- Я - серебряный клинок, я - ледяной серп, - прошептал он и наконец действительно снова стал им. - Что я должен сделать? - услышал Гхэ собственный голос.
      Хизи встала на цыпочки и поцеловала шрам у него на подбородке - след первой раны, полученной джиком.
      - Мне жаль, - сказала она, - но для достижения цели ты должен умереть. Мы все поможем тебе. - Она кивнула в сторону богини потока.
      - Умереть, - задумчиво протянул Гхэ. - Я должен умереть. - Он взглянул в прелестное лицо. - Ты тогда меня простишь?
      - Я уже простила тебя, Гхэ.
      - Называй меня Йэн.
      - Йэн, - улыбнулась ему Хизи.
      Потребовались три попытки, чтобы извлечь меч; каждая следующая была болезненнее предыдущей, и вместе с мечом из тела Перкара вырвался фонтан крови, так что, подумал юноша, наверняка жизнь быстро покинет его. И все же, хотя ноги казались деревянными, ему удалось встать.
      Перед ним огромная фигура заслонила Хизи - Перкар узнал в ней Тзэма. Великан встал между девочкой и богом.
      - Это становится утомительным, - фыркнул Карак. - Перкар, ты должен лечь и умереть. А ты, Тзэм... Впрочем, ладно! - Он поднял руку.
      Скорпионье жало толщиной в ногу человека ударило бога; кошмарный клубок клешней, шипов и чешуи внезапно пришел в движение. Карак закатил глаза - не от боли, а от раздражения - и отшвырнул тварь рукой.
      - Ах ты!.. - рявкнул он.
      Чудовище с лицом убийцы из Нола, шатаясь, поднялось на тонкие, как у паука, ноги. Оно должно было умереть - Перкар видел, что оно обуглено и прожжено насквозь; лишь голова чудовища оставалась человеческой, и именно человеческие глаза привлекли внимание Перкара, а не уродливое тело.
      - Перкар, - прохрипела тварь.
      Он был так слаб... Ноги Перкара подгибались. Он никак не мог сообразить, что ему делать с мечом, который он вытащил из своей раны. Нанести Караку еще один бесполезный удар? Но теперь перед ним была эта тварь, тварь, которая сожрала богиню потока...
      Перкар поднял клинок, хотя его тяжесть норовила вырвать оружие из руки.
      Он размахнулся мечом, используя весь свой вес, зная, что, если промахнется, еще одной попытки уже не будет. "Как странно, - мелькнула у него смутная удивленная мысль, - тискава словно нарочно откинул голову назад, подставляя себя под удар".
      Чернобог был, кажется, ранен более тяжело, чем хотел бы показать: хоть он и кинулся между Перкаром и порождением Реки, двигался он медленно и не сумел увернуться от сломанной дубинки Тзэма; удар пришелся ему в плечо, и Карак споткнулся. Потом было уже слишком поздно - меч, который дал Перкару отец, меч, выкованный маленьким богом Ко, глубоко вонзился в чудовище.
      Второй раз Перкар смотрел, как слетает с плеч голова Гхэ. Ему показалось странным выражение, мелькнувшее в последний момент на лице джика, - радость победы, а не горечь поражения.
      XXXVIII
      МАТЬ-ЛОШАДЬ
      Кровь забила фонтаном, заливая пол пещеры, из рассеченной шеи порождения Реки. Тело его упало в озеро, темная жидкость хлынула в воду, и вода загорелась. Она вспыхнула, как опавшие листья сухой осенью, как смола на сосне. Великолепный многоцветный фейерверк озарил все вокруг, и Перкар бессильно опустился на колени перед этой радужной пляской гибели Реки - и своей собственной. И хотя способность удивляться и ликовать должна была бы покинуть его после всего случившегося, юноша засмеялся и заплакал радостными слезами, увидев скользящую среди языков пламени, вырывающихся из умирающего бога, стройную фигуру той, которую он когда-то любил, - богиню потока.
      - Что ты наделал! - завопил Карак. - Что ты наделал!
      - Убил Реку, как мне кажется, - ответил Перкар, отбрасывая клинок. Он опустился на землю и сжал руками рану на животе. Теперь она начала болеть; мучительное жжение, знал Перкар, будет терзать его еще долго, пока наконец не убьет.
