошло.
      - Как такое может быть? - тихо проговорил полукровка. - Наделы отводятся только членам клана. Мы с Тзэмом к клану не принадлежим.
      - Я спрашивал об этом хранителя закона, - ответил Перкар, тщательно взвешивая слова. - Отец может вас усыновить. Тогда вы разделите землю со мной как братья. И ваш надел перейдет потом вашим сыновьям.
      - Я могу владеть землей? Как это? - переспросил Тзэм; судя по его тону, великан решил, что ослышался. Перкар повторил свое предложение по-нолийски - чтобы быть уверенным: Тзэм все понял.
      - У меня не будет сыновей, - глухим от сдерживаемых чувств голосом ответил Тзэм. - Такие, как я, не имеют потомства. Но...
      - Это не имеет значения, - ответил Перкар. - Можешь оставить землю кому пожелаешь - она будет твоей.
      - Но только после долгой и тяжелой работы, - добавил Нгангата. - Речь идет не о расчищенном пастбище. Перкар, я ведь охотник, следопыт, а не скотовод.
      - Еще много лет большую часть провизии нам будет давать охота, пока стада наши не расплодятся, а деревья не будут вырублены. Даже если ты решишь только охотиться в своих угодьях, земля все равно останется твоей.