Духи Великой реки (Дети Великой реки - 2)

      - А сейчас мы не могли бы заняться поисками? Перкар покачал головой:
      - Уже слишком темно. Нужно или разложить костер здесь, или спуститься в лагерь. В этих краях водятся волки.
      - Ты умеешь разжигать костер?
      - Конечно. Набери-ка дров. Мы можем вместе нести тут дозор.
      Юноша смотрел, как великан весело принялся за дело; его радовало это проявление энтузиазма - он никогда еще не замечал в Тзэме ничего подобного. Разговоры с великаном не помогали Перкару решить стоящие перед ним проблемы, но ведь и размышления не помогали тоже; так что отвлечение можно было только приветствовать.
      - Кто это поет, Хин? - прошептала Хизи, почесывая ухо рыжему псу, лежащему у ее ног. Сама она сидела, оперевшись спиной на ствол широко раскинувшего ветви кедра. На небе виднелись отдельные звезды, как блестящие камешки на дне безбрежного моря. Откуда бы ни доносилось пение, оно явно не тревожило собаку; Хин равнодушно ткнулся носом в руку Хизи. Однако ей было любопытно, и Хизи поднялась на ноги, расправляя юбку. Хотя дни стали более теплыми, ночи все еще оставались убийственно морозными, и даже в шатрах путники спали не раздеваясь - Хизи не снимала с себя теплую шерстяную одежду. В ней шевельнулось беспокойство насчет Тзэма: она видела, как тот полез на скалу, и недоумевала, что нужно ее бывшему слуге от Перкара. Как бы то ни было, эти двое, должно быть, проведут ночь вместе там наверху: скоро станет слишком темно, чтобы можно было безопасно спуститься.
      Мягкие сапожки позволяли Хизи идти почти бесшумно. Она обогнула крутой выступ склона, направляясь туда, откуда доносилась тихая музыка и чарующий тенор, выводящий грустную мелодию. Хизи внезапно сообразила, что может оказаться в опасности: гаанов называли еще и хуунели - "поющими". Что, если это ее враг, тот менгский шаман, подобравшийся ближе, чем предполагали Хизи и ее спутники, и теперь насылающий на нее какого-нибудь враждебного бога?
      Тихий шорох лап сказал Хизи, что Хин следует за ней, и хотя было неясно, как усталый старый пес мог бы защитить ее, присутствие собаки придало Хизи храбрости, и она завернула за выступ.
      Певец стоял на коленях на плоском камне, закрыв глаза и подняв лицо к небу. Рядом паслась его лошадь, знакомая Хизи рыжая кобыла. Песня была менгская, и Хизи сумела Разобрать слова лишь одного куплета, прежде чем молодой человек открыл глаза и увидел ее.
      О ветер, сестра, что железом кована,
      Полетим над крышами и над кровлями,
      Полетим, куда не взмывали взором
      Не то что люди, а даже горы.
      Мне станет отвага седлом, подруга,
      Уздою - вера, любовь - подпругой...
      Предсказатель Дождя взглянул на Хизи и остановился, покраснев так, что это было заметно даже в сумерках.
      - Мне жаль, что я помешала тебе, - извинилась Хизи. - Ты так чудесно пел.
      - Ах, - пробормотал он, глядя себе под ноги, - благодарю тебя.
      - Я и раньше слышала, как менги поют своим коням, но ни у кого из них нет такого серебряного горла.
      - Ты мне льстишь, - смутился Предсказатель Дождя. Хизи подняла руку, прощаясь.
      - Я ухожу.
      - Нет, пожалуйста, останься. Я кончил.
      - Я просто услышала пение и полюбопытствовала, кто поет. Предсказатель Дождя кивнул, и Хизи, поколебавшись, сочла это за приглашение остаться. - Я так до конца и не понимаю уз, которые связывают вас с вашими конями, - осторожно сказала она. - Я люблю Чернушку, это замечательная лошадь, но я совсем не испытываю к ней родственных чувств.
      - Это потому, что вы не родня, - объяснил Предсказатель Дождя. - Иначе и не может быть. - Хизи сразу поняла, что он вовсе не хочет ее обидеть: менг просто констатировал неоспоримый факт. Хизи захотелось поговорить на эту тему.