      - Все совсем не так, как я планировал, - прорычал Карак.
      - Как бы то ни было, он мертв, я думаю.
      - Может быть, - согласился бог-Ворон, - хотя я и не понимаю, каким образом...
      - Но я убил его - ты же видишь. Я сделал это для тебя.
      - Ты сделал не так, как я хотел, - капризно пожаловался бог.
      - Карак, пожалуйста! Я знаю, ты можешь исцелить Хизи и Нгангату, если они еще живы. Пожалуйста, прошу тебя! Мы ведь все сделали, что ты хотел. Изменчивого больше нет.
      - Но кто займет его место? - оскалил зубы Карак. - Это мне неизвестно. Может быть, новый бог окажется не лучше Брата.
      Перкар в этом сомневался, но предчувствие - не уверенность. Да и спорить ему было слишком трудно.
      - Спаси их, - повторил юноша.
      - А как насчет тебя, красавчик? Ты ведь тоже не хочешь умирать, верно?
      - Нет, - ответил Перкар, только теперь ощутив, как хочется ему жить. Не хочу. Но сначала спаси их.
      - Как благородно! Но раз вы действовали вопреки моим желаниям, я не стану исцелять никого из вас.
      - Как будто ты сам когда-нибудь считался с чьими-то желаниями, пророкотал глубокий голос, от звука которого содрогнулась сама земля - Как будто ты когда-нибудь осуществил что-то, не исказив замысла!
      Карак и Перкар, как один, обернулись к говорившему; звук его голоса был таким низким, что Перкар с трудом разбирал слова.
      - Балати, - простонал Карак с проклятием. Действительно, это был Владыка Леса. В его единственном черном глазе отражались танцующие на воде огни, но сам он словно поглощал свет - Балати казался сгустком теней и длинного меха, откуда поднимались ветвистые рога - на самом деле, как разглядел теперь Перкар, огромные деревья, уходящие на немыслимую высоту вместе со своими необъятными кронами. Рядом с Балати стояла рыже-золотистая кобылица; такого великолепного животного Перкар никогда не видел. Когда Балати заговорил снова, лошадь повернула голову и обнюхала сначала неподвижное тело Свирепого Тигра, затем Хизи.
      - Хорошенькую же шутку ты со мной сыграл, Ворон, - прогрохотал Балати, и слова его падали словно тяжелые, неподатливые камни. - Ты убил моего Брата.
      - Он был опасен, - прошипел Карак. - Через тысячу лет, когда было бы уже поздно что-то делать, а он принялся пожирать тебя самого, ты бы это понял.
      - Для того, чтобы подобного не случилось, ты и существуешь, Карак, ответил Балати. - Такова твоя задача, и ты хорошо ее выполнил. Брат был болен, даже, пожалуй, мертв, - он стал призраком бога, завидующим живым.
      - Ах! - обрадовался Чернобог. - Вот и хорошо - ты сам все понял. Пожалуй, я теперь слетаю и посмотрю, кого же мы создали. Новый бог-Река, как и старый, не осознает себя в Эриквере, но когда он покинет пещеру...
      - Ну нет, - проговорил Балати почти ласково. - Тебе не повредит толика смирения, так что ты побудешь немного со мной, - чтобы я скорее понял все происшедшее.
      - Господин, - просительно начал Карак, - мне за многим нужно приглядеть, многое сделать в том мире, который теперь возникнет.
      - Да, без сомнения. Но мы позволим заняться этим смертным вместе с маленькими местными богами.
      Карак неожиданно превратился в птицу и попытался улететь, но не успел он взмахнуть крыльями, как стал вдруг уменьшаться в размере; Владыка Леса протянул могучую лапу и поймал его. Перкар услышал единственный жалобный вскрик, и Ворон исчез.
      - Владыка Балати... - запинаясь, начал Перкар.
      - Я тебя узнал, - перебил его бог. - Ты убил хранительницу оружия и украл мое имущество.
      - Да, - признался Перкар. - Но я... только я из всех, кто здесь есть, и из моего народа... - Юноша застонал от усилившейся боли. - Виноват только я, больше никто.