      - Не мог бы ты объяснить поподробнее? Молодой человек пожал плечами.
      - В начале времен Мать-Лошадь дала жизнь двум детям - коню и человеку. И тот и другой были менги, и никто из нас этого не забыл. Наши племена, конечно, остаются раздельными, но родство всегда учитывается. У нас общие души: в одних жизнях мы рождаемся лошадьми, в других - людьми, но внутри мы одинаковые. - Он с любопытством взглянул на Хизи. - Ты чувствуешь родство с той богиней, что живет в тебе?
      Хизи вспомнила бешеную скачку по дороге с горы, чувство единения с кобылицей.
      - Да, - призналась она. - Но я все-таки не думаю, что это то же самое, что и у менгов.
      - Нет, - очень тихо проговорил Предсказатель Дождя. - Старики говорят, что когда всадник и конь совершенно сливаются, они не рождаются больше среди нас. Они уходят в другое место, где становятся единым существом. Должно быть, ты чувствуешь именно это. - В его голосе прозвучала легкая зависть.
      - Может быть, - согласилась Хизи. - Временами мы с ней словно сливаемся, но по большей части я ее просто не замечаю.
      - Это редкий дар - быть гааном. Ты должна гордиться.
      - Я и горжусь, - ответила Хизи. - Ты никогда не задумывался... - Она помолчала. - Ты такой замечательный певец. Разве ты не гаан?
      Предсказатель Дождя повернулся к своей лошади и начал выбирать травинки из ее гривы.
      - Есть два сорта певцов. И два сорта песен. В моем замке боги не могли бы жить. - Менг не мог скрыть своего разочарования.
      - Ох... - Хизи поискала слова, которые могли бы его утешить. - У тебя дар творить красоту, - наконец сказала она.
      - Это очень маленький дар, - ответил Предсказатель Дождя, все еще не глядя на Хизи.
      - Нет, это не так. Может быть, у меня и есть сила и я могу стать гааном, но все, что мне удается, - это разрушать. Я никогда ничего не создавала. Я никогда не могла бы петь так же прекрасно. - На этом она остановилась, почувствовав смущение.
      Предсказатель Дождя наконец повернулся к ней, и по его губам пробежала тень улыбки.
      - Песне не обязательно достигать ушей, чтобы ее услышали и поняли. Такую музыку никто не создает, она просто существует. - Потом он снова повернулся к Быстрой Как Ветер, своей кобыле. Хизи подождала еще минуту, потом повернулась, чтобы уйти.
      - Спасибо тебе за похвалу, - крикнул ей вслед Предсказатель Дождя. Она очень важна для меня, хоть мне и стыдно в этом признаваться.
      Ночной холод становился все более чувствительным, и Хизи заторопилась обратно к костру, хотя сердце у нее и так Уже согрелось Наконец-то ей удалось сказать кому-то то, что следовало.
      Тремя днями позже Перкар во время охоты нашел подходящую для Тзэма дубинку. Она почти не потребовала обработки - естественная палица из черного дерева, высотой почти по пояс Перкару. Вечером на привале он показал полувеликану, как придать дереву нужную форму, дав ему частично обуглиться и счистив сгоревшую часть.
      - Это к тому же придает дереву твердость, - сказал Нгангата, наблюдавший за их работой. Он только что вернулся с охоты, добыв не какую-то палку, а крупную антилопу. Тзэм кивнул.
      Стемнело, и волки, о которых предупреждал Перкар, выли где-то вдалеке; им иногда отвечал крик неясыти. Небо было безоблачно, воздух свеж; у костра было уютно. В сотне шагов от лагеря раздавался стук двух барабанов - это Братец Конь и Хизи, учитель и ученица, овладевали искусством колдовства. Как понял Перкар, Хизи делала быстрые успехи в своем знакомстве с миром богов - и неудивительно, ведь в ее жилах текла кровь самого могучего из них.
      Тзэм с увлечением отделывал свою палицу. Он был неуклюж, но огонь оказывал ему помощь, и простое, но смертоносное оружие постепенно обретало форму.