      Балати медленно склонил голову к плечу. В его взгляде не было, в отличие от Ворона, Охотницы и других богов, которых встречал Перкар, ничего человеческого. Балати был порождением мира, в котором еще не было ни человека, ни альвы, порождением земли и леса, еще не населенных мелкими богами. В единственном подернутом туманом глазу нельзя было прочесть милости и сочувствия - но и ненависти, зависти и алчности тоже.
      - Раньше ты чего-то хотел, - пророкотал бог. - Чего?
      - Раньше?
      - Когда ты украл мое имущество.
      "Он говорит, - понял Перкар, - о том, что было год назад, когда погибли Апад и Эрука, Капака и альвы".
      - Мы... Мы приходили просить больше земель для пастбищ, чтобы не нужно было воевать с менгами.
      Балати несколько мгновений смотрел на юношу.
      - Это разумно. Они ваши.
      - Наши?
      - Две долины, те, что лежат к западу от Агирулуты. Ты знаешь, где это?
      - Да, господин, - невнятно пробормотал Перкар, - я знаю. Благодарю тебя.
      Но Владыки Леса перед ним уже не было. Осталась только кобылица, она стояла рядом со всхлипывающим над Хизи Тзэмом. Кобылица двинулась к Перкару, превратившись при этом в менгскую женщину, красивую и величественную. На лице ее был написан гнев.
      - В этой девочке, Хизи, сохранилась еще искра жизни, и раз в ней нашло приют мое дитя, я исцелила ее. Твоя подруга будет жить.
      - Спасибо тебе, - прошептал Перкар.
      - Не благодари меня раньше времени. - Богиня опустилась на колени рядом с Нгангатой и коснулась его горла. - Ты убил одного из моих детей, убил жестоко и безжалостно: перерубил ноги и оставил страдать.
      - Да, я сделал это, - признал Перкар. - Мне нет оправданий.
      - Никаких. И в наказание я предоставляю тебе выбор: я исцелю или полукровку, или тебя, но не обоих.
      Перкар закрыл глаза. Ему так хотелось жить! Своей цели он добился, и неожиданно перед ним открылось будущее, где он мог найти и Пираку, и радость. Перкар мог снова пить воти, владеть скотом, - а раз Хизи жива, то, возможно, обрести и подругу. И еще он боялся, ужасно боялся ожидающих его мучений, а потом небытия...
      - Ты жестока, - сказал он Матери-Лошади. - Конечно, тебе следует исцелить моего друга.
      Богиня заколебалась:
      - Может быть, тогда я должна поступить наоборот: раз ты хочешь, чтобы полукровка остался жить, он умрет.
      Губы Перкара зашевелились, но он не смог произнести ни слова, не смог ничего возразить, когда понял, какую совершил ошибку. Разве сам он не рассуждал так же, давным-давно, когда хотел отомстить богу-Реке? Разве не старался угадать его желание, а потом не дать ему исполниться?
      Но тут Мать-Лошадь положила руку на грудь Нгангаты.
      - Нет, - сказала она, - я не способна на такую жестокость. Я просто хотела тебя помучить. Нгангата будет жить. Но тебе я не помогу - на это не рассчитывай.
      - Благодарю тебя, - сумел выдавить Перкар. Богиня, как до нее Владыка Леса, исчезла.
      Перкар лежал на земле, глядя, как ровно дышит теперь Нгангата.
      - Тзэм... - прошептал он. Может быть, удастся убедить великана даровать ему быструю смерть; но прежде чем Перкар сумел произнести еще хоть слово, внезапная острая боль погрузила его в забытье.
      Гхэ потребовались все силы, чтобы стоять смирно, когда светлокожий демон снова взмахнул мечом; но на этот раз боль и ужас значили для него немного. Гхэ был почти благодарен Перкару. Хизи и Гану он был благодарен глубоко.
      - Прощай, Хизи, - прошептал Гхэ, когда клинок стал опускаться.
      Он был маленьким мальчиком и брел вдоль доков, высматривая дохлую рыбешку - хоть что-нибудь, что можно съесть. Его израненные ноги кровоточили - пришлось удирать по острым осколкам горшков перед лавкой гончара: стражники увидели, как Гхэ стащил у купца кошелек. И, конечно, во время бегства кошелек он потерял...
      Впереди на набережной он увидел старую женщину, греющуюся на солнышке. Перед ней на красной тряпке лежали яблоко и соленая рыба. И еще хлеб, теплый черный хлеб, запах которого он чувствовал, несмотря на зловоние, приносимое ветром с болот. Гхэ порылся в кармане - ножа там не оказалось, он потерял и его. Мальчик все равно двинулся к старухе, лихорадочно пытаясь что-нибудь придумать.
      Она заметила его и нахмурилась, но потом поманила к себе.
      - Я вижу, как ты смотришь на мою еду. - Гхэ мрачно кивнул. - И я встречала тебя и раньше, на улице Алого Саргана. - Гхэ пожал плечами, не в силах отвести глаз от рыбы. - Давай сыграем, - предложила старуха. Она вытащила из сумки три глиняные чашки и медяк. Расставив чашки вверх дном на земле, она положила медяк под одну из них и быстро поменяла их местами. Следи за той, под которой медяк, - сказала женщина. - А теперь, если угадаешь, где он, я отдам тебе хлеб.
      - Медяк не под чашкой, - сказал Гхэ. - Он у тебя в руке. Старуха разжала кулак - действительно, медяк оказался там.
      - Как ты догадался?
      - Я тоже видел тебя на улице Алого Саргана. Женщина рассмеялась:
      - Забирай и хлеб и рыбу.
      - Что? Почему?
      - Потому что ты мне нравишься, - ответила она.
      - Это не причина, чтобы отдавать мне что-нибудь, - пробормотал Гхэ, но все же взял еду.
      Старуха, прищурившись, смотрела на него.
      - Меня зовут Ли, - сообщила она ему, глядя, как мальчик, почти не жуя, глотает куски хлеба.
      Гхэ перестал есть:
      - Правда? Ты на самом деле Ли?
      Старая женщина слегка улыбнулась и покачала головой:
      - Нет, дитя, я такая же Ли, как медяк под чашкой. Но я могу отвести тебя к ней.
      - Ты - Владычица. - Да.
      - Разве тебя не следует бояться?
      - Да и нет. Ты разве боишься? Гхэ пожал плечами:
      - Немного. Я исчезну? Владычица улыбнулась:
      - Как скажет Ли. Не пойти ли нам узнать? Гхэ кивнул:
      - Можно, я сначала доем хлеб? Я такой голодный.
      - Конечно, дитя. Доедай и рыбу тоже.
      Хизи проснулась под надежной защитой обхвативших ее рук Тзэма. Бок у нее все еще болел, но когда она дотронулась до раны, той не оказалось, хотя одежда заскорузла от засохшей крови. Хизи вспомнила - это она помнила точно, - что кровь была ее собственной.
      Тзэм зашевелился и склонил к ней свое грубое лицо, тоже измазанное засохшей кровью и грязью. Над выступающим надбровьем у великана вздулась огромная шишка, кончающаяся порезом. На щеках слезы промыли дорожки в крови и грязи, но сейчас глаза Тзэма были сухими.
      - Я устала, - прошептала Хизи, - и хочу пить. С тобой все в порядке, Тзэм?
      - Голова болит, и еще я беспокоился за тебя. Чернобог сбил меня с ног, и я ударился головой. Наверное, он был слишком занят, чтобы добивать меня.
      - Где теперь Чернобог?
      - Исчез.
      Хизи попыталась оглядеться.
      - Кто-нибудь погиб? Тзэм печально кивнул:
      - Ты чуть не умерла, но тебя исцелила лошадь. Я знаю, это звучит глупо, но так оно и было.
      - Нет, тут нет ничего странного, - успокоила его Хизи. - Но погибшие есть?
      - Братец Конь, Гавиал, Квен Шен. Почти все воины.
      - А Перкар? И Нгангата?
      - С Нгангатой все в порядке. Он пытается помочь Перкару.
      - Перкару? Он тяжело ранен?
      - Очень тяжело, принцесса. Похоже, умрет.