      - Я помню свой первый меч, - сказал остальным Перкар. Этим вечером он чувствовал успокоение. Он не был, конечно, счастлив, но и не был придавлен всей тяжестью мира. И воспоминания его были воспоминаниями юного паренька, только что признанного воином. - Ох, как же я его обожал! Он был так прекрасен!
      - Что с ним случилось? - поинтересовался Тзэм.
      - Я... обменял его на Харку. - Перкар не стал рассказывать, что меч, данный ему отцом, клинок, выкованный маленьким богом-кузнецом Ко, остался лежать рядом с телом первой жертвы, чья смерть на его совести. Но по крайней мере тот меч не осквернен убийством...
      Перкар поднял глаза как раз вовремя, чтобы поймать предостерегающий взгляд, который Нгангата бросил на Тзэма. Опять он старается его защитить! Неужели они и правда считают Перкара таким неженкой?
      А почему бы и нет? Разве его вспышки раздражения и дурное настроение не дали им основания так думать? Нужно быть более сильным, решил Перкар, играть большую роль во всех делах. В конце концов, это его бог-Ворон посвятил в то, что им следует сделать.
      - Долго нам еще ехать, Нгангата? Скоро мы доберемся до горы?
      Нгангата задумался.
      - Если мы будем двигаться с той же скоростью, не потеряем лошадей и все вообще будет идти хорошо - еще два месяца.
      - Два месяца? - недоверчиво переспросил Тзэм, отрываясь от своей работы. - Разве мы тогда не пересечем границу мира?
      Перкар и Нгангата усмехнулись.
      - Нет, - ответил полуальва, - можно скакать еще девяносто дней, миновав гору, и так и не найти края света.
      - А что же мы там найдем?
      - Я не знаю, - сказал Перкар. - А ты, Нгангата?
      - Большую часть этого времени заняло бы путешествие через Балат. Балат действительно огромный лес. За ним лежит Мор - пресноводное море. Дальше горы, леса и равнины и, наконец, как я слышал, великий океан. Вот за ним, может быть, и находится край света, - я не знаю.
      - Как далеко ты туда забирался? Я никогда тебя не расспрашивал об этом. - Перкар вытащил нож и принялся помогать Тзэму отделать его дубинку. Полуальва как будто уже не так сердился на Перкара; он снова начал разговаривать с юношей, чего не было несколько дней после его поездки в лагерь менгов.
      - Я бывал на Море, но не дальше.
      - Хотелось бы и мне когда-нибудь увидеть все это, - сказал Перкар.
      Нгангата не поднял глаз от своей работы; его руки были по локоть в крови, он ловко разделывал ножом тушу антилопы.
      - Я тоже хотел бы вновь увидеть Мор, - сказал он, и Перкар улыбнулся, почувствовав, что напряжение между ними ослабевает все больше.
      - До чего же большой мир! - вздохнул Тзэм.
      - Ну, зато за два месяца у нас будет время сделать из тебя воина.
      - За два месяца до чего? - с подозрением поинтересовался великан.
      Перкар отложил работу и взглянул в глаза великану.
      - До того... Ну, до того, как мы доберемся до горы.
      - И там нам придется сражаться?
      Перкар развел руками:
      - Честно скажу, не знаю. Но, возможно, и придется.
      - Зачем?
      Перкар почувствовал, как к нему понемногу возвращается прежняя уверенность в себе; в результате его слова прозвучали только несколько странно, а не как абсолютный абсурд.
      - Ну, Тзэм, нам предстоит убить бога, а они редко относятся к такому с пониманием.
      Огромная челюсть Тзэма угрожающе выдвинулась вперед; он неожиданно отбросил дубинку и яростно уставился на Перкара.
      - Почему я об этом ничего не знаю? О чем это ты говоришь? Я думал, мы пытаемся добраться до твоих соплеменников, Перкар, чтобы жить с ними. Я ничего не слышал ни о каком убийстве богов.