      - Я должна... Может быть, я сумею ему помочь. - Но Хизи знала, что это не в ее силах. Братец Конь так и не научил ее лечить истерзанную плоть только изгонять злых духов. И никто из ее уцелевших помощников не обладает таким искусством, да к тому же они, как и сама Хизи, ужасно ослабели. Но Перкар!.. В добавление к Братцу Коню и Гану!..
      - Отнеси меня к нему, - умоляюще обратилась она к Тзэму.
      Великан кивнул, взял девочку на руки и отнес туда, где лежал Перкар.
      Смерть его была совсем близка, поняла Хизи. Нгангата перевязал рану в животе, но кровь все еще сочилась сквозь повязку; должно быть, и внутреннее кровотечение продолжалось, - Хизи видела, как ослабли нити, связывающие дух с телом.
      - Она исцелила меня, а его не захотела, - пробормотал Нгангата, увидев Хизи.
      - Кто?
      - Мать-Лошадь.
      Хизи глубоко вздохнула, стараясь удержать слезы.
      - Она говорила, что Перкар ее обидел... - начала девочка. Нгангата хрипло рассмеялся:
      - Ну еще бы. Это же Перкар, он вечно обижает какого-нибудь бога. Полукровка не смог удержать улыбку на лице.
      - Но его меч!.. Разве не может его меч исцелить рану?
      - Чернобог уничтожил Харку, - объяснил Нгангата.
      - Что же нам делать? - тихо спросил Тзэм.
      - Ждать - больше ничего не остается, - нехотя буркнул Нгангата.
      Хизи кивнула и взяла холодную, покрытую кровью руку Перкара в свои. В воздухе сильно пахло железом и водой, но в пещере теперь царила тишина, и последние вспышки пламени на поверхности озера отбрасывали лишь неяркие отблески. Хизи наконец-то смогла заплакать - по Гану, Перкару, Братцу Коню, даже Гхэ. Она плакала, пока высоко над ними не забрезжил свет: круг выхода из провала стал серым, потом голубым. Над Эриквером встало солнце.
      Даже во сне боль продолжала терзать Перкара - словно сотни термитов вгрызались ему во внутренности, - хотя и стала более тупой. Юноша лежал на травянистой лужайке высоко в горах. Где-то неподалеку тихо мычала корова. Сон был необыкновенно живым: Перкар улавливал свежий аромат травы, смолистый запах хвои, даже почти забытый дух скота. Юноше отчаянно хотелось, чтобы все это существовало на самом деле, но он понимал, что такое невозможно. Реальна была лишь боль, лишь рана в животе. Все остальное породило его сознание, стараясь сделать смерть более легкой.
      - Да нет, все это настоящее, - заверил его кто-то.
      Перкар повернулся на голос и, несмотря на боль, улыбнулся. Перед ним на ветке сидел самый царственный, самый прекрасный орел, какого он когда-нибудь видел. Его тело было покрыто черными и белыми перьями, а шею окружал отливающий бархатом синий воротник. Безжалостные глаза птицы выдавали в ней воина, хищника.
      - Харка, - обратился к орлу Перкар, - должен сказать, что в этом обличье ты гораздо привлекательнее, чем когда был мечом.
      - Прошло так много долгих лет с тех пор, как я наслаждался подобным телом, чувствовал ветер в крыльях, - ответил орел знакомым голосом Харки. Я ведь почти забыл, знаешь ли, что я такое, пока ты не спросил, как меня зовут. Я забыл, как быть чем-либо, кроме меча.
      - А теперь?
      - Теперь Владыка Леса одел меня в эту плоть. Я смогу провести несколько лет в смертном теле, а потом, наверное, поселюсь на горе. До чего же хорошо будет снова поохотиться на зайцев и лис!
      - Я рад. Я думал, что Чернобог уничтожил тебя совсем.
      - Ничего подобного, хотя, должен признаться, я и подумал, будто погиб: очень уж больно, когда твое тело так разрушают. Однако на самом деле Карак оказал мне услугу - освободил меня. Но все же я очень жалею, что должен тебя покинуть, Перкар, - хочешь верь, хочешь нет, я по-настоящему к тебе привязался.
      Перкар оглядел огромную птицу.
      - Как я уже сказал, - наконец прошептал он, - я рад за тебя. Но мне хотелось бы знать...
      - Что? - живо поинтересовался Харка.
      - Можешь ты рассказать мне, как все случилось? В точности? События происходили так быстро...
      - А-а... - В голосе бога прозвучало что-то, похожее на разочарование. - Конечно. - Орел склонил голову набок. - Карак считал, что только собственная кровь бога-Реки может погубить его, и только у его истоков. Наверное, так оно и было. Но та тварь - тискана, которую бог-Река создал, чтобы найти Хизи, - заключала в себе много душ и много источников крови. Древний правитель Нола, твоя возлюбленная - богиня потока, мелкие боги, всем им когда-то даровал жизнь бог-Река. Это оказалась очень мощная смесь, которая смогла подействовать так же, как и настоящая кровь Рожденных Водой. Смерть тискавы сыграла ту же роль, что была предназначена гибели Хизи: убила и Реку тоже.
      - Ты уверен?
      - Совершенно уверен. Я летал над Рекой и все видел. Смерть бога распространяется вниз по течению. Когда она достигнет моря, от Изменчивого ничего не останется.
      - И Река лишится своего бога. Какая странная мысль!
      - Бога лишится, да, - ответил Харка. - Но не лишится богини.
      Перкар повернулся к нему так резко, что даже во сне боль в ране стала невыносимой.
      - Что?! - задыхаясь и от изумления, и от боли, прошептал он.
      - Ну, ведь среди духов, которых захватил тискава, был один, как нельзя более подходящий для того, чтобы стать повелителем вод.
      - Богиня потока?
      - Кто же еще!
      Перкар откинулся назад и стал смотреть в небо, счастливый, несмотря на приближающуюся смерть.
      - До чего же прекрасен мир! - выдохнул он.
      - О да, и это напоминает мне о цели моего визита: я ведь прилетел не только попрощаться. По правде говоря, не будь ты таким тупым, ты давно бы догадался, зачем я здесь. - Орел соскочил с ветки и придвинулся к Перкару. - Ты ведь вот-вот покинешь этот прекрасный мир - если только не изменил свои взгляды на меня.
      - Насчет чего?
      - Ты не раз проклинал меня за то, что я тебя исцеляю, просил дать тебе умереть. Тебе все еще этого хочется?
      - Но ты же больше не мой меч.
      Птица взмахнула крыльями, словно пробуя ветер.
      - Нет, но я мог бы оказать последнюю услугу другу, если он того хочет.
      Перкар усмехнулся:
      - Замечательно, Харка! Я беру все свои слова назад. Я так рад, что ты вечно мешал мне умереть.
      - Значит ли это, что ты примешь мою помощь? Или, может быть, ты предпочтешь погибнуть героем, прежде чем наделаешь новых ошибок и все начнется заново?
      Перкар сокрушенно покачал головой:
      - Пожалуй, я рискну, если ты предлагаешь это искренне.
      - Конечно, искренне.
      - Тогда я принимаю твою помощь и желаю тебе насладиться доставшейся свободой, Харка. Ты так часто оказывался моим единственным спутником, а я обычно был таким неблагодарным...
      - Уж это точно, - буркнул Харка. - А теперь закрой глаза.
      Перкар подчинился, а когда снова открыл глаза, увидел склонившихся к нему Хизи и Нгангату; оба они держали юношу за руки.
      Боли больше не было.
      - Перкар! - обратилась к нему Хизи.
      - Привет, - сказал он ей и повторил: - Привет! - обращаясь к Нгангате. Ему хотелось сказать больше, признаться, что он чувствует к каждому из них, но бесконечная радость видеть их живыми и здоровыми, сознание, что и сам он будет жить, - всего этого оказалось слишком много для Перкара. Слова превратились во всхлипывания, и когда к ним подошел и Тзэм - он стоял всего в двух шагах, - четверо друзей крепко обнялись, стиснув друг другу руки и хлопая по покрытым кровью плечам. Издали за ними с бесстрастным лицом наблюдал Ю-Хан.