      Перкар понял, что совершил ошибку; к тому же ему обязательно нужно было сначала поговорить с Хизи. Со времени своей болезни он был так погружен в собственные страхи и желания, что совсем утратил представление о цели, которую преследует их маленький отряд. Может быть, планы переменились даже после того, как он в последний раз говорил с Хизи: она, а не он, принимала решения, в большей мере, чем он, знала, что происходит. Может быть, планы и нужно пересмотреть. Доверять Караку опасно, и хотя Перкар сначала поверил, что предложенное богом-Вороном возможно, теперь его снова одолели сомнения. К тому же он никому не говорил - даже Нгангате, - что главная роль во всей затее отводится Хизи. У истока Изменчивого она - и только она - могла убить бога; ничего больше Чернобог Перкару не открыл. Но Карак говорил обо всем так, что победа над Рекой казалась легкодостижимой: все, что требуется, - добраться до горы.
      Даже и это не такая уж легкая задача. Дорога через высокие плато и горные хребты опасна, всюду можно встретиться с менгами и с хищными зверями. И еще им предстоит пересечь земли, где идет война и гибнут люди его родичи сражаются с соплеменниками Братца Коня. Как поведут себя старик и его племянники, когда отряд доберется до тех мест?
      Нельзя забывать и о своеволии Хизи. Она может не захотеть помочь, когда узнает обо всем. Но чем дольше откладывать объяснение, тем сильнее она рассердится на него за скрытность.
      И вот теперь Тзэм бросает на него грозные взгляды - потому что он снова стал говорить не подумав, снова совершил оплошность.
      - Мы еще ничего не решили, Тзэм. Мы с Хизи еще не обсудили все как следует; так что, можно считать, она сказала тебе правду.
      - Нет, я теперь вспомнил: она говорила что-то насчет горы еще там, в екте. Говорила, что она выбирает этот путь из-за того, что ты ей сказал. Только причину она мне так и не открыла.
      - Может быть, она этого и не знает.
      - Думаю, знает, - пробормотал Тзэм. - Думаю, она снова пытается защитить меня.
      Прежде чем Перкар успел запротестовать, Нгангата тихо ответил Тзэму:
      - Похоже на то. У этих двоих привычка "защищать" нас, верно?
      - Если ты хочешь сказать - держать от нас в тайне свои намерения, то да, - согласился Тзэм. - Только я никогда не чувствовал себя от этого в безопасности.
      Нгангата горько усмехнулся:
      - И я тоже. Перкар, пожалуй, тебе надо бы поговорить с Хизи. Вы с ней, в конце концов, одного поля ягоды.
      Перкар покраснел до корней волос.
      - Можешь не напоминать мне о том, как я с тобой обходился. Ты же знаешь, мое мнение об альвах давно переменилось.
      - Мы не о том говорим, - тихо сказал Тзэм. - Вы с ней одного поля ягоды потому, что оба думаете, будто держите весь мир на своих плечах.
      - Ну, не тебе бы говорить такое.
      - Нет, мир на плечах я никогда не держал, - только Хизи. Это была единственная ноша, которую я всегда хотел нести, и теперь я хочу, чтобы она вернулась обратно.
      Нгангата так и продолжал заниматься, своим делом, не поднимая глаз. Перкар понял смысл сказанного великаном - то же самое он слышал от Нгангаты, только выраженное другими словами. Нгангата намеренно направил разговор в это русло. Чтобы напомнить ему? Перкар решил, что непременно при первой же возможности расскажет полуальве всю правду - так, как представлял ее себе.
      - Я обязательно поговорю с Хизи, - сказал Перкар. - Мы вместе решим, что делать дальше.
      - Меня беспокоят те решения, которые вы принимаете вдвоем.
      - Говоря "вместе", я имел в виду нас всех, - уточнил Перкар. - Но сначала я должен поговорить с ней. А ты пока заканчивай свою дубинку! Что бы мы ни предприняли, беда нас найдет, и раз уж у нас зашел об этом разговор, я хочу, чтобы ты был вооружен. Многие враги обратятся в бегство от одного твоего вида, попомни мои слова.
      Перкар бросил взгляд на Мха и ощутил шок: их пленник не спал и внимательно слушал все, что говорилось. Давно ли он проснулся? Слышал ли это его безмозглое заявление о намерении убить бога?
      Может быть. Тем больше оснований не отпускать Мха. Когда они доберутся до земель родичей Перкара, можно будет оставить парня в плену у них. Возможно, удастся обменять его на пленников, захваченных менгами. Но нельзя позволить ему вернуться к тому гаану, что ищет Хизи, и сообщить о том, что он узнал. Перкар скорее убьет его, чем допустит такое.
      Мох криво улыбнулся, словно прочел мысли Перкара. Может быть, он заметил что-то в выражении глаз юноши; однако улыбка выражала не страх, а скорее насмешку.
      - Я отправлюсь в дозор, - тихо сказал Перкар. - Увидимся утром. Потом по-нолийски добавил, обращаясь к Тзэму: - Следи за пленником, великан. Не знаю, что тебе о нем говорила Хизи, но он представляет для нее страшную опасность.
      - Я знаю, что он ее выслеживал, - мрачно прорычал Тзэм. - Думаю, стоит опробовать на нем мою дубинку, когда я ее доделаю.
      - Нет, - вздохнул Перкар. - Мы и так уже слишком много убивали, и впереди нас, наверное, ждет новое кровопролитие. Не стоит прибегать к этому без необходимости.
      - Пожалуй.
      - Доброй ночи, Тзэм. Будь осторожен: не дай дубинке обуглиться слишком сильно.
      Тзэм взглянул на него, и в темных глазах отразился огонь костра.
      - Надеюсь, мне удастся сделать все как надо.
      На следующее утро свой разговор с Хизи Перкару пришлось отложить. Отряд поднимался на высокое плато, которое менги называли "Падающие Небеса", и дорога была и трудной и опасной: неподходящий момент для обсуждения важных дел.
      Братец Конь, которого спросили об этом странном названии, объяснил, что, согласно легенде, когда-то небо треснуло и кусок его отвалился. На выветренный край этого осколка и взбирались теперь их кони; время и ветер превратили его в ступенчатый песчаниковый откос. Легче всего было подниматься на плато по руслам, проложенным высохшими теперь ручьями, но только к полудню путникам удалось найти промоину, достаточно широкую и ведущую в нужном направлении, чтобы подъем по ней можно было назвать более или менее нормальным путешествием. Братец Конь сообщил, что существуют и иные, более часто используемые тропы дальше к северу, но тогда опасность встретить других менгов будет гораздо больше, особенно теперь, когда разлетелись вести о начавшейся войне: молодые воины со всех концов степи начали стекаться к горам в надежде добиться славы в сражениях.
      Так что пришлось еще несколько лиг пробираться по извилистому сухому руслу, пока наконец оно не расширилось, а камни снова не оказались покрыты плодородной почвой; перед путниками раскинулись просторы Падающих Небес.
      - Теперь на нас все время будет лежать тень гор, - сказал Братец Конь, и так оно и оказалось: на севере и западе вздымались огромные пики. Дальше виднелись другие хребты, но Перкара поразили бескрайние степи, оставшиеся у них за спиной: хотя все последние дни путешественники двигались по холмам, даже самые крутые из них теперь, на расстоянии, не выделялись на этой поражающей воображение плоской равнине, уходящей за горизонт, где небо и земля сливались в размытых оттенках сине-зеленого и бурого.
      Братец Конь остановил свою лошадь.
      - У этого камня мы принесем жертвы господину Падающих Небес, - сказал он остальным, и Перкар кивнул, оглядывая простор, лежащий впереди. Несмотря на то что их окружали горы, высокое плато казалось даже более плоским, чем раскинувшиеся ниже степи. Оно скорее напоминало не кусок небес, а место, на котором небо какое-то время лежало, расплющив все, что оказалось под ним. Если хорошо подумать над рассказом старика, может быть, как раз и окажется, что именно это он и имел в виду. Перкар не лгал Тзэму, когда говорил, что плохо понимает менгский язык.