      После нескольких долгих, наполненных чувствами секунд Тзэм наконец практично заметил:
      - Нам бы следовало помыться.
      Никто не усомнился в его правоте. Хизи с облегчением рассмеялась, и остальные присоединились к ней. Может быть, это был не такой уж здоровый смех - в нем слишком явственно звучала истерия, - но все же он был признаком возврата к нормальной жизни.
      Когда снова наступила тишина, Перкар, шатаясь, поднялся на ноги и с помощью Тзэма побрел туда, где лежал Братец Конь. Хин лизал лицо старика, явно удивленный тем, что хозяин так долго не просыпается.
      - Братец Конь велел мне попрощаться за него с тобой, Хин, - из-за плеча Перкара объяснила собаке Хизи. Пес поднял глаза, услышав свое имя, но тут же снова повернулся к Братцу Коню.
      - Прощай, шутсебе, - прошептал Перкар.
      Следующие несколько часов прошли как в тумане, и потом никто не мог их отчетливо вспомнить. Они вынесли тело Братца Коня из Эриквера, обнаружив при этом, что воины Карака исчезли - должно быть, бежали. Перкар не мог их в этом винить: если людям пришлось увидеть хотя бы малую часть того, что происходило внизу, ужас их был понятен.
      Под руководством Ю-Хана они уложили тело Братца Коня на камень, спели поминальные песни, разожгли костер и бросили в него благовония, хоть и немногое могли пожертвовать. Ю-Хан отрезал ухо Гавиала и положил рядом с родичем, чтобы тот принес этот дар богине огня. Когда Ю-Хан стал петь свою собственную прощальную песню, все почтительно отошли в сторону; все же Хизи услышала несколько строк, которые запомнила на всю жизнь.
      И когда быстроногих поставят в ряд,
      И сочтут жеребцов, и сочтут жеребят,
      И красавиц кобыл, что танцуют по кругу,
      Вот тогда, о отец, мы узнаем друг друга.
      Закончив обряд, Ю-Хан отошел от костра, и его место заняла Хизи. На лице старика было такое знакомое ей выражение - казалось, Хизи видит его обычную улыбку. Хин свернулся рядом с хозяином, положив голову тому на ноги; в глазах собаки застыло озадаченное выражение. Хизи опустилась на колени и стала гладить свалявшуюся, грязную шерсть старого пса.
      - Еще он велел передать тебе... - прошептала девочка. - Но ты и так уже знаешь.
      Но все же она передала Хину последние слова Братца Коня, и потом они долго молча сидели рядом.
      Когда опустилась ночь, путники разожгли костер побольше. Никому не хотелось мыться водой Эриквера, поэтому от людей все еще пахло потом, кровью, грязью. Перкар почти не спал и беспокойно ворочался с боку на бок; остальные провели ночь не лучше.
      На рассвете юноша все-таки ненадолго уснул, и во сне ему стало ясно, что же так всех тревожит.
      - Никак не могу поверить, - признался он Хизи, - что Изменчивый мертв, хоть мы и принесли ради этого такие жертвы.
      - Я чувствовала, как он умирает, - ответила девочка, - но тоже никак не могу поверить в его смерть.
      - Значит, есть еще одно дело, которое мы должны совершить, прежде чем покинем Балат.
      Хизи неохотно кивнула:
      - Да. Еще одно последнее дело.
      XXXIX
      БОГИНЯ
      Перкар осторожно ступал по неровным красным камням, хотя спуск в ущелье не казался ни особенно крутым, ни опасным. Но после всего, что выпало им на долю, и к тому же потратив большую часть дня на поиски тропы, ведущей вниз по крутым утесам, он не хотел споткнуться и сломать руку или шею.
      Внизу стремительный поток разбивался на миллионы брызг, которые яркие солнечные лучи превращали в облако мелких бриллиантов; необыкновенно приятная влажная прохлада сменила сухой воздух.
      - Все-таки это правда, - крикнул Перкар своим спутникам, все еще стоящим на краю ущелья. - Самая настоящая правда! Это не тот Изменчивый, которого я знал раньше.
      - Ничего общего, - согласился Нгангата.