      Братец Конь запел, и в воздухе стал чувствоваться резкий запах курения. Перкар хотел было присоединиться, но он не знал здешних богов и песни, которую полагалось им петь. Но теперь уже скоро!.. Несмотря ни на что, несмотря на опасения, которые вызывала у него перспектива оказаться среди родичей после всех совершенных им преступлений, мысли о пастбищах, принадлежащих отцу, о маленьких скромных хорошо знакомых богах - богах, чьи песни и чье происхождение он знал, - утешали Перкара. Еще шестьдесят дней, и он мог бы оказаться дома. На самом деле они туда не попадут: если ехать мимо дамакуты его отца, это задержит на много дней их продвижение к горе, а такого, как почему-то казалось Перкару, они не могут себе позволить. И все же мысль о родных краях взбодрила его, принеся не только раскаяние и печаль, но и радость.
      Перкар заметил, что Хизи отделилась от остальных и уехала вперед, высматривая что-то на западе. Он направил Тьеша следом. К его огромному изумлению, Свирепый Тигр двинулся за ним. С тех пор как Перкар "усыновил" его, конь все время выказывал ему в лучшем случае презрение. Когда его вели в поводу Братец Конь или Ю-Хан, он послушно шел за ними, но никому не давал сесть на себя верхом. И вот теперь пожалуйста: конь бежал за Перкаром к Хизи, словно хотел послушать, о чем эти двое будут говорить. Перкар удивился поведению коня.
      - Что там? - спросила Хизи, показывая на пыльное облако, которое гнал ветер.
      - Ветер дует с гор, может быть, принесет дождь. Видишь, как там потемнело?
      - Мне это не нравится. Даже кажется... - Она оборвала фразу. - Ладно. Ты явился сюда с какой-то целью, я вижу. Ты уже несколько дней не разговариваешь со мной.
      - Верно. Я много думал, мне было очень жалко себя.
      - Вот так новость! С чего бы тебе себя жалеть?
      - Ты злишься.
      Хизи откинула волосы за плечо и скривила губы.
      - А как, ты думал, я отнесусь к тому, что ты вытворяешь с Тзэмом?
      - С Тзэмом? Он попросил меня научить его...
      - Сражаться. Я знаю. Но тебе не следовало начинать его учить, не спросив меня.
      - Почему, принцесса? Мне казалось, ты говорила Тзэму, что он больше тебе не слуга. Что он свободен.
      - Может быть, и говорила. Ну да, говорила. Но это не значит, что меня не касаются его дела. Я знаю его с рождения, а ты с ним почти незнаком.
      - Я делаю только то, о чем он попросил. Ему хочется быть полезным, принцесса. Он знает, что ты жалеешь его, и очень страдает от этого. Неужели ты хочешь лишить его единственного средства обрести собственное достоинство?
      - Он так и сказал? Он считает, что я его жалею?
      - Вот ты говоришь, что знаешь Тзэма с рождения. Что ты сама-то думаешь? Что он настолько туп, что даже не может чувствовать унижения?
      Хизи опустила глаза.
      - Я не знала, что моя жалость так заметна. Я просто не хочу, чтобы его убили.
      - В здешних краях он гораздо скорее погибнет, если останется безоружным. Ты же видела, как он нес свою дубинку. Разве ты не заметила, как гордо он развернул плечи?
      - Напрасная самоуверенность, - прошипела Хизи. - Мы же оба знаем, что эта ветка не больше чем игрушка.
      - Принцесса, ведь...
      - Перестань меня так называть! Ты делаешь это, только когда считаешь, что я веду себя глупо!
      - Правильно, принцесса, - бросил Перкар. - Ты-то что знаешь о том, как сражаться? Его "игрушка" может оказаться такой смертоносной, что только держись! Оружие вовсе не должно быть непременно острым, если им размахивает могучий великан Тзэм. Один удар его палицы уложит воина в доспехах! Шлемы делаются так, чтобы меч по ним соскальзывал, но от удара дубинки они не защита. Неужели ты и правда думаешь, что я обманул бы его и подсунул негодное оружие?
      Хизи смущенно отвернулась. Перкар ждал, что сейчас она ему ответит, но в этот момент раздался топот копыт. Какое-то мгновение он не обращал на него внимания, решив, что Ю-Хан или Предсказатель Дождя, оказавшись на равнине, собрался потешиться скачкой. Но тут он услышал крик Ю-Хана, и это вовсе не был радостный вопль удалого наездника - в нем слышалось предостережение. В ту же секунду яростно залаял Хин.
      "Прыгай!" - прокричал Харка ему в ухо. Перкар не раздумывая послушался и уже в падении успел заметить, как что-то просвистело там, где только что была его голова. Юноша упал на землю и откатился в сторону как раз в тот момент, когда три лошади столкнулись друг с другом. Свирепого Тигра среди них не было: жеребец отскочил в сторону, и Мох и его скакун врезались в Тьеша и Чернушку. Хизи вскрикнула и вылетела из седла, но Мох, прирожденный наездник, ловко поймал ее одной рукой. С оглушительным победным воплем он помчался по равнине туда, где ветер поднимал тучу пыли.
      Харка был уже в руке Перкара. То нечто, что пролетело мимо, теперь возвращалось. Юноше очень хотелось моргнуть, но Харка не позволил ему этого и заставил смотреть.
      Летучая тварь походила на крупную черную птицу. Перкар с первого взгляда понял, что это не ворон и не какое-то другое нормальное живое существо. Благодаря волшебному зрению Харки он мог разглядеть пожелтевшие кости, окутанные мглой. Чудовище с жужжанием промчалось мимо Перкара, и юноша предостерегающе закричал. Предсказатель Дождя, вскочивший в седло, чтобы преследовать Мха, слишком поздно оглянулся. Он не успел ни выхватить оружие, ни спрыгнуть на землю и сделал единственное, что мог: ударил тварь кулаком. Она в свою очередь нанесла удар, и менг откинулся в седле, обливаясь кровью. "Птица" развернулась и снова кинулась в бой.
      Мимо пролетела стрела, не причинившая ей вреда, но второй выстрел Нгангаты - эта стрела ударила во что-то материальное, может быть, кость заставил тварь нырнуть вниз и затрепыхаться, но она тут же выправилась и ринулась прямо на Перкара. Он увидел пару душевных нитей бессмертного существа, и Харка, полный нетерпения, взметнулся им навстречу.
      XXVI
      ДЕМОНЫ
      Обливаясь потом, Гхэ вцепился во влажные простыни: ему казалось, будто сотни ос заполнили его легкие, его рот, все его тело. Он взглянул на лежащую рядом Квен Шен, и легкая улыбка ее пухлых чувственных губ на мгновение доставила ему удовольствие, но странные ощущения продолжались его мозг пылал, шипя и разбрызгивая горячие капли, как масло на сковородке. Гхэ резко сел и стиснул руками голову, но это не помогло; правда, он наконец понял, что с ним творится.
      Боль огненными иглами прошивала шрам на его шее, сердце билось тяжело и неровно, дышать становилось труднее с каждым вздохом. Кровь словно выливалась из разорванной яремной вены: его болезнью был невообразимый голод.
      - Квен Шен... - выдохнул Гхэ. - Уходи. Скорее!
      - Что?.. Почему?.. Гавиал еще не скоро освободится. - Напряжение, прозвучавшее в голосе Гхэ, вырвало женщину из полусна, но не испугало ее. Лучше было бы ей испугаться...
      - Нет! - Гхэ старался найти слова, объяснить, но даже если бы его неповоротливый, тяжелый, как сырая глина, язык смог их произнести, времени на это уже не было, - стоит Квен Шен еще промедлить, и она погибнет. Гхэ видел, как в ней пульсирует жизнь, слышал ее и обонял.
      - Быстро. Уходи и пришли кого-нибудь ко мне в каюту. Кого-нибудь, кого не жалко.
      - Но...
      - Скорее! - Голос Гхэ дрожал, и Квен Шен больше не спорила. Она быстро оделась и вышла из каюты.
      Гхэ попытался подняться, но упал с постели и остался лежать, скребя пальцами по полу. Что случилось? Он не испытывал голода со времени...