      Хизи почувствовала, как ее постепенно отпускает напряжение. Чешуйка на руке совсем не откликалась на близость реки, да и колдовское зрение ничего не говорило. Перед ней была просто вода, текущая по узкому ущелью со склонами из красного и желтого камня.
      - Трудно себе представить, что этот узкий поток и есть река, - сказала она.
      - Как раз здесь я впервые увидел бога-Реку, - ответил ей Перкар. Здесь началось мое путешествие к тебе - наше путешествие, - поправился он, взглянув на догнавшего его Нгангату, и хлопнул полуальву по плечу. Спускайся сюда, - крикнул он Хизи.
      - Разве ты не предпочел бы, чтобы я осталась наверху?
      - Нет. Я предпочитаю, чтобы ты была рядом со мной, - ответил юноша и протянул руку, чтобы помочь девочке спуститься.
      Лишь несколько раз поскользнувшись, все благополучно добрались до дна ущелья, - даже Тзэм, хотя он, как заметила Хизи, с опаской оглядывался назад должно быть, заранее сокрушаясь по поводу необходимости лезть наверх.
      - Раньше я чувствовал только его ледяной холод и ненасытный голод, начал Перкар, - а теперь...
      - Теперь здесь чувствуется присутствие кого-то живого, - закончил за него Нгангата.
      Перкар кивнул и с чувством внезапного смущения замедлил шаги, дойдя до узкого каменистого пляжа. Все же, преодолев неловкость, он достал из небольшого мешочка на поясе горсть цветочных лепестков и высыпал их в тихую заводь у берега, потом прокашлялся и запел, сначала робко, но постепенно все более уверенно и громко:
      Кто я? Богиня потока, Богиня речная.
      Косы мои серебрятся, с холмов сбегая.
      Долгие руки в долины я простираю.
      В водном чертоге живу, веков не считая.
      Вечно живые бегут мои ясные воды,
      Тихо бессчетные миги слагаются в годы.
      Перкар пел и пел песню богини потока, которой она научила отца его отца много, много лет назад. Когда он пел эту песню раньше, он обращался к тихой речке, протекающей по пастбищам его клана, узкому потоку, который почти можно было перепрыгнуть. Здесь же стук камней, перекатываемых на быстрине, почти отбивал для него ритм, и вдруг новые слова без всяких усилий потекли с его языка: Перкар пел строфы песни богини потока, которых никогда раньше не существовало. А потом - Перкар и не заметил, как перестал петь, - песня стала звучать, словно напеваемая быстрыми струями, из глубин поднялась голова, длинные черные пряди волос рассыпались по волнам, и древние янтарные глаза молодой женщины с юмором взглянули на Перкара.
      Однажды юноша смертный пришел к потоку,
      Мать его Дубом звала, чтобы рос высоким.
      Звал его Дубом отец, чтобы рос упорным,
      Юноша смертный пришел к моим водам полным.
      Рос, как репейник в поле, собирая силы,
      И полюбил он меня, и стал моим милым.
      Перкар чувствовал все большее смущение - богиня рассказывала историю, которую теперь уже все знали. Песня говорила о его наивности, о ее гневе, о смерти. Но закончила богиня так:
      И вот я теку, и на солнце блистают воды,
      Но ныне - уже не так, как в былые годы:
      Боле жестокий Старик меня не сжирает.
      Болью моею бег свой не ускоряет.
      Глупой мужскою отвагой была спасена я,
      Мне избавителем стала любовь земная.
      И вот я теку и теку, спокойно и гордо,
      И с каждым годом - прекрасней, чем в прошлые годы.
      И более не страшны мне мороз да стужа,
      И ныне зима да осень - весны не хуже.
      С последним словом богиня поднялась из воды, более величественная, чем когда-нибудь раньше, и Перкар сам не заметил, как преклонил колени.
      Богиня приблизилась и шутливо взъерошила его волосы.
      - Встань, глупый мальчик, - пожурила она Перкара. - Мы с тобой слишком близко знакомы для таких церемоний.
      - Да, но... - начал юноша, но только беспомощно пожал плечами. Однако богиня заглянула ему в глаза, и тогда Перкар нашел нужные слова: - Такой чести я не заслуживаю - стать куплетом твоей песни.