      Он знал, что случилось, но не мог ухватить ускользающую мысль. Его тело пульсировало вопросом "почему-почему-почему?", не давая его мозгу времени на осмысленный ответ. Гхэ изо всех сил старался отогнать соблазн из дворика, от каюты Гана, веяло сводящим с ума ароматом жизни, - но вскоре уже не смог с собой бороться. Ведь хотя бы попробовать эту жизнь на вкус он может... А потом нужно сделать то, что все время советует ему Квен Шен, захватить дух старика, завладеть его памятью. Он не хотел раньше этого делать, но теперь никак не мог понять собственного упрямства. Гхэ полз к двери, когда в нее постучали. - Войди, - простонал вампир. Дверь отворилась, и стоящий в ней солдат успел лишь широко раскрыть глаза, прежде чем Гхэ на него кинулся.
      Через несколько секунд все было кончено. Гхэ тупо уставился на брызги крови и мозга, причудливой арабеской покрывшие пол и постель.
      "Я никогда так не делал раньше, - подумал он. - Почему я изменил своим привычкам?" Казалось, теперь просто взять жизнь, необходимую для насыщения, ему недостаточно. Зверь в нем превратился в бессмысленно кровожадного хищника, не понимающего, что может утолить голод, не растерзав добычи. Глядя на труп, Гхэ испытывал отвращение; он сплюнул, пытаясь избавиться от металлического привкуса во рту, его затошнило.
      - И придется ведь все убирать самому, - пробормотал он себе под нос, мигая, как сова, и оглядывая разгромленную каюту. Немного помедлив, он взялся за дело, чтобы не дать крови времени впитаться и оставить больше пятен, чем это уже произошло.
      Белье с постели определенно придется уничтожить...
      Тщательно обдумав свои планы, Ган решил, что лучше всего ему находиться не в каюте, - хотя, если его надежды оправдаются, безопасно не будет нигде. Он отправился на маленькую заднюю палубу, прихватив с собой дневник, чернильницу и кисточку для письма, поскольку там имел шанс оказаться в одиночестве. Усевшись, Ган сосредоточился на разворачивающейся перед ним картине, изо всех сил стараясь не дрожать и не думать о том, что, быть может, наступили последние мгновения его жизни.
      Корабль поднялся по реке лиги на две от устья, и растительность по берегам стала более густой, по крайней мере у самой воды. Большинство деревьев были знакомые - тополи и можжевельник; тополи, конечно, стояли голые - климат здесь был более суровым, чем в Ноле. Толстые кряжистые деревья, которые, как решил Ган, были каменными дубами, словно расталкивали плечами своих более стройных родственников. Берега потока круто уходили вверх, не оставляя места для заболоченных низин. Это к лучшему, решил Ган: значит, здесь нет вод Реки, которые могли бы подняться вверх по руслу притока. Течение было быстрым и сильным - речка текла из горных долин на западе.
      Корабль иногда замедлял движение перед плывущими из верховий вывороченными с корнем деревьями, и Ган каждый раз весь съеживался. После нескольких таких случаев он решительно взял себя в руки и занялся тем, что стал смешивать чернильный порошок с водой, готовя принадлежности для письма. Это была его старая привычка, обычно приносящая успокоение.
      Как и можно было ожидать, Гхэ присоединился к старику, прежде чем тот успел приняться за записи. Кроме Квен Шен, он был единственным человеком на борту, с которым Гхэ разговаривал, и Ган, конечно, должен был это поощрять. Чем больше Гхэ ему расскажет, тем больше у него будет материала, с которым можно работать. А такой материал может ему еще понадобиться, если предположения старика не оправдаются. Взглянув на красивое, но смертельно бледное лицо, Ган ощутил новое беспокойство: как скажется на вампире расставание с водами Реки?
      Едва ли хоть в чем-нибудь положительно. Гхэ сел рядом, скрестив ноги, и снова напомнил Гану большого паука, стерегущего опутанную паутиной добычу. Как всегда, Гхэ начал разговор с вопроса:
      - Что тебе известно о богах и духах, живущих вдали от Реки? - Странно, подумал Ган, как их беседы напоминают отношения учителя и ученика: Гхэ по крайней мере притворялся таковым. Может быть, это уловка, чтобы заставить Гана почувствовать себя свободно, дать ему иллюзорное чувство уверенности в себе?